Текст книги "Стихотворения святого Григория Богослова"

Определения, слегка начертанные

Бог есть сущность и первая доброта.

Мир – сопряжение скоропреходящего и умопредставляемого. А то, что каждую вещь делает такой или инаковой, есть природа.

Природа невещественная – ангел, первая тварь.

Но что такое ангелы, уклонившиеся от доброго? Это демоны. Первый из них, бывший некогда Денницей, есть изобретатель и начальник безобразной тьмы.

Вещество же – основа для образов, вторая тварь.

А красота в веществе – вид вещества, облеченного в образ.

Взаимный предел скоропреходящего и умопредставляемого есть небо.

Природа звезд – круговращающийся огонь.

А свет есть воспламененное озарение и в душе разум. Тьма бывает двоякая, как отсутствие двоякого озарения.

Век есть протяжение, непрестанно протекающее не во времени.

А время – мера солнечного движения.

Земля есть отвердение вещества, окружаемого небом.

Огонь есть естество горящее и стремящееся вверх.

Вода – естество текучее и падающее книзу.

Воздух – наполнение пустоты и вдыхаемый поток.

Я человек – Божие создание и Божий образ.

Тело – вещество и протяженная дебелость.

Стихия есть первоначальная часть тела.

Душа – природа оживляющая и движущая; с моей же душой срастворены разум (λογος) и ум (νους).

Жизнь есть сопряжение души и тела, равно как смерть – разлучение души с телом.

Ум – это внутреннее и безграничное зрение, а дело ума – мышление и отпечатление в себе мыслимого. Разум – разыскание отпечатлений ума; его ты выговариваешь посредством органов голоса.

Ощущение есть какое – то принятие в себя внешнего.

Память есть удержание в себе отпечатлений ума, отложение памяти – забвение, а отложение забвения есть опять какая – то память, которую называю воспоминанием.

Под хотением разумею наклонение ума и встречу чего – то такого, что в нашей власти; но иного и хотеть не должно.

Движение, куда я хочу, это свобода.

Усильное таковое движение называю рвением, а непроизвольность есть насилие воли.

Под суждением разумею различение предметов.

Вожделение есть пожелание или прекрасного, или непрекрасного; а вожделение воспаленное и неудержимое – это любовь.

Раздражение есть внезапное воскипение в сердце; раздражение продолжительное – это гнев; а раздражение, в котором человек помнит зло и замышляет сам сделать зло, есть памятозлобие.

Терпеливостью называю переваривание в себе скорби; а спокойно встречать обиду означает негневливость; древние обыкновенно называли это кротостью.

Навык к доброму почитай добродетелью и, обратно, навык к худому – болезнью, противоположной добродетели. И первую признавай даром Божиим, а последнюю – своим изобретением.

Красота есть соразмерность во всем, а гнусность, по моему рассуждению, есть поругание красоты.

Мужество есть твердость в опасностях; дерзость есть смелость, где не надлежало бы отваживаться; а какое – то сжатие сердца, когда надлежало бы на что отважиться, есть робость.

Не поддаваться удовольствиям – это есть целомудрие, а поддаваться удовольствиям – это называю распутством.

Не домогаться того, чтобы иметь у себя больше других, это справедливость, а выступать из пределов равенства – это несправедливость.

Благоразумие есть опытность в делах.

Под мудростью разумей созерцание сущего.

Простота есть какой – то навык быть недеятельным к злу. А двоедушие есть коварство нрава.

Удовольствие есть какая – то разнеженность души.

Скорбь есть грызение сердца и смущение, а забота – это кружение, высшая же ее степень – беспокойство.

Рассуждение есть противоположение суждений о том, что делать.

Решение есть установление определений ума в одном.

Отринутие же определений ума почитаю беспечностью.

Зависть есть сокрушение о благоуспешности ближних, а злоречие, сверх того, и вредит из зависти. Но упрекать людей порочных есть похвальная страсть.

