Текст книги "Эон"

Грег Бир
Эон

Полу и Карен с великим уважением и любовью.

Пролог
Четыре начала

1. Канун Рождества 2000 года, Нью-Йорк

– Он выходит на широкую эллиптическую орбиту вокруг Земли, – сообщила Джудит Хоффман. – Перигей, примерно, десять тысяч километров, апогей – около пятисот тысяч. На каждом третьем витке он совершает оборот вокруг Луны.

Она отодвинулась от монитора, чтобы на него мог взглянуть Гарри Лэньер, сидевший на углу стола. Сейчас Камень все еще выглядел, как печеная картофелина без каких-либо отчетливых деталей.

За дверью кабинета слышался шум вечеринки, напоминающий об обязанностях хозяйки. Джудит привела сюда Лэньера лишь несколько минут назад.

– Ничего себе картошечка…

– Никакая это не картошка, – отрезала она.

Высокий, с короткими густыми темными волосами Лэньер напоминал бледнокожего индейца, хотя в нем не было ни капли индейской крови. Особенно выразительными Джудит Хоффман казались его глаза – глаза исследователя, привыкшего видеть на огромном расстоянии. Однако она не доверяла людям с первого взгляда.

Лэньер нравился ей, поскольку кое-чему научил ее. Некоторые считали его безжизненным, но для Хоффман это был просто компетентный, спокойный и исполнительный человек.

Гарри проявлял определенную терпимость к людским слабостям, благодаря чему весьма успешно справлялся с обязанностями менеджера. Казалось, он крайне редко обращает внимание на мелкие обиды и злословие, оценивая людей лишь с точки зрения их деловых качеств – или отсутствия таковых, – по крайней мере, судя по его внешней реакции. Он пытался заглянуть под внешнюю оболочку сотрудника, чтобы разглядеть подлинную его ценность. Хоффман узнала кое-что интересное о некоторых людях, наблюдая за их взаимоотношениями с Лэньером. Познакомившись с его манерой работы, она несколько изменила и свой собственный стиль.

До сих пор Гарри ни разу не был у нее дома, и теперь, в холодном свете дисплея, он рассматривал полки с блоками памяти, большой пустой стол, компактный принтер рядом с дисплеем.

Как и большинство гостей на вечеринке, он испытывал некоторый трепет перед Джудит. В Капитолии ее называли Советником. Она выполняла официальные и неофициальные функции научного эксперта при трех президентах. Ее видеопрограммы, возрождавшие науку, были популярны в конце 90-х годов, когда мир еще приходил в себя после потрясения, вызыванного Малой Гибелью. Она была членом совета директоров как Лаборатории Реактивного Движения, так и МКСОК – Международного комитета по сотрудничеству в области космоса. Хотя ей и не удавалось скрыть свою плоноту, вкус ее в отношении одежды был безукоризненным. Однако Джудит Хоффан сознательно придерживалась некоторых ограничений: ногти ее были короткими и неокрашенными, тщательно ухоженными, но не элегантными, и она почти не пользовалась косметикой. Она позволяла своим каштановым волосам принимать естественную форму с минимумом вмешательства; казалось, ее голову окружает нимб из изящных кудряшек.

– Вы, должно быть, сейчас на связи с «Дрейком»? – поинтересовался Лэньер.

– Да, но это картинка Службы космического слежения. «Дрейк» до сих пор направлен на созвездие Персея.

– Они не собираются переориентировать его на Камень?

Она с волчьей усмешкой покачала головой.

– У этих старых ублюдков жесткий график – они не повернут его даже для того, чтобы взглянуть на величайшее событие двадцать первого века.

Лэньер поднял брови. Камень, насколько он знал, был всего лишь астероидом. Продолговатый обломок скалы не собирался врезаться в Землю, но если он намеревался выйти на ее орбиту, то мог бы стать прекрасным объектом для научных исследований. Это было интересно, но вряд ли заслуживало такого энтузиазма.

– Двадцать первый век наступит лишь в следующем месяце, – напомнил он.

