Текст книги "Приехали!"

– Что-нибудь подешевле, – начал было Рик, но парнишка уже протянул ему меню. Меню было на французском с пояснениями на английском языке, выписанное мелкими буквами с вензелями. Рик испуганно посмотрел на длинное меню, понимая, что ему эти слова не осилить. Но вежливый паренёк уже пришёл на помощь.

– Сегодня у нас в меню замечательное блюдо. Пользуется необычайным спросом среди наших посетителей. И называется оно… – парнишка сделал паузу, словно желая подчеркнуть все необычайные достоинства этого блюда. – Называется оно Боуланж. Не хотите ли испробовать?

Рик пожал плечами, не понимая, что происходит. Но паренёк, явно приняв движение за согласие, тут же радостно сообщил:

– Превосходный выбор. Уверяю вас, сэр, вы останетесь довольны.

После чего он отошёл на несколько шагов к столику для приготовления еды и начал резво "колдовать". Паренёк стоял спиной к Рику, и, что он там делает, Рик толком не видел. Но хорошо было видно, как резво, быстро и споро работает этот французик, Пьер Жирар. Паренёк отрезал ломтики хлеба, потом нарезал какие-то сыры, потом стащил с полки кучу каких-то баночек с джемом. Ещё через минуту паренёк закончил и с гордостью поставил перед Риком то самое, пользующееся необычайным спросом блюдо Боуланж.

Рик посмотрел на тарелку, и вдруг у него само собой вырвалось испуганное:

– И это всё?

На тарелке лежали два тонюсеньких поджаренных хлебца, в которые были воткнуты два флажка – французский и американский. С одного края тарелки лежали мелкие и тоненькие кусочки разноцветных сыров. А на другом краю тарелки красовались капельки джема разных сортов.

– Это же так мало, – срывающимся голосом произнёс Рик.

Паренёк-француз тоже словно испугался. Лицо его приняло расстроенное, обиженное выражение.

– Тысяча извинений, сэр, тысяча извинений. Я думал, что господин солдат желает просто слегка перекусить, – расстроенно произнёс паренёк. – Моя вина, моя вина!

После чего паренёк резко схватил со стойки бара тарелку с боуланжем и, не раздумывая, швырнул содержимое в мусор. На этот раз перепугался Рик, подумав, что ему нужно будет платить. Но паренёк, увидев испуг, пробежавший по лицу Рика, тут же успокоил его.

– Ради бога, не беспокойтесь, сэр. Удобство наших клиентов – это закон для нас. Если нашему клиенту что-то не нравится, то никаких вопросов. Он не платит и всё!

Рик поразился до бесконечности. Открыл рот, желая что-то сказать, но не мог найти подходящих слов. А тем временем парень опять затараторил.

– Есть у нас в меню замечательное блюдо. Тоже пользуется необычайным спросом у наших посетителей. Не беспокойтесь. Большое, огромное. Как раз такое, какое нужно настоящему солдату! Очень рекомендую!

Рик лишь опять пожал плечами, и обрадованный паренёк вновь бросился к столику для приготовления пищи. И опять же, глядя со спины, Рик с удовольствием наблюдал, как быстро и споро работает этот французик. Пьер хватал сыры и колбасы разных сортов, отрезал от них уже приличные ломти, перемешивал их, составляя в какую-то пирамиду. Украшал зеленью, засыпал приправами и, наконец, гордо поставил перед Риком результат своего творения.

– Надеюсь, что это устроит вас, сэр! – уже уверенно произнёс Пьер.

– О, да! – согласился Рик, восхищённо глядя на произведение искусства, источающее невиданные, вкуснейшие запахи.

– Превосходно! Рад был вам услужить, – мгновенно откликнулся Пьер, невзначай показав пустую ладошку, как бы намекая, что неплохо было б и заплатить.

Рик достал двадцатидолларовую бумажку.

«Наверное, придётся что-нибудь на чай оставить. Центов десять или двадцать, – подумал Рик, передавая деньги французу Пьеру.

– Премного благодарен, сэр, – уже как-то безразлично отозвался Пьер. Он отошёл от стойки бара, небрежно бросил деньги в какую-то конторку. Потом достал толстую конторскую книгу, карандаш и, открыв книгу, начал там что-то записывать.

