Текст книги "Планета обезьян. Война"

В лунном свете блестели две латунные гильзы. Цезарь сел на корточки, чтобы рассмотреть их, не в состоянии отвести глаз от этих улик. Гильзы были вещественным доказательством того, что здесь произошло, заставляя его согласиться с фактом, что это не был еще один кошмар, от которого он вскоре должен очнуться и найти свою семью живой и невредимой. Корнелия и Голубоглазый не просто спали, пока он видел во сне войну и предательство они на самом деле ушли навсегда.

Но… всего две гильзы?

Он протянул к ним руку, но внезапно вздрогнул от слабого шума у себя за спиной. Зарычав, он схватил с пола копье и резко повернулся, чтобы встретиться с тем, кто посмел проникнуть в его дом. Его ярость и безумное желание отомстить за свою семью были столь сильными, что он только через несколько мгновений понял, что шум исходил не от какого-то спрятавшегося человека-убийцы, а от его собственного испуганного ребенка, который со страхом выглядывал из темной расселины в камнях. Широко раскрыв глаза, Корнелиус сжался при виде Цезаря, потрясавшего окровавленным копьем.

– Корнелиус!

Придя в себя, Цезарь был поражен испуганным выражением на лице сына. Опустив копье, он смягчил выражение своего лица и опустился на колени перед окаменевшим ребенком. Он протянул к нему руку, но Корнелиус отказался выходить из расселины. Цезарь понял, что все это время его сын прятался в камнях, боясь выйти наружу. Он не мог винить Корнелиуса в том, что тот испугался. Совсем недавно на глазах малыша жестоко убили его мать и брата.

«И рядом не было отца, чтобы защитить его, – подумал Цезарь. – Чтобы защитить их всех».

Выдавив улыбку, Цезарь поманил к себе единственного оставшегося в живых сына, но испуганные глаза Корнелиуса были прикованы к копью в руках его отца. Цезарь со стыдом осознал, что все еще держит в руке оружие. Двигаясь осторожно, чтобы не испугать Корнелиуса, он тихо положил копье на пол и вытянул вперед руки.

«Иди ко мне, сын, – подумал Цезарь. – Не бойся».

Рыдая, маленький шимпанзе осторожно выбрался наружу и подошел к отцу. Цезарь притянул его к себе и крепко обнял; его сердце заболело, когда он почувствовал, как маленькое тельце Корнелиуса содрогается у него в руках. У него перехватило горло, и он ничего не смог бы сказать, даже если бы очень постарался.

Спасение Корнелиуса было просто чудом.

Но Цезарь был намерен отомстить, несмотря ни на что.

* * *

Большинству обезьян вход в арсенал был воспрещен – Цезарь хорошо выучил жестокий урок, который преподал ему Коба: не всем обезьянам можно доверять оружие. Оружие, захваченное у людей после разных стычек, стояло рядами вдоль мрачных стен пещеры, там же щедро были разложены боеприпасы. Цезарь был в арсенале один. Он взял в руки штурмовую винтовку и начал внимательно ее рассматривать.

Через единственный вход в пещеру вошел Морис. Цезарь оглянулся на него и увидел беспокойное выражение в добрых карих глазах орангутанга. Он отвернулся от Мориса, снова обратив внимание на оружие. Отложив в сторону винтовку, он начал осматривать другую, но Мориса нельзя было игнорировать. Он кашлянул, пытаясь обратить на себя внимание Цезаря.

«Мы должны подумать о том, что нам теперь делать, – объяснил он жестами. – Теперь люди знают, где мы находимся. Они вернутся».

Цезарь кивнул, продолжая вертеть в руках винтовку.

– Скажи всем… чтобы приготовились к путешествию… в наш новый дом.

Цезарь вспомнил, что именно этого хотел Снежок перед тем, как предать их. Горькая ирония не ускользнула от Цезаря. Если бы он прислушался к мольбе охваченного ужасом Снежка и приказал немедленно начать эвакуацию, остались бы в живых Корнелия и Голубоглазый? Могли бы они уйти до того, как люди напали на них?

