Текст книги "Смерть как сон"

– Разумеется, бывали. Там есть трикотаж и французские продукты, которые трудно найти в другом месте. Детективы округа Джефферсон уже перевернули в этом магазине все вверх дном. Местная штаб-квартира ФБР допрашивает владельцев. Добавьте к этому информационную службу Квонтико с ее вычислительным потенциалом. Но если мы имеем дело с продолжением серии «Спящие», никаких зацепок и улик скорее всего не обнаружим.

Неожиданная мысль как громом поразила меня.

– Погодите, погодите! Но ведь получается, что человек, похитивший женщину у магазина, физически не мог в то же самое время убить в Нью-Йорке Вингейта.

Бакстер кивнул.

– Служба спасения в Нью-Йорке приняла звонок о возгорании в галерее Вингейта в девятнадцать пятьдесят одну по восточному времени. Женщина в Новом Орлеане исчезла между девятью и четвертью десятого по центральному времени.[13]13
  Восточное время, центральное время – часовые пояса, действующие на территории США и Канады. Восточное время опережает центральное на час.


[Закрыть] Таким образом, максимальный разрыв между двумя происшествиями составляет два часа пятнадцать минут.

– И значит, один и тот же человек при всем желании не смог бы совершить оба преступления. Даже если бы в его распоряжении находился личный самолет президента.

– Есть один способ, – возразил Бакстер. – Взрывное устройство, которое погубило галерею, могло быть заложено заранее и оборудовано таймером. В этом случае злоумышленник спокойно успел бы вернуться в Новый Орлеан и выследить несчастную на автостоянке «У Дориньяка».

– Да нет, ничего этого не было, – замотала я головой. – И быть не могло.

– Отчего же?

– Да оттого, что я его видела!

– Кого?!

В двух словах я пересказала историю своего спасения. Как увидела в переулке темный силуэт. Как потом пыталась заснять нейлоновую шапочку в толпе зевак. Как натравила на неизвестного пожарных и полицию.

– Где пленка? – спросил Бакстер, всем своим видом демонстрируя крайнее нетерпение.

– Должна вас огорчить: не здесь. Вы совершенно уверены, что убийство Вингейта напрямую связано с похищением моей сестры?

– Даю девяносто девять процентов, – ответил вместо него Ленц.

– Выходит, вы утверждаете, что нам противостоит не один маньяк, а группа маньяков?

– Я ничего не утверждаю, но на эту мысль наводит полученная нами информация. Мы действительно имеем дело с двумя подозреваемыми.

– Маньяки работают в паре?

– Все бывает в этой жизни, – вновь произнес Бакстер. – Но обычно подельники работают бок о бок. Например, двое выходят из тюрьмы, покупают старый фургончик и разъезжают по городам и весям, похищая и насилуя женщин. Впрочем, у нас особый случай. Двое работают отдельно друг от друга, но согласовывают свои действия и преследуют одну цель.

– Такое раньше где-то встречалось? Особенно у серийных убийц и похитителей?

– Я наблюдал что-то подобное лишь у изготовителей и распространителей детской порнографии, – наморщив лоб, задумчиво произнес Бакстер. – Нет, у нас действительно совершенно особый случай.

– Поверьте мне, подобное ни разу не описывалось в криминалистической литературе, – сообщил доктор Ленц. – Но это вовсе не значит, что мы ошибаемся в своих догадках. Все когда-нибудь случается впервые. Никому и в страшном сне не снилось, что можно коллекционировать женскую кожу, пока в пятидесятых не взяли Эда Гайна.[14]14
  Эд Гайн – один из самых «знаменитых» американских маньяков, загубивший десятки жизней. Сдирал с убитых женщин кожу, облачался в нее, шил одежду и аксессуары. Послужил прототипом Буффало Билла из кинофильма «Молчание ягнят».


[Закрыть] А затем Том Харрис рассказал об этом в своей книге, и теперь вся страна знает, что такое «случается». В нашем деле приходится руководствоваться простым правилом: все, что мы способны себе вообразить, может существовать на самом деле. Больше того – происходить с кем-то в данный конкретный момент.

– Как они работают? – спросила я. – Ну вот как вы себе это представляете?