Рик подождал немного, надеясь, что парень сейчас оторвётся от своих записей и даст ему сдачу. Но парень не поворачивался и, не обращая ни на кого внимание, продолжал что-то писать.

Тогда Рик тихонько позвал:

– Сэр!

Парень всё так же продолжал писать.

– Сэр! – уже погромче позвал Рик. Парень-француз обернулся, удивлённо уставившись на Рика.

– Сэр, а сдачу? – тихонько спросил Рик.

– А… сдачу… – растянуто произнёс француз.

Рик утвердительно мотнул головой.

– Сдачу с тех самых двадцати долларов, которые вы, сэр, дали мне?

– Да, да, – радостно закивал Рик, обрадовавшись, что парень не забыл о двадцати долларах.

И вдруг лицо парня словно перекосилось. Злобная усмешка исказила рот с тонкими губами.

– Ах, сдачу, – ещё раз повторил парень и вдруг резко и грубо заговорил по-русски. – А я вот смотрю на тебя, идиота, и думаю – понимает он что-нибудь, притворяется ли, или просто дебил по рождению?

– Так ты не француз! – ахнул Рик.

– Как видишь! – отрезал парень. – Наконец-то ты начал соображать. Ты что – не понимаешь, придурок, куда ты явился? Ты что – не видел, какие тут автомобили перед входом? Ты что – не видишь, какие тут господа сидят? Да в нашем ресторане самый дешёвый бутерброд стоит 20 долларов. А то, что ты заказал, – все 40. Так что, считай, тебе повезло. Целых 20 долларов сэкономил. Понял?

– Понял, – прошептал Рик, чувствуя, как от страха и безысходности всё холодеет внутри.

– А как ты узнал, что я русский?

– Как я узнал? – усмехнулся парень. – Да по твоей конопатой роже, да мерзкому акценту русской слободки. Как зовут тебя? – грубо спросил парень.

– Риком кличут, – едва выговорил Рик.

Лицо парня словно перекосило.

– По-настоящему как зовут тебя?

– Васей звали, – прошептал Рик.

– Вася, Васька. Имя-то какое-то облезлое, кошачье, – со злобой выговорил парень. – Так вот что, Васька. Подымайся-ка ты и вали отсюда ко всем чертям, пока я охрану не позвал, да пока тебя с лестницы не спустили. Понял?

После чего парень отошёл на шаг и вернулся к своей книге и записям.

От стыда, обиды и боли Рик словно застыл на своём высоком стуле. Ещё через минуту, словно очнувшись от сна, Рик жалобно выговорил:

– Нас сегодня на войну отправляют.

– Good for you [превосходно], – не оборачиваясь, через плечо бросил парень.

– У меня денег больше нет, – всё так же жалобно, безысходно прошептал Рик.

– Так ты ещё здесь? – парень повернулся и, словно сверля Рика глазами, выговорил: – Проваливай, или я вызываю охрану.

Понимая, что всё кончено, Рик сполз с высокого стула и медленно, едва-едва волоча ноги, направился к выходу.

Рик медленно, не оглядываясь, уходил от отеля. Медленно, опустив голову на грудь, глядя себе под ноги, он тащил себя в сторону казармы. Рик понимал, что ругать здесь некого. Только себя самого. Какого чёрта он потащился в этот отель? Купить чего-то поесть. Глупость… Ведь можно же было потерпеть. Выпросил бы в конце концов банку консервов у сержанта Грецки. Ну, не зверь же он. А так, выбросил ни на что 20 долларов – зарплату матери за целый месяц. Дурак! Идиот! Сто процентов прав был этот липовый француз из отеля. И как назло, словно в издёвку над Риком, какой-то лавочник поднял железную решётку своего магазина, обнажив простенькие рекламы на витрине.

"Только у нас! Лучшие в Америке сэндвичи. Всего 30 центов. Покупайте!"

«Полсотни сэндвичей можно было бы купить на потерянную двадцатку, – подумал Рик. И вдруг словно молния обожгла его сознание. Ведь он же забыл, оставил там, в ресторане, свой злополучный сэндвич по-парижски. Отчаяние, перемешанное со злобой, вдруг охватило Рика.

