Текст книги "Философские категории в современном дискурсе"

Перед нами определение, содержащее критерий демаркации между реализмом (включающим материализм и объективный идеализм) и субъективным идеализмом, вполне сравнимый со знаменитым критерием Куайна, отделяющим номинализм от платонизма: «Существовать – значит быть значением связанной переменной». Тот, кто знаком с жалкими «Очерками по философии марксизма», против которых, собственно, и был направлен «Материализм и эмпириокритицизм», согласится: Ленин задал этим определением планку, ниже которой материалисту в философской деградации опускаться нельзя. Сегодня эта планка убрана и «Очерки по философии марксизма» впору переиздавать.

Итак, с коллегами, которые убеждены, что у Ленина не может быть никаких ошибок, я объяснился. Теперь обращусь к тем, которые считают, что, проделав это, я напрасно тратил время. Я охотно согласился бы с ними, если бы все мы были английскими, французскими или американскими философами. Но мы российские философы. И я могу текстуально показать, что многие из моих оппонентов:

1) до сих пор убеждены, что понятие «материя» получено из понятий «плод», «животное» и ряда других «методом» формально-логического обобщения;

2) считают, что материю нельзя определить через ближайший род и видовое отличие;

3) не отличают понятия, предельно общие по объему, от понятий, предельно широких по содержанию;

4) не видят, что ленинское определение материи не отмежевывает материализм от объективного идеализма;

5) не осознают, что Ленин определил не материю, а то, что состоит из материи, – объективную реальность.

Я утверждаю: методологические ошибки Энгельса и Ленина, ведущие их к ошибочным утверждениям о природе материи, – это наши методологические ошибки. Просто отбросив данное классиками марксизма понимание материи, но не пережив каждую из их методологических ошибок как свой собственный философский грех, мы так же не вернемся в мировую философию, как и просто переехав из Урюпинска в Париж, не станем парижанами. Именно в нежелании (а может быть, и неумении) выполнить эту трудную работу самокритики, самоочищения я усматриваю тождество двух противоположностей: тезиса, что у Ленина нет ошибок, и тезиса, что эти ошибки не заслуживают профессионального философского анализа.

– Ну, хорошо, – сказал мне мой глубокоуважаемый оппонент М.А. Розов, – ленинское определение материи ты отверг. А что взамен? Ведь если просто удалить из отечественных библиотек труды, развивающие ленинское учение о материи, то на их месте образуется вакуум. Чем его заполнить, что противопоставить трактовке материи Энгельсом и Лениным? Что считать задачей современного философского исследования материи?

Эта задача состоит вовсе не в том, чтобы «возводить последнее слово науки в последнее слово философии» (С.Петров), т. е. пересказывать своими словами достижения физиков или, опережая физиков, делать физические открытия[30]30
  Я имею в виду, в частности, знаменитое предвидение Ленина: «Электрон так же неисчерпаем, как и атом». Известный физик-теоретик Д.Д. Иваненко говорил нам на лекциях: «Но ведь электрон неделим!»


[Закрыть]. Нужно просто с повинной вернуться на столбовую дорогу развития мировой философии и вновь обратиться к осмыслению тех предельных, пограничных проблем, над которыми веками размышляли выдающиеся умы Европы.

Вот одна из них: что является категорией, парной «материи». Спутав материю с тем, что из материи состоит, – объективной реальностью, – Ленин напутал и с парной ей категорией, заявив, что это «сознание». В определенном смысле он последователен: объективной реальности противостоит субъективная реальность, т. е. сознание. А что противостоит субстрату объективной реальности, материи? Что останется в объективной реальности, если абстрагироваться от ее субстрата? Ответ известен уже 25 веков: форма. Форма есть то, что образует предмет из его материи. В качестве предмета может выступать и универсум, и атом, и кварк.

Следующий логический шаг: только анализируя соотношение материи и формы, можно увидеть конструктивный смысл вопроса о соотношении материи и сознания: проблема материи и сознания – это аспект проблемы материи и формы. Мысленное разложение универсума на части даст нам, с одной стороны, чистую материю, а с другой, чистую форму. Вульгарно-материалистическая попытка истолковать сознание как вид материи, выделяемой мозгом так же, как печень выделяет желчь, сегодня отвергнута. Но если сознание не материя, значит, это форма.

