Текст книги "Услуги историка. Из подслушанного и подсмотренного"

В журналистике

…Как-то, гуляя вдоль Чистых прудов, заглянул в редакцию газеты «Вечерняя Москва», частым и довольно привечаемым автором-фельетонистом которой уже был в то время. Зашел в знакомый отдел фельетонов, куда дня три назад передал для публикации очередной свой опус. Отделом руководил благоволивший мне Анатолий Леонидович. Сам он, правда, фельетонов не писал, это был не его конёк, но отделом заведовал весьма умело, то и дело заказывая мне, как одному из постоянных авторов газеты, выступления на те или иные злободневные темы, чаще всего в престижную, популярную у читателей и хорошо оплачиваемую рубрику «Субботний фельетон». Ободренный тем, что очередное мое сочинение благополучно одобрено редколлегией к сдаче в номер, я обнаглел до того, что спросил его напрямую:

– А слабо вам, Анатолий Леонидович, взять меня в штат?

– Шутишь, Гриша? Ты что, ребенок? Сам, что ли, не знаешь, что я тебе отвечу? У нас здесь и без тебя настоящая синагога. Сам-то не знаю, как еще держусь… И чего тебе не хватает-то: печатают тебя вовсю, гонорар платят. Пиши не хочу!

– Не хочу. Так не хочу. Хочу в штат, на постоянный оклад.

– Этого мно-огие хотят. Скажу тебе как еврей еврею: прекрати свои фантазии. Ты ж всё понимаешь. И так в горкоме партии («Вечёрка» ведь их газета) ворчат, что многовато евреев в редакции… Главный редактор – еврей, завотделами евреи, сотрудников-евреев полно… Да, кстати, тут Семён Давидович (главный) меня позвал, говорит: газета, мол, у нас всё-таки русская, а ваш автор Григорий подписывается под фельетонами своей еврейской фамилией. Непорядок. Намекните ему, пусть возьмет себе русский псевдоним… Усёк, старик? В общем, придумай себе хороший псевдоним и будем публиковать тебя дальше. Понял?

Понял. Я ж не ребёнок, всё понимаю… Что делать – придумал себе «хороший» псевдоним, продолжал еще более широко печататься. И к этому времени мною было опубликовано несколько десятков юмористических рассказов, фельетонов, корреспонденций, сценариев и проч., большинство в жанре сатиры и юмора, в разных советских газетах, журналах, на радио и телевидении. В том числе и в такой газете, как «Литературная Россия». В редколлегии этой газеты юмор, как говорили тогда, курировал очень известный писатель-юморист, можно сказать, настоящий советский классик Леонид Ленч. И тут я узнаю, что к тому моменту в редакции «ЛитРоссии» освободилось место заведующего отделом юмора (ну, заведующий отделом – это так названо для солидности: на самом деле весь отдел состоял из одного этого сотрудника, заведующего), и им требовался человек, желательно молодой и имеющий опыт публикаций в этом жанре. А как раз в эти же дни редколлегия – и сам Леонид Ленч – утвердила в очередной номер мой сатирический рассказ. Меня, автора, вызывает к себе Леонид Сергеевич:

– Гриша, я давно слежу за вашими публикациями. По-моему, вы – перспективный автор. Чем вы сейчас занимаетесь в жизни?

– Я инженер-гидротехник. Работаю по специальности в проектном институте. Но увлекаюсь журналистикой, сатирой, юмором. Внештатно, конечно, в свободное от гидротехники время.

– Вот и славно, – улыбнулся классик. – Это нам подходит. А не хотели бы вы попробовать заведовать юмором в нашей газете? То есть перейти к нам в штат? Я бы мог рекомендовать вас редколлегии.

– Конечно, – говорю, – с удовольствием. Спасибо.

– Значит, договорились. Вот вам бланк анкеты – «Листок по учету кадров», чистая формальность. Заполните его не спеша вон за тем столом, отдадите мне, а я передам в отдел кадров и редколлегии со своей рекомендацией. А завтра приходите в редакцию, и всё решим.

Я, воодушевлённый, прихожу назавтра, и – прямо в кабинет Ленча: вот я пришёл, как договаривались, как, мол, мои дела?

