Текст книги "Панорама времен"

– Регулируются часы работы…

– Если кто и мучается, так это мы, старые чудаки…

– А беднякам разве все равно?

– Ну, если им хватает света, чтобы открыть консервированные бобы и банку пива…

– Особенно тяжело богатым, у них полно всяких электроприборов.

– Вот теперь сразу все повыбрасывают…

– А я одновременно стираю, пользуюсь пылесосом…

– Между десятью и полуднем и в вечерние часы…

– В следующем месяце будет хуже, когда снова изменят время подачи электроэнергии…

– В Восточной Англии подают электричество так же, как и в Средних графствах – с двенадцати до двух и с восьми до десяти…

В разговор включился Джон:

– А когда Восточная Англия снова начнет получать электроэнергию с шести до восьми? Такое расписание удобно хотя бы для званых обедов.

– Не раньше ноября, когда будет проходить коронация.

– Ах да, – пробормотал Грэг, – танцы в темноте и сырости…

– Ну, здесь могут сделать исключения, – заметила Хитер, которой не понравился сухой, резковатый тон Грэга.

– Это как?

– Просто на это время отменят всякие ограничения, чтобы вся страна любовалась коронацией.

– Лондону не потребуется дополнительной электроэнергии для коронации, – сказала Марджори. – Если подумать, это экологически чистое мероприятие.

– Вы сказали “экологически чистое” в смысле “достойное”? – спросил Грэг.

– Ну-у, – протянула Марджори, чтобы разобраться в вопросе Грэга. – Я знаю, что слово “достойный” употребляют и в другом случае. Нет, я имела в виду, что при коронации лошадей запрягают в кареты, в Аббатстве зажигают свечи. А так как все пэры будут в меховых одеяниях, то обогревать помещение не потребуется.

– Ox, как мне хочется посмотреть, – сказала Джейн, – это такое красочное зрелище!

– Пэры как раз и думают о том, чтобы это всем понравилось, – рассудительно заметил Джеймс. – Они очень помогают правительству, ускоряя принятие законов парламентом, и вообще…

– О да, – улыбнулся Грэг, – они делают все для рабочих, кроме того, что сами не становятся ими.

Раздался взрыв одобрительного смеха, и Хитер добавила:

– Это правда. Всем больше нравится говорить о работе, чем работать. Пэры просто сотрясают воздух.

– А мне кажется, как раз наоборот, – отреагировал на замечание своей соседки Грэг.

Взгляд Джеймса вдруг стал холодным и отчужденным. Марджори внезапно вспомнила, что его влиятельный родственник заседает в палате лордов. Она тут же встала, пробормотав, что пора подавать цыплят. Когда она выходила из комнаты, Грэг заговорил об американском взгляде на оппозиционную партию, и с лица Джеймса исчезло сердитое выражение. На одном конце стола принялись обсуждать едкие политические мысли Грэга, а на другом – Джеймс произнес:

– После того как мы всю жизнь говорили “королева” – вдруг “король”. Это звучит как-то странно.

Марджори вернулась с большой кастрюлей цыплят в соусе. Когда она подняла крышку и по комнате разнесся аромат аппетитного блюда, со всех сторон послышались возгласы одобрения. Общий разговор распался. Джеймс и Грэг толковали о трудовом законодательстве, другие – о предстоящей коронации. Королева Елизавета отреклась от престола в пользу старшего сына еще на Рождество, а он решил совместить коронацию со своим пятидесятилетием. Поэтому коронация и должна была состояться в ноябре.

Джон опять пошел за домашним вином, на этот раз за рейнвейном.

– Я думаю, это пустая трата денег, – заявила Хитер. – Есть более важные проблемы, которые требуют денег в первую очередь. К примеру, рак. Статистика просто ужасающая. Теперь уже каждый четвертый, так, кажется? – Она неожиданно замолчала.