Стыд есть какое – то сжатие сердца от страха подвергнуться позору, а презрение стыда есть бесстыдство.

Прилежание есть какая – то стойкость в предположенном; ослабление этой стойкости называю нерадением. Леность же есть неподвижность к чему бы то ни было.

Ревность есть то подражание, то какая – то скорбь о том, что нежность тайно питают к постороннему любимому предмету; древние называют это ревнивостью.

Хвастливостью называю надмение сердца, а кичливостью – воспламенение сердца, производимое легкомыслием. Горделивый, по моему мнению, любит выказывать себя перед другими. А спесью называю самоуслаждение.

Иметь смиренномудрие значит не думать о себе и того, чего бы заслуживал; притворно выказывать свое смиренномудрие есть насмешка.

Щедрость – когда просто дает кто другому деньги, а расточительностью называю пожирание денег, скупость же есть бережливость на деньги.

Пышность есть блистательность в делах, а щепетливость – и о маловажном думать много.

Великодушен, кто все переносит с благодушием, а не переносить и малости – знак малодушия.

Любочестие есть умеренное желание чести, а суетность простирается далее меры, желание же пустых отличий есть тщеславие.

Казаться таким или таким есть слава (δοξα), а иное дело – мнение (δοξα), то есть наши представления о вещах.

Обида есть неблагородный поступок или неблагородное слово человека неприязненного. Злоречивый старается остыдить. Порицание друга, не подвергающее наказанию, есть упрек. Обвинение же в чем – нибудь, заслуживающем наказание, есть жалоба. Если жалоба несправедлива, то делается клеветой. А если принесена еще тайно, то назову ее ябедой. Какой – нибудь безотчетный упрек есть хула. А злоязычен, кто против всех вооружает свои уста.

Обходительность есть развязность в беседе, а ловкость обращения – развязность, кроме слова, в движениях, глупость же есть неумение сказать кстати слово.

Смех есть судорожное движение щек и трепетание сердца.

Неумеренное употребление вина назову пьянством, непристойное состояние упившегося есть опьянение, а похмелье – неприятное следствие вчерашнего упоения.

Убийство бывает двоякое – или тела, или образа Божия, а в том и другом случае разрушается вожделенная гармония.

Блуд и прелюбодеяние также бывают двоякого рода: это или какое – то похищение чужим телом или и демоном, когда любовь, какой обязаны мы к Богу, питаем ко врагам Божиим. Но кто и золото чтит, есть также идолопоклонник.

Если приобрести что – нибудь для души есть польза, то лишить ее чего – нибудь есть вред.

Жалость есть сострадание к несчастью, а милосердие, когда оказываем какое – нибудь благодеяние страждущему.

Известный навык в делах есть нрав, а поведение – такой образ действования, в котором выказывается нрав.

Обучение есть образование делом и словом.

Совершенное слово врачует злых, а несовершенное губит и добрых.

Под созерцанием разумей размышление об умопредставляемом, а деятельность есть некоторое действование, относящееся к тому, что обязаны мы делать.

Навык есть какое – то постоянное качество, а произведение навыка называю действованием.

Искусство есть заведенный порядок действования по опыту, а такой навык, от которого и отступить невозможно, называется знанием.

Что само не ради чего – нибудь, тогда как другое ради сего, то называю концом, а цель есть то, чего домогаемся при конце.

Под прошением разумей испрашивание необходимого, под молитвой – испрашивание лучшего, под обетом – обещание умилостивительной жертвы, а умилостивительная жертва есть дар, приносимый в честь.

Похвала есть доброе слово о чем – нибудь моем. Хвала есть благоговейная похвала Богу. Песнь, как думаю, есть мерно сложенная хвала. Псалом в соединении с пением делается псалмопением.