Возникает следующий вопрос: сознание и форма – это одно и тоже, или сознание – это особая разновидность формы? Можно показать, что исследование этого вопроса является ключом к пониманию генезиса материализма и объективного идеализма[31]31
  См. об этом: Левин Г.Д. К проблеме объективности отношений в истории философии // Системный анализ и научное знание. М., 1978.


[Закрыть].

Возникает и еще одна чисто философская проблема: что мы получим в пределе разложения универсума сначала на материю-1 и форму-1, затем – на материю-2 и форму-2 и т. д.? Логически возможны три ответа.

1. В пределе мы получаем, с одной стороны, чистую материю, лишенную формы, а с другой – чистую форму, лишенную материи. Именно из такого понимания материи и формы исходили философы, учившие, что реальный мир, представляющий собой единство материи и формы, был создан Демиургом посредством внесения чистой формы в бесформенную материю.

2. Бесформенной материи и чистой формы в реальном мире не существует. Реальное разложение универсума на материю и форму в конце концов, приведет к такому субстрату, представляющему собой единство материи и формы, который далее на материю и форму уже не разлагается. Именно такой первосубстрат универсума Фалес видел в воде, Гераклит – в огне, Демокрит – в атомах, Гейзенберг – в нелинейном спинорном поле и т. д.

3. Невозможно получить ни лишенную формы материю, ни предельное, не поддающееся дальнейшему расчленению единство материи и формы. Дна универсума достичь невозможно. Предела разложению универсума на материю и форму нет, реально не существует ни чистой материи, ни чистой формы, а есть лишь их единства, которые по мере развития науки разлагаются на единства более фундаментальных уровней.

Итак, если не путать две философские категории – «материя» и «объективная реальность» – и если целиком отдать на откуп физикам поиски ответа на вопрос, что конкретно представляет собой первосубстрат универсума, то предметом философского учения о материи будет только соотношение материи и формы. Забыв о форме, вы ничего не скажете о материи, ибо форме, говорит Гегель, принадлежит все определенное. Это понимали всегда, и только возведенный в ранг государственной философии дилетантизм Энгельса и Ленина помешал увидеть это.

Соотношение материи и формы в истории философии анализируется тремя способами: одним континуальным и двумя дискретными. Термины континуального мышления – «материя» и «форма». Этот тип мышления сформировался в практических действиях с однородными делимыми массами – глиной, тестом, водой, расплавленным металлом, зерном и т. п. Для их обозначения возник даже целый класс имен – вещественные имена существительные[32]32
  Русская грамматика. М., 1982. С. 462.


[Закрыть], в число которых входят и такие философские категории, как «материя», «субстрат» и «субстанция». Труд Демиурга, вносящего форму в бесформенную материю, понимался по аналогии с трудом гончара, придававшего бесформенной глине форму горшка или скульптуры.

Дискретный тип мышления сформировался в ходе другой практической деятельности – в разложении целого на части и объединения частей в целое. Он существует в двух формах.

1. То, что в рамках континуального мышления называют формой, здесь выступает как структура, а то, что там называют материей, здесь именуется элементами. Есть здесь специальный термин и для единства элементов и структуры – «система». В ХХ веке возникло целое направление в философии – теория систем, анализирующая древний вопрос о соотношении материи и формы с применением современных математических методов.

2. Более тонкую форму дискретного мышления позволяют осуществить при анализе материи и формы категории «отношение» и «носители отношения». Теория отношений позволяет более тонко проанатомировать единство материи и формы средствами дискретного мышления. Она позволяет расчленить сеть структуры на отдельные «ниточки» отношений. «Все структуры, рассматриваемые изнутри, – говорит Н. Гартман, – являются, в сущности, отношениями»[33]33
  Hartman N. Der Aufbau der relen Welt. Berlin, 1940. S. 238.


[Закрыть].

Категория «отношение» недооценивается в отечественной философской литературе. Между тем, в мировой философии существует такое направление, как реляционизм (не путать с релятивизмом), истолковывающее все определенности бытия как отношения. Есть даже такой раздел философии, как метафизика отношений[34]34
  Horvath A. Metaphysik der Relationen. Graz, 1914.


[Закрыть].

Столкновение двух стилей мышления – континуального и дискретного – с особой остротой происходит в квантовой механике, в частности в форме конфликта между корпускулярной и волновой теориями света. С гносеологической точки зрения, сегодня более конструктивной является дискретная теория материи. Она позволяет не только описать, но и объяснить те отношения, в которых находятся элементы целого.

