Текст книги "Сезон крови"

Глава 7

Туман сгустился и навалился на меня со всех сторон, как громадное привидение без начала, середины и конца. Я подкрался к краю стоянки, отлично осознавая, что здание автосалона с двумя прожекторами на крыше, рассекавшими тьму и туман, осталось далеко позади. Единственным источником света теперь был одинокий фонарь через улицу, что отделяла меня от подступов к заброшенной фабрике. Я остановился, давая глазам привыкнуть, и прислушался. Женщины нигде не было видно, и, ходя обычный шум города по-прежнему доносился издалека, вокруг все было тихо и, если не считать медленно ползущего тумана, неподвижно.

Некоторое время я стоял на месте, прислушиваясь к разгоревшемуся в моем уме спору: я хотел забыть обо всем и вернуться в относительную безопасность автосалона, но в то же время знал, что не вернусь, не смогу. Я сошел с тротуара и пересек улицу, сняв дубинку с пояса, но удерживая ее внизу, у ноги.

Туман расступился, и я шагнул на тротуар на противоположной стороне, туда, где прежде находился въезд на фабрику. В нескольких футах от края участка постепенно ветшала заколоченная будка охраны и информации. Длинный кусок тяжелой, хотя и проржавевшей цепи все еще перегораживал въезд, не позволяя никому подъехать слишком близко к заброшенной фабрике. Я снял с пояса фонарик, включил его и медленно провел лучом вокруг. Свет был ярким, но лишь отражался от тумана. В конце концов я отключил фонарик, вернул его на пояс и пошел вперед, ориентируясь в уличном освещении.

Дойдя до цепи, я пригнулся и прошел под ней. Надо мной нависла угрожающая махина фабрики, высокие вертикальные окна зияли как глазницы. Большая часть стекол давно была разбита, несколько уцелевших покрылись непроницаемой грязью от времени и запустения. Десятки лет назад эти же близорукие окна покрывала испарина, за которой безмолвно перемещались неопределенные, безликие, покорные тени. Но я был уверен, что те призраки давно изгнаны. Теперь здесь обитало что-то другое.

Возможно, впрочем, оно жило только в моей голове.

Тонкий слой снега, еще покрывавший все вокруг, начинал таять, тек и капал со стен на тротуар. Окна первого этажа были заколочены, но широкие двери главного входа сгнили и почти развалились, оставив здание с вечно распахнутым зевом.

Я приблизился к проему. Вход наискось пересекала доска, которая, судя по всему, упала сверху много лет назад, да так и осталась торчать. Изнутри невероятных размеров пустого пространства доносилось эхо капающей воды и едва слышные царапающие звуки. Я снова снял с пояса фонарик и направил луч на доску и в темноту за ней. На одном конце доски сидела невероятных размеров крыса. Со странным скрипучим звуком она поднялась на задние лапы и оскалила зубы.

От неожиданности я отступил на шаг, но не отвел от крысы луч фонарика. Свет отразился от ее глаз, и они вспыхнули в темноте двумя алыми шариками. Противостояние продолжалось до тех пор, пока крыса, пару раз неторопливо принюхавшись, не развернулась, вразвалочку не подошла к краю доски и не спрыгнула в темноту.

У меня в желудке поднялась кислота, и я отрыгнул, почувствовав привкус пива. Несмотря на холодный воздух, у меня на лбу выступили капельки пота. В голове стало понемногу проясняться. Какого дьявола я тут делаю? Я оглянулся через плечо. Туман стал таким густым, что совершенно скрыл автосалон на другой стороне улицы, хотя прожекторы на крыше все еще слегка проглядывали сквозь дымку.

Позади меня что-то шевельнулось.

Я резко развернулся обратно лицом к фабрике и дверному проему, держа перед собой фонарик в одной руке и дубинку в другой. Прямо за гнилой доской, наполовину скрываясь во мраке, стояла женщина.

Наши взгляды встретились, и я едва приметно кивнул.