– И именно тогда у нас появится работа. – Джудит повернулась к нему, скрестив на груди руки. – Гарри, мы с вами уже какое-то время работаем вместе. Я очень вам доверяю.

Лэньер почувствовал, как что-то сжалось у него в груди. Весь вечер в ее поведении ощущалась некакая напряженность. Он гнал беспокойство прочь от себя, считая, что это не его дело. Теперь же оказалось, что все-таки его.

– Что вы знаете о Камне? – спросила она.

Он на мгновение задумался, прежде чем ответить.

– СКС обнаружила его восемь месяцев назад. Он имеет около трехсот километров в длину и сто километров в поперечнике. Коэффициент отражения средний, ядро, вероятно, кремниевое с железо-никелевой оболочкой. Когда Камень впервые обнаружили, его окружало нечто вроде гало, но позже оно рассеялось, из-чего некоторые ученые предположили, что это необычно крупное древнее ядро кометы. Противоречивые сведения о низкой плотности возродили к жизни старую гипотезу Шкловского о спутниках Марса.

– Где вы слышали о плотности?

– Не помню.

– Это несколько обнадеживает. Если вы ничего больше не слышали, вероятно, не слышал и никто другой. В СКС имела место утечка информации, но сейчас мы заделали дыру.

Лэньер оказался близок к ее кругам, работая менеджером по связям с общественностью в «АТ и Т Орбиком Сервис». До «Орбикома» он прослужил шесть лет в военно-воздушных силах – сначала истребителем, потом – пилотом высотных заправщиков. Он летал по знаменитой трассе «Чарли Бейкер-Дельта» над Флоридой, Кубой и Бермудами во время Малой Гибели, заправляя самолеты Атлантического Патруля, бдительность которого сыграла решающую роль в прекращении военных действий.

После заключения перемирия он получил «добро» от ВВС на передачу своего опыта в области аэрокосмической техники «Орбикому», налаживавшему всемирную моносеть.

Сначала последовало несколько звонков в штаб-квартиру «Орбикома» в Менло-Парке, Калифорния, затем – запрос досье и наконец внезапный и неожиданный перевод в Вашингтонский отдел «Орбикома», который, как позже узнал Лэньер, создала Хоффман. О каком-либо романе не было и речи – как часто ему приходилось опровергать подобные слухи! – но их способность к совместной работе была просто удивительной в столичной атмосфере постоянных споров и мелочных ссор.

– Почему такая секретность? – спросил Гарри.

– СКС распорядилась скрывать от общественности все данные.

Имелась в виду научная общественность.

– Зачем, черт побери? Последние несколько лет взаимоотношения правительства и общественности были просто ужасными, и это уж точно не улучшит их.

– Конечно, но в данном случае я с ними согласна.

Очередной холодный душ – Хоффман относилась к общественности весьма своеобразно.

– Если все покрыто тайной, откуда об этом знаете вы? – поинтересовался Лэньер.

– Кое-какие связи в МКСОК. По недосмотру президента.

– О, Господи.

– Так или иначе, пока наши гости развлекаются, мне необходимо выяснить, могу ли я на вас положиться.

– Джудит, я всего лишь второразрядный эксперт по связям с общественностью…

– Ерунда. «Орбиком» считает вас своим лучшим координатором. Мне пришлось три месяца бороться с Паркером, чтобы вас перевели в Вашингтон. Вы знаете, что предполагалось ваше повышение?

Честно говоря, он надеялся избежать очередного повышения, чувствуя, что отходит от настоящей работы, поднимаясь все выше и выше по служебной лестнице.

– И вместо этого вы организовали мой перевод?

– Я потянула за большое количество ниточек, чтобы выглядеть так, как подобает кукловоду, которым меня считают. Вы можете мне понадобиться. Вы знаете, что я не останавливаюсь на кандидатуре, пока не буду уверена, что человек готов вытащить меня аж из пекла.

Гарри кивнул. Принадлежность к кругу Хоффман кое-что значила, хотя до сих пор он старался не воспринимать это как нечто особенное.

– Помните сверхновую, которая была обнаружена одновременно с Камнем?