– Разделение труда, – ответил Ленц. – Убийца действует в Новом Орлеане, художник – в Нью-Йорке.

– Но ведь Вингейта убили именно в Нью-Йорке!

– Не надо равнять взрыв с убийствами женщин. Тут совершенно другой мотив. Вынужденное преступление.

– Честно говоря, мне тоже приходила в голову такая мысль. Значит, по-вашему, подозреваемый из Нового Орлеана похищает женщин. Каким образом подозреваемый из Нью-Йорка пишет свои картины? Работает по фотографиям похищенных? Или каждый раз летает в Новый Орлеане и рисует с трупов?

– Если ваша догадка верна, – медленно проговорил Бакстер, – я буду молить Бога, чтобы он именно летал. Отследить «челноков» по их авиабилетам не составит труда. Мы сразу же получим несколько подозреваемых.

– Неужели все так просто?

– Этот вариант нельзя исключать. В конце концов, дело тянется уже больше года. Кому, как не вам, мисс Гласс, это знать. А фортуна ни разу не улыбнулась нам за все это время. Не пора ли?

Я с надеждой кивнула, но себя не обманешь. Нет, не стоит ждать подарков судьбы…

– Если Вингейта убили, чтобы заткнуть ему рот, почему это случилось именно сейчас? Вы можете предположить, как развивались события, подтолкнувшие преступника к этому убийству?

Бакстер откинулся на спинку стула и сцепил пальцы.

– Все логично. Мне кажется, Вингейт каким-то образом сам рассказал нашему подозреваемому в Нью-Йорке об инциденте, происшедшем в Музее живописи Гонконга. У нас есть распечатка всех входящих и исходящих звонков. Примерно через час после вашего триумфального появления на той выставке директор музея позвонил Вингейту в галерею.

– Значит, Вингейт все уже знал, когда я с ним разговаривала?!

– Необязательно. О происшествии в музее ему было известно, но он мог не связать это именно с вами.

– А если он знал и… Что ж, в таком случае в нем умер гениальный актер.

– О чем он вас спрашивал? – вновь подал голос Ленц.

– Собственно, вопросы в основном задавала я… А что, если он пытался меня подставить? Передать в руки убийце? А попался сам?

– Не исключено, – заметил Бакстер. – Если предположить, что Вингейт точно знал, что это именно вы подняли шум в музее, стало быть, он знал и о том, что на одной из картин изображена ваша сестра-близнец. Я даже не исключаю, что он вообще все знал об этих преступлениях. И вот вы ему позвонили. Его дальнейшие действия? Он связывается с нашим подозреваемым в Нью-Йорке и сообщает ему, что вы вот-вот появитесь у него в галерее. И, допустим, просит, чтобы «это» случилось не у него дома. Встречу с вами он пытается использовать для того, чтобы понять – что вы знаете и кому уже успели об этом рассказать. Вингейт уверен, что вас уберут в тот самый момент, когда вы от него выйдете. Но подозреваемый решает подстраховаться и убить сразу двух зайцев. И его план состоит в том, чтобы в дыму пожара сгинули вы оба.

– Так-так… – пробормотала я. – Господи… Выходит, Вингейт вырыл могилу другому и сам же в нее угодил.

– Скорее всего так оно и было, – сказал Ленц. – А Вингейт, вполне может статься, являлся ключом к разгадке, черт бы его побрал.

– Мне кажется, что он не знал всего.

– Не удивлюсь, если он постарался создать у вас такое впечатление. Но неужели вы ему поверили?

– В известной степени он был искренен. Очень убедительно объяснил, что не знает имени убийцы. Даже не был уверен, что это мужчина.

– Что? – воскликнули Бакстер и Ленц в один голос.

– Он сказал, что никогда не видел художника в лицо. А связь между ними осуществлялась при помощи тайников.

– Он прямо так и сказал – тайников? – переспросил Бакстер.

– Да, и еще усмехнулся. Сказал, вроде как в шпионских романах.

Я в двух словах передала им версию Вингейта о подбрасываемых ему в галерею картинах и о деньгах в ячейках камеры хранения.

– Ну что ж, звучит правдоподобно, – заметил наконец Бакстер. – С другой стороны, то, что нам известно о Вингейте, заставляет подвергать сомнению абсолютно все его слова и поступки.