Марджори знала, почему Хитер заговорила об этой болезни, но уже было бессмысленно переводить разговор в другое русло. Она наклонилась к Хитер:

– Как твоя мама?

Хитер молниеносно ухватилась за эту тему. Марджори знала, что ей необходимо выговориться.

– Мамочка сейчас чувствует себя неплохо. Я хочу сказать, что здоровье ее ухудшается, конечно, но такое впечатление, что она смирилась с этим и воспринимает свое состояние спокойно. Она только ужасно боится, что под конец ей придется принимать обезболивающие.

– Ей этого очень не хочется? – спросил Джон.

– Я думаю, что до этого не дойдет, по крайней мере так говорят доктора. Сейчас появились новые электронные анаболики.

– К ним привыкают меньше? – спросил Грэг.

– Я как-то об этом не думала, – немного растерялась Хитер. – А разве к ним можно привыкнуть?

– Может быть, и нет, если они лишь снимают боль, – пояснила Джейн, – но если будут стимулированы центры удовольствия, что тогда?

– Электронику уже используют для этой цели, – тихо сказал Грэг.

– В самом деле?! – ужаснулась Марджори. – Электроника – и в качестве наркотиков!

– Они не осмелятся, – безапелляционно заявил Джеймс.

– Во всяком случае, для мамочки это уже не важно. Медики не знают, как лечить тот вид рака, которым она больна.

Марджори, не желая, чтобы гости предавались столь грустной теме, умело увела разговор в сторону.

Когда зазвонил телефон, трубку взял Джон. Высокий голос на другом конце провода принадлежал Петерсону.

– Я в Лондоне. Перед сном я хотел бы сказать вам, что Европейская сессия Совета прервана, но я смог получить согласие на то, что вы просили, вернее только на часть того.

– Великолепно, – быстро отреагировал Ренфрю. – Чертовски здорово.

– Я говорю “часть”, потому что не уверен, что американцы дадут то, что вы просите. Они могут сказать, что это оборудование нужно им самим. Я имею в виду области его применения, не связанные с использованием тахионов.

– Могу я получить список оборудования, которое у них есть?

– Я как раз этим и занимаюсь. Слушайте, мне нужно заканчивать. Я просто хотел вас обрадовать.

– Хорошо, очень хорошо, и большое вам спасибо. Новость сразу же изменила настрой вечеринки. Хитер и Джеймс ничего не знали о тахионах, поэтому их пришлось посвящать, прежде чем они оценили важность этого телефонного разговора. Ренфрю и Маркхем по очереди объясняли суть эксперимента, стараясь избегать таких сложных вещей, как преобразования Лоренца, а также того, каким образом тахионы будут проникать в прошлое. Для более наглядного объяснения им потребовалась бы классная доска. Из кухни, вытирая руки о передник, вышла Марджори. Голоса мужчин звучали уже властно и значительно, просто гремели в маленьком обеденном зале. Свечи освещали лица сидящих желтым, колеблющимся светом. Женщины говорили возбужденно, непрерывно задавая все новые и новые вопросы.

– Как странно представлять людей в их прошлом так, будто все это реально, – сказала задумчиво Марджори. Все повернулись в ее сторону.

– Я хотела сказать: очень трудно заставить себя думать” что они живут сейчас и в каком-то смысле у них даже может что-то измениться.

Вся компания несколько секунд молчала. Некоторые из гостей даже сосредоточенно наморщили лбы. Мысль Марджори казалась им совершенно неожиданной. В этот вечер много говорилось о том, каким станет будущее. А вот представить себе прошлое в качестве чего-то живущего, движущегося и изменяющегося, так же как настоящее…

Неловкость прошла, и Марджори вернулась на кухню. Через некоторое время она вновь появилась в гостиной, предлагая не один, а сразу три вида десерта. Когда она поставила на стол главное блюдо – меренги с малиной и ; взбитыми сливками, – раздалось всеобщее “ах!”. Затем последовали клубничный мусс и большая стеклянная ваза, в которой лежали красиво украшенные куски бисквита, пропитанного хересом и залитого взбитыми сливками. – Марджори – это уже чересчур, – запротестовал Джеймс.

