Текст книги "Железный Феникс"

Глава 8

Едва Америго успел вернуться от Анны Марии, как утром следующего дня его разбудил паж. Мальчуган поклонился и сообщил, что дон Фердинанд немедленно требует его к себе.

Одолеваемый сном и усталостью, Америго стал подниматься. Ему и в голову не приходило, зачем он мог понадобиться дяде в такую рань. «Неужели вновь ящур или какая другая напасть? Только бы не это!» – думал он про себя, натягивая шоссы.

Кое-как одевшись и молясь про себя, чтобы не случилось ничего дурного, он поспешил к дяде Фердинанду. Тот был во дворе и, размашисто жестикулируя, отдавал какие-то распоряжения оруженосцам и слугам. Одет он был по-походному, в высокие кожаные сапоги на стальных подошвах, брюки из грубой воловьей кожи, удобные для верховой езды, сверху тёплую шерстяную гарначу. Было заметно, что дядя чем-то сильно обеспокоен.

– Доброе утро, сеньор! Чем могу быть полезен? – протирая сонные глаза, поздоровался Америго.

В ответ тот лишь слегка кивнул и сразу же перешёл к делу:

– Америго, сколько боевых коней ты можешь немедленно поставить под седло?

Подобный вопрос несколько обескураживал. Расторопный вид дона Фердинанда явно требовал немедленного ответа. Он и не помнил, когда видел своего дядю, всегда весёлого и хмельного, столь собранным и решительным.

– Около двадцати, сеньор, – немного помешкав, ответил Америго.

– А точнее? – с некоторым раздражением в голосе переспросил дон Фердинанд.

– Точно не могу сказать. Но двадцать это точно. Гарантированно, – постепенно приходя в себя, ответил конюший.

– Двадцать? Ну что ж, отлично! Необходимо всех осмотреть, отобрать годных и для каждого подобрать соответствующую амуницию. Так же собери с полторы сотни обозных кляч, всех, каких только сможешь, – последовал чёткий приказ.

Америго чуть не бросило в холодный пот от услышанного.

– Но, сеньор! – попытался он возразить. – Лошади в стойлах стоят все разутые. Только для того, чтобы их подковать всех, потребуется целый день. А вы говорите ещё об амуниции.

– Сколько тебе потребуется времени? – сразу же спросил дон Фердинанд.

– Даже не знаю, сеньор. Много… – растерянно ответил Америго.

– У тебя есть три дня! – жёстко отрезал дядя.

– Три дня? – с испугом переспросил племянник.

– Да, мой мальчик, три дня, не больше! В пятницу в это же время ты выдашь мне двадцать боевых коней и минимум полторы сотни обозных. Особенно позаботься о моём андалузце. И на всё про всё у тебя есть три дня! – закончил дон Фердинанд, беря под уздцы гнедого скакуна, подведённого к нему слугой. И в следующий же миг он был уже в седле.

– Да, сеньор, – не веря своим ушам, ответил конюший.

Стоял конец марта, и погода была сырая и слякотная. В небе клубились тучи, дул влажный холодный ветер и слегка моросил дождь.

– Но, сеньор, что всё это значит? К чему всё это? – ёжась от холода, спросил Америго, будучи одетым в одну лишь рубаху.

– Мавры восстали, – нехотя ответил дон Фердинанд и тут же дал шпоры коню, направив его в сторону ворот. За ним направились четверо конных сержантов. Через минуту они скрылись за аркой ворот.

От этих слов Америго бросило в дрожь. Он понял, что тот собирает войско, получив от короля требование исполнить воинский долг вассала. И наверняка вместе с войском придётся отправиться и ему.

Стуча зубами от холода, Америго проводил их взглядом, пока они не исчезли. Моросящий дождь и ветер немного бодрили, прогоняя последние остатки сна. С минуту потоптавшись на месте, прикидывая в уме объёмы предстоящей работы, он отправился обратно к себе, чтобы потеплее одеться. Вернувшись в свою комнату, он наскоро натянул сапоги, поверх рубахи надел ярко-красную сайя и напоследок, зажав под мышкой, прихватил гарначу. И тут жебыстрым шагом поспешил вниз.

