Текст книги "Железный Феникс"

Великим гостем, ради которого собрался весь цвет Кастильской короны, стал король Иерусалима, король Сицилии, герцог Швабии и Эльзаса Конрад, или как его называли ласково Конрадин*. Но самым неожиданным для большинства собравшихся оказалось то, что этим почтенным государем был восьмилетний малыш.

Король Иерусалима Конрад III, он же король Сицилии Конрад II, а также герцог Швабии и Эльзаса Конрад IV был последним законным наследником германского императорского дома Гогенштауфенов*, сыном короля Конрада IV и внуком легендарного императора Священной Римской империи Фридриха II*.

В два года он потерял отца и рос при дворе своего дяди, герцога Людвига Баварского*. В Сицилии от его имени правил в качестве регента его дядя Манфред. В 1258 году, воспользовавшись ложными слухами о смерти племянника, тот самовольно провозгласил себя королём Сицилии, но изъявил готовность назначить Конрадина своим наследником.

Римский Папа Александр IV помешал мальчику стать королём Рима, а его опекун в 1257 году на выборах короля поддержал английского принца Ричарда Корнуэльского, взяв с того обещание, что новый король подтвердит за Конрадином право наследовать земли отца и титул герцога Швабии.

Едва герольдмейстер объявил о появлении гостя, оркестр вновь заиграл гимн, а в залу, выстроившись в колонны, вошли два десятка гвардейцев. Сразу за ними последовала группа герольдов, несущих перед собой флаги с гербами иерусалимского и сицилийского королевств. Гвардейцы выстроились по обе стороны от дорожки, в правой руке каждый держал длинное копьё с вымпелом у наконечника, выставив его вперёд, так чтобы флажки нависали над проходом.

Наконец, в проходной арке показался главный виновник всего торжества, облачённый в длиннополый кафтан и наброшенный сверху плащ. Голову мальчика венчала корона. Его появление вызвало целый каскад эмоций у всех, кто мог за ним наблюдать. Королём Иерусалима теперь, пусть даже и номинально, был восьмилетний мальчишка! Справа от юного короля, отставая от него на несколько шагов, шёл его дядя и опекун герцог Баварский Людвиг II Строгий.

Конечно же, визит маленького Конрадина в Толедо имел и важный политический смысл. Король Альфонсо, будучи двоюродным племянником покойного императора Фридриха, последнего на тот момент законного властелина Священной Римской империи, рад был принять у себя единственного прямого наследника своего двоюродного дяди. Используя родство с Гогенштауфенами и с помощью него добиваясь своего собственного избрания королём Рима, он демонстрировал законность своих притязаний не только на немецкий королевский титул, но и на императорский трон, который в это время оставался вакантным. Даже тот факт, что герцог Баварский поддержал на выборах английского принца, не стал препятствием для их визита.

Аккуратно взяв Конрадина под руку, герцог усадил племянника на высокий стул рядом с троном. После того, как малыш занял своё почётное место, трубы и барабаны умолкли. Сам же герцог остался стоять среди первых придворных.

На некоторое время над залой вновь нависла полная тишина. Затаив дыхание, все ждали дальнейшего продолжения церемонии.

Первым взял слово король Альфонсо. Возблагодарив Господа и поприветствовав своих подданных, он кратко объяснил повод для сегодняшнего торжества, после чего сразу же передал слово гостю.

Тут же к сидящему рядоммальчику подошёлкоролевский секретарь и вручил бумагу с записанной речью. Развернув листок, Конрадин окинул взглядом витиеватые строчки, исполненные на немецком языке, и приготовился говорить. Но вопреки ожиданиям тронная речь маленького короля оказалась лишь набором казённых фраз, написанных так, как того хотел король Альфонсо.

Затем слово вновь перешло к хозяину торжества. Альфонсо добавил к речи своего юного гостя лишь несколько поясняющих слов, после чего пригласил всех присутствующих проследовать в банкетную залу.