Джон расплывался в улыбке, слушая, как гости нахваливали его жену. Даже Джейн попробовала два вида десерта, хотя и отказалась от бисквита.

– Мне кажется, – под общий смех изрек Грэг – что сладости – заменитель секса у англичан.

После десерта гости придвинулись к камину. Марджори, готовя кофе, чувствовала, как спадает ее напряжение. По мере того как темнело, в комнате становилось прохладнее, и Марджори зажгла спиртовку, чтобы подогреть чашки. В камине уютно трещал огонь, отбрасывая на ковер малиновые блики.

– Я знаю, что кофе покажется вам вкусным, но я советую облагородить его ликером, – предложила она. – Кто будет пить? У нас есть “Драмуйе”, “Контро” и “Марнье” – все настоящее, промышленного изготовления.

Марджори испытала огромное облегчение, когда ужин подошел к концу – ее миссия успешно завершилась. На улице поднялся ветер, она видела, как за окнами качаются ветви сосен, в комнате же сохранялся оазис света, тепла, надежности.

Как будто читая ее мысли, Джейн тихо процитировала:

«На башенных часах пробило три. А есть ли мед для чая? Говори!»

"Они все сильно преувеличивают, – подумала Марджори. – Особенно пресса. В конце концов история – это не что иное, как цепь кризисов, и пока человечество сумело их пережить. Я знаю, что Джон тревожится, но фактически все не так уж изменилось”.

Глава 6

25 сентября 1962 года

Гордон Бернстайн нарочито медленно положил карандаш. Он держал его между большим и указательным пальцами и смотрел, как дрожит в воздухе кончик. Это самый безошибочный тест: по мере того как карандаш приближался к поверхности стола с покрытием из формики, дрожь в руке становилась ритмичной – “тик-тик-тик”. Как бы сильно он ни старался от нее избавиться, но дрожь не унималась. Когда Гордон начинал прислушиваться, то казалось, что мерное “тик-тик-тик” стало звучать еще громче, даже заглушая привычный шум форвакуумных насосов.

Он изо всех сил стукнул карандашом по столу. В формике образовалось отверстие, грифель сломался, деревянная оболочка и желтая окраска карандаша растрескались.

– Эй, – окликнул его кто-то. Гордон вздрогнул. Рядом с ним стоял Альберт Купер. “Интересно, давно ли он тут торчит?” – подумал Гордон.

– Э-э, я проверял, что происходит у доктора Грундкинда, – сказал Купер, стараясь не смотреть на сломанный карандаш. – У него отключено все оборудование.

– Вы все лично осмотрели? – спросил Гордон тонким, с присвистом голосом. Чувствовалось, что он изо всех сил старается держать себя в руках.

– Да-а, они даже устали от того, что я крутился там, – как-то робко произнес Купер. – На этот раз они отключили всю аппаратуру, которая висела у них на стенах.

Гордон молча кивнул.

– Вообще-то я так и думал, что это случится.

– Что вы хотите сказать? – спросил Гордон, не повышая голоса.

– Ну, смотрите, мы занимаемся устранением шумов четвертый день или сколько там…

– Ну и что?

– Мы зашли в тупик.

– Почему?

– Низкотемпературная группа профессора Грундкинда оставалась последним кандидатом в нашем списке. Мы заставили отключиться всех в этом здании.

– Точно.

– Значит, эти шумы возникают не в результате наводок от них.

– Да.

– И мы знаем, что они не проникают к нам извне.

– Мелкая металлическая сетка, которой мы экранировали аппаратуру, гарантирует это. – Гордон кивнул в сторону экрана из густой металлической сетки, который опоясывал весь узел магнитной установки. – Эта сетка должна защищать от паразитных сигналов.

