Текст книги "Тайна двух океанов. Победители недр (сборник)"

Его большая голова и длинное, худое, со впалыми щеками лицо были гладко выбриты. Это делало особенно заметными выступающие острые скулы и угловатые челюсти. Под густыми бровями глубоко запрятались черные сверкающие глаза. Большие уши, словно крылья летучей мыши, оттопыривались по сторонам длинного гладкого черепа.

– Прошу извинения, Николай Борисович, – проговорил он глухим голосом, пробираясь к свободному стулу у стены. – Меня задержали по дороге к вам.

Капитан кивнул головой.

– Так вот, товарищи, какое дело, – начал он, – я получил сейчас приказ Главного штаба. Согласно этому приказу, маршрут подлодки значительно меняется. Через Гибралтар она не пойдет.

Все молча и с удивлением смотрели на капитана.

– Не пойдем к Гибралтару? – удивленно спросил зоолог.

– Что такое? – с недоумением и некоторой растерянностью спросил Горелов.

Впрочем, уже в следующее мгновение он равнодушно рассматривал ногти на своих длинных пальцах.

– Вы что-то хотели сказать, Федор Михайлович? – обратился к нему капитан.

– Ничего особенного, Николаи Борисович… я просто поражен этой неожиданностью.

– Да, конечно, – проговорил капитан и продолжал: – Дело, однако, не ограничивается переменой курса. Приказ требует соблюдения максимальной секретности похода. Поэтому предупреждаю вас, товарищи, что подлодка не только не будет заходить в какие-либо порты, но будет избегать всяких встреч с судами, приближения к берегам, подъемов на поверхность. Подлодка будет все время находиться в боевом подводном положении. В связи с этим я строго запрещаю какие бы то ни было действия, которые могут обнаружить подлодку. Глубина хода будет все время не меньше трехсот метров. В ночные часы запрещается пользоваться световыми прожекторами и открывать щиты иллюминаторов.

– А как же с научными работами? – с беспокойством спросил зоолог.

– Они не пострадают, Арсен Давидович. Наоборот, если хотите, можно увеличить число глубоководных станций и обследовать также экваториальную и южную Атлантику, часть Антарктики, южную и тропическую части Тихого океана. От Гибралтарского пролива и Гвинейского залива придется отказаться.

– Значит, мы пойдем Магеллановым проливом? – спросил Горелов.

– Возможно, – ответил капитан. – В нашем распоряжении имеется, кроме того, и путь вокруг Африки. Некоторая разница в расстоянии не имеет значения.

Зоолог собрал бороду в кулак.

– Жаль, – вздохнул он. – Подводный Гибралтарский хребет, два встречных течения в проливе – верхнее из Атлантического океана и нижнее из Средиземного моря – очень важные темы в нашей океанографической программе. Впрочем, надеюсь, они с лихвой будут перекрыты проблемами новых областей. Я сейчас же приступлю, Николай Борисович, к составлению плана работ экспедиции по новому маршруту. Не откажите сообщить его мне.

И зоолог, вытащив из кармана блокнот и карандаш, приготовился записывать.

– Я вам потом передам его, Арсен Давидович, – ответил ему капитан после минутного колебания.

– Слушаю, – согласился ученый и тут же испуганно спросил: – Но первая-то наша станция, в Саргассовом море, остается в программе?

В каюте послышался легкий смех.

– О да! – усмехнулся капитан. – При любом маршруте «Пионера» ее не придется исключать.

Всем было известно нетерпение, с которым достойный зоолог ждал прибытия в это своеобразное, мало изученное, с почти неизвестной фауной море. С первых же дней похода зоолог не переставал вслух мечтать о той сладостной минуте, когда он сможет наконец дорваться до работы в прозрачнейших водах Саргассова моря, где должны были особенно развернуться зоологические и биологические исследования.

– Отлично! – удовлетворенно кивнул головой ученый. – Когда же мы прибудем туда, Николай Борисович?

– Часов через десять. Но надо не только прибыть туда – необходимо также отыскать подходящие места для ваших работ на разных глубинах, что-то вроде подводного плато или подводной горы. А это не так просто для Саргассова моря, которое на всех картах показано с огромными глубинами – больше шести тысяч метров… На этом, товарищи, мы закончим.

– Во всяком случае, завтра мы уже сможем приступить к работе, – потирая руки, говорил зоолог, направляясь к двери вместе с остальными участниками совещания.

