Текст книги "Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени"

Это были вполне разумные предположения, и они не могли не вселять тревогу в нацистскую верхушку. К счастью для немцев, в них не было ни грана правды. (Итальянский переворот застиг союзников врасплох так же, как и Гитлера.)

Дуче сошел со сцены, и бремя ответственности за судьбу Италии неожиданно легло на плечи семидесятисемилетнего Виктора Эммануила III и его послушного Capo del Governo, маршала Пьетро Бадольо. Хотя король занимал трон вот уже более сорока лет, в последние два десятилетия фашистского режима он уступил пальму первенства своему более харизматичному партнеру Муссолини и, когда дело дошло до того, чтобы употребить власть, проявил себя не самым лучшим образом.

Король давно снискал себе репутацию человека, склонного осторожничать (по мнению некоторых, даже тогда, когда в том не было необходимости) и без надобности не раскрывать карты. Еще у него также имелась малоприятная привычка давать собеседнику возможность изложить свой взгляд на те или иные вещи, не высказывая при этом собственного мнения до тех пор, пока для того якобы не наступал нужный момент. Нелюбовь короля к решительным действиям заставила Галеаццо Чиано как-то раз написать следующее: «Король в большей степени Гамлет, нежели сам Гамлет».

В свои семьдесят два года Бадольо имел за плечами долгую карьеру солдата, однако не имел ровным счетом никакого опыта как политик. В 1936 году как бывший глава Верховного командования он привел итальянцев к жестокой победе в Эфиопии, снискав себе тем самым славу национального героя. С равным успехом, говорили циники, за годы фашизма маршал сумел сколотить себе скромное состояние.

Его звезда начала клониться к закату в 1940 году, когда вторжение Муссолини в Грецию обернулось катастрофой и диктатор в припадке гнева сместил Бадольо с занимаемого поста. Тем самым маршал превратился в стороннего наблюдателя того, как страна катится в пропасть. Утешение по этому поводу он искал в вине, говорят, будто он каждый день выпивал бутылку шампанского, убивая время за карточным столом или в дремоте. Несмотря на все свое честолюбие и жажду власти, Бадольо оказывал королю знаки уважения и воздерживался от решительных действий, не заручившись предварительно монаршим согласием.

Оказавшись в одной упряжке, оба в полной мере проявили присущую каждому нерешительность. Хотя оба страстно мечтали о том, чтобы как можно скорее вырваться из железных объятий «оси», ни тот, ни другой не смогли выработать четкую стратегию, как быстро и с минимальными потерями выйти из войны. Хорошо это или плохо, но до переворота ни король, ни Бадольо не предпринимали серьезных попыток тайком сдать свою страну союзникам и скоординировать свои военные планы с генералом Дуайтом Эйзенхауэром.

Ответственность за упущение целиком и полностью возлагать на них нельзя. Истины ради следует сказать, что они еще при дуче пытались выйти на контакт с Западом, однако, как выяснилось, западные державы были не заинтересованы в перемирии со страной «оси». «Безоговорочная капитуляция» – таковы были условия. И хотя ни та, ни другая сторона толком не знали, что значит эта зловещая фраза, король и Бадольо не спешили принять столь жесткие и унизительные условия.

Даже когда арестовали Муссолини, новый итальянский режим не торопился идти на контакт с союзниками, а предпочел прозондировать ситуацию на предмет сепаратного мира. Причиной тому – надежда, что они еще смогут договориться с Гитлером и выйти из войны, не навлекая на себя карательных мер со стороны немцев.

«Среди итальянцев распространено мнение, что Германия позволит их стране выйти из войны и занять нейтральную позицию, – вспоминал Фридрих фон Плеве, работавший в дипломатической миссии Германии в Риме, – а также, что будет подписано соглашение о выводе немецких войск с территории Италии». Дуче, который понимал Гитлера лучше других своих соотечественников, никогда не предавался столь наивным фантазиям, что в известной степени объясняет его бездействие в течение нескольких месяцев, предшествовавших его свержению.