Итак, если понятие «материя» отличить от понятия «объективная реальность» и передать физике поиск первосубстрата универсума, то в ведении философии окажется только проблема материи и формы, одним из аспектов которой является проблема материи и сознания. В рамках современного дискретного мышления эта проблема формулируется по-разному: как проблема структуры и элементов, системы и структуры, отношений и их носителей. Проблема отношений и их носителей рассматривается в главе «Свойство и отношение». Туда я и переношу дальнейшее обсуждение этой темы.

Субстанция и акциденция

Эти категории в современном дискурсе практически не употребляются. Но философы иногда ими кокетничают. Поэтому стоит сказать о них несколько слов.

Вещественные имена существительные в грамматике – это имена, обозначающие однородные делимые массы. С этой точки зрения, «субстанция» и «материя» – вещественные имена существительные. Но если «материя» выступает в паре с «формой», то «субстанция» – в паре с «акциденцией». Понятие «материя» возникло в процессе разложения предметов на части, части этих частей и т. д. Движение к понятию «субстанция» началось с естественного, почти детского вопроса, который мы, взрослые, отметаем: к чему крепятся в вещах их признаки, акциденции: цвета, формы, твердости и т. п. Представлялось очевидным, что предмет – это не простой набор признаков. Должно существовать нечто, чему они присущи – substantia – подлежащее, лежащее под акциденциями, в основе акциденций. Это чисто умозрительное рассуждение и породило представление о субстанции. В его границах акциденции понимались как находящиеся вне субстанции. Возникает естественный вопрос: а сама субстанция обладает внутренне присущими ей признаками, или она так же лишена их, как и первоматерия – формы? На этот вопрос отвечают по-разному.

Одни мыслители наделяют субстанцию предмета внутренне присущими ей признаками. Они называли их атрибутами, а те признаки предмета, которые не являются атрибутами, т. е. не входят во внутреннее содержание субстанции, – модусами. Те философы, которые понимают субстанцию, по аналогии с первоматерией, как лишенную внутренне присущих ей определенностей, делят акциденции на неотделимые и отделимые от субстанции; первые также называют атрибутами, вторые – модусами.

Еще один вопрос: может ли субстанция существовать самостоятельно? Если понимать ее как субстрат, из которого образованы предметы и которая является носителем акциденций, то наделять ее самостоятельным существованием в пространстве и времени так же неверно, как и акциденции. Поэтому, когда утверждают, что субстанция существует самостоятельно, ее понимают еще в одном смысле – как индивидуальный предмет.

Модусы иногда также трактуют не как признаки предметов, а как сами предметы. В общем, хотя эти термины вышли из употребления, вопрос, чем предмет, обладающий свойствами, отличается от набора этих свойств, по-прежнему остается нерешенным.

Часть III. КАТЕГОРИИ – ПРЕДЕЛЬНЫЕ ПРОДУКТЫ ОБОБЩЕНИЯ

Глава 6. Объект, предмет, признак

Объект

Это самое общее понятие. В его объем включают все, что существует: универсум – это объект, папиллярный узор на подушечке моего пальца – тоже объект. А можно ли назвать объектом то, чего не только не существует, но и не может существовать: кентавра, вечный двигатель, абсолютно черное тело и т. д.? Я предлагаю сделать это. Воображаемые объекты играют в познании не менее фундаментальную роль, чем реальные. Например, вечный двигатель участвует в формулировке второго начала термодинамики. Поэтому договоримся: воображаемые объекты – это тоже объекты. Иначе придется утверждать, что чистая теория никаких объектов не описывает.

Итак, объект – это все, на что может быть направлена мысль, «все, что может быть названо»[35]35
  Черч А. Введение в математическую логику. М., 1960. С. 342.


[Закрыть]. «Объект» – понятие очень удобное в самом начале исследования. Еще не зная, о чем идет речь, мы уже знаем, что это объект.

Определение объекта как того, на что может быть направлена мысль, – гносеологическое. Объект характеризуется через отношение к познанию и, следовательно, к субъекту.

Термин «объект» выступает здесь в паре с термином «субъект». Это порождает утверждение, что без субъекта нет объекта, что объект существует только тогда, когда существует субъект. Это верно, если объект понимать как то, что реально отражается органами чувств реально существующего субъекта. Но в нашем определении речь идет о другом: объектом называется то, на что может быть направлена мысль, но не обязательно направлена. Так что ничего субъективно-идеалистического в этом понятии нет.