* * *

К полуночи «Пионер» был уже в пределах Саргассова моря и перешел на зигзагообразный курс, доведя ход до десяти десятых.

Ультразвуковые прожекторы непрерывно посылали в центральный пост управления подлодки, на носовую полосу и купол экрана, изображения всего, что встречалось впереди нее в глубинах вод на расстоянии до двадцати километров; еще дальше с обоих бортов шныряли во всех направлениях вокруг подлодки инфракрасные разведчики и посылали на тот же экран свои донесения.

Саргассово море известно своей большой глубиной, и отыскать здесь базу для подводных научных работ во всех слоях, как вблизи поверхности, так и на больших глубинах, было очень трудно. Ни капитан, ни зоолог не ожидали встретить какое-нибудь большое подводное плато. Но они были уверены, что на обширном пространстве этого моря, лежащего как раз в «полосе разлома земного шара», где в наиболее близкие к нам геологические эпохи происходили гигантские горообразовательные процессы, не прекратившиеся и в настоящее время, должны были находиться отдельные возвышенности вроде подводных гор, высоко поднимающихся над дном и своими вершинами приближающихся к поверхности моря.

В центральном посту подлодки утреннюю вахту нес лейтенант Кравцов. Стоя у щита управления, он часто посматривал на экран, на котором мелькали силуэты больших и малых рыб, скопления длинных водорослей, плавающих на поверхности этого моря.

Лейтенант был одет, как обычно, тщательно, даже щеголевато. Позолоченные пуговицы на белом кителе сияли; «краб» на фуражке сверкал, как начищенный; манжеты и воротничок были ослепительной белизны. Механическая прачечная на подлодке работала превосходно, но лейтенанта она, очевидно, не вполне удовлетворяла, и он придумал какое-то приспособление из плоской костяшки, которым наводил на воротничок и манжеты неподражаемый блеск.

Лейтенант перевел взгляд с экрана на приборы контрольного щита, висевшего на стене рядом со щитом управления. В стекле одного из приборов отразилось на мгновение чисто выбритое скуластое лицо, с мягким, слегка приплюснутым носом, черными бачками, доходящими до середины ушей, и веселыми карими глазами под редкими бровями.

Все многочисленные приборы показывали нормальную работу механизмов и машин подлодки. Приближался полдень, и перо курсографа, отмечая извилистый путь «Пионера», успело прочертить на карте почти все Саргассово море по меридиану с севера на юг.

В углу, возле густого сплетения проводов, сходившихся у щита управления, тихо копошился Марат. Он внимательно исследовал один из проводов сигнализации и связи с камерой кормовой ультразвуковой пушки. Связь действовала слабо, с перебоями, и Птицын, младший акустик, работавший у этой пушки, требовал немедленного исправления. Целый час уже бился над этой работой Марат. Главный электрик подлодки, военный инженер второго ранга Корнеев, не раз уже вызывал его по телефону, торопил, наконец даже крикнул:

– Позор, товарищ Бронштейн! Такой пустяк оказывается для вас труднее проектов мирового масштаба! Даю вам еще пятнадцать минут. Если вы не кончите за это время, то я… я передам работу Крамеру! Да-с! Имейте в виду! Стыдно!

Марат был уязвлен до глубины души. Действительно, стыдно. Особенно эта угроза насчет Крамера. И все это слышал лейтенант! Правда, он и виду не подал, что слышит, и деликатно молчит, как будто углубившись в созерцание экрана. Напрягая все свое внимание, Марат угрюмо с лупой у глаз принялся за осмотр и поиски сначала. И на первом метре от ввода… Нет, это было уже слишком! Это было совершенно непростительно! Марат в гневе даже хлопнул кулаком по лбу и вслух обозвал себя дураком: на первом же метре от ввода изоляция провода оказалась чуть-чуть, почти незаметно для глаза, повреждена, и провод своей оголенной точкой соприкасался с соседними металлическими приборами.

– Что с вами, Марат? – спросил лейтенант.

– Нашел! – радостно вспыхнув, ответил молодой электрик.

– Ага, поздравляю! Значит, Крамер останется с носом! – рассмеялся лейтенант.

Через две минуты все было в порядке. Птицын остался доволен, о чем и сообщил Марату по телефону. Марат сейчас же соединился с Корнеевым и доложил ему об окончании работы.

– Очень хорошо, – послышался голос Корнеева. – Идите скорее обедать, а то опоздаете.