– Да-а. Значит, неполадки в нашей электронике?

– Отнюдь.

– Почему? – теряя терпение, спросил Купер. – Черт, может, это “Хьюлетт-Паккард” нам втирает очки, а?

– Мы сами проверяли всю установку.

– Но так должно быть.

– Нет, – со скрытой энергией сжатой пружины ответил Гордон. – Нет, это еще что-то. – Он схватил пачку листов в прямоугольных координатах, вышедших из-под пера самописца. – Я записывал в течение двух часов. Посмотрите.

Купер проглядел расчерченные в красную клетку листы.

– Да, это выглядит не так шумно. Я хочу сказать, что шумы стали более упорядоченными, пики в них возникают регулярно.

– Я настроил систему. Увеличил разрешающую способность.

– Ну и что? Это все равно шумы, – сказал Купер раздраженно.

– Нет, это не шумы.

– А что же это?

– Посмотрите на пики, которые я выделил из общего хаоса. Видите, как они отстоят друг от друга?

Купер разложил листы с записями на столе. Немного погодя он сказал:

– Подождите.., такое впечатление, что между ними возникают только два интервала, отличающиеся друг от друга.

Гордон энергично кивнул:

– Правильно, именно это я и заметил. То, что мы видим, – это множество фоновых шумов. Будь я проклят, если знаю, откуда они берутся. А в верхней части находятся эти регулярные пики.

– Как вам удалось получить эти кривые?

– Применил блокирующий коррелятор, чтобы уменьшить настоящие шумы. А вот эта структура и расстояния между пиками, вероятно, присутствовали здесь всегда.

– Просто мы никогда тщательно не рассматривали все это.

– Мы считали это отбросами, а зачем изучать отбросы? Глупо. – Гордон покачал головой, сердито улыбаясь. Купер уставился в пространство, наморщив лоб.

– До меня что-то не доходит. Какое отношение имеют эти импульсы к ядерному резонансу?

– Не знаю. Может быть, никакого.

– Но, черт возьми, эксперимент поставлен именно для него! Я измеряю пики ядерного резонанса, когда мы опрокидываем спины атомных ядер. Эти импульсы…

– Это не резонансы. Во всяком случае, насколько я понимаю. Вернее, это не просто пики резонансов… Одну минутку!

Гордон внимательно всматривался в кривые, записанные в прямоугольных координатах. Левой рукой он рассеянно крутил пуговицы своей голубой, изрядно помятой рубашки.

– Я не думаю, что здесь проявляется какой-то эффект, зависящий от частоты.

– Но ведь именно это мы и регистрируем – интенсивность получаемых сигналов в зависимости от частоты, при которой эти сигналы появляются.

– Да, но такие измерения предполагают ровный, устойчивый режим процесса.

– Это так.

– Кто сказал? Предположим, что шумы возникают всплесками.

– А почему они должны быть такими?

– Черт побери! – Гордон стукнул кулаком по столу так, что сломанный карандаш отлетел куда-то в сторону. – Попробуйте составить об этом свое мнение. Почему каждый студент требует, чтобы ему все разжевали и в рот положили?

– Ну хорошо. – Купер слегка прищурился.

Гордон видел, что парень слишком устал, чтобы думать о чем-либо серьезно. Вообще он сам здорово утомился. Они долбили эту кошмарную проблему в течение многих дней, недосыпали, питались в грязных забегаловках. Черт, он даже не выходил на берег, чтобы пробежаться трусцой. И почти не видел в эти дни Пенни. Она сказала что-то резкое и обидное ему вчера вечером перед сном, но его усталый мозг не отреагировал. Гордон вспомнил об этом только утром. Придется по возвращении домой налаживать отношения. Если он вообще вернется домой, потому что, будь он проклят, если сдастся, ему не разгадать эту загадку.