На этом церемониальная часть подошла к концу. Медленно, дабы не создавать давку, все присутствующие потянулись к дверям.

В банкетной зале стояли накрытыми с десяток больших длинных столов, за каждым из которых могло разместиться до сотни персон. Головной стол, за который вместе с королевской четой усадили Конрадина и его дядю, стоял на отдельном возвышении, к которому вели оцепленные стражей каменные ступеньки. И если для каждой из королевских особ, в том числе и для герцога Баварского, был приготовлен отдельный стул с высокой спинкой, похожий на трон, то остальным приходилось довольствоваться длинными и узкими скамейками. Но на этом разница, говорящая об отличии божьих помазанников от их подданных, и заканчивалась. Все столы накрывали белые льняные скатерти, а предлагаемый перечень блюд был также роскошен и разнообразен, как и на королевском столе.

Как только короли и их подданные расселись по своим местам, на видное место вышел королевский герольд и торжественно во весь голос объявил первую перемену блюд. Громко запели трубы, и из маленьких дверец, ведущих в подсобные помещения, потянулась длинная вереница пажей, несущих перед собой серебряные подносы с разнообразными кушаньями и кувшины с самыми лучшими винами. Меж столов в самом центре разместился ансамбль кугларов с ударными, струнными и духовыми инструментами, а трое сегрелей под их аккомпанемент исполняли красивую мелодичную балладу. Огромная зала, освещённая тысячью факелов, наполнилась музыкой, пением, разговорами, смехом, аппетитным чавканьем и звоном дорогой посуды. Особые глашатаи громко, так, чтобы их было слышно, объявляли названия подносимых блюд.

Первая перемена целиком состояла из одних лёгких закусок, должных лишь раззадорить аппетит перед более сытными кушаньями. Из горячих закусок были поданы печёнка телячья жареная с луком, почки телячьи жареные в сметанном соусе, печёнка куриная в винном соусе и печёнка куриная в сметанном соусе. Также горячие закуски были представлены свиной поджаркой и ветчиной, жаренной в сухарях. Из даров моря в числе горячих закусок были поданы мидии в белом вине с луком и мидии в кисломолочном соусе, а также устрицы в соусе из белого вина и устрицы, запечённые в дрожжевом тесте. Холодные же закуски были представлены прежде всего знаменитым хамоном, нарезанным и красиво уложенным тончайшими ломтиками. С хамоном подавалось большое количество зелени, твёрдый сыр и оливки. Также здесь подали и махому из филе тунца под оливковым маслом. Совершенно отдельно желающим подносили и небольшие пинчо с вяленой треской, ветчиной, луком и сыром.

Когда с первой переменой блюд было покончено, снова появился королевский герольд и во всеуслышание объявил о второй перемене. Снова запели трубы, и в залу вновь потянулись вереницы пажей, несущих огромные пузатые миски с супами. Всего во время второй перемены блюд было подано с десяток видов различных мясных, рыбных и овощных горячих супов с разного вида заправками, и несколько видов супов холодных.

После второй перемены наступил черёд третьей, мясной перемены. Из мясных блюд подавалась говядина тушёная в хлебном квасе с овощами, говядина тушёная с черносливом, говядина тушёная в кислом соусе с овощами, говядина, шпигованная салом и говяжье филе жареное на вертеле. С аппетитной говядиной вполне уверенно соперничала отварная свинина и свинина тушёная в белом вине, а также сочные битки из рубленой свинины. И, конечно же, ни один стол не мог обойтись без молочного поросёнка, зажаренного целиком. Баранину же подали в тушёном виде с черносливом и в запечённом виде под кисломолочным соусом. Также были поданы баранье «седло», жаренное на кости, и баранья грудинка, зажаренная в сухарях. Кроме крепкого красного вина, к мясу в изобилии подавались разные фруктовые соки и холодное разбавленное вино с кусочками фруктов.