Едва лишь Марат, собрав свои инструменты и материалы, направился к двери, как послышался тихий удивленный возглас лейтенанта.

Марат посмотрел на экран. На его носовой полосе, прямо впереди подлодки, стремительно неслась к югу огромная темная тень кита. Его широкий хвостовой плавник быстро, с невероятной силой работал, то поджимаясь, то высоко вскидываясь кверху. Из могучей спины торчал толстый, глубоко вонзившийся гарпун, от которого к поверхности океана уходил натянутый, как струна, трос. Почти сейчас же за китом на куполе экрана появилось небольшое паровое судно, из трубы которого вырывались густые клубы дыма. Судно было в самом жалком положении. Оно быстро мчалось в том же направлении, что и кит. Нос судна был затоплен, корма вздернута кверху, фигуры людей метались по палубе с топорами в руках, видимо напрасно пытаясь пробраться на бак. Иногда нос приподнимался над поверхностью океана, и тогда широкие, мощные потоки воды скатывались с бака и на мгновение у самого форштевня показывались гарпунная пушка и туго натянутый трос, уходивший в глубину моря, к киту. Но в следующее мгновение бак с пушкой вновь погружался в воду, и судно продолжало мчаться вслед за китом, зарывшись носом в волны.

– С ума сойти можно! – вскричал пораженный Марат. – Что тут делается?

В чем дело? – спросил проходивший по коридору мимо приоткрытых дверей поста управления зоолог. – Можно войти?

– Входите, входите! – живо сказал лейтенант. – Интересное зрелище!

– А!.. – воскликнул зоолог, едва бросив взгляд на экран. – Действительно, редкое событие: кит увлекает за собой китобойное судно. Ох, черт возьми!

Кит сделал внезапно гигантский скачок кверху и сейчас же, казалось, с удвоенной силой и быстротой ринулся еще дальше в глубину. Несчастное судно, словно вырвавшись из мертвой хватки, вздыбилось, но в следующий же момент нырнуло носом настолько глубоко, что огромный вал воды, сметая все на пути, затопил почти половину палубы – до самого капитанского мостика.

Корма высоко задралась кверху, и на экране показался трепетный круг от бешено вертящегося под нею винта. Один человек из команды был смыт волной, многие, не удержавшись на наклонной палубе, покатились по ней, хватаясь за все, что попадалось под руку.

– Судно на полном заднем ходу, – сказал лейтенант, – и никакого влияния на кита! Вот силища! Ведь машина способна, вероятно, развить не менее тысячи лошадиных сил! Это прекрасный, новейшей конструкции китобоец, примерно в триста регистровых тонн.

– Но они погибают! – вскричал Марат. – Они погибают, товарищ лейтенант! Неужели мы не можем им помочь?

– Капитан сейчас будет здесь, – ответил лейтенант. – Я уже вызвал его. Сам я не имею права…

– В чем дело? – прервал лейтенанта голос капитана. – А!.. Понимаю. Редкий случай. Положение китобойца угрожающее. Гм… Жаль… Дело может кончиться плохо для него. Они даже не могут обрубить трос.

Капитан помолчал, не сводя глаз с экрана. Из трубы гибнущего судна внезапно повалили густые клубы дыма, ветер сейчас же разнес их в клочья и развеял. Судно с безжизненной трубой рванулось вперед и понеслось с еще большей быстротой.

– Вода залила топки котлов! – сдержанно воскликнул лейтенант. – Теперь они совершенно беспомощны.

Капитан преобразился. Глаза загорелись решимостью.

– К носовой пушке! – скомандовал он. – Вызвать главного акустика!

Лейтенант нажал кнопку телефонного щитка возле овального голубовато-серебристого экрана. Розовый свет просветил экран, и на его поле появился сводчатый отсек, уставленный разнообразными ящиками, катушками, огромными стеклянными приборами, которые были густо перевиты проводами. Среди этой паутины и, казалось, хаотического нагромождения приборов в высоком кресле перед щитком, усеянным кнопками и рычажками, и серебряным экраном своего телевизора сидел главный акустик подлодки, толстый, румяный Чижов.

Капитан отдал команду в экран:

– Цель – органика! Бить по киту! Лишить движения!

– Есть цель – органика! Лишить движения! – послышался ответ акустика.

Повернувшись к зоологу, капитан вполголоса сказал:

– Пусть хоть добыча вознаградит этих людей за пережитый ими испуг. А добыча знатная! Посмотрите, какой гигант!