– А что вам о нем известно?

– Ну, начать с того, что никакой он не Кристофер Вингейт. В действительности его звали Желько Крнич. Он родился в пятьдесят шестом в Бруклине, в семье эмигрантов из Югославии. А если быть до конца точным – в семье этнических сербов.

– Ваша информация достоверна?

– Абсолютно. Отец бросил жену с детьми, когда Желько исполнилось семь. Фактически парнишка рос на улице, а там карьера известная – сначала подрабатывал наркотиками, потом был сутенером. В возрасте двадцати лет он без билета пробрался на пароход, отбывавший в Европу, и несколько следующих лет провел в Старом Свете. Опять-таки торговал травкой и кокаином. Не ради богатства, а исключительно для собственного прокормления. Таскался в основном по курортам и со временем свел полезные знакомства с богемой. Охмурил одну парижанку, торговавшую предметами искусства – причем, как мы выяснили, как подлинниками, так и откровенными подделками. Научился у нее многому. Она же придумала для него и английское имя. В один прекрасный момент они поссорились. Разумеется, из-за денег. Она обвинила его в воровстве. Желько не стал испытывать судьбу и исчез. А объявился уже в Нью-Йорке. В законном порядке поменял паспорт и стал Вингейтом. Работал в небольшой галерее на Манхэттене, но это только поначалу. Спустя двадцать лет он стал одним из самых известных в мире торговых агентов, подвизавшихся на ниве высокого искусства. И не просто искусства, а «жареных сенсаций» в этой области.

– Относительно «жареных» это вы верно подметили, – проговорила я. – Я бы сказала, «жареных» на добрые сто пятьдесят градусов!

– При пожарах температура внутри горящих помещений поднимается обычно до пятисот градусов, мисс Гласс, – заметил Бакстер, явно не расположенный к моим мрачным шуткам. По его глазам я поняла, что терпение его на пределе. – Мне нужны пленки, которые вы отщелкали на пожаре.

– Как только я вам их отдам, вы тут же забудете о моем существовании.

– Вы не правы, – мягко возразил Ленц. – Вы родственница пропавшей без вести женщины.

– Для мистера Бакстера это пустой звук, уж поверьте мне. Я вас вижу впервые, а вот с мистером Бакстером мне уже доводилось встречаться год назад. Легче рвать зубы без наркоза, чем пытаться выудить у него хоть крупицу информации!

– В этот раз все будет иначе, я обещаю, – смиренно произнес Ленц.

Бакстер тоже хотел было что-то сказать, но Ленц остановил его движением руки. Очевидно, Артур Ленц был у ФБР в большом авторитете.

– Мисс Гласс, у меня к вам есть предложение. Думаю, оно вас заинтересует.

– Слушаю вас.

– Я считаю, что вас нам ниспослала сама судьба. Вы – наш уникальный козырь. Поймите, вы ведь наделали столько шума в том музее вовсе не потому, что эти картины как-то связаны с похищениями людей. Посетители выставки и понятия об этом не имели. Просто они своими глазами увидели женщину, как две капли воды похожую на одну из «спящих».

– И что же?

– А теперь представьте себе реакцию убийцы, если он вас увидит.

– Вполне возможно, что сегодня на пожаре он меня уже видел.

Ленц покачал головой.

– Я весьма далек от убеждения, что ваш сегодняшний преследователь и автор «Спящих женщин» – это один и тот же человек.

– Хорошо, продолжайте.

– За последние два десятилетия криминалистика – а я сейчас имею в виду саму науку и связанные с ней технологии – резко продвинулась вперед. Мы давно уже задействуем и рентгенографические исследования, и спектрографию, и инфракрасные датчики, и много еще чего полезного. На холстах вполне могут обнаружиться отпечатки пальцев. А если нет, то частицы кожи, отдельные волоски. Я полагаю, что как только мы получим доступ к картинам и проведем с ними все необходимые манипуляции, то сможем очертить круг из нескольких конкретных подозреваемых. Один только искусствоведческий анализ способен дать нам многое. А когда эти подозреваемые у нас появятся, мы обратимся за помощью к вам. Вы – наше главное оружие.