– Это мой сэндвич, – вдруг громко выговорил он. А потом уже, словно ничего не соображая, бросился обратно в отель.

– Это мой сэндвич! – стучала мысль. – Я его купил, я заплатил деньги. Пусть только попробует не отдать!

Рик от злости сжал кулаки, представляя себе, как он ударит этого гада, липового француза Пьера, по его холёному лицу. Как упадёт этот гад на землю, и как он, Рик, будет пинать его своими тяжёлыми ботинками.

«Будь что будет», – подумал Рик, вихрем взбежав по ступенькам отеля.

Рик ворвался в холл и повернул в сторону ресторана. Швейцара возле двери не было, а на золочёной цепочке, перегораживающей входную тяжёлую дверь, висела табличка "Закрыто".

Рик поднырнул под цепочку и открыл дверь. Так же быстро и уверенно вошёл внутрь. Сделал ещё несколько шагов и осмотрелся. Никого уже не было за стойкой бара. Липовый француз Пьер закончил свою смену. Стойка бара тоже была пуста. За несколькими столами вокруг всё ещё сидели несколько посетителей, неспешно доедая заказанную еду. Вокруг суетились мальчишки-уборщики. Собирали тарелки, вытирали столы, натирали до блеска и так уже сверкающие золотом поручни бара и ручки дверей. Из боковых дверей посыльные вносили живые цветы, готовясь украсить зал для вечернего приёма посетителей.

Рик ещё раз оглянулся по сторонам и увидел несколько столов, на которых всё ещё стояла неубранная посуда с остатками еды. На одном из центральных столов Рик вдруг заметил едва тронутый, слегка надкушенный, тот самый сэндвич по-парижски. Рик быстро подошёл к столу и сел. Никто не обратил внимание на него. Господа за соседними столами были заняты своими делами и разговорами. Мальчишки-уборщики чистили, драили, натирали, абсолютно не обращая внимание на Рика. Рик успокоился. Он придвинул к себе тарелку с сэндвичем.

– Половину съем здесь, – решил он, – а вторую половину унесу в казарму.

Рик взял с тарелки половину огромного сэндвича и откусил кусок побольше. То ли голод, то ли в самом деле сэндвич был необычайно хорош, но Рик почувствовал, что никогда в своей жизни он не ел ничего подобного. Проглотив первый кусок, Рик ещё раз откусил сэндвич, решив теперь есть его медленно, маленькими кусками, подольше, чтобы растянуть удовольствие. Потом отложил сэндвич и ещё раз огляделся по сторонам. На этот раз он наконец обратил внимание на ёлку и тут же удивился, как это он не заметил её до сих пор. Лесная зелёная красавица стояла в углу, приветливо вытянув к посетителям свои зелёные лапы. А игрушки! Никогда ничего подобного в своей жизни не видел Рик. Блестящие, необыкновенной красоты шары и сосульки. Девочки-куклы, мальчики-эльфы, олени в упряжках, удивительные конфеты. А внизу под ёлкой… Огромный Санта-Клаус с мешком подарков в оленьей упряжке.

Ноги сами вытащили Рика из-за стола, и он, словно завороженный, пошёл в сторону ёлки. Остановился в метре перед ней и всё так же завороженно стал рассматривать игрушки.

Опять Рик представил себе, как вернётся он после войны с медалями и непременно с деньгами.

Непременно купит такие же подарки своим братишкам и сестрёнке. Как он войдёт к себе в дом, и как он будет раздавать игрушки, подарки, завёрнутые в такую красивую, блестящую подарочную бумагу.

Рик всё стоял и стоял. Смотрел и смотрел. Потом наконец обернулся, чтобы пройти обратно к столу, и тут с ужасом увидел, что стол, где он сидел ещё минуту назад, пуст. Его неожиданно найденный сэндвич по-парижски исчез где-то в мусорном мешке. И тут Рик заплакал. Он уже не думал ни о чём, он уже даже не мог ругать себя. За свою глупость, неприспособленность. За то, что не мог просто так взять сэндвич, сунуть его в свой солдатский ранец и просто уйти. Рик стоял, опустив безжизненно руки. И крупные слёзы катились по его лицу.