Кит вместе с судном был уже на расстоянии семи-восьми километров от подлодки. Размеры его были действительно поражающие. Он имел в длину не менее тридцати двух метров, его могучий хвостовой плавник, около восьми метров шириной, работал, словно чудовищная машина. Кит не проявлял и признаков усталости. С неослабевающей силой, упорно и стремительно несся он все дальше и дальше.

Подводный корабль, словно огромный орга´н, наполнился торжественным мощным гудением…

Прошло несколько секунд, и внезапно, словно наткнувшись на невидимое и непреодолимое препятствие, кит резко, на полном ходу, остановился. Сотрясаемый беспорядочными ударами хвоста и плавников, он бился, извивался в судорогах, раскрывал и закрывал гигантскую, похожую на пещеру пасть. Наконец последним могучим усилием он взметнул кверху свой огромный хвост, и, словно срезанный невидимой гигантской бритвой, хвост отлетел, уносимый, как парус, возникшим вокруг агонизирующего животного подводным волнением.

Кит вздрогнул, замер и, перевернувшись морщинистым брюхом кверху, начал медленно всплывать.

Тотчас же нос китобойца в потоках сбегающей пенистой воды вырвался на поверхность океана и, мокрый, блестящий, как будто обмытый и успокоившийся, тихо двинулся по инерции вперед с бессильно свисающим вниз тросом гарпуна.

Словно не веря еще в свое спасение, размахивая руками, люди радостно и растерянно метались по палубе судна.

Подлодка быстро удалялась, держа курс на северо-запад.

В пятнадцать часов на экране «Пионера» показались очертания огромной подводной горы, которую он с таким упорством искал.

Заботливый зоолог так старательно сделал Павлику перевязку на голове, больше всего пострадавшей при столкновении с меч-рыбой, что из-под бинтов виднелись только нос, рот, глаза и одно ухо.

– Ну вот, – погладил зоолог свою замечательную бороду, завязав последний узел на темени пациента. – Собственно, если делать все по правилам, то следовало бы тебя, бичо, положить здесь на койку денька на два. Разве тебе плохо было бы тут? Но ты не улежишь! – с огорчением добавил он.

Огорчение врача-зоолога было вполне понятно. Госпиталь подлодки, где происходил этот разговор, производил прекрасное впечатление идеальным порядком, обилием мягкого света и чистотой своих трех коек, сверкавших белизной белья. После спасения со льдины Павлик пролежал на койке этого госпиталя несколько суток и лишь сегодня утром, после двухдневной тренировки, покинул ее для своей первой небольшой прогулки под водой. Сейчас он не обнаруживал абсолютно никакого желания вернуться на койку. Робкая попытка зоолога уложить его встретила дружный протест Павлика и Марата, игравшего до этого момента роль ассистента в клинике.

– Да что вы, Арсен Давидович! – закричали они в один голос.

– Я совсем здоров и прекрасно себя чувствую, – добавил Павлик.

– Ну ладно, ладно! Иди обедать, потом непременно поспи. А после сна приходи ко мне в лабораторию, биологическую.

С тех пор как Павлик был спасен при столь трагических обстоятельствах, экипаж подлодки сосредоточил на нем весь запас нерастраченной отцовской любви, неутомимой жажды покровительства слабому, такой характерной для сильных, мужественных людей. Это было очень приятно, однако требовало проявления и ответных чувств. Но взрослых-то много – двадцать семь человек, – а Павлик один. Поэтому отблагодарить двадцать семь своих новых друзей Павлик мог только вниманием и интересом к тому, что они рассказывали. А так как все они были отчаянными энтузиастами своей чудесной подлодки, бесконечно влюбленными в нее и в свою работу на ней, то все разговоры в столовой, в красном уголке, в кают-компании, а с Павликом везде и всегда, где бы ни встречали его, сводились к подлодке, к ее замечательным качествам, к ее неизмеримому превосходству над другими подлодками, которые не имели здесь другого имени, кроме «лягушек».