Выйдя на улицу, он бегом устремился к конюшням. В этот момент грянул оглушительный раскат грома. Настолько сильный, что едва уши не позакладывало. Дождливую мглу прорезали длинные щупальца молний. И сразу же хлынул ливень. Америго мигом промок до нитки, даже не успев набросить гарначу. Рыхлый земляной двор, истоптанный лошадиными копытами, быстро превратился в одну огромную лужу.

Хлюпая сапогами по грязи, он подбежал к главной конюшне, стоявшей особняком, где содержали драгоценных боевых коней. В первую очередь он хотел заняться именно ими. Предстояло проделать уйму работы, от общего осмотра и пробной объездки до подковки, седлания и боевого снаряжения.

Укрывшись от дождя под камышовым навесом, он снял висящие на поясе ключи, и один за одним стал открывать тяжёлые навесные замки. Отворив широкие двустворчатые ворота, Америго вошёл внутрь. С глубоким вдохом он втянул запах конюшни, разбавленный дождевой сыростью. Ежась от холода, в насквозь промокшей одежде, он прошёл вдоль рядов стойл.

Из двух с лишним десятков боевых коней, содержащихся в конюшнях замка Фриас, больше половины принадлежали конным сержантам. Они отлично годились для обходных манёвров, разведки и преследования бегущего противника, но плохо подходили для прямой таранной атаки. Ещё с десяток относились к породе гинетта, специально выведенной для легковооружённых всадников-хинетов. Главными их достоинствами были манёвр и быстрота. Большинство конных воинов в Испании сражались именно легковооружёнными, так как их главным противником испокон веков была лёгкая мавританская конница, да и горная местность больше способствовала засадам и внезапным набегам, нежели крупным лобовым столкновениям. И лишь один андалузский дестриэ, принадлежащий дону Фердинанду, был приспособлен для таранных лобовых атак. Именно за ним и приходилось больше всего ухаживать Америго.

Дестриэ были крупными рыцарскими лошадьми, с гордым и агрессивным норовом, способными нести тяжеловооруженного всадника и на стремительном быстром галопе атаковать противника. Главным требованием, предъявляемым к дестриэ, был резкий рывок с места и быстрый молниеносный разгон, увеличивающий вес всадника и коня. Зрелый и хорошо обученный конь, при удачном стечении обстоятельств, мог опрокинуть до десяти пехотинцев, стоящих шеренгами друг за другом. Также их обучали кусать противника и бить передними копытами. Взбешённый дестриэ не боялся ни огня, ни врага, но под умелым всадником вёл себя уверенно и спокойно.

Однако, из-за крупного телосложения и слабого сердца, дестриэ обладал низкой выносливостью, быстро утомлялся и не мог за один раз совершать длительные переходы. Также из-за своей тяжести они совершенно не могли прыгать, рвы и ограды были для них непреодолимым препятствием. Долгий крутой подъём, обычный в горных краях, тоже был для них затруднителен.

Стоили дестриэ необычайно дорого и требовали за собой тщательного ухода, доставляя немало хлопот оруженосцам. От природы они обладали густой жёсткой гривой и густыми щетками. Зрелым боеспособным жеребцам было принято состригать щетки, равнять хвост и подстригать гриву.

При разведении дестриэ потомкам старались передать максимальное количество положительных качеств, при этом минимизируя отрицательные.

В тот день из-за бушевавшей грозы многого сделать не удалось. Ближе к полуночи, продрогший и уставший, Америго завалился спать прямо в конюшне, на охапке соломы.