И вдруг он услышал какой-то скрипучий, старушечий и в то же время мягкий голос.

– Поди сюда, солдатик.

Рик оглянулся на голос. В тёмном углу зала, неподалёку сидела какая-то старушка. Вся в чёрном. Чёрное платье, чёрная шапочка, чёрная вуаль, спускающаяся со шляпки до глаз.

– Поди сюда, не бойся, – ещё раз по-русски позвала старушка.

Рик подошёл к столу.

– Я всё слышала, солдатик, – грустно выговорила старушка. – И всё видела. Вот – возьми.

Рик заметил, что перед старушкой на тарелке опять-таки лежал всё тот же знакомый сэндвич по-парижски.

Старушка завернула сэндвич в накрахмаленную салфетку и протянула её Рику. Рик взял из рук старушки сэндвич.

– Сэнк ю, мэм, – одними губами пролепетал Рик. Потом ещё подумал и так же тихо произнёс: – Спасибо, тётенька.

Рик стоял. Старушка же рассматривала его полными от слёз глазами.

– Мне идти надо, – прошептал Рик, – я уже опоздал. Меня накажут.

– Не бойся, солдатик, не накажут, – выговорила старушка. – Погоди ещё чуток.

Потом она достала свой маленький чёрный ридикюль. Порылась в нём и протянула Рику двадцатку.

– Возьми, сынок.

Рик взял из руки старушки 20 долларов и остался всё так же стоять, держа в одной руке салфетку с сэндвичем, а в другой – двадцатку.

– У меня на фронте погиб сын, – вдруг сказала старушка.

Потом ещё с секунду помолчала, поднялась со стула и перекрестила Рика.

– Храни тебя господь, сынок, – прошептала она. – А теперь иди.

Старушка была права. Никто Рика за опоздание не наказывал и не ругал. Сержант Грецки просто поставил против фамилии Рика галочку и безразлично махнул рукой в сторону казарменных кроватей.

– Сиди на месте. По казарме не шляться. Жди, пока позовут.

Рик прошёл к своему месту. Про себя он отметил, что все его страхи насчёт еды были напрасны. Посередине казармы на столе возвышалась гора консервных банок. Бери – не хочу. Соседи по кроватям уже были все в сборе. От нечего делать, вынужденного безделья они устроили пир-горой, высыпав на чью-то кровать всю провизию и гостинцы, принесённые из дома. Ребята шутили, смеялись, сыпали анекдотами. Рик тоже присоединился к общему веселью. Достав из ранца свой сэндвич, он деланно небрежно бросил его на одеяло. Несколько рук тут же потянулись к его парижскому гостинцу, мгновенно разодрав его на части. Попробовать свой сэндвич по-парижски ему опять не удалось. Но на этот раз Рик не расстроился. С каким-то даже облегчением он проводил глазами свой злополучный сэндвич, ухватил с одеяла чей-то грубый бутерброд с колбасой и впился в него зубами. Ещё через какое-то время к ним подошли двое незнакомых военных. Сержант Грецки по списку передавал новобранцев их новым командирам, выстраивая вдоль стены. Перекличка кончилась. Теперь они были во власти нового начальства. Молчаливый лейтенант расписался в ведомости и подал знак своему помощнику сержанту. Крикливый, неприятный парень, сержант тут же принялся за дело. Руганью и тычками он построил новобранцев в колонну по два и повёл к выходу. Молчаливый лейтенант следовал в конце, видимо, отдав все бразды правления своему заместителю. Возле туалетов сержант остановил колонну.

– Стой! Всем оправиться! – скомандовал он.

Рик на секунду замешкался.

– А тебя, что, это не касается? – рявкнул сержант.

– Мне не нужно, – тихо прошептал Рик.

– Я сказал ВСЕМ! – ещё громче гаркнул сержант. – Туалетов больше не будет, пока я не скажу. Понял! В штаны ссать будешь!

Ещё через минуту колонна новобранцев вышла на плац, где их уже поджидали грузовики. Подведя к крайнему грузовику, сержант опять пересчитал новобранцев по головам, после чего скомандовал:

– В машину!