Важно различать понятие, обозначаемое термином «объект», и сам термин «объект». То, что в современной литературе называют объектом, Аристотель называл сущностью и различал первые и вторые сущности. В этом же смысле нередко употребляют и термин «явление» («явление объективной действительности»), а также термины «предмет» и «вещь». В ряде контекстов в этом смысле употребляют термин «нечто». Речь пойдет не о термине «объект», а о том, что мы условились им обозначать.

Предметы и признаки

Объекты дихотомически делятся на предметы и признаки. Условимся обсуждать эту дихотомию на материале реально существующих объектов. Ее ввел Аристотель, правда, в других терминах. То, что сегодня называют предметами, конкретами, индивидами, партикулярами, вещами и т. д., он называл первыми сущностями, а то, что сегодня называют признаками, качествами, характеристиками, определенностями, универсалиями и т. д., – вторыми сущностями. Вторыми сущностями он называл также и классы (роды и виды), которым присущи эти признаки.

Различение первой и второй сущности, предмета и признака имеет ключевое значение для философии. Достаточно сказать, что от него зависит осмысленность спора между современными номиналистами и платонистами (платоновскими реалистами, реалистами). Первые признают реальность только предметов (первых сущностей, конкретных сущностей, конкретов, индивидов), вторые считают реальными также и признаки (вторые сущности, абстрактные сущности, абстракты, универсалии). Между тем, даже сами участники этого спора признают современное представление о разнице между предметами и признаками неудовлетворительным. «Различие между номиналистами и их противниками, – пишет классик современного номинализма У. Куайн, – зависит от не слишком ясного различия между тем, что считают партикулярами и универсалиями»[36]36
  Quine W.V.O. Logic and Reification of Universals // Universals and Particulars. N.Y., 1970. P. 28.


[Закрыть]. «Линия между тем, что обычно называют абстрактом, и тем, что обычно называют конкретом, кажется мне смутной и капризной»[37]37
  Goodman N. The World of Universals. Ibid Р.16.


[Закрыть], – вторит ему Н. Гудмен.

Мы видим, таким образом, что от строгого и ясного различения категорий «предмет» и «признак» зависит исход одной из самых острых философских дискуссий, продолжавшихся весь ХХ век и не закончившихся сегодня. Трудно назвать философа или логика с мировым именем, который не принял бы в ней участия: Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Ф.П. Рамсей, Н. Гудмен, В. Куайн, Р. Карнап, С. Лесневский, Т. Котарбиньский, А.Черч, И.М. Бохенский, К. Поппер являются авторами наиболее важных исследований по этой проблеме[38]38
  Рессель Б. Проблемы философии. СПб., 1914. Гл. IX, X; Карнап Р. Эмпиризм, семантика, онтология // Р. Карнап. Значение и необходимость. М,1959; Поппер К. Эпистемология без познающего субъекта // К. Поппер. Логика и рост научного знания. М.,1983; Russell B. On Denotation // Mind. 14.1905; Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen. Frankfurt am Main, 1971; Ramsey F. P. The Foundations of Mathematics // Ramsey F. P. The Foundations of Mathematics and other Logical Essays. Paterson, 1960; Quine W. V. O. From a Logical Point of Vjew. Cambridge, 1953; Bochenski J. M, Church A., Goodman N. The Problem of Universals. Notre Dam, 1956.


[Закрыть]. Общее же их количество исчисляется сотнями. Это к вопросу о роли философских категорий в современном дискурсе.

На мой взгляд, достаточно строго предметы (первые сущности) и признаки (вторые сущности) различил уже Аристотель. Главным дефинитивным признаком первой сущности он считает способность существовать отдельно: «Из других родов сущего ни один не может существовать отдельно, одна лишь (первая. – Г.Л.) сущность может»[39]39
  Аристотель. Метафизика. 1028а.


[Закрыть]. В качестве примеров первых сущностей Аристотель приводит «животных, растения и их части, а также такие природные тела, как огонь, вода и земля»[40]40
  Там же.