В отличие от него король и Бадольо тешили себя несбыточными надеждами или по крайней мере полагали, что это следует делать. К концу июля Бадольо вступил в контакт с Гитлером и предложил встречу на высшем уровне между фюрером и королем. «Я был убежден, – вспоминал Бадольо, – что немецкое правительство следует поставить в известность о том, что Италия хочет мира. Это был тот самый шаг, который Муссолини так и не осмелился сделать в Фельтре 19 июля. И хотя не похоже, что немецкая сторона на него согласится, я тем не менее хотел бы сказать ей, что мы не можем продолжать войну».

Итальянцы хотели бы, чтобы такая встреча произошла на их земле, вполне обоснованно опасаясь, что стоит им вступить на германскую землю, как их тотчас же закуют в наручники. Однако Гитлер, который на протяжении всей предыдущей недели пытался дать выход своей ярости по поводу вероломства союзника, с ходу отмел любую возможность оказаться за столом переговоров с теми, кто сверг дуче.

Если первая реакция фюрера на свержение дуче была крайне резкой, то же самое можно сказать и про союзников. И тот факт, что новый режим публично поклялся в верности «оси», только подлил масла в огонь. Это становится предельно ясно из речи, произнесенной Уинстоном Черчиллем.

«Решение итальянского правительства и народа остаться под германским игом, – заявил Черчилль, выступая 27 июля перед Палатой общин, – никак не влияет на общий ход войны… Единственным следствием может быть лишь то, что в течение ближайших месяцев Италия будет вся в шрамах и дыме пожарищ от одного конца страны до другого. Мы не станем мешать итальянцам, если можно так выразиться, немного повариться в собственном соку и развести пламя в печи до таких размеров, чтобы это ускорило процесс капитуляции».

Кулинарные сравнения вряд ли вдохновили итальянцев, которые в своем стремлении ублажить нацистов внесли смятение в умы союзников. (Бескомпромиссный подход западных стран, бросавший тень сомнения на сотрудничество между англосаксами и итальянцами, был одной из причин, по которым Гитлер решил прибегнуть к вторжению в Италию. Без помощи других государств Италия не представляла для немцев серьезной угрозы.)

По этой причине к середине недели Италия поставила себя в неловкое, если не откровенно опасное положение. С одной стороны, она навлекла на себя гнев Гитлера, с другой – столкнулась с равнодушием со стороны западных держав. Неожиданно король и Бадольо поняли, что оказались в изоляции. С предельной очевидностью было ясно, что их переговоры с Германией затянутся на несколько месяцев, и это при том, что ждать поддержки со стороны Запада не приходится. Что еще хуже, единственный итальянец, который умел находить с фюрером общий язык – Муссолини, – был удален с политической сцены их же собственными руками.

Впрочем, были и такие вещи, за которые итальянский дуумвират должен был быть благодарен судьбе. Переворот прошел гладко, дуче удалось упрятать с глаз подальше, а большая часть фашистских лидеров либо сидели за решеткой, либо вели себя тихо и покорно. Более того, многие десятки бывших членов фашистской партии писали Бадольо покаянные письма в надежде завоевать его благосклонность.

«Король нанес решительный удар по их вождю, – вспоминал Бадольо, – и их партия рухнула в одночасье, без всякого сопротивления. 26 июля вы не встретили бы в Риме ни единого человека с фашистским значком на груди. Фашизм пал, как гнилая груша». Не менее важно и то, что смена правительства представлялась благословением для итальянского народа. В глазах немалого числа итальянцев Муссолини и его приспешники были главным источником всех несчастий, свалившихся на их страну.