Наконец-то уселись все.

– Значит так, – прокричал сержант. – Сейчас отправляемся на вокзал. Выход, построение, пересадка на поезд. Потом, сделав небольшую паузу, словно истерически гаркнул: – И не вздумайте подвести меня!

– А потом куда едем? – раздался несмелый голос какого-то парня.

Сержант вперил глаза в новобранца. Потом, направив на него свой указательный палец, злобно сказал:

– Куда надо, туда едем! А тебя, болтун, считай, я запомнил. Ты у меня ещё настоишься по стойке смирно с мылом в зубах!

Потом постоял ещё с секунду, словно наслаждаясь тишиной и эффектом, после чего произнёс:

– Всё! Поехали!

Брезент кузова задёрнулся, мгновенно погрузив новобранцев в затхлую темноту. Ещё через минуту грузовик завёлся и, надрывно кряхтя, подпрыгивая на кочках, потащился в неизвестность.

* * *

Рик не доехал до фронта. Через два месяца он умер в учебном лагере в Канзасе от инфлюэнцы. Эпидемия гриппа-инфлюэнцы неожиданно превратила казарму в полевой госпиталь, где в бреду и горячке умирали молодые, здоровые парни.

– Что за народ! – брызгая слюной, с перекошенным от злости лицом, орал усатый полковник, начальник военного лагеря. – Зажравшиеся свиньи из Нью-Йорка. Кого они набирают? Паршивых хлюпиков, которые мрут как мухи от обыкновенной простуды! До фронта ещё не доехали, а уже четверти личного состава как не бывало.

А потом он заболел сам и через три дня умер. Непонятная, страшная, невиданная болезнь инфлюэнца косила всех, не разбирая. Молодых и старых, бедных и богатых, собирая свою страшную жатву.

Впрочем, ребятам-новобранцам, выжившим, поборовшим эту странную и страшную болезнь, повезло не на много больше. Через месяц их, едва оправившихся от болезни, едва обученных стрелять и ходить строем, перевезли на корабле в Европу. А там уже буквально со стапелей парохода бросили на передний край. Батальон, в котором должен был бы оказаться Рик, погиб полностью буквально на следующий день. Скрупулёзные немцы тщательно обработали передний край артиллерией. Потом в атаку пошла немецкая пехота. Молчаливого лейтенанта разорвало снарядом на части. Злой сержант тут же в окопе с оторванной ногой отстреливался до последнего. Ещё несколько выживших после артобстрела новобранцев стреляли в наступающих солдат. Немцы пленных не брали. Просто добивали раненых и оглушённых, тех, кто ещё стонал и шевелился.

Липовый француз из отеля «Париж» не на много пережил Рика. В пятницу в конце дня почувствовал недомогание. А ещё через три дня сгорел в бреду и горячке. А швейцар, охраняющий двери ресторана «Париж», выжил. Почихал, покашлял. Повалялся с температурой недельку и вернулся на свою привычную работу – открывать двери и кланяться важным господам и дамам. Он даже и не сразу заметил подмену. За стойкой бара уже стоял новенький Пьер Жирар. Только на этот раз испанец. Такой же вежливый, ловкий, быстрый, обходительный. Так же восхитительно красиво готовящий замечательные блюда – Боуланж и сэндвич по-парижски. И только вот французский акцент не давался новому французу. Раскатистое испанское Р-р-р всё-таки отличало его от прежнего Пьера Жирара.

Впрочем, мало кого это интересовало. Война и жизнь продолжались.

Приключения в городе С

Наш поезд остановился в городе С. Мы должны были пересесть на поезд, направляющийся в город Ч., переехать потом к озёрам, где нам предстояло загорать, купаться, копаться в земле, ходить по лесам и лугам и, пожалуй, много ещё чего. Только вы, пожалуйста, не завидуйте. Мы направлялись не на дачу, не в деревню к бабушкам и дедушкам. Мы – это три сотни студентов Н-ского университета, направляющиеся на сборы и сопровождаемые двумя десятками офицеров нашей военной кафедры.