[Закрыть]. Под отдельным существованием он имеет в виду самостоятельное существование первых сущностей в пространстве и времени в качестве целостностей. При этом Аристотель определяет первую сущность не как то, что существует отдельно, а как то, что может существовать отдельно. Следовательно, часть первой сущности, например, ножка стола, – тоже первая сущность: не обладая отдельным существованием реально, она способна к такому существованию. Именно этим она отличается от второй сущности – признака стола, например, его цвета[41]41
  Термин «абстрактная сущность» (или «универсалия») в современной литературе шире, чем аристотелевская «вторая сущность». Этим термином обозначают все, что нельзя назвать первой сущностью (индивидом, конкретом, партикуляром). Сюда относятся не только признаки, но и классы (экстенсионально понимаемые признаки), а также бесконечности и даже мысли. В рамках данной главы я буду называть вторыми сущностями только признаки предметов.


[Закрыть]. Наделение признака вещи самостоятельным существованием в пространстве и времени называют гипостазированием или реификацией, и считают ошибкой все, за исключением крайних платонистов.

Еще одну разницу между первой и второй сущностью Аристотель выражает так: «Сущность, называемая так в самом основном, первичном и безусловном смысле, – это та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный человек или отдельная лошадь»[42]42
  Аристотель. Категории. 1028а //Он же. Соч. Т.1. М., 1976.


[Закрыть]. «Она то, что не сказывается о субстрате, но о чем сказывается все остальное»[43]43
  Там же. 1029а.


[Закрыть]. Здесь нужны комментарии.

Эти высказывания можно понимать и в грамматическом, и в онтологическом смысле. Первая сущность в грамматическом смысле – это собственное имя, т. е. имя индивидуальной вещи, например, «Буцефал» или «Сократ». В суждении оно может быть только подлежащим. Именно о нем «сказывается все остальное», т. е. все, что заключено в предикате суждения. Первая сущность в онтологическом смысле – это сама отдельная вещь, обозначаемая именем собственным: сам Буцефал или сам Сократ, а «все остальное» – это признаки, которые присущи ей, которые придают ей определенность и в этом смысле сказываются о ней. Итак, вторая сущность сказывается о первой. Обратить эту последовательность невозможно: индивидуальная вещь не может быть признаком признака, не может в этом смысле сказываться о нем. Именно эту асимметрию Аристотель и использует для различения первой и второй сущности[44]44
  Она сохраняется и при трактовке второй сущности как вида (т. е. класса индивидуальньгх вещей): индивидуальный предмет входит в вид, обратное же невозможно.


[Закрыть].

О том, насколько современными являются эти два критерия, с помощью которых Аристотель отличает первую сущность от второй (предмет от признака, партикуляр от универсалии), говорит следующее рассуждение современного платониста К.А. Бейлиса: «Универсалии – это род сущностей, которые, за исключением конъюнкции взаимно несовместимых сущностей, могут характеризовать, т. е. могут быть воплощены или экземплифицированы. Если они воплощены, мы называем их характеристиками того, что они экземплифицируют. Универсалии тоже имеют признаки. Однако партикуляры хотя и имеют множество признаков, не могут ничего характеризовать»[45]45
  Baylis C.F. Universals, Communicable Knowledge and Metaphysics // Universals and Particulars. № 4. P. 58. (1970).


[Закрыть]. Разница, как мы видим, чисто терминологическая.

Это наводит меня на следующее методологическое размышление. Современная философия отличается от философии времен Аристотеля, во-первых, предметом анализа (Аристотель не слышал ни о кварках, ни о генах) и, во-вторых, методами исследования. Но в нашем случае ни то, ни другое отличие не работает. Для размышлений о разнице между предметом и признаком Аристотелю и Бейлису вполне достаточно аристотелевских примеров. Апелляция к кваркам и генам продвижению в собственно философском исследовании не будет способствовать, а лишь замаскирует его недостатки. Изыски, например, современного исчисления предикатов или теории систем здесь также бесполезны. Следовательно, разница в результатах исследования Аристотеля и современного мыслителя определяется, во-первых, степенью таланта и, во-вторых, степенью освоенности предмета. В последнем пункте мы катастрофически опоздали. Подобно тому, как в ньютоновской, нерелятивистской механике сегодня невозможно затмить Ньютона, в исследовании классических философских категорий нельзя превзойти классиков: главное сказано. Наша задача – систематизаторская: выловить все, что сказано о категориях классиками философии, и изложить их идеи современным языком, просто, строго, в контексте современных проблем.