– Знаете, Гриша… – Как-то замялся классик, начал жевать губами, не смотрит мне в глаза. – Представляете, мы с вами чуть опоздали. Место-то, оказывается, уже занято, а я и сам не знал. В общем, не отчаивайтесь, продолжайте писать для нас и – будьте здоровы…

Потом я случайно узнал, что место никем еще не занято, продолжают искать заведующего, а просто… в отделе кадров не понравилась моя анкета, особенно её пятый пункт…

Тем временем я продолжал служить инженером и одновременно писать рассказы и фельетоны, много печатался где попало. И больше всего – и так уже лет десять – в главном и единственном советском сатирическом издании – журнале «Крокодил». Постоянно выполнял задания «Крокодила», ездил от него в командировки, когда это не мешало работе в институте, да часто брал отпуска за свой счет, чтоб съездить в командировку от «Крокодила», и редакция была мной, судя по всему, довольна: несколько раз она отмечала меня премиями за лучший фельетон или рассказ, давала все новые и новые задания. Конечно, я уже в «Крокодиле» был своим человеком, знал начальство и всех сотрудников, с некоторыми даже приятельствовал, присутствовал на разных празднованиях в редакции и пьянках по всяким поводам и т. д. Однажды мне донесли, что на одной из редколлегий, где обсуждался в числе прочих и мой фельетон в номер, кто-то из редакторов высказался в том смысле, что я у них первый на очереди для приглашения в штат… Попасть в штат главного – и единственного – сатирического издания страны было весьма престижно, а для меня, много лет занимавшегося этим жанром, конечно, пределом мечтаний.

Известие о фразе, сказанной на редколлегии, побудило меня зайти к тогдашнему парторгу «Крокодила», заведующему отделом, члену редколлегии и, по совместительству, моему приятелю Эдику П. с вопросом, могу ли я рассчитывать быть принятым на штатную работу в «Крокодил» в качестве специального корреспондента.

Парторг-приятель Эдик, с которым мы, одногодки, давно были на «ты», вдруг надел на себя партийную маску, нахмурился, оглянулся по сторонам, отвел меня в уголок и почему-то понизил голос:

– Старик, не обижайся, ты же должен понимать: у нас же, как и везде, процент! Кто ж нам позволит?

– Процент? Какой процент? – не врубился я.

Он опять пугливо огляделся и сказал еще тише:

– На евреев процент. Ты что, маленький? У нас и так перебор. Ты ж должен понимать.

– Но, Эдик, я же вроде как автор подхожу для «Крокодила», столько лет печатаюсь, вон премий сколько за фельетоны…

– Да при чем тут твои фельетоны и премии! Да, ты действительно у нас первый на очереди среди внештатников. Потерпи. Кто-нибудь с таким же пятым пунктом уйдёт или помрёт, освободится место, тогда приходи. ПРОЦЕНТ! Святое дело. Ну, ты же должен понимать ситуацию.

Абсурд в том, что я должен был этот абсурд еще и понимать. В самом деле, что это я? С ума сошел?! Действительно, как же можно такого брать в штат главного журнала страны? Тем более, что в «Крокодиле»-то, оказывается, и без меня перебор с этим моим неприличным пятым пунктом и с процентом. Вон ведь и сам парторг Эдик П. – из этих же неприличных, из перебора…

Так я и оказался по уши втянутым в ситуацию с не существовавшим в стране социализма антисемитизмом, но живучим и притом на весьма высоком уровне: «Крокодил»-то был – по официальному статусу – журналом издательства ЦК КПСС «Правда». Куда уж официальней…

…И тут, после всех этих процентов, переборов, псевдонимов и полного отчаяния попасть с моей прокаженной анкетой в какую-либо советскую редакцию мне вроде бы сквозь плотную завесу туч чуть-чуть проглянуло солнышко: позвонил друг и сообщил новость:

– Из редакции научно-технического журнала «Энергетическое строительство» (это же как раз по твоей специальности, а одновременно и какая-никакая журналистика), ушел один из редакторов, Эдельштейн, уехал в Израиль или в США, точно не знаю. Но знаю точно, что место его освободилось, звони скорей туда. Вот тебе телефон главного редактора, Зиновия Львовича, тоже, кстати, еврея. Думаю, поймёте друг друга. Удачи тебе!

Конечно, научно-технический журнал это не журнал ЦК КПСС «Крокодил», не «ЛитРоссия» и даже не абсолютно русская газета Московского горкома партии «Вечёрка», но в качестве мостика от инженерии к журналистике, пожалуй, подходит. И я, попытка – не пытка, набрал номер главного редактора.