Она сделала несколько шагов вглубь здания, затем оглянулась на меня.

Я почувствовал, как двигаюсь вперед, одну за другой перекидываю ноги через доску и пробираюсь сквозь дверной проем, будто больше не управлял собственным телом. Свет в моих руках мигнул и погас. На меня холодным потоком ринулась темнота, и я, чувствуя накатывающий вместе с ней страх, одним отчаянным движением встряхнул фонарик. Свет возвратился, растекся передо мной тусклым озерцом, но когда глаза привыкли к нему, я понял, что женщина пропала.

Я осторожно перешагнул через небольшую груду обломков и отбросов, изо всех сил стараясь не обращать внимания на обилие тошнотворных запахов. Поводил фонариком из стороны в сторону, пытаясь отыскать женщину, но увидел только покрытые граффити стены и толстый слой мусора на полу. На мгновение меня отвлекли царапание и суета крысиной возни, и я посветил фонариком в ту сторону.

В конце длинного узкого коридора справа наметился слабый отсвет, но ни следа женщины.

Я осторожно пересек помещение, двигаясь в направлении света. Он привел меня в другую комнату, куда меньшего размера и в куда худшем состоянии. Я остановился в полуразвалившемся дверном проеме и увидел на полу одинокую зажженную свечу, мусор устилал пол комнаты от стены до стены. Неподвижный воздух наполняла отвратительная вонь человеческих экскрементов.

Фонарик у меня в руке задрожал. Я выключил его, прицепил обратно на пояс, сжал дубинку обеими руками и шагнул внутрь. Мигающий огонек свечи отбрасывал тени, похожие на скачущих демонов. Женщина стояла посреди комнаты на коленях, держа что-то в руках и медленно покачиваясь. Рядом валялись грязный шприц, пустой спичечный коробок и почерневшая ложка. Я перевел взгляд – она держала на руках мальчика, того самого, который прятался за ней в доме Рика, но теперь ребенок не подавал признаков жизни. Его руки и ноги болтались, повернутая набок голова покоилась на сгибе локтя женщины, рот был разинут, и из него торчал крошечный распухший язычок, глаза слепо распахнулись – он был давно мертв.

Погружаясь в безумие, я шагнул ближе. Женщина повернула голову: грязное измученное лицо, ужас в налитых кровью глазах, впалые щеки, оспины на темной коже.

Она посмотрела на меня так, будто в этом была моя вина, медленно качнула мертвого ребенка в болезненно тощих, исколотых иглами руках и негромко заскулила.

– Вы по поводу канализации?

– Нет, извините, – ответил я.

Женщина посмотрела в сторону, скользя взглядом по дальней стене так, будто видела что-то еще, нечто большее. Беззвучно шевеля губами, она продолжала качать мальчика на руках.

Я быстро оглядел комнату, обведя взглядом от краев освещенного свечой пространства к дальней стене, на которой то ли красной краской, то ли кровью были торопливо начерчены странные знаки, почти иероглифы. То, что осталось от двери, было теперь установлено на невысоких стопках оббитых бетонных блоков и служило чем-то вроде самодельного алтаря. Под ним неопределенной грудой лежал какой-то темный неподвижный предмет, но я не мог разобрать, что это.

Женщина пошевелилась, и я снова обратил внимание на нее. Нежно, с большой осторожностью она положила мальчика на грязный пол и принялась тянуть пояс, державший ее халат. Костлявые пальцы отчаянно дергали материю и в конце концов то ли развязали, то ли порвали пояс, и халат распахнулся. Сунув руку под голову мальчика, женщина притянула ее к себе и склонилась к ребенку. Из-под ее одежды показалась небольшая иссохшая грудь с удлинившимся, истерзанным соском.

Подтянув ребенка к себе, она поднесла сосок к его губам и принялась массировать обвислую грудь; ее губы при этом быстро, но беззвучно шевелились.