– Это очень мудрое решение, – сказал Морис с явным облегчением. – И лучший способ почтить память твоего сына.

Цезарю понравилась эта мысль, но он не был готов проливать слезы, пока не отомстит за свою семью, а Полковник все еще был жив. Он продолжал осматривать ружья, пытаясь найти то, которое было в самом лучшем состоянии. Он не мог рисковать, когда дело касалось предстоящей трудной задачи.

Морис задержался в арсенале, ожидая Цезаря. Он переминался с ноги на ногу и поглядывал на Цезаря, но шимпанзе был поглощен выбором оружия. Морис тихо кашлянул.

Цезарь посмотрел на него, недовольный тем, что ему помешали, хотя он прекрасно понимал, что Морис думал только о благополучии их народа. Орангутанги-самцы по своей природе были одиночками, так что у Мориса не было семьи, о которой нужно было заботиться, но он всегда был верен обезьяньему сообществу.

– Когда мы тронемся в путь? – спросил он.

Цезарь выбрал винтовку, взвесил ее в руках.

– Я с вами не пойду.

На лице Мориса появилась тревога. Он взволнованно посмотрел на Цезаря, с запозданием поняв намерения друга.

– Ты не пойдешь вместе с нами?

Цезарь не знал, есть ли у него выбор. Крепко сжимая в руках винтовку, он яростно смотрел в пространство, внутренне желая, чтобы Полковник немедленно оказался у него в перекрестье прицела.

– Я пойду за ним.

* * *

Наступило утро, приготовления к походу заканчивались. Все население высыпало из крепости на берег реки. Обезьяны всех видов спешно грузили на вьючных лошадей всевозможный провиант и скарб, который хотели взять с собой в дорогу. Это было амбициозное предприятие, но никто не оспаривал его необходимость. Нападение, совершенное прошлой ночью, смерть жены и наследника Цезаря – этого было более чем достаточно, чтобы убедить обезьян в том, что крепость больше не является для них надежной защитой. Обеспокоенные глаза оглядывались на деревья в постоянном ожидании того, что люди вернутся и снова нападут. На часах стояли вооруженные обезьяны, пока остальные готовились выступить на поиски нового дома, который видели немногие из них. Из четырех обезьян, которые знали дорогу к месту нахождения, три были еще живы.

Головы повернулись в сторону Цезаря, который пробирался через толпу, держа в своей руке маленькую ручку Корнелиуса. Занятые своим делом обезьяны бросали работу и жалостливо смотрели на своего погруженного в скорбь вожака, оплакивая свалившееся на него горе. Приглушенный шепот и скорбные взгляды сопровождали Цезаря, который смотрел прямо перед собой, игнорируя симпатию и сочувствие, которые выражал ему его народ. Позже будет достаточно времени для траура – может быть. А сейчас его ум был сосредоточен на одной-единственной задаче.

Нужно удостовериться в том, что его единственный оставшийся в живых сын находится в безопасности.

Он нашел своих приближенных ожидающими его чуть дальше по реке, вдали от водопада. Морис, Лука и Ракета стояли на берегу, печально наблюдая за тем, как он приближается к ним вместе с маленьким Корнелиусом. Озеро особенно внимательно смотрела на ребенка, который, что вполне понятно, был встревожен и подавлен, она же пыталась ободряюще ему улыбнуться. Она взглянула на Цезаря.

– Ты любила моего сына, – сказал он ей. – Пригляди за его братом… пока я не вернусь.

Голос у него был мрачный, а выражение лица непреклонное. Только его глаза говорили о том, как тяжело ему было, и о мучительной боли, которую он испытывал.

Глаза Озера наполнились слезами. Она мрачно кивнула и сказала при помощи жестов: «Даю тебе слово».

Цезарю этого было достаточно, но Морис сделал шаг вперед. Казалось, он все еще не примирился с тем, что происходило. Он покачал громадной головой и посмотрел на Цезаря с сомнением на лице.

– А если ты не вернешься?

Цезарь слегка помедлил, прежде чем ответить.

– Тогда сделай так, чтобы он знал, кем был его отец.