Но если все на «Пионере» были энтузиастами, то Марат Моисеевич Бронштейн, электрик второго разряда, двадцати лет от роду, которого, впрочем, никто иначе не звал, как просто Марат, непрерывно горел в незатухающем пламени любви к удивительной подлодке. Надо при этом отметить, что в постройке лодки он принимал участие, работая по телефонизации скафандров. Говорить о лодке было для него величайшим наслаждением. Не следует поэтому удивляться, что именно он раньше всех и горячее всех начал знакомить Павлика со всеми особенностями и достоинствами этого замечательного создания советской техники. Еще больше разгоралась у Марата охота к этому потому, что, как это ни странно для советского мальчика, Павлик почти ничего не знал об устройстве не только «Пионера», но и каких бы то ни было подлодок вообще.

Они вместе вышли из госпитального отсека в узкий коридор и, обойдя центральный пост, пошли мимо диспетчерских кают главного механика, главного электрика, начальника акустической части, потом мимо кают командного состава и команды. Стены коридора были отделаны дорогим лакированным деревом. По потолку проходили толстые и тонкие трубы, окрашенные в различные цвета. По полу, скрадывая шум шагов, тянулась каучуковая дорожка. Через каждые пять метров коридор разделялся водонепроницаемой переборкой с небольшой дверью, а в полу время от времени встречались круглые люковые отверстия со спускающимися вниз металлическими лестницами.

Через эти отверстия видны были внизу медь, стекло и сталь различных машин и приборов, заснувших в неподвижности или тихо жужжавших в деятельной работе под бдительным надзором контрольных аппаратов.

– Как в гостинице! Светло, чисто, красиво, – сказал Павлик Марату, тихонько проводя на ходу пальцем по лакированным стенкам коридора.

– Ты этого нигде, ни на одной подлодке не увидишь, только у нас, – с обычной гордостью за своего «Пионера» сказал Марат. – Здесь почти половина лодки отведена для жилья ее экипажа. На других подлодках каждый лишний кубометр отдается или нефти, чтобы можно было еще лишний километр проплыть, или торпедам, чтобы произвести еще один выстрел по врагу, или аккумуляторам, чтобы было немного больше электроэнергии для подводного плавания. О людях там приходится думать в последнюю очередь.

– А «Пионеру» разве не нужны ни нефть, ни электричество, ни торпеды?

– «Пионер» знает только одну энергию – электричество, и он его может добыть сколько угодно везде, в любом пункте океана. Обыкновенные «лягушки» в своих аккумуляторах могут запасти электроэнергии для плавания под водой только на двадцать – тридцать часов, а потом они должны всплывать на поверхность, открывать люки и запускать свои дизели. Дизели вращают винты и динамо-машины. Винты двигают подлодку, а динамо-машины вырабатывают электрическую энергию, которой опять заряжаются аккумуляторы для подводного плавания, – сказал Марат.

В самом конце коридора находилась столовая – большая каюта со сводчатым потолком, уставленная небольшими столиками и красивыми стульями вокруг них. Каждый столик стоял на одной толстой круглой тумбе и был накрыт скатертью с круглым вырезом в центре. В вырезах поблескивал черный лак, а кругом на скатертях были расставлены обеденные приборы, хлеб на тарелочках, поставцы. Каюта была залита мягким светом ламп из матовых полушарий, вделанных в потолок. Ее стены были украшены портретами руководителей партии и правительства, картинами с морскими пейзажами и сценами из жизни морского флота, статуэтками на полочках и постаментах, небольшими аквариумами с плавающими в них тропическими рыбками. К столу Павлика и Марата присел и Цой. Был час обеда, и в столовую входили все новые и новые люди. Каждый из них, заметив Павлика, окликал его, ласково заговаривая с ним и с беспокойством расспрашивая о его здоровье и самочувствии. Чуть не задевая головой за матовые полушария в потолке, к Павлику, Марату и Цою подошел Скворешня и занял место возле них. При его появлении с разных сторон посыпались шутки:

– Андрей, что это ты вздумал играть с акулой?

– Да нет же, он хотел ее притащить сюда и посадить в аквариум…

– И совсем не в аквариум, а он обещал своему колхозу прислать хоть какую-нибудь завалящую акулку для разводки в пруду…

– Андрей Васильевич, вы бы ее своими усами связали и приволокли…

– От скаженны!.. – добродушно ворчал Скворешня, оглядывая хохочущих товарищей и навивая на палец длиннейший ус. – Разве ж я виноват, что она с голоду в кабель вцепилась. А про мой колхоз лучше не напоминайте мне. Батько сообщил, что сев они закончили раньше всех в районе. Я им, верно, обещал в премию за отличную работу чего-нибудь привезти из похода… Вот теперь ломаю голову и не придумаю, какой бы им подарок сделать.