Лэньер кивнул; информация об этом промелькнула в прессе, но он был слишком занят, чтобы обратить на нее серьезное внимание.

– Это была не сверхновая. Будучи яркой, она, однако, не имела ни одного из соответствующих признаков. Впервые она была обнаружена СКС в виде инфракрасного объекта за пределами Солнечной системы. Через два дня свечение стало видимым, и СКС зарегистрировала излучение на частотах, соответствующих межатомным переходам. Температура свечения, начав с миллиона градусов по Кельвину, превысила миллиард. К этому времени детекторы ядерных взрывов, расположенные на спутниках, обнаружили гамма-излучение. Объект был отчетливо виден в ночном небе, так что СКС пришлось придумать для прикрытия правдоподобную историю – якобы система космической обороны обнаружила сверхновую. Но они не знали, что это такое на самом деле.

– И?..

– Шум утих, все успокоились, и затем в той части неба провели визуальные наблюдения. Это был Камень. Тогда все уже знали, что имеют дело не с простым астероидом.

Картинка на мониторе мигнула, раздался мелодичный звук.

– Ну, наконец-то. Объединенное космическое командование завладело «Дрейком» и развернуло его.

«Дрейк» был самым мощным орбитальным телескопом. На обратной стороне Луны сооружались и более солидные приборы, но ни один из них не мог сравниться с «Дрейком» по возможностям. Он не относился к Министерству обороны и официально не подпадал под юрисдикцию Объединенного космического командования – за исключением кризисов, угрожающих национальной безопасности.

Камень появился на экране, сильно увеличенный и окруженный цифрами и графиками. Теперь было видно значительно больше деталей – большой кратер на одном конце продолговатого тела, более мелкие кратеры по всей поверхности, своеобразная полоса, опоясывающая его по экватору.

– Он все еще похож на как астероид, – неуверенно пробормотал Лэньер.

– Несомненно, – поддержала его Хоффман. – Мы определили тип – очень большой мезосидерит. Мы определили состав, но ему недостает около сорока процентов массы. СКС подтвердила это сегодня утром. В среднем сечении глыба напоминает геоид, а геоиды не встречаются в космосе, Гарри. Президент уже согласился с моей рекомендацией организовать разведку – еще до выборов, но думаю, нам удастся пробить это и с новой администрацией. Для надежности мы планируем шесть полетов шаттлов до конца февраля. Я заранее разрабатываю план действий. Нам потребуется научная команда, и мне хотелось бы рассчитывать на вашу помощь. Я уверена, что с «Орбикомом» можно договориться.

– Но почему такая секретность?

– Ну, Гарри, вы меня удивляете. – Джудит тепло улыбнулась. – Когда прилетают инопланетяне, правительство всегда стремится сохранить тайну.

2. Aвгуст 2001 года, аэродром Подлипки под Москвой.

– Майор Мирский, вы отвлекаетесь.

– У меня скафандр протекает, товарищ полковник.

– Это не имеет значения. Вы можете пробыть в бассейне еще минут пятнадцать-двадцать.

– Есть, товарищ полковник.

– Теперь соберитесь. Вы должны завершить маневр.

Мирский заморгал, стряхивая заливающий глаза пот, и напрягся, пытаясь разглядеть стыковочный узел американского типа. Вода в скафандре уже добралась до колен; он ощущал струйку, просачивающуюся сквозь поясной шов. Чувство это невозможно было описать; майор надеялся, что полковнику Маяковскому оно знакомо.

Он должен был вставить изогнутый металлический стержень в два зажима-датчика. Чтобы обеспечить себе необходимую опору, Мирский зацепился ногой и правым запястьем за круглое кольцо, окружающее люк, используя L-образные крючки на ботинке и перчатке. Потом левой рукой…

(…как они измывались над ним в школе, в Киеве, теперь не существующем, все эти учителя с их идеями девятнадцатого века; как они старались заставить его пользоваться исключительно правой рукой, пока наконец, когда ему было уже почти восемнадцать, не вышел указ, официально амнистировавший детей-левшей…)

…Мирский вставил стержень на место. Он отцепил запястье и ногу и оттолкнулся.