Я видела, что Ленц не шутит. Я действительно им нужна. И они решили меня использовать не сейчас и не десять минут назад. Это было в их планах с самого начала.

– Что вы на это скажете? – мягко поинтересовался Ленц. – Как относитесь к тому, чтобы принять участие в допросах подозреваемых? Вообразите, мы с Дэниелом разговариваем с человеком, тот абсолютно спокоен и уверен в себе. И вдруг открывается дверь и входите вы. Каково?

– Что вы ее спрашиваете, доктор, она только и мечтает об этом, – буркнул Бакстер. – Вы уж мне поверьте.

Ленц не спускал с меня внимательного взгляда.

– Так как, мисс Гласс?

– Разумеется, я согласна.

– Кто бы мог подумать, – опять проворчал Бакстер.

– Но на одном условии, – добавила я.

– Н у, начинается…

– Я вас слушаю, – все так же мягко проговорил Ленц.

– Я работаю в одной связке с вами. С этого момента и до тех пор, пока вы не возьмете убийцу. Мне нужен полный доступ ко всей информации.

У Бакстера глаза полезли на лоб.

– Да вы хоть понимаете, о чем просите?!

– Я хочу знать все, что знаете вы. И новости получать одновременно с вами. Торжественно клянусь, что ни с кем не буду делиться этой информацией. Но оттирать себя от расследования, как было в прошлом году, я не позволю. Вы, Бакстер, не способны, видимо, понять, что я тогда пережила.

Я ожидала от него новой вспышки возмущения, но он лишь молча барабанил пальцами по столу, а потом проворчал:

– Хорошо, договорились. Где пленка?

– Я опустила ее в почтовый ящик в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке.

– Ящик почтовой службы США?

– Да.

– Где он установлен? Точное место.

– Рядом с регистрационной стойкой «Американ эйрлайнз».

– На чье имя отправили конверт?

– На свое, разумеется. В Сан-Франциско. Я дам вам адрес. Конверт и марки я купила там же – в ближайшем ларьке.

– Мы заберем этот конверт и сможем проявить пленки прямо здесь.

– Кража чужой корреспонденции, выходит, для ФБР обычный прием, ребята?

Бакстер еле удержался, чтобы не выругаться. Но вместо этого вынул сотовый.

– И еще одно, – сказала я. – Прежде чем покинуть горящее здание, я успела сделать три снимка «спящей женщины» номер двадцать. Как вы понимаете, условия для съемки были не совсем подходящие, но я сделала все, что могла. Думаю, там можно будет кое-что рассмотреть.

На сей раз Бакстеру с трудом удалось подавить возглас восхищения. Он быстро набрал чей-то номер, приказал срочно отыскать начальника почты в аэропорту Кеннеди и немедленно поднять его с постели. Когда он повесил трубку, я продолжила:

– Я хочу, чтобы вы сняли цифровые копии с моих снимков и распечатали их для меня в вашей штаб-квартире в Новом Орлеане. Я заберу их завтра утром.

– Вы отправляетесь в Новый Орлеан? – как будто удивился Ленц.

– А как вы догадались?

– Сейчас уже поздно, вам не удастся сесть на самолет.

– Я сяду на самолет, который подгоните мне вы, дорогие коллеги по расследованию. Не забывайте, что это вы меня сюда притащили. Я должна рассказать мужу Джейн о том, что со мной случилось. И не по телефону. Кстати, матери тоже. Пусть они узнают обо всем от меня, а не из газет.

– Никаких газет не будет, – сказал Бакстер.

– Откуда такая уверенность?

– А что, собственно, произошло? Вы смутили своим появлением посетителей какой-то захудалой выставки, проходящей черт знает где. Ничего такого, что привлекло бы внимание газетчиков.

– А как же пожар в Нью-Йорке? А как же убийство спецагента ФБР?

– Про Вингейта давно болтали, что он связан с мафией. Поэтому никто не удивится, что за ним следило ФБР. Между прочим, один из репортеров уже высказал гипотезу, что Вингейт сам организовал поджог ради получения страховки и по досадной случайности угробил себя.

– То есть вы хотите сказать, что будете вести расследование в обстановке полной секретности?