Позагорать означало поработать под палящим солнцем. Покопаться в земле значило рытьё окопов. Гуляние по лесам и лугам – было не что иное, как марш-бросок. А многое другое, полезное и интересное, включало в себя марш по плацу, ползание по-пластунски, изучение уставов, сдача нормативов и масса других интересных и нужных вещей, призванных заполнить военный досуг.

Мы высыпались из вагонов и собрались вокруг наших командиров, готовые принять очередную порцию мучений и неприятностей, связанных с пересадкой.

Было ещё достаточно раннее утро, около 9 часов. Поезд на Ч. должен был прибыть к 7 вечера. Что делать в течение 10 часов, чем занять три сотни человек на вокзале было загадкой не только для нас, но и для наших военных преподавателей. Поначалу они попытались отгородить какой-нибудь закуток в зале ожидания на вокзале, но прибежала какая-то тётка-дежурная и начала кричать на нашего главного полковника, чтобы он прекратил самоуправствовать. Слегка ошарашенный начальник нашей кафедры полковник Зубов стоял рядом с нами на платформе и, по всей видимости, пытался мыслить. Рядом с ним вертелся полковник Крылов, с жаром убеждая его в чём-то. Я прислушался.

– … точно, я говорю – ничего не будет! – доносились отзвуки речи полковника Крылова. – Посмотри на них, – продолжал полковник, – это же будущие учёные, преподаватели, командиры производства. Да я за них головой ручаюсь!

Слышать подобные похвалы в свой адрес, особенно из уст полковника Крылова, который иначе как "сборищем безмозглых идиотов" нас не называл, было, по меньшей мере, странным. Впрочем, у полковника, видимо, был здесь свой интерес. Так же, как и нам, Крылову абсолютно не хотелось торчать на вокзале.

– Ты-то головой ручаешься, только кому, нах… нужна твоя голова, – слегка отбивался начальник кафедры Зубов от полковника Крылова, – отвечать-то мне.

Но в конце концов он согласился с доводами Крылова. Полковник Зубов поднял свой здоровенный кулак, сунул под нос полковника Крылова и угрожающе произнёс:

– Будь по-твоему. Но учти, случись что, я с тобой по-мужски поговорю.

Полковник Крылов с довольной ухмылкой отошёл в сторону и скомандовал:

– Командиры взводов, ко мне!

По тому, как минуту спустя с довольными физиономиями возвращались наши командиры, мы поняли, что сегодня у нас будет маленький праздник.

– Сейчас отпустят, – услышали мы от нашего командира. – Речь только Зубов скажет, и все свободны до шести.

Полковник Зубов действительно вышел вперёд к нашему весьма неровному строю. Потом своим громовым голосом сообщил, что нам оказывается высокое доверие в виде общей увольнительной, но в шесть быть надо здесь "как штык". Потом, слегка понизив голос, продолжил:

– Не могу приказывать, но советую – походить по местам боевой и трудовой славы города С… Посетить музеи, встретиться с ветеранами войны и тыла…

Договорить ему уже не дали. Мы рявкнули троекратное «ура», хоть никто нас об этом не просил, и бросились врассыпную.

Трехсотголовая галдящая толпа летела, уносила ноги от железнодорожного вокзала, от наших майоров и полковников. Но среди всего этого гама можно было явственно расслышать одно, словно заклинание, слово – "магазин".

Наша "сионистская группировка" (по остроумному определению полковника Крылова), состоящая из двух с половиной евреев и полутора русских, в одночасье развалилась. Стопроцентно русский Володя Котельников уходил вместе со всеми в тот самый магазин. Паша Цукерман разрывался. Еврейская половина тихонько скулила, пытаясь не пустить. Но пятая графа, в которой было прописано "русский по паспорту", звала на подвиги. В конце концов, пятая графа победила, и Паша побежал нагонять гудящую толпу.

Мы с Мишкой остались вдвоём. Уже никуда не торопясь, решали, куда пойти. Магазин из рассмотрения был исключён на все 100 процентов. Извиняюсь, но я не понимал этого странного удовольствия бежать в магазин с утра, хватать и жрать тёплую водку, чтобы ею же блевать спустя два часа.

Ходить, по совету полковника Зубова, по местам боевой и трудовой славы…. Вам смешно? Нам тоже!