Вода уже доходила до пояса.

– Товарищ полковник…

– Прежде чем люк откроется, должно пройти три минуты.

Мирский закусил губу и попытался повернуть голову внутри шлема, чтобы посмотреть, чем заняты его товарищи по команде. На расположенных в ряд стыковочных узлах работали двое мужчин и Ефремова. Где Орлов?

Вот он! Откинув голову назад, Мирский увидел Орлова, которого буксировали к поверхности бассейна три аквалангиста. Поверхность, чудесная поверхность, сладкий воздух и никакой заливающейся в скафандр воды. Сейчас он этого уже не чувствовал – уровень поднялся выше пояса.

Крышка люка сдвинулась с места. Послышался жалобный вой механизма, и крышка застыла, открывшись лишь на одну треть.

– Заело, – ошеломленно пробормотал он.

Мирский понимал, что упражнение будет считаться выполненным, когда он сможет войти в люк, а люк был в достаточной степени защищен от дурака и открывался лишь при определенных условиях – хваленая надежная американская техника…

– Очевидно, вы неправильно установили стержень.

– Все правильно! – настаивал Мирский.

– Майор!..

– Да, да! – Он снова ударил по стержню рукой в тяжелой перчатке, но не зацепился ногами и правой рукой, и его отнесло от люка; пришлось терять драгоценные секунды, подтягиваясь обратно с помощью фала. Зацепился. Ударил. Отцепился. Никакого результата.

Вода уже добралась до груди и, когда он наклонился, попала в шлем. Он случайно глотнул и закашлялся. «Ну вот, полковник решит, что я тону, и сжалится!»

– Покачайте, – посоветовал полковник.

Перчатки с трудом могли втиснуться в выемку, где теперь лежал стержень, удерживаемый на месте частично открытой крышкой. Он нажал на стержень, чувствуя, как наполняются холодной водой рукава и немеют пальцы. Нажал еще раз.

Его скафандр уже не плавал в невесомости – он начал тонуть. Дно бассейна было в тридцати метрах, а все три аквалангиста занимались Орловым. Ничто не сможет спасти его, если он не справиться с советской имитацией стыковочного узла своими собственными силами. Если он сейчас сдастся…

Но он не мог сдаться. С юности он стремился к звездам, и впасть сейчас в панику означало потерять их навсегда. С диким криком Мирский ударил по стержню; резкая боль пронзила руку, когда пальцы ударились о внутреннее покрытие и оболочку перчатки.

Крышка люка вновь сдвинулась с места.

– Просто заело, – сказал полковник.

– Я тону, черт побери! – крикнул Мирский.

Он уцепился руками за кольцо и выплюнул воду изо рта. Воздух выходил из скафандра сквозь неплотно прилегающие крепления шлема. Он уже слышал шипение и бульканье воды.

Свет прожекторов залил бассейн, высветив висящие в воде стыковочные узлы. Он почувствовал, как его подхватывают за руки и за ноги, и сквозь затуманенное стекло шлема увидел неясные очертания трех других космонавтов. Они оттолкнулись от тренировочного комплекса и тащили его все выше и выше – к благословенному небу.

Они сидели за отдельным столиком, вдали от двухсот других новобранцев, и им подали прекрасные толстые сардельки с кашей. В изобилии имелось холодное пиво, правда, кислое и водянистое, и ко всему этому – апельсины, морковь и капустные кочерыжки. А на десерт улыбающийся дежурный офицер поставил перед ними большую железную вазу со свежеприготовленным ванильным мороженым, недоступным в течение многих месяцев тренировок.

После обеда Ефремова и Мирский отправились на прогулку по территории Центра подготовки космонавтов, посреди которой располагался наполовину врытый в землю громадный черный стальной резервуар с водой.

Ефремова приехала из Москвы, и глаза ее были слегка по-восточному раскосыми; киевлянина Мирского с одинаковым успехом можно было принять как за немца, так и за русского. Тем не менее, быть уроженцем Киева означало определенные преимущества. Человек, лишившийся родного города – этому русские могли сочувствовать, сопереживать.