Озеро присела на корточки перед Корнелиусом и, нежно улыбаясь, протянула ему руку, но малыш еще крепче вцепился в руку Цезаря. Он вопросительно посмотрел на отца, как будто боясь потерять и его. Сама мысль о том, что ему придется оставить ребенка в такой момент, разбила то, что осталось от сердца Цезаря, но его решимость отомстить Полковнику осталась неизменной. Он подтолкнул Корнелиуса к Озеру, а Морис снова попытался отговорить его.

«Цезарь, ты нужен своему сыну, – жестами показал орангутанг. – Ты нужен нам. Мы доверяем тебе, веди нас».

В словах Мориса звучала мудрость, Цезарь понимал это, но его друг до сих пор не понял, как сильно вожак стремился к мести. Внутри ничего больше не осталось, кроме желания отомстить. Он не будет отцом своему сыну и вожаком своему племени, если мысли об отмщении будут тревожить его каждую свободную минуту. Он посмотрел на Корнелиуса, вспомнив, как близок был к тому, чтобы пронзить копьем своего собственного сына несколько часов назад. Страх на лице малыша, в ужасе смотревшего на гнев своего отца, опалил память Цезаря.

– Я больше себе не доверяю, – признался он.

Унылое выражение наползло на лицо Мориса, и он замолчал, явно не зная, чем на это возразить. Меланхолическая интерлюдия была прервана появлением Дротика в сопровождении двух лейтенантов-шимпанзе – Цезарь специально вызвал его. Он был поражен тем, как храбро вела себя эта обезьяна во время вчерашнего нападения. Храбрость Дротика и его сообразительность спасли много жизней.

– Теперь обезьяны… под твоей опекой, – сказал Цезарь.

Он просил Луку вести племя на новое место, но самец гориллы отказался. Наверное, все еще винил себя за предательство Снежка. Ракета тоже не захотел занять это место – по причинам, которые Цезарь не вполне понимал. Возможно, он тоже полностью не доверял себе? Они все много страдали за последние годы. Ракета тоже потерял своего сына, Эша, – из-за безумных поступков Кобы несколько лет назад. Вне всякого сомнения, смерть Голубоглазого тоже поразила Ракету в самое сердце. Эш и Голубоглазый были лучшими друзьями, они выросли вместе, а сейчас оба ушли навсегда.

«Пусть тогда Дротик возьмет на себя руководство, – подумал Цезарь. – Новый вожак поведет наше племя к новому дому».

Дротик без возражений принял на себя ответственность. Торжественно кивнул.

– Когда ты присоединишься к нам? – спросил он.

– Не знаю, – Цезарь изобразил улыбку, не испытывая особой радости. – Очень скоро, я надеюсь. Будь осторожен.

Дротик опустился на колени и молитвенно вытянул вперед раскрытую ладонь. Цезарь благословил молодую обезьяну, внутренне сомневаясь в том, что сам когда-нибудь увидит тот рай, который нашел Голубоглазый. На самом деле Цезарь не знал, выйдет ли он живым из той миссии, которая ожидала его. Возможно, убийство Полковника будет стоить ему жизни.

Он считал это честным обменом.

Дротик поднялся с колен и уехал исполнять наставления Цезаря. Через несколько часов, еще до того, как солнце оказалось в зените, караван был готов тронуться в путь. Дротик ехал впереди, подавая отрывистые команды сообществу. Обезьяны ехали на лошадях, помогая, когда нужно, молодым и старым, выстроившись вслед за Дротиком и авангардом. Сотни обезьян, а еще лошади и припасы. Цезарь бросил взгляд на свое племя, внутренне пожелав им всего хорошего на их длинном пути, а потом повернулся спиной к каравану и пошел в противоположном направлении. Его одинокая фигура двигалась против толпы, пока он не подошел к своей лошади и не сел на нее. Он ударил лошадь ногами в бока, посылая ее вперед.

На берегу реки он оставил своих друзей и своего сына. Отъезжая, он чувствовал на себе их взгляды.

Но не обернулся.