Но вернемся к теме. Итак, предмет отличается от признака, во-первых, тем, что способен к самостоятельному существованию в пространстве и времени, и, во-вторых, тем, что, обладая признаками, не может быть ничьим признаком: ни признаком вещи, ни признаком признака. Чем эти два критерия не устраивают современных философов? На каком основании Ф.П. Рамсей утверждает: «Ничто не кроется за тем, что один сорт их (сущностей. – Г. Л.) называют индивидами, а других – качествами; оба слова бессмысленны»[46]46
  Ramsey F.P. The Foundation of Mahtematics // Ramsey F.P. The Foundation of Mahtematics and other Logistical Eassays. Paterson, New Jersey, 1960. P. 132.


[Закрыть]?

Вот его ответ:

«Различие между отдельными вещами и универсалиями выводится из различия между субъектом и предикатом»[47]47
  Ibid.


[Закрыть], следовательно, «вся теория отдельных вещей и универсалий возникла только потому, что важнейшую черту действительности спутали с тем, что является свойством лишь нашего сознания»[48]48
  Ibid.


[Закрыть]. Напрашивается естественное возражение: различие между субъектом и предикатом суждения не первично. Оно детерминируется объективным различием между вещью и признаком. Рамсей доказал бы свое утверждение, если бы опроверг это очевидное возражение. Но он даже не упоминает о нем. А это делает неработающим и его аргумент.

Конечно, от упрека в неточности не застрахован никто. В принципе его можно сделать, даже не поинтересовавшись, о чем идет речь. Спор о точности или неточности определения приобретает смысл, только если указана задача, для решения которой это определение вводится. В ХХ веке такой задачей стало разрешение спора между номиналистами и платонистами о реальности абстрактных сущностей. Я утверждаю: двух аристотелевских критериев для решения данной задачи вполне достаточно, при условии, конечно, что о них постоянно помнят. Это бывает не всегда. Объем понятия «предмет» в процессе его использования в повседневном и научном мышлении постоянно расширялся и на каком-то этапе совпал с объемом понятия «объект», т. е. включил в себя и признаки.

Первоначально предметами называли материальные объекты, сравнимые с размером человеческого тела: камень – это предмет, скалу же, а тем более галактику предметом в повседневном смысле назвать трудно. Столь же трудно назвать предметом и электрон. Итак, первоначально предметами называли только макропредметы. Распространение этого термина на микро– и мегаобъекты диктовалось потребностями уже не обыденного, а научного мышления.

В современных работах по логике и математике предметами называют не только первые (конкретные), но и вторые (абстрактные) сущности. Например, «все, что может быть названо» А. Черч называет не объектом, а предметом. В результате термины «предмет» и «объект» становятся синонимами, и вся работа по их различению идет насмарку. Я предлагаю все, что может быть названо, именовать объектами, а объекты, способные к самостоятельному существованию в пространстве и времени – предметами.

Среди предметов особую важность имеют те, что опосредованы человеческим трудом. Для их обозначения существует особый термин – «вещь»[49]49
  Черч А. Введение в математическую логику. М., 1960. С. 342.


[Закрыть]. М. Хайдеггер определяет вещь как «продукт человеческой деятельности»[50]50
  Чернов В.И. Анализ философских понятий. М., 1967. С. 19.


[Закрыть]. Исторически с понятием «вещь» происходило то же, что и с понятием «предмет»: его объем расширялся. Вещами стали называть любые предметы, в том числе и не включенные в человеческую деятельность, а затем и абстрактные сущности. Например, о хорошей песне говорят: «Это вещь!». В итоге термины «предмет», «вещь» и «объект» стали употреблять как синонимы. Для нашего дальнейшего анализа это неприемлемо. Поэтому договоримся о словах. Самым общим термином, применимым к любому нечто, пусть остается «объект». Но поскольку социальная проблематика в этой работе не рассматривается, условимся любой объект, самостоятельно («отдельно») существующий в пространстве и времени, называть и предметом, и вещью. Объекты дихотомически делятся на предметы (вещи) и признаки.

Признак

Как уже подчеркивалось, признак– это объект, существующий только в составе предмета как его характеристика, черта, определенность и не способный, в отличие от части предмета, к самостоятельному существованию в пространстве-времени.

Реальность предметов ни у кого из философов, признающих существование объективной реальности, сомнения не вызывает. А вот реальность признаков номиналисты отрицают. Позицию номиналистов наиболее адекватно выразил один из ведущих номиналистов ХХ века Т. Котарбиньский, заявивший, что понимает, что такое белый снег, но не понимает, что такое белизна снега. По существу современный спор между номиналистами и платонистами касается не онтологии, а языка. Номиналисты не возражают против употребления конкретного термина «белый»; другими словами, они не отрицают существование белых предметов. Отрицают они онтологическую референцию абстрактного имени «белизна», а вместе с ним и всех абстрактных имен вообще. Одно время номиналисты даже пытались полностью устранить абстрактные имена из естественного языка, заменив их конкретными, но языковые монстры, возникавшие в результате такой попытки, вынудили их отказаться от этой затеи.