Они очень мало разговаривали. Им казалось, что они влюблены друг в друга, но это было неважно. Ефремова была одной из четырнадцати женщин – участниц программы Космического Десанта. До этого она проходила подготовку в качестве пилота войск ПВО, летая на учебных бомбардировщиках Ту-22М и на старых истребителях СУ. Мирский пришел в армию после окончания аэрокосмического инженерного училища. Ему повезло: вместо того чтобы быть призванным в армию в восемнадцатилетнем возрасте, он стал стипендиантом программы Новой Реиндустриализации.

В училище он получил отличную характеристику, в которой особо отмечались успехи в общественно-политических науках и организаторские способности, и немедленно был назначен на нелегкую должность замполита эскадрильи истребителей в Восточной Германии, но затем его перевели в силы космической обороны, созданные лишь четыре года назад. До перевода он никогда не слышал о них, но такое везение… Ему всегда хотелось быть космонавтом.

Отец Ефремовой был высокопоставленным московским чиновником. Безопасная, с его точки зрения, программа военной подготовки была предпочтительнее общества пользовавшихся дурной славой молодых московских хулиганов. Девушка оказалась очень способной; ее ожидало большое будущее, хотя и не такое, о каком мечтал ее отец.

Они принадлежали к разным кругам, и шансы их случайной встречи были крайне малы. Тем не менее, встреча состоялась.

– Смотри, – сказала Ефремова. – Сегодня он отчетливо виден.

– Да? – Майор сразу же понял, о чем речь.

– Вон там.

Она склонила голову к его плечу и показала на летнее голубое закатное небо, на крохотную светящуюся точку рядом с полной луной.

– Они доберутся туда раньше нас, – с грустью сказала Ефремова. – Впрочем, как всегда.

– Ты пессимистка.

– Интересно, как они его называют, – продолжала она. – Как назовут его, когда долетят туда.

– Наверняка не «Картошкой»! – усмехнулся Мирский.

– Нет, – согласилась Ефремова.

– Когда-нибудь… – начал он, прищурившись, чтобы лучше разглядеть объект.

– Когда-нибудь… что?

– Наверное, придет время, когда мы отнимем его у них.

– Мечтатель, – улыбнулась Ефремова.

На следующей неделе на окраине аэродрома взорвалась барокамера, рассчитанная на двух человек. Ефремова испытывала в ней новый образец скафандра. Она погибла мгновенно. Сначала возникли некоторые опасения по поводу политических последствий этого несчастного случая, но, как оказалось, ее отец повел себя благоразумно. Лучше иметь в семье мученика науки, чем хулигана.

Мирский взял внеочередное увольнение на сутки и провел все это время один в московском парке с тайком привезенной из Югославии бутылкой брэнди, которую он даже не открыл.

Через год майор закончил подготовку и получил повышение. Он уехал из Подлипок и провел две недели в Звездном городке, где посетил музей Юрия Гагарина, ставший теперь чем-то вроде святилища для космонавтов. Оттуда он вылетел на секретный объект в Монголии, а затем… на Луну.

Все это время он не забывал о Картошке. Он знал, что когда-нибудь отправится туда, и притом отнюдь не в качестве советского представителя по программе обмена МКСОК.

Иначе это было бы недостойно его народа.

3. Канун Рождества 2004 года, Санта-Барбара, Калифорния

Патриция Луиза Васкес открыла дверцу машины, отстегивая ремень безопасности. Она торопилась домой на праздник. Психологическое тестирование в Ванденберге в течение последних нескольких дней полностью вымотало ее.

– Подожди, – сказал Пол Лопес. Он положил руку ей на плечо и уставился на приборную доску. Из стереомагнитофона неслась мелодия «Четыре времени года» Вивальди. – Твои старики вряд ли будут рады, если узнают…

– Не беспокойся, – ответила Патриция, откидывая назад прядь темно-коричневых, почти черных, волос. Нижняя часть ее круглого лица была освещена оранжевым светом уличного фонаря, и светло-оливковая кожа казалась розовой. Она изучающе разглядывала Пола, заплетая волосы в две косы. Ее глаза напомнили ему взгляд кошки за мгновение до прыжка.