Говорить о чем – нибудь действительном, как оно есть, это нелживость, а говорить не так, как оно есть, это ложь, говорить же вопреки есть словопрение, и что хуже этого в жизни?

Клятва есть уверение при посреднике Боге. И соблюдение того, в чем клялся, есть верность клятве.

Под словом набожность разумею и почитание демонов. А благочестие есть поклонение Троице. Отречением от Бога будет, как унижать Одно из Трех Лиц, так и не чтить соестествия в Боге.

Вера бывает двоякая: одна по убедительности слова, а другая по какому – то на все готовому согласию. И первая есть правильная, потому что начальником слова – Само Слово.

Надежда есть общение с отсутствующим предметом, а прекращение такого общения называю отчаянием.

Любовь, по моему определению, есть единодушие, а любовь к Богу – вместе и путь к обожению.

Ненависть есть какое – то отвращение, порождающее вражду.

Лицемерие есть скрытая горечь.

Любить человека значит воздавать честь Создателю; служить нищим значит воздавать честь Обнищавшему ради нас.

Тот страннолюбив, кто себя самого признает странником.

Безмятежность жизни есть вожделенный мир, особенно же мир душевный, то есть утешение страстей.

Вражда, по моему мнению, есть разномыслие и раздор. А вражда и война – изобретатели зол.

Чистота есть общение с Богом.

Скверным и скверной почитай грех.

Очищение есть омовение нечистот, а нечистотой почитаю и отпечатление в себе худого.

Бракосочетание есть законный, плотский союз.

Девство есть исшествие из тела.

Тот монах, кто живет для Бога, и притом для Него единого; а монастырь, по моему мнению, есть учреждение, которое имеет целью спасение.

Грех есть уклонение от доброго, не допускаемое ни законом, ни природой.

Закон есть судебное определение того, что мне делать, а заповедь есть Владычнее повеление.

Преступление есть худой поступок при существующем законе. Под беззаконием разумею неподчинение законам.

Первый закон есть иудейство, а второй – таинство страдания. Один прикровен и истребляет служение демонам, а другой ясен и разрушает гадания.

Вочеловечение Христово есть новое создание меня, человека; потому что Бог во плоти пострадал моим страданием. Он вполне воздал за все мои долги; по милости к Еве родился от жены, но от Девы; ибо и первое Его рождение есть от единого Отца; и Бессупружный произошел от бессупружных. А перепись была во образ последовавшего Божия вписания. Повитие пеленами – взамен Адамовой наготы. Избиение младенцов – это отмена младенческих прообразований. Идущая звезда – это поклонение твари. Приходящие волхвы – это вступление язычников в Церковь. Крещение Христово было очищением вод для меня. Дух – это засвидетельствованное родство. Пост – умащение на борьбу с врагом. Искушение было изведанием хитрости Божией. Терновый венец и облечение в порфиру – это отнятие державы у врага в открытой борьбе. Крест – это победное знамение, и деревянный – в знамение древа. Гвозди – это пригвождение моего греха. Распростертыми руками Христос все объемлет. А вкушение желчи противоположно Адамову вкушению. Один из разбойников спасся – это уверовавший Адам, а другой был худ, хотя и пригвожден ко кресту. Тьма от шестого часа – это плач о Страждущем. А распадение камней поборает камни. Воскресение мертвых и вшествие во град – это представление умерших в горняя. Кровь и вода, вместе истекшие из ребра, это двоякое крещение купели и страдания, когда принесет опасности время гонений. Мертвость Иисусова есть истребление мертвости во мне. Воскресение Христово из мертвых – мое освобождение из ада. Восшествие Христово в горняя и меня возводит горе.

Рассмотрим теперь и то, что за сим следует.

Народ – это собрание богочтителей.

Храм – это освященное место очищения для народа.

Дар Богу – это очистительные жертвы.

Богоприимная трапеза – это чистое хранилище даров.

Священство – это освящение мыслей, приближающее человека к Богу и Бога к человеку.