7

Цезарь в одиночестве ехал по лесу, ружье висело у него за спиной. Какое-то время до него еще доносились звуки громадного каравана, двигавшегося прочь от водопада, но шум постепенно стихал, и он продолжал свой путь по старой, созданной руками человека дороге. Палая листва закрывала потрескавшийся, в ямах, асфальт, все еще разделенный посредине нарисованной желтой полосой. Неподалеку стоял брошенный грузовик с выцветшим логотипом давно забытой компании по производству газированных напитков. Казалось, весь лес был в полном распоряжении Цезаря, но внезапный хруст у него за спиной заставил его насторожиться. Он развернул лошадь и стал всматриваться в тенистый лес, готовый к бегству или к бою, если потребуется. Он поудобнее перехватил винтовку и снял ее с предохранителя. Раньше и его, и его обезьян часто заставали врасплох.

«Больше никогда», – дал он себе клятву.

До него донесся перестук конских копыт, и из-за деревьев выехали на лошадях три обезьяны. Морис, Ракета и Лука подъехали к нему, мешая вожаку отправиться мстить в одиночку. Всадники остановились в нескольких метрах перед ним, заставив Цезаря нахмуриться и мрачно посмотреть на них. Их появление его совсем не обрадовало.

Это он должен был рисковать, а не они.

«База людей все время меняет свое местоположение, – жестами привлек внимание Цезаря Лука. – Но мои разведчики, кажется, знают, где она сейчас находится. Позволь мне отвести тебя туда».

Ракета отсалютовал ему своим ружьем.

– Я нужен тебе – кто-то должен тебя подстраховывать.

Цезаря их аргументы не убедили.

– Нет, – сказал он твердо.

«Пожалуйста, – жестами попросил Ракета. – Я знаю, что значит потерять сына».

Его идущая от сердца мольба заставила Цезаря задуматься. Эш погиб от руки Кобы, сброшенный с большой высоты, – он отказался выполнить команду и убить беззащитных людей. Цезарь сам не видел, как погиб Эш, это видел Голубоглазый. Зато Цезарь видел, как сильно после потери Эша страдал Ракета, у которого не было возможности отомстить за своего сына, потому что Цезарь убил Кобу.

«Я убил убийцу Эша, – думал Цезарь. – Почему я не могу дать ему шанс помочь мне отомстить за моего сына? И не дать возможности Луке сделать то же самое, что мог сделать Снежок?»

Вряд ли это было честно.

«Я могу не вернуться», – объяснил он жестами.

– Вот почему я здесь, – ответил Морис. – Чтобы ты точно вернулся.

Цезарь понял, что переубедить его друзей невозможно – он сам поступил бы так же, будь он на их месте. Подчинившись неизбежному и в то же время надеясь, что он не приведет их к смерти, он кивнул и повернул лошадь в направлении, противоположном тому, откуда приехал. Остальные обезьяны поехали вслед за ним.

«Теперь нас четверо, – подумал Цезарь, – против Полковника и его солдат. Но с четырьмя обезьянами я пошел бы против любого количества людей…»

Какое-то время они ехали молча, не растрачивая дыхание на разговоры, постепенно продвигаясь вдоль берега на север, пока не заметили прямо впереди небольшую бухту. Холодный ветер сдувал с поверхности бухты воду, отчего воздух казался соленым. Вдалеке пронзительно кричали чайки. Цезарь резко остановился и показал на тонкую струйку черного дыма, поднимавшуюся к серому, затянутому облаками небу в паре километров впереди. Обезьяны остановились и обменялись вопросительными взглядами.

«Человеческий лагерь?»

Лука нахмурился, явно встревоженный тем, чтó они могли там найти. Например, белую гориллу-перебежчика?

«Посмотрим», – подумал Цезарь.