– Им это понравится, – заметила она, кладя руку на плечо Пола и поглаживая его по щеке. – Ты мой первый приятель – не англосакс.

– Я имею в виду, что мы живем вместе.

– То, чего они не знают, им не может повредить.

– Я как-то неловко себя чувствую. Ты все время говорила, что у тебя старомодные родители.

– Я просто хотела познакомить тебя с ними и показать тебе свой дом.

– Я тоже этого хочу.

– Послушай, на фоне сегодняшних новостей, никого не будет волновать моя девственность. Если мама спросит, насколько серьезны наши отношения, я позволя тебе ответить.

– Великолепно!

Пол скорчил гримасу.

Патриция поднесла его руку ко рту и издала губами неприличный звук, затем открыла дверцу.

– Подожди.

– Что еще?

– Я не… Я имею в виду, ты знаешь, что я люблю тебя.

– Пол…

– Я только…

– Заходи в дом, познакомься с моей семьей. Успокойся. И не надо волноваться.

Они заперли машину и открыли багажник, доставая продукты. Патриция с коробкой в руках направилась по дорожке к дому; в холодном вечернем воздухе из ее рта вырывались клубы пара. Она вытерла ноги о коврик у порога, широко распахнула дверь, придержала ее локтем и крикнула:

– Мама! Это я. И я привела с Пола.

Рита Васкес взяла у дочери коробку и поставила ее на кухонный стол. В свои сорок пять лет она была лишь чуть полновата, но ее одежда явно не соответствовала моде даже с точки зрения равнодушной к таким вещам Патриции.

– Что это, гуманитарная помощь? – спросила Рита, протягивая руки и обнимая дочь.

– Мама, где ты откопала костюм из синтетики? Я не видела таких уже много лет.

– Я нашла его в гараже, в чемодане. Твой отец подарил мне его еще до твоего рождения. Так где Пол?

– Он тоже несет коробки. – Патриция сняла пальто и вдохнула запах тамалес, дымящихся на кукурузных листьях, копченого окорока и сладкого картофельного пирога. – Пахнет, как дома, – заявила она, и мать засияла от радости.

В гостиной стояла алюминиевая елка с еще голыми ветвями – украшение елки в канун Рождества было фамильной традицией, – и ярко горел огонь в газовом камине. Патриция улыбнулась, глядя на знакомые барельефы под карнизом, в виде виноградных гроздьев, и тяжелые деревянные балки под потолком. Здесь она родилась, и куда бы она ни уезжала – неважно, насколько далеко, – это был ее дом.

– Где Джулия и Роберт?

– Роберт сейчас служит в Омахе, – ответила Рита из кухни. – В этом году он не смог приехать.

– О, – разочарованно сказала Патриция, возвращаясь в кухню. – А где папа?

– Смотрит телевизор.

В кухню вошел тяжело нагруженный Пол. Патриция взяла у него одну из коробок и поставила ее на пол рядом с холодильником.

– Мы ожидали встретить здесь целую армию, так что привезли кучу продуктов, – сказала она.

Рита взглянула на содержимое коробок и кивнула.

– Съедим. К нам придут наши соседи, мистер и миссис Ортис, и кузен Энрике со своей новой женой. Значит, это Пол?

– Угу.

Рита крепко обняла Лопеса, с трудом обхватив его спину. Потом взяла обе его руки в свои и отступила на шаг, разглядывая молодого человека. Высокий, стройный, с темными волосами и светлой кожей, Пол выглядел еще более англосаксом, чем другие. Тем не менее, разговаривая с ним, Рита улыбалась. Пол умел держаться с достоинством.

Патриция прошла через холл и прошла в небольшой кабинет, где перед телевизором сидел ее отец. В семье никогда не водились большие деньги, и телевизор у них был двадцатипятилетней давности. На экране во время стереопередач постоянно появлялись радужные помехи.

– Папа! – тихо позвала Патриция, останавливаясь в полутьме позади него.