Таинство есть неизглаголанное богочестие.

Под благодатным дарованием разумею Божественное даяние Духа.

Пророчеством называю проповедь о сокровенном.

А Евангелие – это проповедь о новом спасении.

Апостольство же есть содействие проповеди.

Оглашение, преподаваемое юным, есть ведение слова.

Покаяние – обращение к лучшему.

Заклинание – изгнание демонов.

Купель есть печать второй жизни.

Просфоры – общение Божия воплощения и Божиих страданий.

Знамение есть чудное событие, выходящее из ряда обыкновенных.

Огненные языки – присутствие Духа.

Человек душевный далеко не совершен, человек плотский крайне предан страстям, а человек духовный не далек от Духа.

Кто антихрист? Зверь, исполненный яда, человек многомощный.

А что такое отступление (2 Фес. 2:3)? Это недавний, всех злейший отступник или господствующее ныне учение, рассекающее Бога.

После него Христос опять придет во славе Отца и с телом, чтобы видели Его богоубийцы. После него воскресение, или сопряжение сложного. После него скончание – разрушение существующего, а может быть, и некое изменение в лучшее. После него суд и страх.

Что же такое суд? Собственная и внутренняя тягота или легкость совести и приравнение жизни к закону.

А бодрость жизни, по моему мнению, есть блаженство.

Что же такое царство? Созерцание Бога, Его славословие и песнопение совокупно с ангелами.

Тьма, уготованная самым злым, это отпадение от Бога. А червь и огнь – потребление вещественной страстности. Если же и иное что лучшее, то и сие не вне возможного Богу.

А что такое случай, Промысл, судьба? Случаем было бы нечто совершившееся само собой без всякого к тому основания. Промысл есть кормило, которым все приводит в движение Бог. Судьба, как я сам себе представляю, есть цепь Божиих предначертаний.

Таковы мои определения в первом их очерке!

Надписи

1

Ко храму Илии, называемому Вдовьим.

Вот, странник, Сидонская Сарепта; вот башня той вдовицы, которая страннолюбиво приняла к себе пророка Божия, Илию фесвитянина, когда голод опустошал города, и у нее было немного елея в чванце, и только горсть муки скрывалась в водоносе! Но все это без бережливости отдав пришельцу, открыла она в даре своем какой – то источник, из которого напитался ее дом. Илия не только напитал ее сына, пока он был жив, но и умершего воздвиг от мрака смерти. И матерь, которая оплакивала свое бесчадие, снова стала матерью без новых болезней рождения.

2

К церкви, которая из идольского капища обращена святым Григорием в храм Божий Древний был я город, который наполняли демоны, а теперь, восставленный руками Григория, соделался храмом Христовым. Удалитесь от меня, демоны!

Надгробия

Софисту Проэресию

Не много величайся после этого Кекропсов город! Небольшого пламенника невозможно сравнивать с солнцем, и другому смертному нельзя спорить в красноречии с Проэресием, который некогда приводил в потрясение мир новородящимися речами. Аттика произвела вновь возгремевший гром. А весь сонм высоковещих софистов уступил Проэресию. Уступил, однако же зависть и Проэресия покорила смерти. Не славны теперь стали Афины; бегите, юноши, из Кекропсова города!

Грамматику Феспесию

Увы! Увы! Феспесий, и ты умер; завистливая смерть и тебя сокрыла в могилу! Но слава и умершего Феспесия не умрет; так обильно источал ты новородящиеся речи; и Аттика взывает: «Кто теперь поддержит славу моей мудрости?»

Мартиниану

1

Перед тобой горы и море, нечестивец! Пользуйся равнинами, засеянными пшеницей, и стадами четвероногих. Таланты золота и серебра, драгоценные камни и тонкие шелковые нити – все это жизнь приносит в дар живым. А умершим остается немного камней, и те им дороги. Но ты и сюда заносишь руку, несчастный, не страшась, что иной, по твоим же законам, но более правдивыми руками, может разорить и твою могилу.