Следующее утро на удивление выдалось погожим и солнечным. От вчерашней грозы и следа не осталось. Яркое весеннее солнце быстро осушило глубокие топкие лужи, ещё вчера казавшиеся непроходимым болотом. О вчерашней непогоде напоминали лишь тяжёлые серые облака, медленно плывущие по небу и время от времени закрывающие собой солнце. Хорошую погоду Америго принял как доброе предзнаменование и, проснувшись чуть свет, вновь с усердием принялся за работу.

Вчерашний предварительный осмотр показал, что все двадцать лошадей, на которых он рассчитывал, вполне здоровы и пригодны для любых действий. И самое главное: боевой андалузец дона Фердинанда был крепок и полон сил. Дабы убедиться в этом окончательно, его следовало проверить под седлом. Для этого уже подкованного коня выводили на ристалище и проверяли на рыси, галопе, боковом ходе и всех основных боевых приёмах.

Дождавшись, пока кузнец вобьёт в подкову последний ухналь, Америго, взяв под уздцы андалузца, отправился на ристалище. Всё необходимое– сёдла, стремена, попону и прочее– принесли слуги. Хлюпая копытами по ещё не просохшей грязи, боевой конь пошёл по ристалищу. Главному конюшему помогали двое самых опытных конюхов. Остальными же лошадьми занимались сержанты и хинеты, которым предстояло на них воевать.

Последний день был самым ответственным. Следовало полностью экипировать всех лошадей, надеть сбруи и сёдла, покрыть каждую дорогой попоной, расшитой фамильным гербом Веласко, а каждому всаднику выдать вооружение. Для этого Америго со своими помощниками отправился в арсенал, находившийся в одной из башен. Там хранилось всё необходимое для полной боевой экипировки.

Но для самого конюшего главной заботой был андалузский дестриэ, на котором сражался дон Фердинанд. Зайдя в арсенал, он взял глубокое деревянное седло с высокой спинкой и длинными стременами, необходимое для тяжеловооруженного всадника, специальное кавалерийское копьё с утолщениями и рукоятью, используемое рыцарями для куширования при атаке, и многое другое. Требовалось более трёх часов, чтобы полностью оснастить лишь одного боевого коня. А ещё следовало позаботиться о достаточном количестве фуража, так как на марше дестриэ требовали намного больше корма.

Уже далеко за полночь Америго впервые за всё это время вернулся к себе. Еле волоча ноги, он добрёл до кровати и сразу же завалился спать, даже не сняв одежду.

В поход выступили на следующее же утро, сразу после литургии первого часа. Дороги оставались сухими, и это существенно облегчало путь. А путь предстоял дальний, через всю Испанию на самый юг, к Севилье, а потом и ещё дальше. Вспыхнувшее восстание охватило ряд южных мавританских городов, лишь недавно подчинённых Альфонсо Мудрым.

Вместе с доном Фердинандом отправилось целое войско, собранное им со всех владений Веласко. Основу его составляли ленные рыцари, хинеты и конные сержанты. Сопровождали их оруженосцы, пажи, герольды и разного рода слуги. Вслед за конным войском с его многочисленной свитой тянулась ещё более многочисленная масса пехоты, набранная из крестьян и отрядов, выставленных городами. Вооружены они были плохо, а зачастую и кое– как. Не все имели при себе даже щит и простую широкополую каску, а единственным их оружием порой были палицы и простые крестьянские вилы. Но самую большую часть, конечно же, занимал обоз, гружённый провизией, фуражом и разного рода поклажей. Двигалось сие воинство медленно, сильно растянувшись в длину, и проходя за день не больше двадцати вара*.

Через три недели пути достигли Толедо, став лагерем к юго-западу от города, на левом берегу Тахо, недалеко от лодочного моста и ворот Баб аль-Яхуд.

Для Америго это была отличная возможность повидать Анну Марию. И, зная куда отправляется, он просто не мог этого не сделать. Но если бы он тогда знал, какой сюрприз ему приготовила возлюбленная.

Резво осаживая коня, он поспешил к городу и спустя считанные минуты был уже у ворот. В этот момент он забыл о всех предосторожностях, из-за которых раньше не хотел показываться в Толедо. Завтра он отправлялся на войну, и этим всё объяснялось.