– Патти!

Из-за высокой спинки кресла показалось лицо Рамона Васкеса с широкой улыбкой под пепельно-серыми усами. Он был частично парализован после инсульта, случившегося три года назад. Патриция присела на диван рядом с отцом.

– Я пригласила к нам Пола, – сказала она. – Жаль, что Джулия на этот раз не приехала.

– Мне тоже. Но ВВС – это ВВС.

Рамон прослужил в авиации двадцать лет, прежде чем уйти в отставку в 1996 году. За исключением Патриции, вся семья имела отношение к самолетам. Джулия познакомилась с Робертом на вечеринке на военно-воздушной базе Марч шесть лет назад.

– Я хочу кое-что сообщить тебе и маме.

– О? Что же? – Стала ли его речь лучше с тех пор как они разговаривали в последний раз? Похоже, что так. Она надеялась, что это так.

Из кухни послышался голос Риты:

– Дочка! Помоги нам с Полом убрать весь этот хлам.

– Что ты смотришь? – спросила Патриция, которой не хотелось уходить.

– Новости.

Комментатор – и его весьма внушительное изображение – рассказывал о Камне. Патриция задержалась, хотя мать позвала ее еще раз.

– В то время, как все новые и новые исследователи отправляются к Камню, общественность и ученые требуют проведения открытого форума. Сегодня, через четыре года после начала объединенных исследований под эгидой НАТО и Еврокосмоса, Камень все так же окутан покровом тайны, и…

Значит, никакие это не новости.

– Требования секретности особенно огорчают русских участников проекта. Тем временем протестующие представители Планетарного общества, Общества Л-5, Друзей Межпланетных Связей и других групп собрались около Белого дома и так называемого Голубого Куба в Саннивейле, Калифорния, выступая против военного вмешательства и требуя предать гласности основные открытия, сделанные в Камне.

На экране появился серьезный, аккуратно подстриженный, строго одетый молодой человек. Он стоял перед Белым домом и говорил, преувеличенно жестикулируя:

– Мы знаем, что это искусственное тело инопланетного происхождения, и мы знаем, что внутри него находятся семь огромных камер. В каждой камере расположен город – необитаемый город, – во всех камерах, кроме седьмой. Там имеется нечто невероятное, нечто такое, что невозможно себе представить.

– Что это, по вашему мнению? – спросил интервьюер.

Молодой человек воздел руки к небу.

– Мы полагаем, они должны рассказать об этом. Что бы это ни было, мы как налогоплательщики имеем право знать!

Комментатор добавил, что представители НАСА и Объединенного космического командования воздержались от комментариев.

Патриция вздохнула и положила руки на плечи Рамона, машинально массируя их.

За обедом Пол внимательно наблюдал за ней, ожидая, когда она найдет подходящий момент, но она молчала, чувствуя себя неуютно в обществе друзей и соседей. Ее новость была предназначена лишь для ближайших родственников, и даже им Патриция не могла сказать всего.

Рита и Рамон, похоже, благосклонно приняли Пола. Это хорошо. В конце концов, они должны узнать об их отношениях, если уже не поняли того, что Патриция и Пол не просто назначают друг другу свидания, но живут вместе – насколько позволяют условия аспирантского общежития.

Столько секретов, предосторожностей… Возможно, родители не будут так шокированы, как она ожидала – или хотела? Ее немного смущала мысль о том, что отец и мать могут считать ее взрослой. Патриция не была с ними столь откровенна, как большинство ее друзей и знакомых.

В конце концов, они с Полом поженятся – в этом она была уверена. Но оба они молоды, и Пол не собирается делать ей предложение, пока не почувствует, что может содержать семью. Или пока Патриция не убедит его, что сможет это делать сама. Но даже после защиты это будет маловероятно еще несколько ближайших лет.

Не считая, конечно, платы, которую она должна получить от группы Джудит Хоффман. Эти деньги пойдут на отдельный страховой счет, пока она не вернется.

Когда посуда была вымыта и все собрались вокруг елки, и принялись наряжать ее, Патриция сделала знак матери, чтобы та вышла на кухню.