И тем не менее такой успех настораживал. Слишком легко и быстро король и Бадольо добились поставленных целей. Как и Гитлеру, им плохо верилось в то, что фашистская партия, насчитывавшая в своих рядах 4 миллиона человек, сдалась без всякого сопротивления. Бадольо, который на всякий случай ввел в стране сразу после переворота военное положение, постоянно опасался возможных попыток вернуть фашизм – либо путем фашистского контр-переворота, либо путем интервенции со стороны немецкой армии, либо тем и другим одновременно. К концу июля эти опасения лишь усилились, когда итальянцам стало известно, что к северным границам Италии стягиваются части вермахта – та самая Группа армий «Б» под командованием Роммеля. Напряжение достигло таких масштабов, что 28 июля король приготовился покинуть Рим.

Увы, под удар была поставлена не только безопасность короля. Было ясно, что союзники, которые уже закрепились на Сицилии, и Германия, чьи войска вот-вот вторгнутся в северную Италию, в ближайшем будущем столкнутся лоб в лоб, и не где-нибудь, а на территории Италии, и это столкновение станет катастрофой для итальянского сапога.

Избежать такого развития событий было для короля да и всех итальянцев задачей номер один, а для этого следовало держать хотя бы одного из противников как можно дальше от своих границ. союзников, которых вскоре встретят как освободителей, остановить было невозможно. Поэтому единственное, что оставалось, это попытаться не допустить вторжения в северную Италию немецкой пехоты и танков, которые Гитлер намеревался перебросить через Альпы. Достичь этого можно было двумя способами – путем дипломатических переговоров или силой. Впрочем, если вспомнить воинственное настроение фюрера, первый путь вряд ли представлялся возможным.

Однако в критические дни сразу после переворота король и Бадольо не сделали ничего для того, чтобы сорвать вторжение в Италию частей Группы армий «Б». Кое-кто из генералов Бадольо советовал ему однозначно заявить о разрыве с Германией, тем более что для того, чтобы закрепиться на севере страны, немецкой армии требовалось время. Осторожный маршал и не менее острожный король даже не стали рассматривать такую возможность. Более того, оба делали все для того, чтобы избежать любых действий, способных спровоцировать немцев, предпочитая поддерживать выгодную, как им обоим казалось, неопределенность в отношениях с партнером по «оси». Раздавая заверения в верности, они надеялись прийти к соглашению с Гитлером, а если не смогут, это позволит рассчитывать на военную помощь Запада.

Позднее Бадольо заявил в самооправдание следующее: мол, летом 1943 года итальянская армия была слишком слаба и деморализована, чтобы успешно противостоять немцам. Заявление, не лишенное истины. Даже при самых благоприятных условиях итальянские вооруженные силы не шли ни в какое сравнение с вооруженными до зубов частями вермахта, которые превосходили их по части боевой подготовки, вооружений и боевого командования. Не способствовало успеху и то, что значительная часть итальянских подразделений были дислоцированы во Франции и на Балканах.

Трудно предположить, что было бы, рискни Бадольо оказать Гитлеру вооруженное сопротивление. Однако одно можно утверждать с большой долей вероятности. Его бездействие позволило нацистам взять под свой контроль ключевые альпийские перевалы – горные ворота в северную Италию – и использовать их для переброски на полуостров своих армий, как то имело место в августе и последующие месяцы.

* * *

Получив от Гитлера отказ, король и Бадольо в конце июля решили предпринять пробные шаги по сближению с англоамериканцами. Новый министр иностранных дел, Рафаэле Гварилья, сменивший на этом посту Чиано, был опытным дипломатом. Он прибыл в Рим 29 июля из Турции, где до этого момента находился в качестве посла, и взял в свои руки инициативу по сближению с бывшими противниками. Уже на следующий день он отправился в Ватикан, где встретился с британским посланником при Святом престоле, сэром д’Арси Осборном. (Как независимое государственное образование Ватикан имел собственный дипломатический корпус.) Осборн отнесся к позиции Гварильи с сочувствием, однако ответил, что ничем не может ему помочь, поскольку его шифры безнадежно устарели.

«Британский посол, – вспоминал позднее Бадольо, – поставил нас в известность о том, что, к сожалению, секретные шифры, которыми он располагал, устарели и наверняка известны немцам, и потому он не советует нам пользоваться ими для того, чтобы связаться с его правительством. Американский представитель сказал, что у него вообще нет никаких шифров».