– Женщина, – сумел выдавить я. – О господи, женщина, вас надо… нужно вытащить отсюда и вас, и мальчика.

Она посмотрела на меня.

– Вы по поводу канализации?

– Нет, я не по поводу никакой канализации!

Ее глаза закатились, как будто она перестала контролировать их движение, все тело выгнулось, точно ее душили невидимые руки.

Я замер на месте, наблюдая за тем, как прямо из-под кожи ее растрескавшегося соска появился небольшой отросток. Сначала я подумал, что это длинный волос.

Но потом он шевельнулся.

Из-под кожи появился еще один и начал двигаться синхронно с первым, ощупывая губы мальчика, как будто в поисках опоры. Рука женщины плотнее сжалась вокруг груди, сосок прорвался, и изнутри протиснулся панцирь какого-то жука или таракана, за ним другой и третий. Они потекли из нее в рот мальчика, протискиваясь между его губами и исчезая во рту, и я сообразил, что этот волос был усиком. Насекомые хлынули из тела женщины в невероятном количестве, переполнив рот ребенка, словно частицы единой пощелкивающей и взбухающей массы.

Я на ощупь оперся о стену позади, согнулся пополам и как-то сумел подавить уже поднимавшуюся к горлу рвоту. Отшатнувшись, я прислонился к стене и взглянул на женщину.

Она по-прежнему стояла на коленях рядом с мальчиком, но больше не держала его.

Насекомые пропали. Из ее неестественно распахнутых глаз потекла кровь.

– Что… что со мной происходит? – спросил я.

С нечеловеческой скоростью она бросилась на меня и обхватила руками мой лоб. Ее хватка была болезненной и куда более сильной, чем можно было предположить, и в тот момент, когда ее плоть прикоснулась к моей, я почувствовал, как меня электрическим разрядом пронзил поток энергии. Мое тело рывком выпрямилось, голова запрокинулась, и я услышал, как дубинка покатилась по цементному полу.

Перед моими глазами, как кадры из старого кинофильма, замелькали ужасающие сцены неописуемого побоища. Лица – отвратительные, покрытые нарывами, залитые кровью ухмыляющиеся хари; рычание и утробный смех; огонь; вопли отвратительных созданий, охваченных языками пронзительно-оранжевого пламени, погруженных в потоки крови. Зубы – клыки – рвали куски человеческой плоти, человеческие когда-то тела висели вверх ногами, выпотрошенные как скот. Порочность, невиданная мною прежде порочность пронизала меня единым яростным потоком и обратилась в мерцание, в клок тумана, который рассеялся у меня на глазах, как сигаретный дымок под потолком.

Но потолка не было, надо мной раскинулось лишь темное небо и густой туман.

Я снова оказался снаружи, посреди улицы между фабрикой и автосалоном. Дубинка лежала на асфальте у моих ног, но включенный фонарик остался крепко зажатым в левой руке. Чувствуя, как бьется мое сердце, я нагнулся и подобрал дубинку, потом бросился обратно к автосалону.

Погрузившись в туман, я едва мог понять, где нахожусь, и бежал изо всех сил, не обращая внимания на жжение в легких и боль в ногах. И хотя я не мог видеть его, я знал, что зло все еще было здесь, рядом со мной. Оно гналось за мной, кружило в тумане, окликало низким, вымученным ворчанием.

Глава 8

Три дня. Три дня замешательства и отрицания, смутных воспоминаний и приступов ужаса. Три дня я провел в постели, пялясь в потолок, не зная, день или ночь стоит за плотно занавешенным окном, погружаясь в медикаментозный сон и проводя даже часы бодрствования в бездумном повиновении. Три дня я пытался убедить себя, что не схожу с ума.

Владелец автосалона в то утро пришел на работу и обнаружил, что я пропал без всяких объяснений, дверь не заперта, а стол, за которым я сидел, завален пустыми пивными банками. Нино несколько раз пытался связаться со мной по рации, но я не отвечал. Я уехал из салона, вернулся в Поттерс-Коув, припарковался перед домом Рика и стал ждать, когда он вернется из клуба.