Зиновий Львович как человек деловой, не стал долго рассусоливать, назначил мне встречу в редакции на следующий же день. Назавтра я вошел в его кабинет. Редактор, лет под пятьдесят, оказался плотным, ниже среднего роста, но явно накаченным человеком, с шишковатой лысой головой, огромным красным носом, нависавшим над вытянутой вперед нижней губой и красными же глазами навыкате. Мельком взглянув на мою анкету, криво улыбнулся, явно не ожидая увидеть в ней ничего для себя сверх-неожиданного, и пропел как бы сам себе:

– Ну ясно, исшо один на мою бедную жопу, ха-ха-ха! Да исшо и беспартийный, твою мать…

Я понял, что и тут облом, поднялся, чтобы уйти. Но он остановил меня жестом и, матюкнувшись, сказал:

– Ну, таки шо… Инженер-гидротехник и исшо журналист – это неплохо. Хотя и еврэй… У меня ж тут синагога, ха-ха-ха, полредакции, бл…, такие же уроды, как вы и я… Ладно, ни х… не поделаешь. Буду пробивать. Звоните через недельку.

Спустя недельку звоню ему, и он мне:

– Пробил! Будем работать, давайте приходите.

Я пришел, стал научным редактором гидротехнического раздела журнала. А Зиновий Львович был крутого нрава. Очень любил по любому поводу собирать всех сотрудников у себя в кабинете, публично распекать подчиненных длинными монологами. Мне в первые дни было непривычно слушать раздающиеся то и дело из-за закрытых дверей кабинета его истошные крики, мат, какие-то трески и шумы, напоминавшие бросание стульев или рукоприкладство… До поры до времени я слушал эти звуки со своего рабочего места. Видимо, поначалу моя работа его устраивала, а может, он просто присматривался к новому сотруднику… Но, кажется, настал и мой черёд после двухнедельного пребывания в редакции: неожиданно (по крайней мере для меня) в середине дня главный позвал всех на общее собрание. Я чуть замешкался в туалете и открыл дверь его кабинета, когда все уже стояли вокруг стола начальника, опустив головы. А он распалял сам себя:

– Вы шо, бляди, тепло устроились, да?! Кто будет за вас работать? Я, да? Один за вас всех? А вот это видели? (он показал известный жест, согнув руку в локте и сжав кулак) И я тоже, старый мудак, развел тут жидовню! Всех повыгоняю к е… матери!!!

Я как-то не сразу понял, о чем, собственно, весь сыр-бор. Оказалось: из отраслевого министерства, чьим официальным органом считался журнал, пришла какая-то «телега», указывающая на ошибки в свежем номере. Ошибки-то, по правде говоря, были пустяковые, скорее опечатки корректорские, но беда в том, что наткнулся на них… замминистра! И «воткнул» нашему главному. А тот, естественно, нам:

– Бездельники, бл…! Всех выгоню с голой жопой на улицу! На х… вы мне такие тут нужны!

Женская часть редакции, в основном молодые корректорши, смотрю, никак на этот безобразный мат не реагируют, молчат, в пол уставились. Мужики, все красные, тоже, конечно, ни звука. Значит, здесь это обычная форма разговора… Вернее, монолога. Оторавшись еще минут десять, казалось, стал выдыхаться главный. Но нет, подняв глаза на мужиков, взвился с новой силой:

– А вы, жиды, расслабились, да? Так я вам покажу! Всех выпру отсюда к е… матери! Куда ж вы денетесь? Ценить надо, что я вас пригрел тут, на анкету не посмотрел, еще и деньги плачу… Кто ж вас таких возьмет-то, усекаете? С голоду помрёте, е… вашу мать! Вон отсюда, работайте!

Я, надо признать, впервые столкнулся с такими методами руководства, тем более в редакции журнала. А угроз по поводу еврейства слышал с тех пор в свой адрес от начальника-еврея чуть ли не каждый день. И каждый раз его разносный монолог завершался одним и тем же убедительным тезисом:

– Да куда ж ты от меня денешься? Какой же отдел кадров тебя, беспартийного еврэя, пропустит?!

На этом беспроигрышном аргументе держал в редакции самых нужных ему – на самом деле самых квалифицированных, работящих и бессловесных – сотрудников. В том числе – до некоторых пор – и меня…

Но настал момент, когда мне все это уже порядком надоело. Этот момент назывался горбачевской перестройкой, когда атмосфера в стране, казалось, стала меняться. В самом ее начале мне предложили перейти в «Крокодил»: подошла, видать, моя очередь. А может, к тому времени «процент» и «перебор» постепенно становились уже не столь определяющими, и работника при приеме на работу стали оценивать больше по его способностям, чем по анкете. И я, не раздумывая, покинул научно-техническую редакцию с ее сумасшедшим главным редактором – матерщинником и перешел в самый главный и все ещё единственный сатирический журнал страны, еще Советского Союза, формально остававшийся ещё изданием ЦК КПСС.