Тогда это вряд ли было понятно, но этот случай стал для итальянцев своего рода дурным знамением: в ближайшие недели Италию ждали мучительные и противоречивые переговоры.

В июле 1943 года европейские страны «оси» начали сложную и опасную игру, и ее широкие рамки были очерчены уже в первую неделю после переворота в Риме. И Гитлер, и Бадольо прекрасно понимали необходимость сохранения хотя бы видимости их союза и, чтобы выиграть время, старались не выставлять напоказ свои истинные чувства, чтобы не обострять отношения друг с другом. Немцы воспользовались этой передышкой для того, чтобы укрепиться в Италии, а заодно прозондировать союзника на предмет его дальнейших намерений, тем более что в нацистском лагере кое-кто полагал, что в отношении Италии хороша политика кнута и пряника, и если она не захочет покориться по-хорошему, то можно употребить и силу.

Итальянцы же тем временем пытались выторговать для себя приемлемые условия у союзников, не будучи до конца уверенными, в какой момент их тайные переговоры будут сорваны немецкой интервенцией либо фашистским мятежом внутри страны, хотя после ареста Муссолини его партия и попала под запрет.

Надо сказать, что страхи нового режима перед Гитлером были вполне оправданы. Хотя фюрера и удалось отговорить от жестких мер по отношению к правительству Бадольо, он по-прежнему тешил себе надеждой на восстановление в Италии фашистского режима во главе с Муссолини, разумеется, при условии, что местонахождение дуче будет в конце концов обнаружено, а самого диктатора удастся спасти прежде, чем его выдадут союзникам в качестве самого знаменитого военнопленного. Эта задача была возложена на генерала Штудента и Отто Скорцени, причем в ближайшие несколько недель фюрер будет лично, причем сгорая от нетерпения, следить за их успехами.

Глава 5. «Сон сегодня ночью отменяется»

В Берлине… были мобилизованы даже прорицатели и астрологи. Похоже, инициатива обратиться за помощью к «ясновидящим» исходила от Гиммлера.

Отто Скорцени. Тайные миссии Отто Скорцени

Поздно вечером в понедельник 26 июля, когда Гитлер и его генералы обсуждали, каков должен быть их следующий шаг, а новое правительство в Риме приходило в себя от собственной смелости, Отто Скорцени и генерал Курт Штудент заперлись в небольшом кабинете в «Волчьем логове», пытаясь разработать первую стадию операции «Дуб». Так называлась операция по поиску и спасению свергнутого итальянского диктатора. Ситуация осложнялась еще и тем, что эти двое также отвечали за небольшой блицкриг против Рима, арест правительства Бадольо и видных антифашистов в среде итальянской армии. На тот момент Гитлер грозился в самые ближайшие дни воплотить в жизнь второй план, известный как операция «Штудент», хотя позднее и отложил его на неопределенное время, прежде чем окончательно от него отказаться.

26 июля генерал Штудент, который находился на юге Франции, в Ниме, получил приказ в срочном порядке явиться в «Волчье логово», где тем же вечером встретился с фюрером. «Я выбрал вас и ваших парашютистов для выполнения крайне важного задания, – сказал Гитлер пятидесятитрехлетнему генералу, командовавшему воздушно-десантными войсками вермахта. – По распоряжению итальянского короля дуче был свергнут и отправлен в отставку». Бадольо, продолжал Гитлер, вскоре перейдет на сторону врага, и тогда немецкие дивизии на Сицилии и юге Италии будут отрезаны и попадут в западню. Чтобы сорвать планы Бадольо, Штудент должен немедленно перебросить в Рим большую группу парашютистов и быть готовым в любую минуту взять город под свой контроль. «Одно из специальных поручений, – добавил Гитлер, – заключается в том, чтобы разыскать и освободить моего друга Муссолини. В противном случае его, вне всякого сомнения, передадут в руки американцам».