Так что ничего мы, собственно, не придумали и просто двинулись куда глаза глядят. Так мы и шли в непонятном направлении и неожиданно вышли к какому-то современному кинотеатру. Перед ним была площадь, а на осветительных столбах развевались флажки и висели плакаты с надписями: "Неделя французского кино". Подобные же плакаты, но большего размера висели на фасаде здания. Мы подошли поближе. Так и есть, плакаты не обманули. Вовсю шла неделя французского кино. Длинные четырёхчасовые сеансы начинались в одиннадцать – прямо, прямо сейчас. Мы подошли к кассе, всё ещё сомневаясь в удаче. Но билеты были и абсолютно без очереди. Впрочем, это было понятно. На утренний детский сеанс, да ещё в будний день, да ещё с билетами по три рубля – охотников было немного. Схватив билеты, мы бросились в кинозал. Народу никого. Практически пустой, лишь на 10 процентов заполненный зал. Потом вышла какая-то образованная тётка в очках, слегка поговорила о достижениях французского кинематографа и сообщила, что нам предстоит увидеть эти достижения в виде двух полнометражных картин. Потом свет в зале погас, и по экрану поползли титры на французском языке.

Первый фильм был комедийный с участием известного французского комика Пьера Ришара. Сюжет простой, но оригинальный. Некий наёмный убийца должен застрелить президента Франции. Ничего не поделаешь, такие вот у них кинокомедии. Президент должен прибыть на бронированном лимузине и пройти с десяток метров от авто до входа в здание. Убийца расположился напротив в отеле на каком-то высоком этаже и должен из снайперской винтовки отработать свой гонорар. В соседнем же номере поселился неудачник Пьер Ришар, решивший от всех свалившихся ему на голову неудач, свести счёты с жизнью. К сожалению, этот вот невезучий гражданин оказывается невезучим не только в жизни, но и в смерти. У него всё никак не получается спокойно закончить своё существование. Он пытается повеситься на водопроводной трубе, труба обрывается, начиная заливать комнату водой. Наёмный же убийца не хочет привлекать внимание полиции и работников отеля и пытается спасти самоубийцу хоть на несколько часов, чтобы самому спокойно закончить дело с президентом. Он успокаивает самоубийцу, достает чемоданчик со снайперской винтовкой, собирает её, прилаживается. И тут начинается всё сначала. Сосед пытается выпрыгнуть из окна и застревает там, пытается застрелиться, но промахивается, и так далее. В общем, смешно. И приятно также то, что президента ему таки убить не удаётся. В последний момент Пьер Ришар подтолкнул его под локоток. А в заключительной сцене, пока полиция бежит хватать наёмного убийцу, излагает свой план. Пока убийца будет сидеть в тюрьме, он будет туда носить передачи, а когда он из тюрьмы выйдет, они поселятся в деревне. Такая вот комедия. Мне понравилась. Мишке тоже.

Потом в зале зажёгся свет. Тётка-конферансье объявила перерыв. "Антракт" – как она выразилась, дабы подчеркнуть значимость события, и пригласила проследовать в буфет. Опять же всё было культурно, красиво, без очереди. Будь всё это в моем городе Н-ск, да ещё в компании симпатичных девушек, я бы вообще был бы на седьмом небе от счастья. Впрочем, и тут было совсем неплохо. Перекусив недешёвыми буфетными бутербродами, мы опять прошли в зрительный зал, где вновь прослушали мини-лекцию женщины в очках.

Теперь нам предстояло посмотреть французскую психологическую драму. Некоторые сцены этой замечательной ленты, как культурно выразилась тётка, адаптированы к советской аудитории. По-простому говоря, вырезаны. Но ничего не поделаешь – я вздохнул и приготовился наслаждаться резаной драмой.

Итак, сюжет фильма. Всё тот же настырный любовный треугольник, встречающийся даже в советских кинофильмах.

Он – не очень молодой, но очень талантливый писатель.

Ещё один Он – не очень талантливый, но очень красивый молодой музыкант.

Она – молодая, красивая и, судя по всему, безмозглая истеричка.