Оказавшись перед домом Дельфино, Америго, не слезая с седла, что есть силы выкрикнул имя любимой. Сразу же из окна второго этажа показалась миловидная головка служанки, обвёрнутая белым батистовым платком.

– Buona sera, signore, – тоненьким голоском поздоровалась девушка.

– Buona sera, Катерина. А где твоя госпожа? Она дома? – волнуясь, спросил Америго.

– Конечно, дома, а где же ей ещё быть!

Разговаривали по-итальянски. Америго лучше знал этот язык, чем Анна Мария со своей служанкой его родной испанский. Даже переписку с любимой ему приходилось вести на родном для неё языке.

– Катерина, Катерина, – послышался из комнаты голос Анны Марии.

Служанка исчезла, и через минуту в окне появилась та, ради которой он и приехал.

– Ciao, carino, рада тебя видеть! – улыбнулась Анна Мария, махая ему рукой.

– Ciao, tesoro! – ответил Америго, посылая ей воздушный поцелуй.

– А почему ты до сих пор в седле? Почему в дом не заходишь?

– Я с радостью, но твой отец?!

– А-а, брось! Он уехал, и его не будет почти неделю. И всё это время мы легко можем быть вместе!

– Да, милая, – с горькой улыбкой ответил он. – Но, увы, боюсь, это невозможно.

– То есть как? Что ты этим хочешь сказать? – широко раскрыв свои прекрасные глаза, спросила девушка.

– Я здесь лишь на один день и завтра утром отправляюсь на юг, в Херес.

– В Херес? Там восстание, в Хересе! – закрыв руками лицо, она покачала головой. – Весь город об этом говорит!

– Да, dona mia, это так, – помрачнев, сказал Америго.

– Ну ладно, заходи в дом. Катерина тебе откроет.

И прекрасная головка Анны Марии исчезла из оконного проёма.

Америго спрыгнул на землю. Вечерело, и нужно было успеть вернуться до закрытия городских ворот. Спешившись, он стал привязывать коня к ржавому крюку, торчащему из стены. В этот момент послышались повороты ключа, и через мгновение дверь отворилась. Закончив с конём, Америго вошёл внутрь. Только его увидев, Анна Мария сразу же бросилась ему на шею. Они крепко обнялись, а их уста слились в сладостном поцелуе. Полутёмную прихожую освещала лишь одна плошка с маслом и фитилём, дававшая тусклый, едва заметный огонёк. Находясь почти в полной темноте, они долго стояли, не решаясь и не желая ослаблять объятия. Наконец она взяла его за руку и повела наверх. Рабочую комнату, выделенную под контору, освещали косые лучи заходящего солнца. Пройдя через неё, они зашли в небольшой альков, отгороженный полупрозрачными занавесками. Присев на низкий мавританский диван, они взялись за руки и продолжили разговор.

– Так значит, завтра? – с грустью в глазах спросила Анна Мария.

– Да, donamia, завтра утром, – не менее грустно ответил юноша.

– Но Херес… я слышала, там началась настоящая война.

– Я ничего не могу с этим поделать, это моя обязанность. Поэтому я и пришёл просить твоего благословения!

– Благословения? – грустно улыбнулась Анна Мария. – Но я ведь не монахиня, чтобы благословлять.

– Всё равно! Ты– дама моего сердца! – с гордостью заявил Америго.

И сказав эти слова, он поднялся с дивана и встал пред ней на одно колено. Не ожидая такого, девушка не знала, что предпринять, и некоторое время с изумлением смотрела на своего любимого. Но тут ей в голову пришла замечательная идея. Запустив пальцы за ворот, она сняла с шеи красивый золотой медальон и протянула его Америго. На маленьком овальном кулончике было выгравировано изображение Девы Марии с Младенцем Иисусом. Повесив медальон ему на шею, она положила ладони на его голову и шёпотом стала читать «AveMaria», после чего наклонилась и трижды поцеловала его в лоб. Так состоялось символическое благословение, о котором просил Америго.