– А что, если попробовать иначе? – прервал Купер размышления Гордона. – Предположим, мы наблюдаем входной сигнал, зависящий от времени, то есть изменяющийся, как вы сказали, уже несколько дней. Может быть, как раз входной сигнал и поступал, а мы искали источник шумов. Перо самописца движется с постоянной скоростью по бумаге, так?

Гордон кивнул.

– Значит, – продолжал Купер, – эти сигналы располагаются через сантиметр друг от друга, а потом оказывается, что два пика расположены на расстоянии в полсантиметра друг от друга. Потом снова интервал в один сантиметр, а затем три интервала по полсантиметра, ну и так далее.

Гордон вдруг понял, куда он клонит, но решил дать Куперу закончить свою мысль.

– Поэтому эти сигналы поступают к нам с изменением интервалов по времени, а не по частоте.

Гордон кивнул. Теперь, когда он смотрел на пики и провалы, регистрируемые самописцем, это казалось совершенно очевидным.

– Какие-то сигналы поступают всплесками по всему спектру частот, который мы изучаем. – Он сжал губы. – Сначала с длинными интервалами между ними, потом – с короткими.

– Правильно, – с энтузиазмом поддержал Купер. – Именно так.

– Длинные интервалы, короткие интервалы… Длинные, короткие, длинные, короткие… Это похоже…

– ..на какой-то чертов код, – закончил его мысль Купер. Он вытер рот тыльной стороной ладони и опять уставился на записи.

– Вы знаете азбуку Морзе? – тихо спросил Гордон. – Я не знаю.

– Ну, пожалуй. Я изучал ее еще мальчишкой.

– Давайте разложим эти листы в том порядке, в каком я регистрировал данные. – Гордон вскочил, в нем снова бурлила энергия. Он подобрал с пола сломанный карандаш, вставил его в точилку и повернул ручку. Точилка издала скрипучий, режущий звук.

Когда Исаак Лакин входил в лабораторию ядерных резонансов, даже случайный посетитель сразу понимал, что эта лаборатория принадлежит ему. Конечно, почти все оборудование оплачивал Национальный научный фонд, за исключением полученной от ведомства военно-морского флота электронной аппаратуры, относящейся к излишкам военного имущества. Огромный плоскостной магнит принадлежал Калифорнийскому университету по решению спонсора. Однако, если рассматривать этот вопрос практически, следовало признать, что хозяином лаборатории являлся все-таки Исаак Лакин. Десять лет плодотворной работы в Массачусетском технологическом институте создали ему солидную репутацию, в его исследованиях время от времени прорывались искорки настоящего вдохновения. Оттуда он перешел в фирму “Дженерал Электрик”, а затем в “Белл Лабораториз”, причем с каждым новым местом работы он поднимался на следующую ступеньку. Когда Калифорнийский университет начал создавать новый учебно-научный комплекс на базе Института океанологии Скриппса, одной из первых его “находок” стал Лакин. У него оставались большие связи в Вашингтоне, благодаря которым он достал приличную сумму денег на приобретение оборудования и помещения для лаборатории, и кое-что даже осталось для создания вакансий младшим научным сотрудникам. Одну из этих вакансий и занял Гордон, однако сразу же отношения между Лакином и Гордоном не сложились. Когда Лакин приходил в лабораторию Гордона, он всегда замечал какой-нибудь беспорядок: моток провода, о который он чуть не споткнулся, или плохо закрытый дьюар – в общем, ему на глаза обязательно попадалось что-нибудь, отчего у него портилось настроение.

Лакин кивнул Куперу, пробормотал что-то в ответ на приветствие Гордона и принялся рыскать глазами по лаборатории. Гордон быстро перечислил ему все меры, предпринятые для ликвидации шумов. Лакин кивал, затем слабо улыбнулся, когда Купер подробно поведал о неделях, которые ушли на поиски источника шумов. Пока Купер рассказывал, Лакин обходил лабораторию, дотрагиваясь до кнопок, осматривая схему.