Они поехали по берегу моря в направлении дыма, и наконец наткнулись на заброшенную устричную ферму, расположенную на крутом берегу напротив илистых отмелей на кромке воды. Полуразрушенные лачуги, доки и причалы для лодок потеряли большую часть покрывавшей их краски и заросли береговым кустарником и травой. На песчаном пляже лежала наполовину занесенная песком баржа – ее гниющий киль оброс ракушками. Брошенные легковые машины и грузовики, вместе с частями каких-то ржавых механизмов, медленно поглощались природой. В одном из домов когда-то явно был пожар; случайно загорелось или кто-то поджег – сказать было невозможно. Деревянная вывеска, приглашавшая посетителей, болталась на цепи в раскрытых настежь деревянных воротах при самом входе на ферму. Цезарь предположил, что место стояло пустым с тех пор, как вирус десять лет назад уничтожил всех людей.

Единственным исключением, подававшим признаки жизни, была ветхая хибара, которая, казалось, была в лучшем состоянии, чем окружавшие ее развалины. Из трубы поднимался дым. Цезарь понюхал воздух, но запах дыма перебивал все остальные запахи. Сколько людей находилось внутри и вокруг, сказать было трудно.

Понаблюдав за отжившей свой век фермой с поросшей кипарисами опушки леса, обезьяны стреножили лошадей и пошли к хижине пешком, взяв ружья наизготовку. Они осторожно двигались вдоль грунтовой дороги, пересекавшей ферму, не имея даже предположений о том, с кем могут столкнуться. На земле валялись разбитые устричные раковины, и обезьянам было трудно передвигаться бесшумно, поскольку им приходилось ступать осторожно, чтобы не порезать стопы.

Был ли это базовый лагерь? Цезарь подумал, что Полковник со своим гарнизоном вряд ли мог разместиться в одинокой хижине, но все же решил получше изучить это место, на тот случай, если оно служило временным убежищем ударной группе, напавшей на крепость. Он осторожно осматривался, но не заметил ни одного охранника на периметре участка.

Цезарь не думал, что Полковник мог быть таким неосмотрительным…

Из-за угла разрушенного эллинга появилась человеческая фигура, несшая в руках несколько коряг, выброшенных океаном на берег. Грязный и небритый, в одежде такой же грязной, как и он сам, человек ни видом, ни манерой держаться не был похож на солдата. Скорее всего, это был один из случайно выживших оборванцев, который каким-то образом смог пережить гибель человечества. Если не обращать внимания на бакенбарды и грязь, на вид ему было лет сорок, и он был достаточно стар, чтобы помнить, что такие, как он, когда-то доминировали на планете. Цезарь по своему опыту знал, что такие представители человеческой расы бывали самыми злобными, а также самыми опасными.

Заметив обезьян, он застыл на месте; они тоже смотрели на него, не произнося ни слова. Ракета посмотрел на Цезаря, ожидая его сигнала, но Цезарь просто внимательно глядел на человека – ему было любопытно узнать, что этот мужчина сделает сейчас. В отличие от многих обезьян, Цезарь не был уверен в том, что все люди являлись врагами. В свое время он был знаком с некоторыми довольно приличными людьми.

Вроде Уилла… и Малкольма… и Элли…

– Все, все, – сказал человек, – сейчас я положу это на землю, – и кивнул головой на обломки дерева, которые держал в руках. Медленно стал класть их на землю.

Цезарь позволил ему сделать это.

Потом мужчина резко бросил дерево на землю, у него в руках появилось охотничье ружье, которое, как сейчас заметил Цезарь, висело у него на плече, и выстрелил в обезьян. Громкий звук выстрела нарушил могильную тишину фермы. Морис вздрогнул, когда пуля прожужжала мимо него, едва не попав ему в голову.

Потом раздался второй выстрел, и человек упал на землю.

Цезарь держал в руках дымящуюся винтовку. Обезьяны повернулись к нему, пораженные тем, как быстро Цезарь расправился с человеком. Лицо у Цезаря было невозмутимое, не выражавшее ни злости, ни сожаления. Ему доводилось убивать раньше, но никогда он не убивал так бесстрастно. Цезарь понял, что убийство его семьи сломало что-то внутри него, и могло случиться такое, что он больше никогда не станет снова целым. Теперь Полковник был не единственным человеком, не заслуживавшим пощады.

«Я дал человеку шанс доказать, что он не убийца, – мрачно подумал Цезарь. – Но только один шанс».