Итак, что вынуждает номиналистов признавать реальность предметов и отрицать реальность признаков? Для ответа на этот вопрос необходимо, опираясь на определенные выше категории «предмет» и «признак», отличить конкретные имена от абстрактных.

Конкретные и абстрактные имена

Деление понятий или, что не меняет сути дела, имен на абстрактные и конкретные зеркально соответствует онтологическому делению объектов на предметы и признаки. Конкретные имена Д. Ст. Милль определяет как «названия предметов», абстрактные – как «названия признаков»[51]51
  Милль Д.С. Система логики. М., 1900. С. 19.


[Закрыть]. Абстрактные имена, как и обозначаемые ими абстрактные сущности (признаки), современные номиналисты называют универсалиями. Онтологическую референцию абстрактных имен они отрицают с неподражаемым сарказмом: «Когда обычный человек говорит, что нет справедливости, он говорит истину, о которой не подозревает. Никогда не существовало подобной вещи. Справедливость – это фикция, как и ее товарищи – дружба, дисциплина, демократия, свобода, социализм, изоляционизм и умиротворение. Вы не можете указать их референты»[52]52
  Hugh W. Semantics. The nature of words and their meanings. N. Y., 1941. P. 159.


[Закрыть].

Итак, абстрактные имена ничему в действительности не соответствуют, не имеют референтов. А обладают ли онтологической референцией прилагательные: старший, красный, белый и т. д.? Это существенный вопрос. В ответе на него среди исследователей единства нет. Милль считает прилагательные не абстрактными, а конкретными именами: «Джон, озеро, этот стол – это имена вещей; белый есть также название вещи или, вернее, вещей. Напротив, белизна есть название признака, качества или атрибута этих вещей»[53]53
  Милль Д.С. Система логики. М., 1900. С. 19.


[Закрыть]. Но так думают не все. Г. Кюнг, например, полагает, что прилагательные «красный», и «бегущий», являются такими же универсалиями, как и «краснота» и «бег»[54]54
  Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка. М., 1999. С. 41.


[Закрыть]. Эта трактовка перешла в философию из грамматики. Здесь прилагательное определяется как «часть речи, обозначающая непроцессуальный признак предмета»[55]55
  Русская грамматика. Т.1. М., 1982. С. 540.


[Закрыть], а причастие – как часть речи, обозначающая процессуальный признак. Я считаю, что включение прилагательных в число универсалий лишает спор об универсалиях всякого смысла. Прилагательное и причастие обозначают не признак, которым обладает предмет, а предмет, который обладает признаком. Из трех имен – «квадрат», «квадратный» и «квадратность» – абстрактным является только последнее, только оно задает абстрактный объект[56]56
  Очень важно видеть, что универсалиями современные номиналисты считают любые абстрактные существительные, независимо от того, являются те сингулярными или общими. Соответственно конкретные существительные они не считают универсалиями также независимо от того, сингулярные они или общие: традиционная проблема универсалий остается у них «за скобками».


[Закрыть], и только оно порождает современную проблему универсалий. В исчислении предикатов ближайшим аналогом конкретного имени является индивидная, а ближайшим аналогом абстрактного – предикатная переменная. Поэтому современные номиналисты отрицают онтологическую референцию не только абстрактных имен, но и предикатных переменных. Чтобы не усложнять анализ, я опущу вопрос об онтологической референции предикатных переменных[57]57
  См. об этом: Левин Т.Д. Проблема универсалий. Современный взгляд. М., 2005. Гл. 2.


[Закрыть] и рассмотрю лишь проблему онтологической референции абстрактных имен.

Рассуждая чисто умозрительно, логику номиналиста можно представить так. Вещь богаче, чем любой ее признак. Следовательно, конкретное имя богаче абстрактного; следовательно, правильнее описывать действительность не в абстрактных, а в конкретных именах; следовательно, причина, вынуждающая номиналистов отрицать онтологическую референцию абстрактных имен, – это их бедность, абстрактность, неполнота.