– И приведи отца.

Рита помогла Рамону добраться до кухни на костылях, и они расселись вокруг потертого деревянного стола, принадлежавшего семье, по крайней мере, шестьдесят лет.

– Я хочу кое-что вам сказать, – начала Патриция.

– О, madre de Dios, – воскликнула Рита, всплеснув руками, и восторженно улыбнулась.

– Нет, мама, это не по поводу нас с Полом.

Лицо матери застыло, затем расслабилось.

– Так что же?

– На прошлой неделе мне позвонили, – начала Патриция. – Я не могу сказать тебе всего, но мне придется уехать на два-три месяца, может быть, даже больше. Пол знает об этом, но я не могу сказать ему больше, чем только что сказала вам.

В кухню вошел Пол, толкнув качающуюся дверь.

– Кто тебе звонил? – поинтересовался отец.

– Джудит Хоффман.

– Кто это? – спросила Рита.

– Женщина, которую показывали по телевизору? – задал новый вопрос Рамон.

Патриция кивнула.

– Она – советник президента. Мне предложили поработать с ними, и это все, что я могу вам сказать.

– Почему они предложили это именно тебе? – спросила мать.

– Я думаю, они хотят, чтобы она построила машину времени, – улыбнулся Пол.

Каждый раз, когда он говорил это, Патриция приходила в ярость, но сейчас лишь пожала плечами. Она не могла ожидать, что Пол разберется в сути ее работы. Это было понятно очень немногим, и, уж конечно, не ее родителям и друзьям.

– У Пола есть и другие сумасшедшие теории, – бросила Патриция. – Но мои уста на замке.

– Она такая скрытная, – заметил Лопес. – С ней было трудно последние несколько дней.

– Если бы ты не пытался заставить меня говорить!.. – Она притворно вздохнула – в последнее время ей приходилось делать это достаточно часто – и посмотрела на молочно-белый потолок, потом повернулась к отцу. – Это должно быть очень интересно. Непосредственно связаться со мной будет невозможно. Можно писать по этому адресу. – Она пододвинула к себе телефонную книгу и написала данные абонементного ящика.

– Это важно для тебя? – спросила мать.

– Конечно, – ответил за нее Рамон.

Но Патриция этого не знала. Даже сейчас это казалось ей безумием.

Когда гости разошлись, она вытащила Пола на ночную прогулку по окрестностям. В течение получаса они молча шагали мимо уличных фонарей.

– Я вернусь, ты же знаешь, – сказала наконец Патриция.

– Знаю.

– Я должна была показать тебе мой дом, поскольку для меня это очень важно. Рита, Рамон, дом…

– Да.

– Я думаю, что не смогу без них. Я столько времени провела в мире собственных мыслей и то, чем я там занимаюсь, столь непонятно и странно для большинства людей, что если бы у меня не было какого-то центра притяжения, какого-то места, куда можно вернуться, я не смогла бы жить.

– Я понимаю, – сказал Пол. – Очень приятный дом. Мне понравились твои старики.

Патриция остановилась, и они повернулись друг к другу, держась за руки.

– Я рада.

– Я тоже хочу, чтобы у нас с тобой был свой дом, – проговорил он. – Еще одно место, куда мы оба могли бы вернуться.

На лице девушки отразилось столь пылкое чувство, что, казалось, она готова прыгнуть на него.

– У тебя кошачьи глаза, – улыбнулся Пол.

Они повернули обратно и поцеловались на крыльце, прежде чем отправиться пить кофе и какао с корицей в компании ее родителей.

– Подожди, я сейчас, – бросила Патриция, когда они уже собрались ехать обратно в Калтех.

Она прошла через холл к ванной, мимо выпускных фотографий и окантованной страницы с оглавлением из журнала «Физикал ревю», где была опубликована ее первая статья. Она остановилась перед журнальной обложкой и пристально посмотрела на нее. Внезапно Патриции показалось, что сердце ее пропустило один удар, оставив своеобразную пустоту в груди – короткое, почти приятное ощущение падения, полета в никуда, – а потом все пришло в норму.