– Уж не в самом ли деле акулу, Андрей Васильевич? – послышался сочувственный, но полный насмешки голос Ромейко, младшего механика, маленького, чернявого, с живыми, смешливыми глазами.

– Чего там акулу! Кашалота!

– Кита!

– Гигантского осьминога!

– Ладно, ладно! – ворчал Скворешня под неумолкающий смех. – Уж я лучше поконсультируюсь с Арсеном Давидовичем.

– Здравствуй, герой! – послышался вдруг среди шума знакомый звонкий голос.

В дверях стоял комиссар Семин – загорелый, с резкой светлой полосой на верхней части лба. Перед переходом на подлодку «Пионер» он целый год провел на эсминце «Кипящий» в далеких южных морях, и тропический загар до сих пор не сошел с его лица. Нос у комиссара был слегка поврежден: боксер Семин, чемпион Ленинграда, был широко известен в Советском Союзе, но победы над другими советскими спортсменами доставались ему, очевидно, не легко.

Больше всего поражала в комиссаре густая седина волос над молодым лицом с маленькими черными, подбритыми на концах усиками и черными живыми глазами.

Говорили, что эта седина появилась у него после долгого пребывания в одиночестве с трупом погибшего капитана в затонувшей на большой глубине подлодке, на которой он также был комиссаром. Всю команду он выбросил на поверхность в спасательных буях, а для него самого исправного буя не осталось – часть буев повредило при аварии, а спасательная экспедиция из-за шторма смогла лишь через несколько суток поднять его со дна вместе с подлодкой. Но комиссар не любил говорить об этом и за достоверность догадок о происхождении его седины нельзя было поручиться.

– Ты что? Паломником из Мекки возвращаешься? – смеялся комиссар, приближаясь к столу, за которым сидел Павлик со своими друзьями. – Вон какую чалму накрутил тебе Арсен Давидович! Ну как дела? Здоров, молодец?

– Спасибо, товарищ комиссар! – весело ответил Павлик, вскакивая с места и вытягивая руки по швам, словно заправский краснофлотец. – Совсем здоров.

– Ну, благодари денно и нощно Крепина за скафандр, – ответил комиссар.

– В таком скафандре ничто не страшно.

В столовую вошел старший лейтенант Богров – стройный, с широкими плечами человек. Его удлиненное бритое лицо, с серыми спокойными глазами, плотно сжатыми губами и квадратным подбородком, обличало твердый характер и упорную, настойчивую волю. Белый форменный китель ловко, словно влитой, сидел на его статной фигуре. Старший лейтенант неторопливо направился в глубину столовой, издали дружелюбно улыбаясь и кивая Павлику. За ним показалась высокая фигура капитана Воронцова, командира подлодки. Все встали. Командир жестом разрешил «вольно», и все шумно уселись на свои места.

– Как дела, Павлик? – спросил капитан, остановившись возле мальчика и положив руку на его забинтованную голову. – Ты теперь у нас надолго останешься, потому что ни заходить в порты, ни встречаться с судами мы не можем. Надо тебе, голубчик, поскорей научиться ориентироваться под водой по компасу и по радиопеленгам. Придется тебе привыкать к нашей жизни.

Глаза у капитана обычно были чуть прикрыты опущенными веками, и это делало его лицо суровым и отчужденным. Но сейчас на губах у него играла улыбка, светлые глаза широко раскрылись, и на лице не оставалось и следа суровости.

– Хорошо, капитан, – смущенно и радостно ответил Павлик. – Я буду стараться.

– Не «хорошо», а «есть, товарищ командир!» – поправил Марат под общий смех.

Как только капитан сел за свой стол рядом с зоологом, комиссаром и старшим лейтенантом Богровым, на всех столах, в центре, открылись круглые отверстия и показались, поднимаясь снизу, стопки поставленных одна на другую тарелок с первым блюдом.

Столовая наполнилась приглушенным гулом голосов, звоном посуды, шутками, смехом, разговорами.

– Марат Моисеевич, а как же все-таки на «Пионере» получают энергию? – с аппетитом поедая вкусный суп, вернулся к начатому разговору Павлик.

– Во-первых, зови меня просто Марат – какой я там еще Моисеевич! – и говори мне «ты».

– Есть, товарищ Марат! – рассмеялся Павлик.