Тот подъехал к дому около четырех часов, и я встретил его снаружи. Забеспокоившись, он пригласил меня зайти, но я отказался и начал расспрашивать о молодой чернокожей женщине и ее сыне, которые жили в квартире на первом этаже, у самого входа.

Рик заявил, что в этой квартире никто не живет. Что она пустует много месяцев, с тех пор как съехал последний жилец, одинокий мужчина средних лет. Значит, она жила там незаконно, взломала дверь и поселилась без чьего-либо разрешения, настаивал я, потому что вчера я ее видел. Вчера она со мной разговаривала. Вчера ее сын со мной разговаривал.

Находясь уже практически на грани срыва, я рассказал ему, что произошло, и тогда Рик стал настаивать, что должен отвезти меня домой. Я согласился, но только после того, как он пообещал разузнать про квартиру.

Я смутно помнил, как Тони поблагодарила Рика и уложила меня в постель; потом, лежа в полном изнеможении и истощении, я слышал их голоса на кухне до тех пор, пока не погрузился в какое-то подобие сна. Через некоторое время Тони вошла в спальню с лекарством, которое прописал ее начальник; она пообещала, что таблетки помогут мне расслабиться и уснуть. Она попросила верить ей, и я поверил.

Теперь, спустя три размытых дня, я припарковался напротив главного офиса «Охраны Батталия», находившегося в небольшом магазинчике на проспекте Акушнет, одной из центральных улиц Нью-Бедфорда. Я сидел в машине и смотрел на входную дверь до тех пор, пока не почувствовал, что готов к предстоявшему неприятному разговору.

Два крошечных колокольчика над дверью известили о моем прибытии. Я подошел к столу в приемной, за которым сидела Мардж, администратор, секретарь и, время от времени, диспетчер: гарнитура на голове, длинные акриловые ногти клацают по клавиатуре. Увидев меня, она неуверенно улыбнулась.

– Привет, Ал.

– Привет.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросила она. – Все в порядке?

Я кивнул.

– Нино здесь?

Мардж качнула головой в сторону закрытой двери кабинета в конце коридорчика за ее спиной.

– Заходи, он тебя ждет.

* * *

Когда я вошел, Нино, как всегда вымотанный до предела, поднял глаза от невероятной груды бумаг. Он изобразил натужную улыбку и указал на стул напротив стола.

– Присаживайся, Ал.

Закрыв за собой дверь, я подошел к столу, но остался стоять.

– Нино, слушай, мне жаль, что так получилось, я…

Нино поднял руки, бросил карандаш на стол и сел поглубже в крутящемся кожаном кресле.

– Я знаю, Ал, я знаю. – Он снова указал на стул. – Сядь.

Я подошел к стулу и опустился в него, чувствуя себя школьником в кабинете директора.

– Нино, ты не можешь себе представить, как мне стыдно за то, что произошло, мне правда, правда очень жаль. Даю слово, что ничего подобного никогда больше не случится. Никогда.

Его глаза блуждали, останавливаясь на чем угодно, кроме меня. Задвинувшись еще глубже в кресло, он нервно погладил усы толстенькими пальцами.

– Ты очень давно работаешь у нас, – наконец сказал он. – Лучший из наших работников. Лучший из всех, кто когда-либо у нас работал.

– Пятнадцать лет, Нино, – напомнил я.

– Я знаю. Ты наш старший сотрудник, господи прости, ты работаешь у нас лет на десять дольше всех остальных. – Он снова улыбнулся, хотя явно чувствовал себя не в своей тарелке. – И, кроме того, ты… Блин, ты мне уже как друг, понимаешь?