Опустив ружье, он, не сказав ни слова, прошел мимо друзей к безжизненному телу человека, которого только что убил. Другие присоединились к нему, пока он стоял и пристально смотрел на труп.

После внимательного рассмотрения оборванная одежда человека оказалась обтрепавшейся военной униформой. Цезарь прищурился, увидев грубо наколотые на правой руке человека АΩ.

Значит, это точно был один из солдат Полковника, или он когда-то был солдатом.

Лука осмотрелся вокруг, но не заметил никаких признаков других людей. Прятавшиеся солдаты не выбегали из укрытия, чтобы отомстить за погибшего боевого товарища. Лука в замешательстве спросил жестами: «Что он делал здесь один?»

Ракета пожал плечами и ответил, тоже жестами: «Может быть, он дезертир?»

«Возможно», – подумал Цезарь. Он пожалел, что солдат умер мгновенно, а не пожил немного перед смертью – его можно было бы допросить. Ему хотелось, чтобы это был Полковник, а не какой-то одинокий дезертир. Это была трата времени и боеприпасов.

Из лачуги донесся приглушенный грохот, обезьяны насторожились. Цезарь кивнул Луке, тот подошел к ветхому жилищу и взялся за дверную ручку. Цезарь и другие обезьяны взяли ружья наизготовку, прикрывая его. Самец гориллы рванул за ручку и, срывая дверь с петель, раскрыл ее настежь. Солнечный свет залил темную внутренность лачуги, но находившегося внутри через дверной проем не было видно. Все вопросительно посмотрели на Цезаря, ожидая его приказаний.

Цезарь быстро обдумал ситуацию и сначала решил двигаться дальше, оставив лачугу и того, кто в ней находился, в покое, но потом передумал. Ему нужна была информация о месте нахождения Полковника и его планах, и он не мог рисковать, дав обитателю лачуги возможность предупредить солдат о приближении обезьян. У них внутри могла быть рация.

Он дал сигнал остальным обезьянам следовать за ним.

Взяв ружья наизготовку, они осторожно вошли в лачугу, готовясь к внезапному нападению. Освещенная только солнечным светом, бившим из-за спин обезьян, хижина внутри оказалась очень узкой, гораздо ýже, чем проходы и коридоры обезьяньей крепости. Сгнившие деревянные панели отрывались от стен, с потолка свисала паутина. Почти каждая поверхность была покрыта плесенью, запах которой раздражал тонкое обоняние Цезаря. Коробки и мешки с припасами – консервы, мешки с фасолью и мукой, электрические батареи и клейкая лента – были беспорядочно расставлены по всему помещению, от чего оно выглядело еще более тесным. Дым шел из компактной пропановой печки, соединенной с трубой на крыше. Место больше напоминало наземный бункер, чем человеческое обиталище, но явно служило домом для одного человека.

А может быть, для двоих.

Цезарь начал внимательно осматривать темные углы, в то время как остальные обезьяны прошли по дому, не встретив никакой опасности. Его глаза всматривались в каждый уголок, в каждую трещину, где мог бы спрятаться мстительный человек, но не находили никаких угроз. Наконец его взгляд уперся в закрытую дверь в дальнем конце хижины. Подняв вверх руку, он беззвучно дал сигнал обезьянам и, крепко сжав в руках ружье, положил палец на курок. Потом он глубоко вдохнул и ударил плечом в дверь. Хилая конструкция не выдержала силы полного решимости шимпанзе, и он ворвался в тесную спальню, водя перед собой дулом ружья, готовый стрелять в любого человека, ждавшего его в засаде. Его сердце колотилось, прокачивая сквозь вены адреналин, глаза горели от ярости. Сегодня он уже застрелил одного человека, и он не остановится перед убийством другого при первых признаках опасности.

– Выходи, если жить хочешь!

Но вместо солдата, готового броситься в бой, он нашел…

Маленькую девочку?