В качестве ударной силы Штудент имел в своем распоряжении 2-ю парашютную дивизию, элитное подразделение численностью в 20 тысяч человек, которую он планировал как можно скорее перебросить с юга Франции в Рим. Штудент намеревался использовать этих вымуштрованных, закаленных боями солдат, считавшихся одними из лучших в Третьем рейхе, для захвата Вечного города, разумеется, в том случае, если Гитлер даст добро на проведение операции «Штудент». При необходимости генерал мог рассчитывать на силы 3-й танково-гренадерской дивизии, поскольку это моторизованное соединение уже находилось в центральной Италии.

Кроме того, парашютистов можно использовать для совместных действий с флотом, для того чтобы вырвать из заключения дуче, если тот, конечно, найдется, будь то на суше или на море. Скорцени убедил Штудента добавить к парашютистам несколько десятков бойцов из батальона «Фриденталь», вверенного ему боевого подразделения СС, дислоцированного в Берлине. Скорцени и Штудент решили, что вылетят в Рим рано утром и тотчас приступят к поискам. «Что касается остального, – добавил Штудент, – то все будет видно на месте».

Попрощавшись с генералом, Скорцени вскоре после одиннадцати вечера позвонил в батальон «Фриденталь» своему заместителю, тридцатилетнему лейтенанту Карлу Радлю. «Нам поручено важное задание, – сказал он ему. – Получен приказ выступать завтра утром, большего пока сказать не могу. Мне нужно кое-что обдумать. Перезвоню позже. Единственное, что могу сказать, – сон сегодня ночью отменяется… Приведите в готовность транспорт, придется брать с собой снаряжение. Подберите пятьдесят человек – только лучших, чтобы каждый из них хотя бы немного знал итальянский… Все должно быть готово к пяти часам утра… Я перезвоню вам, как только узнаю подробности». Обосновавшись в Чайном домике «Волчьего логова», Скорцени провел следующие несколько часов, попивая черный кофе и решая, какие припасы и снаряжение понадобятся для выполнения туманного задания, опрометчиво данного Гитлером. По мере наступления ночи Скорцени все сильнее заваливал поручениями своего заместителя, ответственного за организацию действий в Берлине, в обязанности которого входило проследить за своевременной утренней отправкой снаряжения и людей.

Это было сложной задачей для Радля, все еще не имевшего понятия, в чем заключается суть операции. Ему оставалось только выполнять получаемые каждые полчаса поручения Скорцени, что он с трудом успевал делать. Помимо сбора многочисленного оружия – пулеметов, снарядов и так далее, – ему было приказано выбрать сорок коммандос из «Фриденталя». Ко всему прочему, он должен был привести десять офицеров разведки из Амт VI (Шестого отдела) Главного управления Имперской безопасности (РСХА). Амт VI являлся отделением внешней разведки РСХА – приблизительный аналог американского ЦРУ, хотя последнее в то время еще не существовало под таким названием. Перед теми десятью офицерами стояла задача помочь Скорцени в поисках дуче.

Чтобы не возбуждать подозрений у итальянцев, посылая в Рим особое подразделение СС, Скорцени отдал Радлю приказ, чтобы эти люди облачились в форму немецких парашютных войск и имели при себе фальшивые удостоверения личности. Эта хитрость позволяла людям Скорцени смешаться с парашютными войсками Штудента, которые в это же самое время должны были прибыть в Рим, их присутствие никоим образом не было секретом для итальянцев. Каждый из фридентальцев должен был взять с собой также и гражданский костюм.

Приказы Скорцени были один другого страннее. Для начала он велел Радлю отдать приказ всем коммандос перед отправлением покрасить волосы в черный цвет. Предположительно, это необычное указание давало людям Скорцени возможность, передвигаясь по Риму в гражданской одежде, сойти за итальянцев. Позднее Гиммлер взял на вооружение эту идею, придуманную Скорцени. Радль счел идею покраски волос абсурдной и решил под собственную ответственность проигнорировать этот приказ, хотя и захватил на всякий случай краску с собой в самолет. По непонятным причинам он также получил приказ раздобыть несколько монашеских одеяний и упаковать их вместе с остальным снаряжением.