2

Когда Мартиниан вступил в общую всех матерь землю, тогда восплакали все города Авзонии, обитатели всей Сицилии и широких пределов земли остригли себе волосы, потому что удалилась от людей сама Фемида. Но мы, вместо тебя объемля твою славную могилу, всегда будем показывать ее приходящим, как нечто священное.

3

Послушайте, христоносцы и вы, которым известны права живых и честь, подобающая умершим! Все я оставил – царский двор, отечество, род, славу. Увы! Увы! Во всем имел я преимущество, однако же теперь почтенный всеми Мартиниан стал небольшой горстью праха. Уроните же слезу на мою могилу, но не налагайте на нее рук!

4

Я, гробница, заключаю в себе благородного Мартиниана, стихотворца, витию, судию, превосходного во всем, победоносного на морях, воинственного на суше. Но прочь от могилы, пока не потерпели чего худого!

Не объявляйте войны умершим, злодеи; много и живых. Не объявляйте войны умершим. Я, Мартиниан, приказываю это всем живым! Несправедливо завидовать мертвым в том, что есть у них несколько камней.

6

Счастливый, в доброй старости, безболезненно, занимая первое место при царском дворе, достигнув высоты священной мудрости, умер я, если вы слыхали о каком – нибудь Мартиниане. Но прочь от моей гробницы; не заносите на меня неприязненных рук!

7

Отойди, отойди прочь! Ты предпринимаешь недобрый труд – потревожить камни и мою могилу. Отойди! Я, Мартиниан, приносил пользу живым и, мертвый, здесь имею немалую силу.

8

Великая похвала каппадокиян, пресветлый Мартиниан, и могилу твою чтим мы, смертные! Ты некогда составлял силу градоправителей в царских твердынях, а оружием приобрел Сиканию и Ливию.

9

Клянемся державой бессмертного и царствующего в горних Бога, клянемся душами мертвых и твоим прахом, знаменитый Мартиниан, клянемся тебе, что на твой памятник и на твою гробницу никогда, никогда не поднимем руки, как на святыню.

10

Рим, цари мои и концы земли – вот памятники Мартиниану, которых не разрушит время. Однако же боюсь за эту небольшую могилу, чтобы ей не потерпеть чего – нибудь, потому что у многих руки не святы.

11

Вот надгробный камень славного Мартиниана, если слыхал ты о римском правителе из благородных каппадокиян, который украшался добродетелями всякого рода. Но, чтя прах его, облобызайте памятник и могилу.

12

Никогда не поднимал я руки на умерших и не искал себе приобретений в гробницах – клянусь в этом правосудием и умершими. Поэтому и ты не заноси железа на мои камни; а если занесешь, да падет это на твою голову! Вот о чем просит тебя Мартиниан. Если слава моя дорога тебе, то пусть всегда стоит моя гробница!

Ливии

1

Одно здание, но внизу могила, а вверху храм; гробница – храмоздателям, храм – добропобедным мученикам. И храмоздатели покрыты уже сладостным прахом, а это ты, Ливия, блаженная супруга Амфилохиева, и ты, прекраснейший из сыновей, Евфимий! Примите же их, свидетели истины; примите и тех, которые еще остались в живых!

2

Лучше бы жить тебе, Ливия, и твоим любезным чадам! Лучше бы достигнуть тебе врат старости! Но теперь, еще прекрасную, еще блистающую цветами юности, сокрушила тебя преждевременная смерть. А супруг твой, Амфилохий, вместо доброй и разумной супруги, увы! увы! имеет перед собой жалкую гробницу.

Увы! Увы! И Ливию покрывает прах. Никогда не подумал бы, что эта женщина была смертная, смотря на ее наружность, кротость и целомудрие, которыми она превосходила весь пол свой. Поэтому тебя и умершую почтили таким гробом трое твоих сыновей и супруг твой Амфилохий.