Поскольку после третьей перемены пирующие были вполне уже сыты и хмельны, решено было сделать перерыв в трапезе и занять его танцами. В центре огромной залы тутже образовались сотни пар, взявшихся за руки и, повинуясь неспешному музыкальному ритму, соединяющихся в разные танцевальные фигуры. После часа танцев настал черёд грандиозного акробатического представления, в котором принимало участие около сотни самых разномастных артистов, выделывающих умопомрачительные кульбиты, жонглирующих острыми клинками и горящими факелами, и, словно змеи, сворачивающихся в самые невообразимые фигуры и формы. После захватывающих акробатических номеров настал черёд не менее грандиозного театрального действа. В основу устроенного спектакля были положены фрагменты из легендарной «Песни о моём Сиде"*.

После решено было возобновить трапезу.

Вновь появился герольд и с той же торжественностью, что и раньше, объявил четвёртую перемену блюд, во время которой стали подавать дичь. Пожалуй, именно эта перемена была самой торжественной и помпезной. Под непрерывное пение труб юные пажи вносили огромные, роскошно сервированные серебряные подносы с горячей, пышущей пряными ароматами дичью. Было подано филе дикой козы, жаренное на вертеле, и филе дикой козы, тушённое с яблоками и вином, заяц, тушённый в сметане с яблоками, и заяц, жаренный в сухарях, оленина, жаренная на вертеле с луком, и лань, жаренная на вертеле с зеленью.

С особой помпой подали оленя, приготовленного целиком, и упитанного дикого кабана, также запечённого целым. Именно эти впечатляющие размеры подаваемых блюд и являлись отличительной чертой королевских столов. Своей небывалой величиной они демонстрировали роскошь и широту, доступную лишь королям. Как правило, это были дикие или домашние животные, приготовленные целиком. Королевские оруженосцы, разбившись на группы по шесть или даже по восемь человек, вносили огромные противни с оленями, ланями и дикими кабанами, запечёнными в исполинских печах.

После столь аппетитной и сытной перемены решено было вновь прерваться на развлечения.

Вновь начались танцы, сопровождавшиеся красивой мелодичной музыкой, более всего располагавшей к доверительной беседе и флирту. После танцев настал черёд грубой шутовской клоунады, являвшей собой заметный контраст с общей сдержанной атмосферой королевского пира.

Затем король Альфонсо решил представить дорогим гостям своего любимого придворного трубадура Перо Гарсию Бургалеса. Перо Гарсия оказался при дворе короля, когда тот был ещё инфантом, а свои кантиги и тенсоны сочинял на галисийско-португальском наречии. Став у королевского стола, в окружении ансамбля кугларов, трубадур запел одну из своих знаменитых кантиг о любви. Во время исполнения этой cantiga de amor залом овладела полная тишина. Все, затаив дыхание, внимали пению любимого королевского трубадура.

Ещё после двух перемен к столам подали десерт, что свидетельствовало о финальной части банкета. Съев лишь маленький кусочек пирожного, Конрадин встал со своего места и, едва заметно кивнув в сторону короля Альфонсо, вышел из залы. Почти сразу за ним последовал и герцог Баварский. Сам же Альфонсо, посидев на своём месте ещё с пару минут, также встал и вышел за ними.

Пир же, устроенный в честь маленького короля, продолжился и закончился только под утро.

Глава 5

Знойное лето с его душной невыносимой жарой осталось далеко позади. Наступила пасмурная и прохладная осень. Солнце уже не поднималось так высоко, а небо всё чаще заволакивали тяжёлые тёмно-серые тучи. Холодный северный ветер, приходящий с Атлантики, не оставил даже воспоминаний о летнем зное. Всё чаще шли дожди. Крестьяне убирали последние остатки урожая с полей, спеша расплатиться с сеньорами и самим успеть запастись на зиму. Хотя жаркое сухое лето и перевело добрую половину урожая, оставив мирных тружеников практически ни с чем.