* * *

Рано утром 27 июля Скорцени и Штудент сели в двухмоторный самолет «хейнкель-111», чтобы вылететь в Рим. За штурвалом крылатой машины сидел личный пилот Штудента, знаменитый ас Гейдрих Герлах. (Никому не известный в то время, Герлах позднее сыграл решающую роль при спасении Муссолини.) На время выполнения миссии Скорцени намеревался надеть чужую личину, выдавая себя за генеральского адъютанта. А поскольку Штудент был генералом авиации, а Скорцени гауптштурмфюрером СС, то это решение потребовало и соответствующей смены костюма. За столь короткое время подходящую форму люфтваффе раздобыть не удалось, и Скорцени был вынужден влезть в летную форму, которая буквально трещала на нем по всем швам. «Я был вынужден облачиться в комбинезон, который был мне страшно мал, – вспоминал Скорцени, чей рост был под метр девяносто, – а на голову надел пилотку люфтваффе».

Проведя в воздухе несколько часов, их самолет наконец пересек Апеннинские горы в центральной Италии – в ближайшие недели этот район приобретет для Скорцени и Штудента особую важность, – после чего, чтобы не быть обнаруженным самолетами вражеской авиации, сбросил высоту до трехсот метров над землей. Этот вынужденный маневр был еще одним малоприятным напоминанием очевидного факта, что баланс сил в этом регионе начал меняться в пользу западных держав. Во вторник в половине второго пополудни «хейнкель-111» совершил посадку на аэродроме на окраине Рима, преодолев за пять с половиной часов полета расстояние в тысячу миль.

В Риме стояла жара. Когда Скорцени вышел из самолета, горячая волна средиземноморского воздуха поставила его перед малоприятной дилеммой. «Когда мы приземлились в Риме, – вспоминал он, – я хотел поскорее избавиться от подбитого мехом летного комбинезона, но тут же вспомнил, что под ним нет формы офицера люфтваффе. Поскольку адъютант генерала Штудента в форме офицера войск СС выглядел бы более чем странно, мне ничего не оставалось, как продолжать париться в комбинезоне».

После посадки Скорцени и Штудент быстро доехали до Фраскати, древнего городка на северном склоне Альбанских Холмов, примерно в пятнадцати километрах к юго-востоку от Рима. На протяжении столетий этот небольшой живописный городок, славящийся своими виноградниками, прекрасным белым вином, а также разбросанными по склонам гор патрицианскими виллами, привлекал к себе римских императоров, пап и средневековых князей. Летом 1943 года здесь располагался штаб маршала Альберта Кессельринга, главнокомандующего немецкими силами в Италии, известный как Oberbefehlshaber Sud. В течение последующих полутора месяцев здесь будет также располагаться штаб тайной операции «Дуб».

Ночью Штудент и его новоявленный «адъютант» прозондировали Кессельринга и его штаб на предмет возможных слухов в отношении местонахождения пропавшего диктатора.

Кессельринг, у которого, как правило, были неплохие отношения с итальянцами (он на протяжении полутора лет довольно тесно сотрудничал с ними), заявил, что не располагает никакой информацией о событиях 25 июля или о судьбе Муссолини. Скорцени же было интересно узнать, что один из офицеров маршала недавно обсуждал тему дуче с генералом итальянской армии. Последний утверждал, давая при этом слово чести, и никак не меньше, что ни он, ни другие высокопоставленные чины не имеют о местонахождении Муссолини ни малейшего понятия.

В глазах Скорцени подобное заявление представлялось крайне маловероятным. «Мы еще посмотрим, насколько можно доверять таким утверждениям», – заявил он, не догадываясь, что за его спиной стоит сам Кессельринг.