– Мы приложим к этому все силы.

– Но ведь вам потребуются сами картины для проведения экспертизы. Неужели думаете, что вам удастся заполучить их тихо?

– Будем надеяться. Послушайте, Артур в любом случае собирался лететь в Новый Орлеан, чтобы проконсультироваться с местными агентами, торгующими живописью. Прямо с утра. Почему бы вам не составить ему компанию?

– Честно говоря, я бы не отказался полететь и сегодня, – вмешался Ленц. – Особенно если мисс Гласс на этом так настаивает. В самом деле, Дэниел, ты можешь организовать нам самолет?

Бакстер на несколько мгновений задумался.

– Ну хорошо. Но, мисс Гласс, у меня к вам убедительная просьба: предупредите вашего родственника о полной конфиденциальности. А что касается вашей матушки… Может быть, вам не стоит торопиться обсуждать это с ней.

– Это еще почему?

– В течение последнего года мы время от времени обращались к ней. Видите ли, она сейчас не в лучшей форме.

– Я не помню ее другой.

– Ваша матушка злоупотребляет алкоголем. Она не вполне надежна. Я, конечно, прошу прощения…

– Мистер Бакстер, вы что, не понимаете? Речь идет о ее дочери. Она вправе знать все.

– А что вы ей расскажете? У вас есть какие-то обнадеживающие сведения? Повод для радости? Я считаю, что сейчас ее не стоит посвящать в это дело.

– Позвольте мне самой это решать.

– Да сколько угодно, – устало бросил он. – Но в любом случае давайте договоримся: ваша матушка и муж вашей сестры – это все. Больше вы ни с кем о наших делах говорить не будете. Мне известно, что несколько лет назад вы работали в Новом Орлеане на местную «Таймс». У вас там, конечно, и сейчас полно приятелей. Так вот, если вы действительно хотите помочь следствию, не встречайтесь с ними. Никаких дружеских попоек и вечеринок. Желательно, чтобы вообще никто не знал о том, что лауреат Пулитцеровской премии вернулась домой. Я бы даже предложил вам пожить в отеле. Мы это организуем.

– Я, честно говоря, думала остановиться у мужа сестры. Я давно не виделась со своими племяшками.

– Хорошо, не буду настаивать. Но вы согласны немного пожить в изоляции? По крайней мере до тех пор, пока мы не определим круг подозреваемых и не возьмем их.

– Я не встречаюсь со старыми друзьями и вообще стараюсь держаться в тени. Нет возражений. Но я хочу, чтобы уже в самолете доктор Ленц рассказал мне абсолютно все, что вы знаете. По рукам?

Бакстер тяжко вздохнул и перекинулся взглядом с Ленцем.

– Артур, пусть будет как она хочет.

Доктор Ленц вскочил и размял онемевшие пальцы. Я снова поразилась, какой он высокий.

– Может быть, по чашечке кофе с пончиками? – бодро предложил он. – На фэбээровском самолете стюардесс не держат.

– Минутку, Артур, – поднял руку Бакстер и устремил на меня суровый взгляд. – Мисс Гласс, я хочу, чтобы вы со всем вниманием отнеслись к тому, что я сейчас скажу. Надеюсь, вы уже поняли, что мы имеем дело с невероятно сложным случаем. Предугадать действия злоумышленников практически невозможно. Наш подозреваемый из Нового Орлеана скорее всего не вписывается в карикатурный образ маньяка, который работает уборщиком на бензоколонке и коллекционирует у себя в подвале изуродованные куклы Барби. Мы имеем дело как минимум с одним весьма умным преступником. С человеком, который похитил и, возможно, убил двенадцать женщин и не оставил нам ни единой зацепки. Нельзя исключать, что и вы, мисс Гласс, находитесь в опасности. Будьте предельно осторожны. Не теряйте бдительности ни на минуту. Я не хочу, чтобы вы повторили судьбу своей сестры.

Несмотря на мелодраматическую концовку, речь Бакстера произвела на меня тяжелое впечатление. Я понимала, что попусту он слов тратить не будет.

– Вы полагаете, что я нуждаюсь в охране?