– Просто… у меня сейчас кое-какие трудности, но…

– Я понимаю, все понимаю. – Он выпрямился в кресле, откатил его от стола и встал. Нино был приземистым человечком с грушеобразным туловищем и необъяснимой страстью к безвкусным украшениям, нескладно сидевшим брюкам и рубашкам из синтетического шелка, но теперь на нем был спортивный костюм и теннисные туфли, означавшие, что он не собирался надолго оставаться в офисе после нашего разговора. – Но тут вот какое дело. Я поговорил вчера вечером с Пити, убеждал его как мог, но ты сам знаешь, мой брат тут главный. Я могу высказаться, но за ним последнее слово.

– Слушай…

– Он в тебе души не чает, сам знаешь. – Нино проковылял к бутыли с водой в углу, обнаружил, что рядом с ней не осталось одноразовых стаканов, и схватил ближайшую кофейную кружку. – Но Ал, блин, ты ушел посреди смены.

– Я знаю. Я здорово облажался.

Нино понюхал изгвазданную кофе кружку, потом сунул ее под кран и наполнил водой. Наблюдая за поднимавшимися в бутыли пузырьками воздуха, он сказал:

– Из-за тебя мы потеряли клиента.

– Черт, Нино, мне так жаль.

– Я сделал все, что мог. – Наполнив кружку, Нино вернулся к столу и плюхнулся обратно в кресло. Из центрального ящика стола он вытащил упаковку антацида, разорвал ее и высыпал таблетки в воду. – Извини, но нам придется тебя уволить.

– Да ладно, Нино, – сказал я, снова вставая. – Я облажался, но я здесь столько лет проработал.

– Ты ушел посреди смены! Ты, блядь, ушел посреди ночи и оставил салон незапертым! – Он схватил кружку и влил в себя ее содержимое одним отчаянным глотком. – И, вдобавок ко всему, хозяин салона нашел кучу пивных банок! – Он с такой силой грохнул кружкой об стол, что она раскололась на две равные половинки. Посмотрев вниз, Нино осознал, что держит только часть с ручкой, и швырнул ее в стену. – Все иногда выпивают на работе. Думаешь, я ничего об этом не знаю? Но блин, надо же убирать за собой! Какой идиот оставляет после себя пустые бутылки? Ты что, совсем без мозгов? Пити пришлось лично заниматься этим делом. Понимаешь? Пити не любит лично заниматься делами. Ему пришлось беседовать с чуваком, успокаивать его. Он мог подать на нас в суд, Ал. Блин, он все еще может подать на нас в суд!

– Может, ты дашь мне пару недель? – спросил я. – Неделю или две, чтобы поправить мозги. Отпуск. Дай мне отпуск. Без оплаты, просто время, чтобы со всем разобраться.

– Прекрати, не надо устраивать сцену, и без того тошно, – попросил Нино. – Мы с Пити все обсудили и решили: даже после того, что ты натворил, мы дадим тебе хорошую рекомендацию, лады? – С одной из стопок на столе он схватил конверт. – Здесь деньги, которые мы тебе должны за прошлый период, плюс отпускные. Я добавил еще плату за месяц по базовой ставке. Возьми деньги и беги, Ал.

Я схватил конверт, сунул его в карман куртки и бросил на стол жетон и удостоверение. Прежде я на всякий случай прицепил на пояс рацию и теперь стянул ее и бросил вместе с остальными вещами.

Нино протянул через стол руку.

Поколебавшись, я пожал ее.

* * *

Я вернулся в Поттерс-Коув вскоре после полудня. Рик и Дональд поджидали у основания лестницы, ведущей к моей квартире. Рик, облаченный в черную кожаную куртку, плотный джемпер, джинсы и кепку козырьком на затылок, оглядел меня с беспокойством. Дональд, в пиджаке и при галстуке, неуверенно махнул рукой и нервно улыбнулся. Мне не понадобилось ничего объяснять; они поняли, что меня уволили.

– Мудаки, – пробормотал Рик.

Я пожал плечами.

– Я сам виноват. Нельзя просто так свалить со смены.

– Ты в порядке? – спросил Дональд.