«А я им верю, – сердито изрек маршал. – Я не вижу никаких оснований не верить слову чести итальянского офицера. И вам бы тоже следовало верить ему, гауптштурмфюрер».

Скорцени почувствовал, что слова маршала вогнали его в краску.

«Услышав это, я решил на будущее никогда больше не торопиться высказывать свое мнение», – вспоминал он позднее».

Как и другие высокопоставленные нацистские чины, наутро после переворота Кессельринг нанес визит в «Волчье логово», однако как уже говорилось выше, пятидесятисемилетний командир люфтваффе отнюдь не разделял озабоченности фюрера развитием событий в Италии. «Похоже, на Кессельринга они произвели благоприятное впечатление! – возмущался Геббельс в своем дневнике. – Он полагает, что Бадольо намерен продолжать войну всеми средствами, какие только имеются в распоряжении итальянцев. Судя по всему, Кессельринг не понял, что это просто был разыгран хорошо поставленный спектакль».

Гитлер был того же мнения. Раздраженный наивностью своего главнокомандующего в Италии, он приказал Скорцени не слишком распространяться о целях своей миссии в разговорах с Кессельрингом, равно как и с немецкими дипломатами в Риме. «Все должно быть в строжайшей тайне, – заявил фюрер, имея в виду операцию «Дуб». – Ни командующий нашими войсками в Италии, ни наш посол в Риме не должны ничего знать о вашем задании, поскольку они не владеют ситуацией, создавшейся в Италии, и могут наделать всевозможных ошибок». Такую же лекцию о необходимости секретности Гитлер прочел и Штуденту.

Как оказалось, пессимизм Гитлера был вполне оправдан. Практически все его «ключевые фигуры» в Италии – от маршала Кессельринга до посла Макензена и военного атташе, генерала Энно фон Ринтелена – были склонны верить Бадольо, заверявшего Германию в своей верности странам «оси». Тайный приказ Гитлера предполагал двойной обман. Фюрер не только пытался держать в секрете от Бадольо свой дьявольский план относительно судьбы Италии. Он делал все для того, чтобы в неведении оставались свои же немецкие высшие чины, которым он не вполне доверял.

Впрочем, секрет этот хранился не слишком хорошо. К концу июля практически каждый немец в Риме, если он занимал более-менее высокий пост, уже был в курсе планов фюрера хотя бы в общих чертах. Более того, Кессельринг и фон Ринтелен оказались втянуты в операцию «Штудент» с самого начала: без их помощи генерал Штудент был просто не в состоянии осуществить свой дерзкий план – арестовать короля Виктора Эммануила и других заговорщиков, на чьей совести было свержение дуче. Оба военных выступали против похищения короля и делали все, что в их силах, для срыва операции, прямо или косвенно ставя Штуденту палки в колеса. (Одержимость Гитлера секретностью этого периода порой приводила к непредсказуемым последствиям. Например, 2 августа Ринтелен нанес визит Гитлеру в «Волчье логово» с намерением отговорить его от проведения операции «Штудент». Но прежде чем ему удалось встретиться с фюрером, Вильгельм Кейтель предупредил Ринтелена, что поднимать эту тему запрещено. По словам Кейтеля, Гитлер пришел бы в ярость, узнав, что Ринтелен посвящен в тайну!)

Кессельринг догадывался, что фюрер пытался обнаружить местонахождение дуче, однако Штудент и Скорцени прилагали все усилия к тому, чтобы он ничего не узнал. «Хотя этот безумный план и держали от меня в секрете, – писал позднее Кессельринг, – естественно, вскоре я о нем узнал, поскольку все основные нити так или иначе были в моих руках».

То, что Кессельринг ошибался, доверяя новому итальянскому режиму, было наглядным свидетельством того, как лицемерные заявления Бадольо были способны обмануть даже самые скептические умы Германии. Хотя та степень наивности, какую демонстрировал Кессельринг, была редким явлением среди немецкого генералитета, маршал был не одинок в своих иллюзиях относительно планов Италии. Даже мрачный Эрвин Роммель и тот порой впадал в неоправданный оптимизм. «Нельзя исключать, – писал он жене 30 июля 1943 года, – что новое итальянское правительство будет и далее сражаться на нашей стороне».