И на какое-то время я совершенно забыл и о своей ущербности, и о «проценте», и о связанных с ними проблемах. Весьма успешно трудился несколько лет в «Крокодиле» (от спец-корреспондента дошел до должности завотделом экономики, а потом даже – причем, ясное дело, после соответствующего утверждения в ЦК КПСС – стал первым в истории сатирического журнала его парламентским корреспондентом, т. е. работал аккредитованным журналистом на всех съездах народных депутатов и т. д.), а затем, после августовского (1991 года) путча перешел в только что основанный, резко оппозиционный еженедельник «Столица», тоже на должность парламентского обозревателя. Печатал в этом и других изданиях свои критические статьи и довольно хлёсткие фельетоны и репортажи из Верховного Совета СССР и России, потом из российской Госдумы и московской мэрии – о кознях коммунистов, жириновцев и прочих «мандатоносцах».

Тут-то и кончились мои радужные ощущения по поводу перестройки и вообще наступления новой жизни, свободной от шовинизма, национализма и, прежде всего, антисемитизма в современной России. Достаточно вспомнить о громогласно выражавшихся «точках зрения» таких деятелей, как Васильев с его обществом «Память», как генерал Макашов, как все громче о себе заявлявшие неофашисты и прочее отребье (все они, в том числе и депутаты – народные избранники публично и не скрывали своего отношения к евреям; так, например, Василий Шандыбин – был такой депутат-коммунист – предварил моё с ним интервью таким вступлением: «А вы, кстати, не еврей? А то я к евреям не очень…»). Вспоминаю характерный эпизод: генерал Филатов, в то время пресс-секретарь Жириновского (напомню, это тот самый генерал Филатов, который до распада СССР был главным редактором скандально знаменитого «Военно-исторического журнала» Министерства обороны, в коем опубликовал отрывки из гитлеровской «Майн камф»), на пресс-конференциях Владимира Вольфовича то и дело подсказывал вождю еврейские фамилии, имена и отчества – часто им самим придуманные – членов российского правительства, подстрекая В.В.Ж. на монологи о засилье агентов Израиля в верхушке русского государства… После очередного моего фельетона о нем в журнале «Столица» генерал Филатов, бросил мне в зал:

– А с вами, Крошин, все ясно…

Смех в зале.

– Можете, конечно, смеяться пока что… Но посмотрим, господин Крошин, как вы будете смеяться, когда мы придем к власти…

А лидеру коммунистов Зюганову тоже не давали покоя эти инородцы. Он делился с журналистами:

«Мне грустно смотреть телевизор: всё только комик Хазанов или пародист Иванов. Где русские?!..

…Все эти персонажи моих публикаций стали очень активничать по отношению ко мне и моей семье: дурными голосами звонили в мою квартиру по домашнему телефону, угрожали всякими расправами, сообщая при этом, что прекрасно знают, где я живу и где работают мои дети… Все чаще в трубке слышалось: «Ну, что, жиды, вы еще не в Израиле? Всем сионистам нет места на русской земле. Убирайтесь подобру – поздорову». Звонками дело не ограничивалось: то и дело наши домашние двери оказывались размалеванными антисемитскими надписями вперемешку с матом. Поскольку основной удар этих действий принимала на себя жена (я в это время, как правило, был на службе), ситуация становилась угрожающей. И продолжалась она в течение нескольких лет, становясь со временем все хуже и опасней. Мы с женой поняли, что ждать улучшения от «новой жизни» нам не приходится, и, спасаясь от нараставшего российского бытового антисемитизма, решились на переезд в демократическую страну Германию.

На свободном Западе…

Ан… Через две недели после прибытия в ФРГ, я позвонил – на предмет возможного сотрудничества – в самую крупную и тиражную на то время русскоязычную газету в Германии под названием «Контракт». Трубку снял сам владелец газеты Самуил Шахнович, связаться с которым мне рекомендовали еще московские коллеги. Его радушный голос меня обрадовал:

– А-а, привет, Григорий, мне о вас звонили из Москвы. Очень приятно, что вы теперь тоже здесь. Будем сотрудничать, если не возражаете. Пишите нам пока как внештатный автор, а потом… видно будет.

– Спасибо. Тематикой меня не ограничиваете?

– Нет, конечно. Нас интересует абсолютно всё, что интересует русскоговорящих в этой свободной стране.

– Хорошо, давайте попробуем. Дня через два-три что-нибудь вам пришлю.

– Отлично! Только, знаете… – Пауза в трубке. Шахнович, слышу, закашлялся и сказал каким-то, мне показалось, чуть измененным голосом: – Давайте сразу же договоримся: никаких еврейских сюжетов. Вообще – ничего о евреях! Надеюсь, понимаете меня?