– Выживу.

Рик почесал щетину на подбородке и подставил лицо легкому, хотя и прохладному ветерку, задувавшему с воды.

– На следующей неделе у нас увольняется один из привратников на неполный день, – сказал он через несколько секунд. – Уже подал заявление. Если хочешь, я могу устроить тебя в клуб.

– Спасибо, но мне нужно еще немного времени. Надо собраться с мыслями.

Рик кивнул, не отрывая взгляда от воды, от медленно скользивших по ней уток.

– Ты не рассказывал им о… об остальном?

– Разумеется, я рассказал Нино все о том, как я струсил, потому что меня преследовали призраки маленького мальчика и его матери. – Я покачал головой и тоже повернулся лицом к ветру. – Не говоря уже о розовых слониках под моей кроватью и летающих эльфах в гребаном ковре.

– Я позвонил домовладельцу, сказал, что один из моих приятелей вчера видел кого-то в пустой квартире. Он отправил работника, чтобы все проверить. Дверь была заперта, в квартире все цело. Ни следа взлома или того, что там кто-то был после того, как съехал последний жилец.

– Я знаю, что видел, Рик.

Он взглянул на меня.

– Я тоже туда заглянул. Зашел вместе с работником. В этой квартире никто не жил.

– Я знаю, что видел.

– Я просто говорю, что…

– Нет, говно собачье! Ты уж реши: либо ты мне веришь, либо нет.

– Ты уверен, что это были те же женщина и ребенок?

Меня передернуло.

– Да, на все сто.

Но, по правде сказать, я больше ни в чем не был уверен. По правде сказать, я боялся, что схожу с ума.

– Ладно, ладно, – сказал Дональд, – давайте все успокоимся.

Рик развернулся и зашагал к джипу.

– Поехали.

– Куда?

– У Донни обеденный перерыв, – ответил он, не оглядываясь. – Я предлагаю купить что-нибудь пожрать и все обсудить.

Миновав пару улиц, через пять минут мы припарковались в полуквартале от вьетнамца, продававшего с тележки хот-доги и колу.

Рик и Дональд купили по хот-догу. Я купил бутылку газировки. С покупками в руках мы отошли на пару метров, ко входу в один из городских парков. Впервые за долгое время на небе не было ни облачка, солнце светило ярко и, несмотря на холодный воздух, пригревало, намекая на то, что до весны оставались считаные дни. Хотя место мы выбрали проходное, здесь было достаточно уединенно, чтобы продолжить разговор вполголоса.

– Давайте начистоту, – сказал я. – Вы мне не верите, вот и все.

Дональд откусил от хот-дога и какое-то время жевал, прежде чем ответить.

– Этого никто не говорит, Алан. Но ты должен понимать, что между кошмарами, снами, которые снились всем нам, и тем, что описываешь ты, есть большая разница. Со снами все странно, тут не поспоришь, но в конце концов ими все и ограничивалось. А ты говоришь о том, что происходило с тобой наяву.

– Я знаю лишь одно: кем бы ни были эта женщина и ребенок, они как-то связаны с Бернардом. – Я сделал глоток газировки и бросил бутылку в ближайшую урну. – Они явно пытались со мной связаться. Что-то мне сказать.

Рик и Дональд переглянулись, но не произнесли ни слова.

– Знаете что? Катитесь оба к черту.

– Ты сказал, что выпил в ту ночь, – сказал Дональд. – Могло как-то повлиять на то, что произошло?

Я повернулся к нему.

– Нет, мне кажется, уж тебе-то не стоит уводить разговор в эту сторону.

– Слушай, я просто хочу сказать…

– Что? Что именно ты хочешь просто сказать, Дональд?

В воздухе саваном повисло напряжение.

Рик откусил от своего хот-дога, скривился и посмотрел на него так, будто не был уверен, держит ли в руках что-то съедобное.

– Ты мне рассказывал, что на фабрике происходили всякие странности, – наконец сказал он.