Он мог бы просидеть с ней хоть до утра, но завтра с рассветом вновь предстояло отправляться в путь. Хотелось пораньше вернуться в лагерь, чтобы к утру как следует выспаться. Тем более городские ворота вот-вот должны были закрыться. Как бы это ни было тяжело, но им вновь приходилось расстаться. Получив желанное благословение, Америго засобирался в обратный путь.

– Постой, ты не можешь оставить меня просто так, – вдруг схватила она его за руку и потянула к себе.

– Но я не могу остаться. Я приеду к тебе сразу же, как только вернусь, – пытаясь забрать руку, ответил Америго.

– А если тебя убьют? Что я тогда буду делать? – глядя на него влажными глазами, спросила Анна Мария.

– Не убьют. Я конюший, и не буду участвовать в битвах, – сказал он, пытаясь успокоить любимую.

С минуту они так и стояли, после чего он вновь стал от неё отстраняться.

– Подожди, – сказала она, вновь притягивая его к себе. – Останься со мной!

Её слова прозвучали как требование.

– Я долго тебя не задержу. Мы за час всё успеем, – с недвусмысленным намёком сказала она.

Щёки её пылали, дыхание было частым, и он мог даже чувствовать, как колотится её сердце.

– Что ты такое говоришь?! – вспылил он, будучи уверенным, что их отношения не должны выходить за рамки дозволенного.

Чувствуя, как сердце вырывается из груди, Анна Мария-таки решилась сказать ему то, что хотела.

– Ты должен стать моим мужем. Прямо сейчас! – выпалила она.

Америго опешил.

– Что ты такое говоришь? Мы ведь даже не помолвлены. Ты опозоришь отца! – пытаясь её образумить, строго сказал он.

– Пускай! Это из-за него! – слегка охрипшим голосом настаивала та.

– О чём ты? – замерев, с тревогой спросил он.

– Я не рассказывала тебе. Отец хочет выдать меня за Пьетро Дзено, это сын нашего дожа Реньеро Дзено. Когда мы были дома, нас помолвили. Я не люблю его, он мне противен! – запинаясь, хрипло выговорила Анна Мария.

Америго же стоял совершенно растерянный, будучи не в силах вымолвить и слова. О своей помолвке с Кристиной де Суньига он также ей не рассказывал, и не собирался делать этого и теперь.

– Но ведь мы ничего не можем с этим поделать, – дрожащим голосом сказал он.

– Нет, можем! Помолвку расторгнут, если узнают, что я испорчена, – ответила Анна Мария, выдавая свой замысел.

Америго был ошарашен. Он просто застыл, не в силах и пошевелиться.

И в следующий же миг она подалась к нему с такой страстью, что он уже был не в силах хоть как-то сопротивляться. Любовный порыв, которым она его охватила, просто не оставлял ему иного выбора, как тут же ответить ей тем же.

Свалившись на мавританский диван, они лихорадочно стали стаскивать друг с друга одежду. Не прошло и пары минут, как они были готовы к продолжению.

Он овладел ею быстро и резко, но, будучи в крайнем возбуждении, она восприняла это легко, будто не в первый раз.

Заслышав шум, доносящийся из алькова, Катерина решила, что с госпожой что-то случилось, и поспешила к ней. Но, отодвинув занавесь, увидела происходящее на диване. И тут же, закрыв руками лицо, испуганно бросилась прочь.

Близилось утро, и Америго вынужден был уходить. Не явиться в лагерь и подвести дядю Фердинанда он не мог даже ради Анны Марии. К этому моменту она уснула, и он хотел исчезнуть тихо, не разбудив её.