Америго продолжал беспечную жизнь в Толедо. За это время, что он провёл в гостях у Суньига, мать дважды приезжала за ним, желая вернуть сына домой. Ведь они приехали сюда лишь для знакомства с Кристиной, да и разве что погостить недельку-другую, а не оставаться на четыре с лишним месяца. Но Америго постоянно находил какой-нибудь новый повод, чтобы остаться. После столичного города с его шумной и насыщенной жизнью ему не хотелось возвращаться домой, где время текло так медленно и уныло, и месяцы, безвылазно проведённые в хоромах, прерывались разве что редкими выездами на охоту. Сама же донна Мария видела в этом исключительно положительный результат, полагая, что нежелание сына покидать столицу вызвано любовью, вспыхнувшей между ним и Кристиной, и хотя это было весьма далеко от истины, донна Роза так же придерживалась этой точки зрения. И это при том, что «молодые» практически не разговаривали друг с другом.

Помимо новых впечатлений, коих было в избытке, Америго старался завести как можно больше новых знакомств. Однажды ему довелось познакомиться с Гомесом Гонсалесом де Агилар, отпрыском знатного португальского рода Довиналей. Его отец, Гонсало Яньес де Агилар, доблестный рыцарь и трубадур, перебрался в Кастилию в период правления Фердинанда Святого и был одним из ближайших сподвижников его сына и наследника инфанта Альфонсо. Семья Гомеса владела поместьем Агилар и замком Агилар де ла Фронтера к югу от Кордовы. Случилось это во время энсьерро, когда Гомес помог своему новому приятелю вскарабкаться на барьер и избежать гнева быка.

Они оказались почти ровесниками, Гомес был лишь на два с половиной года старше Америго, они имели общие увлечения, как и большинство мальчишек, а главное -у них была схожая, как две капли воды, ситуация: родители Гомеса хотели посватать его к одной девице, к которой сам юноша не имел и малейшего расположения. Разговорившись об этом после прогона быков, они и подружились. В это время Гомес служил в крепости аль-Касар королевским оруженосцем и редко мог покидать место службы, но всё же, когда это удавалось, он старался развлечься, как мог. Иногда, в городском доме его отца, также располагавшемся в верхней части города под сенью королевской крепости аль-Касар, происходили шумные сборища, где молодые люди из знатных семей могли весело провести время.

Во внутреннем дворе дома, где они собирались, был разбит небольшой сад, прекрасное место для игр и отдыха. Здесь были цветочные клумбы, журчал рукотворный ручей, выложенный речной галькой, росли гранатовые деревья, важно, распустив хвосты, прогуливались павлины. Посреди сада стояла уютная маленькая беседка со столиком и скамейками. Чаще всего в ней собиралась тесная компания из трёх-четырёх юношей, чтобы поболтать, выпить вина и сыграть партию-другую в шахматы или трик-трак. Там же находился и небольшой тир с мишенями, где было удобно практиковаться в стрельбе из луков и арбалетов.

В один из таких серых осенних дней, получив от Гомеса приглашение на посиделки, Америго собрался в гости, хотя донна Роза и не хотела его отпускать. Живя на соседних улицах, они были почти соседями, и не было надобности седлать коня, к тому же узкие и многолюдные улочки Толедо всегда располагали к пешим прогулкам. Насвистывая под нос весёленькую мелодию, Америго шагал по каменной мостовой, подбрасывая в воздух серебряный реал, который собирался поставить на кон в трик-трак.

Добравшись за считанные минуты к дому приятеля, он остановился, кинул монету обратно в кошелёк и трижды постучал в дверь. В маленьком зарешёченном оконце показался мутноватый глаз чернокожего раба. Увидев гостя, он сразу же его впустил, так как успел уже наизусть выучить всех приятелей своего молодого хозяина. Пройдя через первый этаж дома, где находилась кухня и пряно пахнущие кладовые, Америго открыл старую скрипучую дверь и оказался в саду, где обычно проходили все сборища. К немалому удивлению, беседка и лавки вокруг неё пустовали, стояла тишина, легко можно было подумать, что в саду никого нет. Озираясь по сторонам, гость прошёл по тропинке, ведущей к беседке. Вскоре со стороны тира послышались голоса. Перемахнув через кусты, Америго направился к стрельбищу.