– Я склоняюсь к этому. Окончательное решение приму, пока вы с Ленцем будете в воздухе. А пока помните: секретность, максимальная секретность – залог вашей безопасности.

– Я помню.

Он поднялся и коротко кивнул мне.

– Благодарю вас за согласие помочь.

– Не стоит благодарности. Тем более что вы знаете, для меня это кровная месть.

Бакстер в очередной раз полез в свою пухлую папку и кинул на стол фотографию молодого брюнета, улыбавшегося во весь рот, словно в момент съемки его принимали на первую работу.

– Это спецагент Фред Коутс, – сказал Бакстер. Я на мгновение представила себе этого мальчика с перерезанным горлом и упавшим на колени, забрызганным кровью сотовым телефоном. – Так что для меня это тоже кровная месть, мисс Гласс.

Он сказал это тихо, но я видела, какой огонь полыхает в его глазах. За свою долгую карьеру Дэниел Бакстер выследил и упек за решетку нескольких самых кровожадных злодеев за всю историю Америки. До сегодняшнего вечера «мой маньяк» был для него всего лишь очередной мишенью. Но несколько часов назад пролилась кровь агента ФБР, и примерный семьянин, отец троих малолетних детей Фред Коутс лежит теперь в морге. И с этой минуты Бакстер изменил свое отношение к похитителю женщин.

5

Самолет ФБР поднялся в небо над Виргинией только в три часа ночи. Пока он проходил технический осмотр, пока заправлялся, пока до Квонтико добрался поднятый с постелей экипаж… Пожалуй, не стоило пороть горячку и с самого начала согласиться лететь утром. Но я просто не могла. Фотографу не надо объяснять, что такое долготерпение. Он владеет этим искусством лучше многих. Но похищение Джейн, долгие «мертвые» месяцы вялотекущего расследования и внезапно появившаяся ниточка совершенно выбили меня из колеи. Я больше не могла ждать и хотела действовать, ибо действие – лучшее лекарство от депрессии.

Сейчас я наслаждалась казенным комфортом. За свою карьеру я много раз пользовалась дармовым транспортом, отелями и кормежкой. Одни проекты с глянцевыми журналами чего стоили! Кое-кто из коллег порой упрекал меня, даже пытался пристыдить, но я не обращала внимания. Все просто: текущие расходы им всегда приходится взваливать на себя, а в моем случае это, как правило, «оплачивается». Я выросла в откровенной бедности и не могу себе позволить быть снобом.

Интерьер салона был максимально функционален. Два мягких кресла и между ними откидной рабочий стол. Доктор Ленц выбрал для нас именно эти места. Ему с его ростом было, пожалуй, немного тесновато, но он ничем этого не выказывал. Видимо, привык летать от одного места преступления до другого – точно так же как я с одной войны на другую…

Ленцу на вид было никак не меньше шестидесяти. Под глазами у него нависли тяжелые мешки – следствие многолетнего напряжения и усталости. Я повидала немало таких мужчин, побитых жизнью и находящихся на грани душевного опустошения. Одним словом, Ленц производил впечатление человека, который сдался… Не мне судить его за это. Я на двадцать лет моложе, а уже близка к той же точке…

– Мисс Гласс, – проговорил он, – у нас есть два часа. Предлагаю провести их с максимальной пользой.

– Ничего не имею против.

– Беседовать с вами, с учетом степени вашего родства, почти то же, что беседовать с вашей пропавшей сестрой. Это, как говорится, научный факт. Поэтому прошу отнестись к моим вопросам, а среди них будут и довольно личные, с пониманием.

– Я отвечу на все вопросы, относящиеся к делу. Приступайте.

Он моргнул медленно, как сова, и пожевал губами.

– Я рассчитываю, что вы ответите на все мои вопросы. Не сообщив всего, вы, возможно, не позволите мне прийти к выводам, которые приблизят нас к разгадке и помогут быстрее поймать убийцу.

– Вы все время говорите об «убийце». Вы что же, уверены, что все похищенные мертвы?

В его лице ничто не изменилось.

– Практически уверен. Дэниел еще лелеет слабые надежды, но я предпочитаю смотреть на вещи трезво. Вам это неприятно?