– Вот так лучше. А энергию мы добываем из океана. Где остановимся, там и вытягиваем, высасываем ее из него.

– Как же это так? – изумленно спросил Павлик. – Электричество? Из воды?

– Да. Электричество. Из воды, – наслаждался произведенным эффектом Марат. – Ты о термоэлементах слыхал?

– Немножко… – нерешительно ответил Павлик, – когда проходили в школе физику… об электричестве…

– Ну, так вспомни. Термоэлемент – это прибор, состоящий из двух спаянных между собой на концах проволок или пластинок каких-нибудь разных, но определенных металлов или сплавов, например меди и константана, платины и сплава платины с радием. В таких приборах при подогревании или охлаждении одного спая возникает электрический ток. И чем больше разница температур между обоими спаями, тем большего напряжения получается ток. Ну, так вот, Павлик, до последнего времени все термоэлементы, из каких бы металлов их ни изготовляли, давали ток в самых ничтожных размерах – примерно одну десятую вольта на каждый градус разницы в температуре. Но недавно наш Электротехнический институт изобрел такие сплавы, которые способны давать ток в тысячу раз большего напряжения. А наш Крепин придумал, как получать от этих новых термоэлементов ток большей силы и использовать их в подлодке для получения электрической энергии в любом количестве и во всякое время.

Скворешня поставил опорожненную тарелку на подвижной круг в центре стола, круг скользнул вместе с ней куда-то вниз и через минуту опять появился, неся на себе тарелку со вторым блюдом. Павлик последовал примеру Скворешни, с нескрываемым любопытством, наблюдая за появлением новых блюд. Но Марат, сев на своего конька, забыл о еде и даже совсем отложил в сторону ложку.

– Понимаешь? – продолжал Марат, оживленно жестикулируя. – Ты только пойми эту гениальную идею! Из этих новых сплавов Крепин сделал пятьдесят длинных проволок и спаял их попарно в концах, как можно больше расплющив спаянные концы. Потом он соединил все полученные элементы – термопары – вместе в один трос с одной общей изоляцией, а на концах трос имел приемник, похожий на шляпку гриба. Когда он нагрел один приемник так, что он был теплее другого только на двадцать градусов, то получился ток огромного напряжения и силы. Ты понимаешь, что это значит? – кричал он, подняв кверху палец.

– Это значит, что ты останешься без второго, кацо! – послышался из противоположного угла столовой насмешливый голос зоолога.

Все рассмеялись. Марат смутился, пригладил машинально хохолок на темени и энергично принялся за суп. Все же он успевал между каждыми двумя ложками тихо продолжать разговор.

– Ты понимаешь, Павлик, каждый трос с термоэлементами, или термоэлектрическая трос-батарея, как ее у нас называют, превратилась в настоящую электростанцию мощностью в двадцать пять тысяч киловатт! Двадцать пять тысяч киловатт! – громко шипел он, расплескивая суп из ложки. – А у нас их три! Три станции общей мощностью в семьдесят пять тысяч киловатт! Их было бы достаточно для большого города с его трамваями, заводами, электрическим освещением.

– Постой, постой, Марат! – заражаясь его волнением, тоже шептал Павлик. – Но как же тут греют эти тросы? Надо же получить разницу… Ну, ты сейчас говорил про разницу температур между концами троса…

Марат опять положил ложку на край тарелки и откинулся на спинку стула:

– Как! Неужели ты все еще не понимаешь? Ведь любое море является топкой для наших электростанций.

– Топкой? Что ты говоришь, Марат! Какой топкой?

– Господи, боже мой! Извините, опечатка… Ты же должен, Павлик, знать, что во всех морях и океанах температура на глубине около трех-четырех тысяч метров всегда равна приблизительно одному-двум градусам тепла, а у поверхности она почти всегда и везде значительно выше нуля. В тропиках температура поверхностных слоев воды доходит даже до двадцати шести – двадцати семи градусов. Вот тебе и разница температур, которая нужна нашим электростанциям. Подлодка выпускает плавучий буй, прикрепленный к верхнему спаю-приемнику трос-батареи. Буй поднимается почти до поверхности океана, и спай нагревается там до известной температуры. А нижний спай подлодка выпускает с грузом на глубину до трех-четырех тысяч метров, и этот спай охлаждается там почти до нуля. Тогда в трос-батарее возникает электрический ток, которым заряжаются аккумуляторы в подлодке. Понял? И Марат опять набросился на свой остывший суп.