Естественно, она бьётся между Ним и Ним, не в состоянии решить – с кем. В конце концов она решает. На шикарной машине они едут в шикарные апартаменты, где в конце концов предаются большой любви. Естественно, вся большая любовь была вырезана заботливой советской цензурой, и потому всё, что мы увидели, это был страстный затянувшийся поцелуй, а затем через мгновенье большая кровать со смятыми простынями. Потом у девушки начинается истерика. Одетая в свой прозрачный пеньюар, она рыдает на кровати, затем перемещается на кухню, где всё так же рыдает и швыряет дорогую посуду на пол.

В следующей сцене – на паршивой машине с другим Ним она едет в мерзкий апартамент, где они уже предаются большой любви на узкой кровати. Впрочем, сцена эта также была заботливо вырезана, и о том, что там происходило, также приходилось только догадываться. На следующее утро повторяется то, что происходило днём раньше. Разница лишь в том, что кухня в этом апартаменте отсутствует, а посуда пластиковая и потому не бьющаяся.

Затем ещё парочка сцен с истерикой в шикарном ресторане, под укоризненные взгляды женщин в вечерних платьях. Потом сцена с истерикой в мерзкой забегаловке под понимающие взгляды обитающей там публики.

Но в результате всё кончается хорошо. В заключительной сцене мы видим три пары голых ног, торчащих из-под одеяла широкой кровати талантливого писателя. Что и как они там творили под одеялом, опять же оказалось вырезанным. На этом наше культурное мероприятие по знакомству с французской культурой было завершено. Мы выбрались из тёмного зала на непривычно светлую улицу. Потом ещё часика два погуляли по городу, обсуждая превратности судеб и достоинства обеих картин. Ну, а потом повздыхали и направились к железнодорожному вокзалу – в объятия наших вояк.

Пришли мы даже раньше установленного часа. Попавшийся по дороге полковник Крылов где-то даже обрадовался, похвалив нас словами: "Молодцы, прибыли первыми", – но, тут же опомнившись, скривился и добавил: "Трезвые, ну что от вас ещё можно было ожидать!"

Потом потихоньку-полегоньку начали подтягиваться наши поддатые или слегка протрезвевшие товарищи. Новостей, приключений было много. Выше крыши. Я было хотел рассказать о нашем культурно проведённом дне с посещением французского кинофестиваля, о нестандартных и невиданных приключениях Пьера Ришара и плотоядной девушки. Но никто не хотел слушать эту лабуду Мои рассказы явно не канали. Ребята сами желали поделиться не киношными, а настоящими приключениями. Кто-то догонял, кого-то нагоняли. Кто-то бил морду, кто-то, наоборот, в морду получал. Кто-то набрался водкой, а у кого-то хватило денег лишь на бутылку "чернил". Но всё это было весело, легко и, главное, оптимистично.

Весёлый гам продолжался дальше. И вдруг он стих. Мы увидели Володю Петрушина, неспешно продвигающегося к нам по платформе в сопровождении какой-то крепко сбитой, но не без симпатичности девахи. Деваха обеими руками держалась за локоть Петрушина, словно не желая его отпускать. Наконец, они остановились метрах в пятидесяти от нас. Последовал долгий жаркий поцелуй, после чего уже Петрушин проследовал к нам, а деваха, последний раз махнув рукой, развернулась и пошла восвояси.

Володя Петрушин, наш сокурсник, был богатырь. Причём настоящий богатырь, из породы Ильи Муромца. Любой силач нашего курса даже близко не мог сравниться с необыкновенной силой Петрушина. Так, для примера, когда мы оказывались на сельхозработах, Петрушин мог взять под мышки два тяжеленных куля с зерном и нести их с такой лёгкостью, как кто-нибудь из нас нёс бы пару авосек с бутылкой кефира и палкой колбасы. К тому же он занимался культуризмом, наращивая и без того огромную гору мышц.

Под любопытные взгляды он подошёл к нам и стал в как бы строй. Напряжённое молчание наших ребят говорило о том, что появление его в компании женской особы произвело желаемый фурор, и публика уже готова слушать. Петрушин помолчал ещё несколько секунд, словно желая насладиться произведённым эффектом, и начал повествование.