– Да, я видел какие-то символы на стенах и что-то вроде алтаря. – Я провел рукой по волосам. – Там творится такая жуть, что я… – что я не могу вспомнить и половины того, что со мной произошло, хотел сказать я, но не смог. – Там просто жуть какая-то творится. Если вы мне не верите, сходите и посмотрите сами.

Дональд с трудом доел свой хот-дог.

– Прекрати вести себя так вызывающе. Мы ни разу не говорили, что не верим тебе.

Я посмотрел на Рика.

– Так что нам теперь делать?

Было тревожно видеть его в состоянии такого отчаяния и беспокойства. Мы привыкли к раздражительности Рика, но подобной смеси страха и неуверенности я не видел на его лице уже много лет, со дня оглашения приговора.

– Я уже не понимаю, что за херня происходит. Сны, и всякие мысли, и все эти непонятные вещи крутятся в голове, и я… я не знаю, что с нами творится, но в этом должен быть какой-то смысл. Все стало как будто размытым. Неясным и…

– Разрозненным, – закончил я.

– Точно. – Дональд зажег сигарету и уставился под ноги. – Со мной то же самое. Мне все время кажется, что я должен вспомнить что-то определенное, но не могу; стараюсь изо всех сил, но иногда все кажется совершенной бессмыслицей.

– Я думаю, что бы ни случилось, – сказал Рик, – нам надо держаться вместе. Держаться вместе и приглядывать друг за другом, как всегда. Если мы начнем разбегаться или ссориться между собой, нам конец.

Я кивнул, приглашая их в свое безумие, радуясь тому, что больше не буду тонуть в нем в одиночестве.

Рик выплюнул кусок хот-дога и швырнул остаток в направлении торговца.

– Блин, что за мерзость.

Торговец недоуменно наблюдал за тем, как кусок хот-дога катится по тротуару.

– Спокойно, – сказал Дональд. – Не надо устраивать скандал.

– Да мать вашу, эта хрень хрустит! – Он сделал угрожающий жест в направлении продавца и продолжил еще громче: – Хрустит арахис, а не хот-доги, кретин! Косоглазый мудак. Какого хрена ты вообще продаешь американскую еду? Всякая шваль понаедет и…

– Забирает всю хорошую работу, соглашаясь быть уличными торговцами хот-догов или сборщиками урожая за считаные центы. Подонки. – Дональд выкинул сигарету и взял Рика под локоть. – Пойдем, ты обещал подвезти меня обратно до работы.

Рик вырвал руку и медленно, но угрожающе двинулся к продавцу.

– Ты на что пялишься, хуесос хренов?

– Терпеть не могу, когда он так себя ведет, – сказал Дональд. – Прямо как маленький.

– Ладно, хватит, – сказал я, вставая между Риком и продавцом, который уже начал отступать в дальний угол. – Не вымещай все на нем, давай просто уедем отсюда.

Рик уставился на меня с таким видом, как будто вот-вот действительно взорвется, если кого-нибудь не ударит, и на мгновение мне показалось, что этим кем-то могу стать я, но тут он развернулся на месте, ринулся к джипу и пнул его.

* * *

Путь до офиса Дональда прошел в неуютном молчании. Торопливо и формально распрощавшись, мы с Риком поехали к моему дому. Он припарковался возле железной дороги, и довольно долго мы сидели молча.

– Не стоило мне вот так заводиться, – наконец сказал он. – Просто иногда… накапливается всякая херня, понимаешь, и…

– Это неважно, – сказал я. – Не забивай себе голову.

– Может, мы все немного спятили.

– Может быть.

В его взгляде читался гнев, вызов страху.

– Что за херня происходит?

– Не знаю. Но мне кажется, ты был прав, когда сказал, что это недобрый знак. И мы не знаем и половины.

– Как думаешь, мы когда-нибудь узнаем все до конца?

– Да, – сказал я. – Хотим мы того или нет.