– Эти концы перепутаны, – заявил он, держа в руках проводники с пружинными зажимами.

– А мы этим устройством все равно не пользуемся, – мягко заметил Гордон.

Лакин внимательно рассмотрел схему, выполненную Купером, порекомендовал, как собрать ее получше, и пошел дальше. Купер сопровождал его по всей лаборатории. Для Купера описание эксперимента походило на инструкцию по сборке-разборке ружья в полевых условиях – каждая деталь должна занимать свое место, и каждая деталь необходима. Он, конечно же, хороший и исполнительный работник, однако Гордон видел, что ему не хватает самого главного – умения уловить суть и рассказывать только о ней. Но, в конечном счете, именно поэтому Купер – студент, а Лакин – профессор.

Лакин повернул ручку переключателя, посмотрел на кривые, танцующие на дисплее осциллоскопа, и сказал:

– У вас что-то неладное с настройкой.

В течение нескольких минут Купер выяснил причину неполадки и устранил неисправность. Лакин одобрительно кивнул. Гордон почувствовал, как у него перехватило дыхание, будто проверяли не Купера, а его.

– Ну что ж, хорошо, – сказал наконец Лакин. – Каковы же результаты?

Теперь настала очередь Гордона. Он принялся излагать свои идеи, сопровождая их пояснениями на доске и демонстрацией данных дисплеев. Он одобрил предположение Купера о том, что шум представлял собой закодированное послание. Затем взял листы с записями самописца и показал их Лакину, обратив его внимание на то, что расстояние между сигналами всегда оставалось равным сантиметру или же половине. Лакин внимательно рассматривал отрывистые линии с возникающими время от времени пиками, которые напоминали городские небоскребы, возвышающиеся над окутанными туманом зданиями.

– Чепуха, – равнодушно бросил Лакин. Гордон помолчал, а затем сказал:

– Я тоже так думал сначала. А потом мы расшифровали эти записи, принимая отрезки в полсантиметра за короткие линии, а отрезки в один сантиметр – за длинные линии в азбуке Морзе.

– Это бессмысленно. Нет такого физического явления, которое могло бы генерировать данные, подобные этим. – Лакин взглянул на Купера, который совсем растерялся.

– Да вы посмотрите, что получилось в результате расшифровки! – воскликнул Гордон и написал ла доске ENZYME INHIBITED В.

– Это все с одного листа кривых самописца? – спросил Лакин, сощурившись, рассматривая текст.

– Нет, это расшифровка трех листов.

– Где были разрывы?

– На первом листе ENZYM, на втором – Е INHIB, а на третьем – ITED В.

– Значит, вы вообще не получали целого слова?

– Нет, расшифровка шла с трех последовательных листов. Я снимал записи одну за другой, прерываясь ненадолго, чтобы заменить бумагу.

– Сколько времени вы на это тратили?

– Около двадцати секунд.

– Этого вполне достаточно, чтобы некоторые из ваших “букв” оказались пропущенными.

– Возможно, но сама структура…

– Я не вижу никакой структуры. Здесь только ваши предположения, – отрезал Лакин.

Гордон нахмурился.

– Вероятность получения набора слов из случайных шумов, подобравшихся таким образом…

– Как вы разделяете слова? Даже в азбуке Морзе имеется интервал, по которому можно определить, что одно слово кончилось, а другое началось.

– Доктор Лакин, это мы как раз установили Между двумя словами интервал два сантиметра. Это как раз…

– Вижу, – стоически вынес и это Лакин. – Весьма убедительно. Имеются ли другие.., сообщения?

– Есть кое-что, но они не имеют смысла, – сказал спокойно Гордон.

– Я так и предполагал.

– О, здесь и другие слова – “это”, “насыщать”, я думаю, что вероятность случайного совпадения шумов очень мала, чтобы получилось такое длинное слово, обрамленное с двух сторон двухсантиметровыми интервалами.