– Нет. Больше того, я тоже не питаю особых иллюзий. Если допустить обратное – то где они, спрашивается, могут находиться столько времени? Все двенадцать? Мне сложно представить себе такое убежище, откуда за все эти месяцы ни одна не только не сбежала, но даже не сумела подать весточки о себе. Это просто немыслимо. И потом… на поздних картинах «модели» явно мертвы. А я понимаю, о чем говорю.

– Вам ли не понимать, как должна выглядеть смерть.

– Вы правы. Но в то же время у меня до сих пор сидит в душе заноза и не дает покоя. Вы слышали о телефонном звонке, который раздался у меня дома восемь месяцев назад?

– Тот, что прозвучал среди ночи? И вы тогда еще предположили, что это могла звонить ваша пропавшая сестра?

– Да. ФБР отследило его. Звонили с одного вокзала в Таиланде.

Ленц изобразил виноватую улыбку.

– Я в курсе, конечно. Мне кажется, что ваша догадка, к которой вы пришли на следующее утро, спокойно все обдумав, абсолютно верна. Это была не сестра. Скорее всего кто-то из родственников американских военнопленных, с которыми вы имели дело, когда занимались поисками отца.

– Да, но… теперь, после того как я отыскала в Гонконге эти картины…

– Вы намекаете на географическую близость Гонконга к Таиланду? Безусловно, мы снова проверим историю с тем звонком. Не беспокойтесь. А пока перейдем к более актуальным вещам, если не возражаете.

– Я слушаю.

– Насколько я понял, став взрослыми, вы с сестрой несколько отдалились друг от друга. Но к этому мы еще вернемся. А сейчас расскажите о вашем детстве. Меня интересуют события и душевные переживания, которые определили ваш характер. И характер Джейн.

В такие минуты я всегда начинаю жалеть о том, что не курю.

– О’кей, вы знаете, кем был наш отец, не так ли?

– Джонатан Гласс, весьма известный военный фотокорреспондент.

– Да. Первую Пулитцеровскую премию он ухитрился получить в Миссисипи. А там у нас была только одна война – за гражданские права. Увы, потом ему пришлось работать вдали от дома. Собственно, мы с Джейн его почти и не видели.

– И как в семье мирились с этим?

– Как ни странно, я воспринимала это легче, чем мать и сестра. Несмотря на свой юный возраст, я понимала, что его работа требует длительных отлучек. Даже романтизировала их. Разве можно было сравнить скучную жизнь в Миссисипи с разъездами по всему миру, где столько всего интересного?

– Вы тоже мечтали путешествовать по войнам и зонам военных конфликтов?

– Отец снимал не только боевые действия. Собственно, его военные фотографии мне и не показывали. Лишь повзрослев, я записалась в публичную библиотеку и однажды наткнулась там на один из старых номеров «Лук энд лайф».[15]15
  «Лук энд лайф» – американский иллюстрированный журнал; закрыт в 1972 г.


[Закрыть] А дома мама всегда прятала от нас эти снимки.

– А о чем думала ваша мать, когда выходила замуж за человека, которому суждено было провести жизнь в бесконечных командировках?

– Так она и не знала об этом, когда выходила замуж. Отец был молодым красивым южанином, которому все по плечу. Но это оказалось не совсем то, о чем мечтала мама. Отец умел выжить в джунглях с одним лишь перочинным ножиком в кармане. Но он не умел быть примерным семьянином, сидеть безвылазно в четырех стенах в Миссисипи, ходить на службу «с девяти до пяти». У него это не укладывалось в голове…

…Поначалу отец честно пытался сделать маму счастливой и даже перевез в Нью-Йорк, где начинал карьеру. Но ее хватило ненадолго. Когда она была на восьмом месяце, отца послали в Кению. А мама – с шестью долларами в кошельке – отправилась на вокзал «Гранд сентрал» и купила билет до Мемфиса. А оттуда добралась на автобусе до Оксфорда в Миссисипи. Вы знаете, если бы не беременность, отец, может, и не вернулся бы к ней после той выходки. А так… вернулся. И потом возвращался каждый раз. И для меня это было сказочное счастье. Как правило, он приезжал летом. С тех пор я обожаю это время года.

– А что Джейн?