* * *

Вскоре на арену действий прибыла нацистская «кавалерия» в лице 2-й парашютной дивизии люфтваффе, приземлившейся в Риме в течение следующих нескольких дней. Так получилось, что она прибыла без согласия итальянцев, которых заверили, что вскоре она будет переведена на Сицилию или в южную Италию, что, несомненно, было откровенной ложью.

Вечером 28 июля Радль и коммандос из батальона «Фриденталь» приземлились на небольшом аэродроме в городке Пратика ди Маре, примерно в двадцати пяти километрах к югу от столицы. (Они сделали крюк, залетев во Францию 27 июля, и в Италию вылетели на следующий день.) Переодетые в форму парашютистов, фридентальцы на первое время расквартировались неподалеку от аэропорта. Скорцени прибыл 29 июля. Особо не вдаваясь в подробности, он сообщил своим людям, что в скором времени их позовут для выполнения важной операции – это была косвенная отсылка к операции «Дуб» и операции «Штудент».

Эсэсовцы слушали Скорцени, обливаясь потом. «Люди стояли на летней жаре под южным солнцем, – вспоминал Радль. – Терпеть жару не было сил. У Скорцени распухла губа, потому что на ней выскочил пузырь». Он прервал свою речь лишь тогда, когда один из солдат упал в обморок. Скорцени это жутко разозлило. «Если кто-то из вас считает, что не может принимать участие в этом задании, и желал бы вернуться домой, он должен мне лично сказать об этом, – заявил он. – Мы можем использовать только самых лучших, самых крепких, тех, кто готов рисковать собственной жизнью. Потому что это самое главное».

После этой вдохновляющей речи Скорцени и Радль отправились во Фраскати, где у них на одной из вилл располагался штаб, частью которого была и ставка Кессельринга. Штудент расположил здесь же и свой штаб 11-го корпуса ВДВ. Пока они туда ехали, Радль всю дорогу умилялся пасторальными сценами, мелькавшими за окном автомобиля: и серыми осликами, трусившими вдоль дороги, и играющими у обочины детьми, и женщинами с кувшинами на плечах, и яркими товарами торговцев фруктами, и виноградниками, что тянулись слева и справа от дороги.

Лишь приехав во Фраскати, Радль узнал о существовании операции «Дуб». А когда узнал, то пришел в замешательство. Обсудив ее подробности, они со Скорцени согласились с тем, что обнаружить местонахождение Муссолини будет не так-то легко. «Что касается наших действий, – вспоминал Скорцени, – то мы даже не мечтали ни о каком освобождении, а час “ноль” казался нам чем-то очень далеким».

В последующие дни и недели расследование было сосредоточено на обстоятельствах исчезновения дуче. С этой целью Скорцени развернул бурную деятельность по сбору информации в Риме – то есть там, где Муссолини видели в последний раз. Хотя позднее нацистская пропаганда и утверждала обратное, Скорцени выполнил свою миссию отнюдь не в одиночку. В Италии поисками и освобождением дуче занималась целая группа. Помимо генерала Штудента, формально отвечавшего за операцию «Дуб», Скорцени и Радль работали в тесном взаимодействии с офицером разведки Герхардом Ланггутом. (Каждая крупная немецкая часть – дивизия, корпус, армия, группа армий – имела свой штаб. Один из офицеров штаба занимался разведкой и имел группу подчиненных. Его обязанности состояли в сборе сведений о противнике: он отслеживал его передвижения, численность, определял цели разведки и т. д.) По совету Гиммлера Скорцени также прибегал к помощи двух сотрудников разведки РСХА, обосновавшихся в Вечном городе, – Герберта Капплера и Ойгена Долльмана.