На исходных позициях стояли двое. Гомес, уже завершив свой выстрел, отошёл чуть в сторону и принялся ждать, устало облокотившись на приклад арбалета. Рядом, держа на плече арбалет, и целясь во вторую мишень, стоял Кристиано, которого все называли Малыш, хотя это лишь отчасти соответствовало истине. Кристиано был коренастым, широким в плечах, но весьма и весьма скромного роста, едва доходя до плеч остальным юношам. Даже четырнадцатилетний Америго был на полголовы выше. Как и Гомес, Кристиано служил королевским оруженосцем и был его самым близким товарищем.

На мгновение затаив дыхание, Малыш нажал на спусковой рычаг, плечи с тетивой распрямились, и короткий увесистый болт отправился к цели. Как только его стрела поразила мишень, юноша опустил арбалет и уступил место сопернику. Гомес также стал заряжать арбалет и уже вставил ногу в стремя, как вдруг заметил подошедшего приятеля.

– О-о-о, кого мы видим! Америго! – с пафосным торжеством произнёс он.

– Привет, дружище! Как поживаешь? – поздоровался гость.

– Ничего. А ты?

– Я вроде бы тоже ничего.

Пожав друг другу руки, они обнялись, как всегда это делали во время приветствия.

– Эй, Малыш! Посмотри-ка, кто пришёл! – позвал Гомес.

– А-а, Америго! Приветствую тебя, – поздоровался Кристиано. И, пожав руки, они также обнялись.

Америго подошёл к приятелю и взял из его рук арбалет.

– Что это вы? Решили сегодня устроить соревнования? – спросил он, взвешивая в руках оружие.

– Да, немного. А то при дворе не часто удаётся потренироваться, – забирая арбалет, ответил Гомес.

– Вообще-то, я собирался сегодня забить пару партий в трик-трак. Как тебе эта идея? – предложил Америго.

– Да, пожалуй, можно забить партийку-другую, – нехотя отмахнулся Гомес. – Но немного попозже. Давай?

– Ну, давай. Я не против, – согласился Америго.

Зарядив арбалет, Гомес встал на свою позицию и, недолго целясь, нажал на спусковой рычаг. Его болт вонзился в мишень довольно далеко от центра, вызвав у незадачливого стрелка целую дюжину крепких словечек. Следующий болт, выпущенный Малышом, угодил почти в самое яблочко.

– Эй, посмотри, Америго, – воскликнул Гомес. – Ты когда-нибудь видел такое? Малыш меня опережает!

– Ха! Наверное, старший братец поднатаскал Малыша по стрельбе! – смеясь, ответил тот. Вновь зарядив арбалеты, они сделали ещё по одному выстрелу, но Кристиано и на этот разопередил своего соперника.

– А-а! Ладно! Ну его! – крикнул Гомес и бросил свой арбалет на землю. – Пойдём-ка лучше выпьем!

– Давай, я не против, – ответил Малыш и тоже положил своё оружие.

– Эй, Америго, идёшь с нами? – позвал Гомес.

– Конечно, иду! – отозвался тот.

И все трое прошли в беседку. Кроме кувшина с молодым белым вином и двух серебряных кубков, на красивом резном столе лежали виноград, абрикосы, финики, сушёный инжир и оливки. Наполнив два кубка, Гомес тут же крикнул рабу, чтобы тот принёс ещё один. После чего все расселись по удобным местам и, не спеша потягивая прозрачное белое вино, стали беседовать о стрельбе и охоте.

Всё это время Гомес как-то нетерпеливо ёрзал на месте и, почти не отрываясь, смотрел в сторону двери, ведущей в сад. На вопросы Америго, в чём дело, или не ждёт ли он кого-нибудь ещё, он отмахивался и говорил, что тот сам всё скоро увидит. Это не было странным, когда в гостях у Гомеса собиралась иногда чуть ли не половина Толедо.