– Джейн – другое дело. Да, мы двойняшки, но смотрели на мир по-разному. С самого детства. Иногда, правда, виной тому были объективные обстоятельства.

– Например?

– Однажды на Джейн напала чужая собака. Ей было всего четыре года. Эта тварь едва не откусила ей руку… – Я на несколько мгновений прикрыла глаза, и перед мысленным взором предстала та картина – настолько явственно, словно это случилось вчера. Ведь я была свидетельницей происшедшего – находилась всего в двух десятках метров от Джейн. Мать, конечно, отогнала пса, но было уже поздно. – Джейн долго лечили, делали уколы… То происшествие наложило свой отпечаток на всю ее последующую жизнь.

– Мать одевала вас одинаково?

– Пыталась. А отец, когда бывал дома, всегда возражал. И я возражала. Отец видел в каждой из нас самостоятельную личность. Во всяком случае, хотел нас так воспитать. Вы знаете, журналисты – и фотографы тут не исключение – всегда единоличники в хорошем смысле этого слова. Думать своей головой – высший закон для них. Отец учил меня этому с младых ногтей. Этому и еще много чему другому.

– Фотографии?

– Как раз нет. Он брал меня с собой на охоту, рыбалку. Рассказывал о звездах, разных растениях – учил отличать полезные и съедобные от вредных и ядовитых. А еще он много рассказывал о дальних странах, обо всех тех местах, где ему довелось побывать. Об их природе, местных обычаях… О том, чего никогда не прочтешь в «Нэшнл джиогрэфик».[16]16
  «Нэшнл джиогрэфик» – самый известный в США научно-популярный журнал о путешествиях и дикой природе.


[Закрыть]

– А Джейн он все это рассказывал?

– Пытался поначалу, но сестре было неинтересно. Она пошла в мать. Едва отец заикался о других странах, как они сразу вспоминали, что его вечно не бывает дома, что скоро опять настанет утро, когда они проснутся, а его и след простыл…

– Выходит, вы были его любимицей.

– Да, можно так сказать. А Джейн была любимицей нашей мамы. Только ума не приложу, какая ей от этого польза. Отец был прирожденным лидером, на которого следовало равняться. Это чувствовалось даже в те дни, когда он отсутствовал. А мать, правду сказать, лишь плелась у него в хвосте. И то без особенного успеха.

– Джейн относилась к отцовским отлучкам так же негативно, как и мать? И чем дальше – тем хуже, не так ли?

– Точно. Мне даже казалось, что она возненавидела отца еще до его исчезновения. Из-за того, что он сделал несчастной нашу мать. И еще из-за нашей бедности.

– Разве ваш отец мало зарабатывал?

– Не знаю. Но мне известно, что некоторые наши лучшие фотографы во Вьетнаме пахали буквально за гроши. И еще я помню, что отец не баловал нас крупными денежными переводами. Зато любил дарить роскошные подарки. Только не подумайте, что я его оправдываю. Я вовсе не хочу сказать, что мой отец был идеальным родителем. Просто он всегда был мне ближе, чем мама.

– Ваша мать работала?

– Одно время. Была официанткой, потом подрабатывала в прачечной, ну и так далее в том же роде. А когда начала пить, то и этого не стало.

– А зачем ваш отец женился на вашей матери?

– Честно говоря, я думаю, это было условие, которое она поставила, когда он захотел с ней близости.

Ленц улыбнулся:

– Как же, как же, хорошо помню те времена. Ваша матушка была красива?

– Очень. И это испортило всю их последующую жизнь. Мама была очень красивой женщиной и производила впечатление таинственной принцессы. Но в действительности таковой не являлась. Это все ее эльзасская кровь… Снаружи – воплощение неземной тайны, а внутри – приземленность и сугубая практичность. Такой была моя мама. Верный муж, удобный дом и тихие семейные ужины каждый вечер – вот все, чего она ждала от жизни.

– И Джейн росла такой же?

– Один в один. Сужу на примере ее собственной жизни. Только в отличие от матери, которой «не повезло» с нашим отцом, Джейн более чем повезло с мужем. Он именно такой, каким всегда хотела видеть мама нашего отца.

Ленц некоторое время молчал, а потом поднял вверх указательный палец.