Но первая посылка этой цепи умозаключений неверна. Конкретное понятие («интеллигент», «квадрат») содержит не больше информации, чем соответствующее ему абстрактное («интеллигентность», «квадратность»). Абстрактный и конкретный термины различаются не богатством содержащейся в них информации, а только способом ее выражения: абстрактный термин «квадратность» обозначает признак, характеризующий предмет, конкретный термин «квадрат» – предмет, характеризующийся этим признаком.

Но если абстрактное имя не беднее, чем конкретное, то почему номиналисты отказывают ему в онтологической референции?

Вспомним о дефинитивном отличии признака от части: часть можно отделить от вещи, признак – нет. А то, что невозможно отделить в реальности, недопустимо отделять и в воображении – вот неявная посылка номинализма. Фраза «Сходство симметрично и транзитивно» наделяет отношение сходства самостоятельным существованием, гипостазирует и, следовательно, реифицирует его. Признак трактуется как предмет. А это недопустимо. Вот почему нужно говорить не о сходстве, а о сходном, не о братстве, а о братьях, не о белизне, а о белом и т. д.

– Но ведь никто из пользующихся абстрактными понятиями не утверждает, что в воздухе плавают сходства, братства, улыбки и т. д.!

– Это свидетельствует лишь о непоследовательности платонистов. Гипостазирование, реифицирование признаков являются логическим следствием употребления абстрактных имен. Сделать имя признака подлежащим предложения – значит обращаться с ним как с предметом. И если платонисты не видят этого следствия из принятых ими посылок, то это уж их трудности. Чтобы доказать правомерность использования в описании действительности абстрактных имен (и их ближайших аналогов – предикатных переменных), платонизм обязан дать теоретический ответ на вопрос, как возможно их соответствие действительности. К сожалению, в платонистской литературе трудно найти не только ответ на этот вопрос, но даже и его формулировку. Одно из немногих исключений – следующее рассуждение ведущего платониста ХХ века А. Черча: «Экстремистское требование просто запретить абстрактные сущности во всех случаях идет, вероятно, от желания сохранить связь между теорией и наблюдением. Однако мне кажется произвольным предпочитать, например, видение как метод наблюдения пониманию, поскольку так же, как можно видеть непрозрачные тела, можно понимать или осознавать понятия. Между этими двумя случаями фактически имеется прямая параллель. Именно: в обоих случаях наблюдение достигается не прямо, а через посредство вспомогательных средств – через свет, хрусталики глаз или линзы оптического инструмента и нервную сеть в случае видимых тел; через словесные выражения в случае понятий»[58]58
  Curch A. The Need of Abstract Entities in Semantic Analysis // Proceeding of the Arts and Science. 80. Boston, 1955. P. 104.


[Закрыть]. Этой аналогией и исчерпывается анализ механизма онтологической референции абстрактных понятий. Главный же аргумент в защиту платонизма – чисто прагматический: платонисты формулируют на своем языке любые научные рассуждения, на номиналистском же нельзя построить даже элементарную арифметику.

Отсюда – два следствия. Первое после мучительных поисков сформулировали сами номиналисты: вопрос, чему и как в действительности соответствуют абстрактные имена, нельзя разрешить отказом от употребления этих имен. Второе содержится в цитированном высказывании А.Черча: соответствие действительности абстрактных понятий неверно понимать как зеркальное, дубликатное. Механизм этого соответствия не менее сложен, чем механизм соответствия предмету зрительного образа. Задача гносеолога как раз в том и состоит, чтобы описать его. Я попытался решить эту задачу на основе интервального подхода. Его суть в следующем: существует интервал, в границах которого отступление наших знаний от зеркального соответствия действительности лишь облегчает исследование, никак не сказываясь на его результатах. Например, в формулировке закона Бойля-Мариотта: «Произведение объема данной массы идеального газа на его давление постоянно при постоянной температуре» – целых четыре абстрактных термина. Оперирование ими никак не сказывается на адекватности нашего понимания этого закона. В принципе их можно заменить конкретными терминами, как братство – братьями, равенство – равным и т. д. Но формулировка закона усложнилась бы от этого настолько, что понять ее было бы практически невозможно. И это не техническая трудность, а принципиальное препятствие для рационального познания. Именно для его преодоления в стихийном развитии естественного языка и сформировались абстрактные имена, а затем и предикатные переменные. За эту уловку пришлось заплатить возникновением современной проблемы универсалий. Но она разрешима, а значение абстрактных имен и предикатных переменных для развития человеческого познания непреходяще.