Так продолжалось часа два. Вдруг со стороны двери послышался оживлённый разговор, прерываемый приступами заразительного смеха. Через минуту на аллее, ведущей к беседке, показались три фигуры.

– О-о-о! Ну, наконец-то! – завидев гостей, крикнул Гомес.

– А-а, ты заждался? – послышалось в ответ.

– Ну, конечно! – и захватив с собой ополовиненный кубок, Гомес пошёл навстречу.

Первым шёл худосочный молодой человек, с бледным осунувшимся лицом и тонкими трясущимися ладонями. Несмотря на попытки держаться уверенно, этот парень сразу же производил впечатление больного и сильно страдающего человека. К тому же, его наверняка одолевала телесная слабость, что было видно по его бледному измождённому лицу. Следом за этой меланхоличной особой шли две прекрасных юных девицы. Своим цветущим видом, задорным и весёлым поведением, они представляли резкий контраст на фоне своего хилого и грустного спутника.

– Как дела, Франческа? – спросил Гомес, обнимая тонкую рыжеволосую девушку.

Как и многие молодые люди аристократического происхождения, которых женили и выдавали замуж помимо их воли за заранее выбранную кандидатуру, Гомес имел связь, что называется, на стороне. Обычно такие молодые люди встречались тайно, дабы их отцы ничего не прознали, и городской дом, где он был полновластным хозяином, как раз подходил для таких встреч.

– Прекрасно. Ну, а как у вас? – спросила Франческа

– Отлично! – уверенно ответил Гомес. – Мы только и ждали вас!

Кристиано и Америго, доселе оставаясь сидеть в беседке, вышли, чтобы поприветствовать новых гостей.

Пожав трясущуюся руку худосочного юноши, который мялся и запинался через каждое слово, Америго учтиво поприветствовал Франческу и остановился, чтобы поздороваться с последней особой.

В момент, когда Америго, протянув руку и галантно поклонившись, посмотрел в глубокие тёмно-карие глаза черноволосой красавицы, дыхание его перехватило, а сердце забилось так часто, что готово было выпрыгнуть из груди. Он сразу же попытался взять себя в руки, но красные щёки и потупленный взгляд выдали его с головой. С первого мига, с первого взгляда она пленила его, завладела им, чтобы уже не отпустить никогда.

Большие тёмно-карие, почти чёрные глаза с густыми ресницами, тонкий нос с небольшой горбинкой, выдающий яркую представительницу средиземноморских кровей, строго очерченные скулы и полные сочные губы цвета перезрелой вишни. Лицо её покрывал медный загар, делая девушку похожей на сарацинку. Густые смолянисто-чёрные волосы были заплетены в длинную тяжёлую косу, ниспадающую до талии. Одета она была в тёмно-синее платье французского фасона, плотно прилегающее под грудью и расширяющееся от талии. Такое платье выгодно отличало её на фоне ярко-красных пеллот и бриалей, широко распространённых среди кастильской аристократии. Голову её покрывал белый холщовый платок, гладко облегающий подбородок и приколотый с боку шпильками. Поверх платка была наброшена лёгкая полупрозрачная вуаль.

– Америго де Веласко, – назвал он себя, не отрывая взгляд от этого красивого загорелого лица. – Америго. Зовите меня просто Америго, прекрасная сеньорита, – слегка запнувшись, добавил мальчишка.

Девушка кокетливо улыбнулась.

– Анна Мария Дельфино. Но можете меня называть просто Анной, прекрасный сеньор!

Услыщав её ответ, Америго ещё больше замялся. Дельфино были известным аристократическим родом из Венеции. Одним из двенадцати знатнейших родов Республики Святого Марка, известных как «апостольские семьи». В Венеции они значили столько же, сколько де Лара, де Гаро или де Веласко в Кастилии.

Ситуацию разрядил Гомес.

– Сеньоры и сеньориты, прошу всех к столу! – скомандовал он, указывая на беседку.