Маленькая белокурая худышка, лет восьми-девяти, скрылась, как испуганное животное, на нижней части двухъярусной кровати, натянув до самого подбородка изъеденное молью одеяло. Прижавшись к стене в самом дальнем углу, она смотрела на Цезаря громадными испуганными глазами. На мгновении в сознании Цезаря промелькнул образ Корнелиуса, смотревшего на него с таким же испуганным выражением, когда прошлой ночью Цезарь бросился на него с копьем. Он почувствовал резкий приступ вины за то, что испугал беззащитного ребенка, но потом вспомнил, чтó люди сделали с матерью и братом Корнелиуса, и его сердце снова окаменело. С мрачным выражением лица он смотрел на человеческого детеныша, все еще держа ее на прицеле. Его сердце и кровь были готовы к смертельной схватке.

Внезапно покрытая рыжей шерстью рука протянулась к ружью и опустилась на дуло, мягко направляя его вниз, чтобы оно смотрело на пол. Цезарь позволил Морису эту вольность и, ничего не сказав, принял менее агрессивную позу. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить свою агрессию и освободиться от состояния повышенной боевой готовности.

Ему не нужно было больше убивать… пока не нужно.

Цезарь холодно отвернулся от девочки, не обращая внимания на обеспокоенное выражение на лицах других обезьян, и показал на содержимое хижины.

– Осмотритесь здесь. Возьмите с собой все, что может пригодиться.

Он мог точно сказать, что его вновь обнаружившаяся безжалостность и кажущееся отсутствие эмоций очень беспокоили их, но помочь это не могло. Самые чуткие части его естества умерли вместе с его семьей. Одна месть управляла им сейчас. В его сердце не было места для сентиментальности или рассеянности.

8

Ракета и Лука последовали за Цезарем обратно в захламленную центральную часть хижины, чтобы поискать складированные там припасы, оставив Мориса наедине с девочкой. Орангутанг смотрел на нее с любопытством и жалостью. Ее длинные, выгоревшие на солнце волосы спутались и явно нуждались в уходе. Грязь покрывала ее лицо, скрывая его почти так же эффективно, как черная камуфляжная краска, которую использовали солдаты. Ее ноги, торчавшие из-под одеяла, были босы, ногти нестрижены. Он видел обезьян-малышей, еще давно, в убежище для приматов, которые выглядели более ухоженными. Изношенная одежда, обтрепавшаяся по краям, поразила Мориса, поскольку очень напоминала обезьянью шкуру.

Пройдя дальше в узкую комнату, он заметил что-то, лежавшее на полу рядом с кроватью. Он сделал шаг вперед, чтобы лучше это рассмотреть, и потревожил девочку, которая забилась в угол кровати, как будто пытаясь свернуться в маленький комочек. Ее неприкрытый ужас тронул доброе сердце Мориса. Он попытался успокоить ее, как если бы она была обезьяньим ребенком, нежно заворковав и запыхтев перед ней. Наклонившись, он поднял нечто, лежавшее на полу, которое оказалось грубой тряпичной куклой, напоминавшей человеческую женщину.

«Может быть, это ее успокоит», – подумал он.

Стараясь не делать резких движений, он протянул куклу девочке. Она посмотрела на нее с вожделением и сомнением, прежде чем выбраться из-под одеяла. Она вырвала игрушку из его лап и снова скрылась в углу. Прижав куклу к себе, она настороженно смотрела на Мориса. Ему хотелось думать, что теперь она выглядела менее испуганной, но, возможно, ему просто хотелось в это верить.

Еще ему очень хотелось знать, кем она доводилась мертвецу, лежавшему в грязи рядом с хижиной. Был ли этот безымянный солдат ее отцом, или просто заботился о ней? Как они нашли друг друга на развалинах человеческого мира, и как долго девочка жила на заброшенной устричной ферме?

«Возможно, она сможет ответить на эти вопросы, – подумал Морис, – если мы завоюем ее доверие?»

Он медленно протянул к ней свою лапу. Она застыла, ее испуганные голубые глаза следили за каждым движением его большой обезьяньей лапы, во много раз больше ее руки. Морис попытался придать своему лицу не самое грозное выражение, хотя он прекрасно понимал, каким большим и страшным он должен был казаться крошечному ребенку. Он вытянул палец и нежно погладил им голову куклы.