– Не очень, – я растерялся услышать такое от… Самуила Шахновича (!?).

– Ну, это оттого, что вы только что приехали в Германию и еще не в курсе ситуации. Газета – это мой бизнес прежде всего. То есть – тираж! Ну, смотрите: здесь живут на сегодня более трех с половиной миллионов русскоговорящих, так? Из них еврейских иммигрантов всего тысяч сто двадцать, остальные почти три миллиона – российские немцы, а также русскоязычные из других бывших советских республик. Наша газета, естественно, рассчитывает на самую массовую аудиторию русскоязычных читателей, то есть на те самые три миллиона, а не на какие-то сто тысяч евреев, понимаете? Нам же нужен тираж! Доход! А какой доход, согласитесь, от нищих евреев?!.. Договорились?

Не вполне договорились. Хотя я время от времени и публиковался в «Контракте» у Самуила (деньги-то были нужны), меня порядком смутил этот газетный бизнес с явным привкусом антисемитизма, при этом исходящим от… владельца-еврея (!?). Я стал искать другие места приложения своих журналистских усилий, свободных от национальных тематических ограничений. Правда, в чем-то бизнесмен-владелец Самуил был по-своему, видимо, прав: большинство выходивших в тот период в Германии русских газет, не чуравшихся общечеловеческой, в том числе и еврейской тематики, с которыми и я пытался сотрудничать, финансово влачили жалкое существование, а спустя какое-то время многие и вовсе исчезли с рынка русскоязычной прессы.

Мне захотелось попытаться как-то опровергнуть это унизительное положение, и я принял предложение одной дюссельдорфской туристской фирмы стать главным редактором русской газеты, которую захотела – для солидности, видимо – иметь в своем распоряжении эта турфирма. Владельцы новой газеты, надо сказать, не сильно представляли себе, что вообще такое издавать прессу, в частности, не имели ни малейшего понятия о том, что в современном мире газету кормят в основном доходы от рекламы. Владельцы, надо отдать им должное, передав в мое ведение всю творческую часть – определение концепции газеты, тематики нового русскоязычного издания в условиях Германии, подбор авторского коллектива и работу с ним, пропаганду газеты и встречи с читателями и проч., не вмешиваясь в газетную политику, организацию привлечения объявлений от рекламодателей и все отношения с ними полностью взяли на себя.

В течение дальнейших нескольких месяцев дело с выпуском новой газеты, похоже, шло удовлетворительно. И мне, и крохотному штату газеты, и владельцам нравилось, что интерес читателей газеты, рассчитанной на весь широкий спектр русскоговорящего населения страны, быстро стал нарастать, а значит, рос и тираж, и некоторые доходы от подписки на издание и от его продажи в киосках, и постепенно увеличивались, хотя и пока еще слабовато, поступления от рекламы.

Но… неожиданно для нас заявки от рекламодателей (а среди них уже появились довольно крупные, большей частью русскоязычные фирмы, работавшие на немецком рынке) стали поступать все реже, заключенные ранее договоры с газетой рекламодатели стали вдруг расторгать и, следовательно, доходы от рекламы снижались и, в конце концов, несмотря ни на какие усилия по ее привлечению на страницы, иссякли почти совсем. А это означало, что для продолжения выпуска газеты (расходов на типографию, распространение, материалы и технику, гонорары авторам и зарплату сотрудникам) владельцы должны были тратить собственные деньги. Но к такому подвигу они, как выяснилось, готовы не были… И, как закономерное следствие, газета вскоре прекратила свое существование.

Что же произошло с рекламодателями, почти одновременно, как по команде, переставшими вдруг сотрудничать с новой газетой? Ведь, казалось бы, положительная динамика роста ее тиражности должна была, наоборот, заинтересовать бизнесменов-фирмачей в продолжении и даже стимулировать активизацию нашей совместной деятельности? Секрет раскрылся вскоре. Руководитель одной из русских фирм-рекламодателей бросил в телефонном разговоре с нашим владельцем убийственный довод:

– Не собираемся давать нашу рекламу в жидовскую газету.

Вот так. Просто и ясно. Открытым текстом.

Конечно, я был в курсе ситуации с кое-где поднимающим голову в настоящее время в Германии неонацизмом, замешенном на эскалации ненависти ко всем чужакам, иностранцам и, уж конечно, евреям, но знал, что правоэкстремистские группы эти крайне малочисленны, ни на что не влияют и категорично преследуются законодательно властями на всех уровнях.

Но вот фокус так фокус: спасаясь от антисемитизма, прибыв на свободный Запад, так и, как оказалось, не спасся от него – все того же – в… демократической стране Германии.