Зайдя внутрь, компания стала рассаживаться по местам. Гомес взял на себя почётную роль пажа и стал разливать вино по трём серебряным кубкам, стоящим на столе. И именно этот, казалось бы, ничем не примечательный момент предопределил всю будущую судьбу Америго.

Дело было в том, что серебряная посуда, из которой обычно ела и пилазнать, была очень дорога и порой во время застолий её на всех не хватало. Но заменять её более дешёвой и пить из глиняных или деревянных кружек считали ниже своего достоинства, за исключением разве что военно-полевых условий и других непредвиденных обстоятельств. И очень часто сидящие рядом особы делили между собой имеющуюся посуду, как правило, на двоих или же на троих. Также был распространён обычай пускать по кругу один-единственный и очень дорогой кубок. Так получилось и на этот раз, на шесть персон в наличии имелось всего три серебряных кубка, по одному на двух человек. И Америго волей-неволей пришлось разделить свой бокал с прекрасной чернобровой итальянкой, которая совершенно случайно уселась возле него.

Но молодое белое быстро закончилось. Кубок, который Гомес наливал для себя и своей Франчески, не наполнился даже наполовину. Впрочем, быстро допив оставшееся, он вышел из беседки и стал звать на помощь раба.

– Анвар! – во всё горло прокричал Гомес.

Сидящие в беседке девушки тоненько захихикали, услышав его несуразный вопль.

– Анвар! Чёрт бы тебя побрал! – ещё сильнее завопил Гомес.

– Да успокойся ты! – крикнул на него Кристиано. – Чего ты разорался?

– Вина! Я хочу, чтобы нам принесли ещё вина! – качнувшись в сторону, пояснил приятель.

По его реакции и выражению покрасневших глаз было видно, что он уже находится в хорошем подпитии.

– На мой взгляд, тебе уже достаточно! – подтрунивал над ним Кристиано.

Тут резкое словцо вставил Америго.

– Гомес! Теперь мне ясно, почему Малыш так легко обыграл тебя на арбалетах!

Все вновь рассмеялись.

– Не спорю… Может быть, – опять сильно качнувшись, согласился Гомес. – Но клянусь, завтра я возьму реванш!

– Так-так, вызов принимаю! – усмехнулся Кристиано.

– Анвар! – вновь прокричал Гомес.

– Болван! Кто тебя отсюда услышит? – вновь гаркнул на него Кристиано. – Ты бы ещё из еврейского городка поорал бы!

– Чёрт бы его побрал! Этот сарацин должен быть всегда рядом! Всегда, когда я этого хочу! – злопыхал Гомес.

– Ладно, Господь с вами, благородный сеньор, – успокоил его Малыш. – Сейчас я кого-нибудь позову. Или, так уж и быть, сам принесу вина. Всё-таки я королевский виночерпий.

И, встав со скамейки, он ловко перепрыгнул заборчик беседки. Гомес же, покачиваясь под штормящим ветром, вернулся в беседку и упал в объятия своей Франчески.

Всё это время, как только девушки зашли беседку, и Анна Мария села слева от Америго, да так близко, что их бёдра и локти соприкасались, волнение, охватившее четырнадцатилетнего юнца, не покидало его. Он мужественно старался взять себя в руки, дабы не показаться полным болваном, но дрожащая ладонь, которой он брал кубок из рук итальянки, с лихвой выдавала все его переживания. Как ни старался он смотреть в другую сторону, но голова то и дело поворачивалась влево, и глаза устремлялись к прекрасной соседке. То и дело останавливаясь на красивых изящных ладонях, украшенных дорогими перстнями, пройдя по складкам тёмно-синего платья, его взгляд невольно притягивался к красивому загорелому лицу с бархатистыми тёмно-карими глазами. Но больше всего ему не давали покоя её губы, они просто пленили его – крупные, чувственные, тёмно-вишнёвые. И чем дольше он смотрел на них, тем сильнее они влекли и притягивали. Ещё очень долго, на протяжении многих лет и до самых последних дней, они будут сниться ему.