Девочка удивленно моргнула. Она смотрела на Мориса, внимательно изучая его, сосредоточившись изо всех сил. Наконец она решила, что он не собирается есть ни ее, ни куклу, и перестала бояться. Из ее глаз исчезло испуганное выражение, тело расслабилось. Морису запоздало пришло в голову, что девочка до сих пор не произнесла ни звука, не вскрикнула и не заплакала. Неужели она так испугалась? Он стал думать, как можно было заставить ее заговорить.

Ему не хотелось, обращаясь к ней, использовать человеческую речь. По своему опыту он знал, что многие люди расстраивались, встречая говорящих обезьян, поэтому он предпочитал пользоваться языком жестов. Он снова немного погугукал для нее, пытаясь заставить ее сказать что-нибудь.

Ее рот открылся в ответ, но слов не последовало.

Только тихое неразборчивое хныканье.

* * *

Покопаться в содержимом лачуги стоило. Лука раскопал в шкафу пыльный металлический компас, там же лежали бинокль и пара исправных фонарей. Удовлетворенно ворча, он продемонстрировал находку Цезарю и Ракете.

Цезарь был рад найденным вещам, они могли пригодиться впоследствии, но ему уже не терпелось вернуться на поиски Полковника. Каждое мгновение промедления значило, что убийца уходил от них все дальше. Крюк, который они сделали по дороге, стоил им кучи бесценного времени.

Он посмотрел на спальню в задней части хижины. Подумал, чтó могло бы задержать Мориса, и в этот момент орангутанг появился на пороге. Цезарь, к своему удивлению, увидел, что за ним следом шла человеческая девочка, опасливо выглядывая из-за громадной волосатой спины обезьяны. В руке у нее болталась помятая тряпичная кукла.

«Что-то не так с ней, – знаками показал Морис. – Кажется, она не может говорить».

Как раз это совершенно не заботило Цезаря в настоящий момент. Он холодно взглянул на ребенка, потом на Мориса.

– Мы должны идти.

К его разочарованию, на дворе уже стоял полдень, когда они вышли из лачуги и снова двинулись в путь. Цезарь и Ракета сели на лошадей, которых они отвязали от деревьев, оставшихся лошадей Лука отвел в лагерь. Морис подошел к своей лошади, собираясь сесть на нее, но помедлил и обернулся посмотреть на лачугу.

Цезарь заметил, что девочка вышла за ними наружу. Она подошла к телу убитого солдата, которое все еще валялось на земле рядом с ружьем. Несмотря на нетерпение, Цезарь был поражен странной реакцией ребенка на мертвеца. Он ждал слез и истерики, но девочку странным образом заинтересовали безжизненные останки, как будто она совершенно не понимала, на что смотрит.

У Цезаря не было опыта общения с человеческими детенышами, но это ему показалось ненормальным. Неужели ее так сильно травмировали ужасы последних нескольких лет, что она слегка повредилась умом?

Морис повернулся к Цезарю.

«Одна она здесь умрет», – жестами показал он.

Короткая вспышка симпатии прошла сквозь Цезаря. Беспомощный ребенок не был его врагом и не был виноват в смерти его семьи. Ему нужно было разобраться с долгом крови, и присмотр за отбившимся от стада человеческим сиротой не имел к этому никакого отношения. Девочка замедлит их движение и станет препятствием его мести. Морис должен был это знать. То, чем они занимались, не было миссией милосердия.

– Мы не можем взять ее с собой, – твердо сказал Цезарь.

Морис задумчиво выслушал его, кивнул.

«Я понимаю, – сказал он жестами. – Но я не могу оставить ее».

Разозленный, Цезарь уставился на упрямого орангутанга.

* * *

На землю спустились сумерки. Небольшой отряд, увеличившийся на одного, продолжал ехать вдоль берега океана, доверяя старым донесениям разведчиков Луки. Девочка ехала на лошади с Морисом, подобно обезьяньему ребенку прильнув к его спине; ее грязная щека прижималась к его лохматой шкуре.