Евфимию

1

Подлинно была чета, чета священная, в двух телах единая душа, и по крови, и по славе, и по мудрости, по всему родные братья, два Амфилохиева сына, Евфимий и Амфилохий – светлые звезды для всех каппадокиян. Но грозно на обоих взирала зависть и одного лишила жизни, а другого оставила; но в нем уже одна половина Амфилохия.

2

Вития между витиями, певец между певцами, слава отечества своего, слава своих родителей, едва достигший юношеских лет и недавно в чертог свой призывавший любовь, умер Евфимий. Какая жалость! Вместо девы нашел он себе гроб, и за днями предбрачных веселий наступил день плача.

3

Двадцатилетний Евфимий столько знаком был с эллинской и авзонской музой, сколько другой не ознакомился бы и с одной из них. Он сиял и красотой, и благонравием. Но теперь сошел в землю. Увы! Увы! Как скороспешна зависть в рассуждении добрых!

4

Светло просиял людям Евфимий, но ненадолго, потому что и блеск молнии бывает непродолжителен; просиял же вместе и мудростью, и наружной красотой, и добросердечием. Все это составляло прежде славу каппадокиян, а теперь стало причиной слез.

5

Плачьте, источники, реки, рощи, сладкопевные птицы, с вершины дерев прекрасно поражающие слух, ветерки, своим шелестом навевающие тонкий сон, и цветники собравшихся вместе харит! А тебя, прелестный сад Евфимиев, сколько славным соделал умерший Евфимий, потому что ты носишь его имя! Если бывал кто прекраснее всех юношей, так это Евфимий. Если есть какое поле прекраснее всех полей, так это его Элизий. Потому и собрались вместе все хариты. Хотя покинул жизнь Евфимий, однако же оставил свое имя этому восхитительному месту.

Амфилохию

Сей Амфилохий был родителем святого Амфилохия, епископа Иконийского.

1

И Амфилохиево любезное для нас тело перешло в величественную гробницу, а душа удалилась, отлетев в блаженные обители. Что нужно для ближних, всем владел ты, блаженнейший, нашел ключ разумения для всякой книги, смертным ли она писана, или пренебесна, а в любезную землю сошел уже в старости, оставив детей, которые лучше и родителей. Человеку невозможно и пожелать большего.

2

Амфилохий, встретив бодрую старость, охотно присовокупил свое тело к телам супруги и сыновей. Он был счастлив, благороден, силен в слове, служил защитой для всех ближних, благочестивых, благородных, ученых; он был преобильным раздаятелем слова. Воззри же, друг, на это надгробное писание одного из твоих товарищей. Все ты, о блаженный, общее врачевство нищеты, о крылатые речи, о источник, из которого все черпали, – все ты оставил с последним дыханием. Но одна вечно цветущая слава последовала за тобой, восхищенным отселе. Сие написал Григорий, словом возблагодарив за слово, которому научился у тебя, Амфилохий.

3

Амфилохий умер; рушился прекрасный храм витийства, какой еще оставался у людей. Восплакали хариты, сошедшись с музами, особенно же восплакало о тебе любезное отечество – Диокесария.

4

Малый я городок – Диокесария, но алтарям правосудия дарован мною великий муж, Амфилохий. Он умер; умерли с ним и пламенное красноречие, и слава отечества, производящего столь доблестных мужей.

5

Я, малый прах, вне отечества содержу Амфилохия, великого сына Филтатиева и Горгониина, который пламенным своим красноречием разил противников, а по нравам и сердцу был слаще меда.

6

Вещайте теперь, витии; я, могила, заключаю в себе уста великого Амфилохия, связанные молчанием.

Вот гробница медоточивого Амфилохия, который некогда превосходил всех каппадокиян своим красноречием и добросердечием.