Появился Малыш Кристиано, за ним, водрузив на плечо бочонок с вином, следовал чернокожий Анвар, которого так и не дозвался Гомес. Будучи занят в погребе, раб просто не слышал криков хозяина и вместе с бочонком сам принёс ещё и плеть из сыромятных ремней, чтобы получить «заслуженное» наказание. Гомес взял плеть и уже хотел было пустить её в ход, но Кристиано его остановил, толстой мускулистой рукой усадив своего друга на место. Пузатый деревянный бочонок, пахнущий погребной сыростью, таил в себе как минимум с пол кантара, или целых шестнадцать квартильо вина. Поставив бочонок на стол, Анвар низко поклонился и сразу же поспешил удалиться. Почётную обязанность виночерпия взял на себя Кристиано. Вынув толстую круглую пробку, плотно засевшую в крышке, он стал разливать душистый полупрозрачный напиток. Это вино оказалось покрепче предыдущего, и беседку сразу же наполнил терпкий пьянящий аромат.

Веселье продолжилось с новой силой.

Начинало темнеть, на западе полыхал ярко-оранжевый закат, пробиваясь сквозь кучи фиолетовых облаков, и небосвод постепенно заполнялся мерцающими светильниками звёзд.

Покинув беседку, компания вышла в парк, за исключением бедняги Рудольфо, сонно растянувшегося на скамейке.

Гомес и Франческа пожелали уединиться и почти сразу же исчезли за гранатовыми кустами. Америго же вместе с Малышом Кристиано, крепко обнявшись и лбами прижавшись друг к другу, горланили весёлую застольную песню, и это позволило ему ненадолго забыть о прекрасной смуглянке, которой пришлось остаться в одиночестве. Малыш ещё с самого начала заприметил, как Америго, не отрываясь, таращится на эту чернявую красотку, и то ли из глупой шутки, то ли от того, что та ему самому приглянулась, решил таким вот нелепым образом отвлечь своего младшего приятеля.

Так продолжалось около получаса, пока королевский виночерпий не отправился обратно в беседку за очередной порцией выпивки. Освободившись от крепких дружеских объятий, Америго перевёл дух, и тут же его глаза стали невольно разыскивать красавицу итальянку. В ночных сумерках, окутавших сад, уже невозможно было хоть что-нибудь разглядеть. Но всё же, хоть и туго соображающий после выпитого вина, он, заметив, что Малыш возится слишком долго, метнулся к клуатру, окружающему внутренний двор, где, как он рассчитывал, могла оказаться девушка.

И он не ошибся.

За рядом округлых романских арок находилась уютная галерея, даже в самый солнечный день укрытая тенью. Сейчас же здесь было совершенно темно.

Проходя вдоль аркады, он напряженно всматривался во тьму. У глухой стены стояли длинные низкие лавки, на которые можно было присесть, гуляя по галерее. Именно на одной из них в полной темноте и сидела Анна Мария. Разглядев её силуэт, Америго на мгновение остановился, не решаясь выйти из-за колонны, но сразу же, во многом благодаря выпитому вину, смог совладать с собой. Преодолев все препятствия, робкий влюблённый подошёл к ней и присел рядом. Они могли просидеть так час, два или больше, лишь изредка переглядываясь друг с другом. Но эту нелепую молчаливую идиллию нарушили пьяные вопли Малыша, желавшего вновь собрать всю компанию вместе.

Ближе к полуночи весёлая компания собралась расходиться. На улице перед домом стояла карета, на которой и приехали гости. Беднягу Рудольфо пришлось загружать всем вместе: сильно перебрав, он кричал, дрался и всё время норовил куда-то убежать. Вместе с ними в карете уехал и Кристиано.

Незадолго до этого Америго почувствовал, как в общей суматохе его кто-то задел за ремень. Потянувшись, чтобы поправить его, он обнаружил лёгкий, едва заметный свёрток.

Это был дамский платок.