– М-м-да, – промычал, пожав плечами, Лакин.

Гордону в такие моменты всегда казалось, что Лакин произносит нечто непечатное по-венгерски, но перевести это на английский он не мог.

– И все-таки я считаю, что это чепуха. Здесь нет физического смысла. Думаю, это результат каких-то внешних помех. В это я могу поверить. Но в азбуку Джеймса Бонда – Морзе.., нет уж, увольте.

Говоря это, Лакин крутил головой, как будто пытался избавиться от сомнений, и приглаживал рукой редеющие волосы.

– Вы зря теряете время.

– В действительности я не…

– Мой вам совет – сосредоточьтесь на настоящей проблеме. Я имею в виду обнаружение источника помех в вашей электронике. Я не могу понять, почему вы этим не занялись до сих пор. – Лакин повернулся, кивнул Куперу и вышел из лаборатории.

Через час после ухода Лакина, когда отключили все оборудование, заполнили лабораторные журналы и записали все подробности экспериментов, Гордон простился с Купером и длинным коридором пошел к выходу из здания. Он удивился, что на улице уже стемнело и над горизонтом поднималась Венера. Он-то думал, что еще только часа четыре. Все ушли домой, даже Шелли, с которым он хотел потолковать.

"Ладно, поговорим завтра”, – решил Гордон. Он шел по коридору нетвердой походкой и вздрогнул, когда собственный кейс стукнул его по колену. Лаборатории располагались на нижнем этаже нового здания физического факультета. Из-за того, что холмистая местность вдоль береговой линии в этом месте была наклонной, выход из здания оказывался на уровне земли. Сквозь стеклянные двери в конце коридора черным квадратом смотрела ночь. Гордон почувствовал, что коридор как бы плывет мимо него, и понял, что устал гораздо сильнее, чем предполагал. В самом деле, ему нужно больше заниматься спортом, чтобы поддерживать себя в форме.

Пока он так размышлял, впереди возник женский силуэт; спустя секунду он увидел, что это – Пенни. Она торопливо шла ему навстречу по коридору.

– Ox, – пробормотал он, непонимающе глядя на нее, и вспомнил, что обещал сегодня прийти пораньше и приготовить ужин. – Ч-черт!

– Да, мое терпение лопнуло.

– Господи, мне очень жаль. Я как раз… – Гордон неопределенно махнул рукой. Он попросту забыл обо всем, но не признаваться же в этом!

– Милый, ты совсем замотался. – Ее голос смягчился, когда она увидела измученное лицо Гордона.

– Да, я знаю… Мне, правда, очень жаль. Господи, я… – Сердясь на себя, он подумал, что извиняться не следовало бы.

Гордон с восхищением смотрел на Пенни, подтянутую, ладно сложенную, такую женственную и хрупкую, что сам себе он начинал казаться огромным и неуклюжим. Ему бы надо объяснить ей, что эти проблемы захватили его целиком, не оставив места ни для чего другого, даже для нее. Звучало жестоко, но это было действительно так, и он пытался сообразить, как лучше объяснить Пенни, не вызывая…

– Иногда меня удивляет, как я могу любить такого дурня, – прервала его мысли Пенни, качая головой. На ее лице проступила слабая улыбка.

– Ну, я очень сожалею, но.., давай я тебе расскажу, как сегодня поцапался с Лакином.

– Да-а? Ну, рассказывай.

Сильная, тренированная девушка, она с легкостью наклонилась и подхватила его набитый всякой всячиной, раздувшийся кейс. Страшная усталость не мешала Гордону любоваться ее движениями и четко очерченными бедрами.

– Пошли, все, что тебе сейчас нужно, – это хорошенько поесть.

Он начал рассказывать свою эпопею. Она кивала и вела его вокруг азотной станции на небольшую стоянку, где лампы в защитных плафонах отбрасывали причудливые блики на крыши машин.