Факелы на стенах ещё продолжали тлеть и, кое-как одевшись, он в полутьме направился вниз. В голове вертелись лишь мысли о том, что сделает с ней отец, когда узнает о случившемся. Теперь в Толедо появился ещё один человек, которого ему следовало опасаться. Но чувство эйфории, владевшее им после близости, отодвигало все эти размышления на задний план. В конце концов, за время военной компании он успеет всё обдумать и решить, как быть дальше.

На востоке уже полыхало зарево, и стражи как раз начали отпирать городские ворота. Когда Америго добрался до лагеря, там уже вовсю шли приготовления в путь. Пересекать реку войско должно было по лодочному мосту, расположенному близ ворот Баб аль-Яхуд.

Осаживая коня, он поспешил к лагерю, надеясь, что дон Фердинанд не заметит его слишком долгого отсутствия.

Глава 9

Царствование Альфонсо X Мудрого ознаменовало собой начало новой эпохи. Учёный, поэт, историк, законодатель, он обладал всеми качествами, делающими честь человеческой природе. Хотя его честолюбие далеко превышало средства, которыми он располагал.

В начале своего царствования он с большими издержками подготовил поход против Альмохадов. Ещё его отец, Фердинанд III Святой*, начал строить корабельные верфи в Севилье, чтобы получить контроль над проливами и перенести боевые действия в Северную Африку. Альфонсо получил у Римского Папы разрешение на сбор денег для крестового похода. Были даже намечены границы будущих католических епархий. Но полномасштабного вторжения в аль-Магриб не произошло. Всё свелось к грабительским набегам и кратковременному захвату отдельных портов, самым известным из которых стало взятие Сале в 1260 году адмиралом Хуаном Гарсией де Вильямайором. Но главная цель– захват Сеуты, о которой мечтал Фердинанд Святой– не была достигнута.

Прекрасный организатор, Альфонсо заселил множество городов, обезлюдевших во время войн. Он восстановил стены Бехи и сделал эту крепость оплотом королевства. В устьеДуэро, напротив епископального города Порто, он основал королевский город Вилланова де Гайа, которому в числе других привилегий даровал обширные права по речной и морской торговле. Он содействовал развитию торговли путём основания свободных рынков и призывал в страну иностранных мастеров.

Королю постоянно приходилось бороться с церковной и светской аристократией, которая возвела его на трон и хотела держать в опеке. Наглость и произвол знати достигли своего апогея в 1258 году, когда на кортесе приняли решение ограничить ежедневные расходы королевской семьи стапятьюдесятью мараведисами, и даже посоветовали государю и его семье «кушать за столом умереннее». Покойный Фердинанд III пришёл бы в ужас, если бы узнал о таком постыдном и бесчестном унижении своего сына. С той поры Альфонсо стал предпринимать действия для укрепления своей власти и авторитета. Ему удалось внушить покорность аристократии и дать отпор епископам, обвинявшим его в нарушении церковных привилегий. Римский Папа Урбан IV наложил интердикт на его королевство, желая заставить Альфонсо вернуть отвергнутую им супругу графиню Болонскую. Но всё же, после смерти первой жены, признал законность детей, родившихся от его второго брака.

Уделяя добрую часть своего времени научным изысканиям, Альфонсо Х Мудрый собственноручно написал множество трудов в самых различных областях науки, кои считались довольно солидными достижениями своей эпохи. Но самыми значимыми работами, вышедшими из-под его пера, стали труды по правоведению и юриспруденции. Самые знаменитые из них– «Зерцало законов» и «Кодекс из семи частей», над которыми король трудился почти целое десятилетие с 1256 по 1265 годы. Созданные на базе старого испанского права, с применением философии и теологии, с опорой на римское и на каноническое право, переведённые на общедоступный кастильский диалект, эти труды стали особым правом для королевства Кастилии и Леона. Это произведение, во многом вдохновлённое кодексом древнеримского императора Феодосия, по своим целям и концепциям являлось конкурентом кодекса императора Юстиниана. В классификации кодексов законов «семь частей» представляли крайний случай, сверх которого существовал лишь один король, источник права в своём королевстве. Это был один из самых значимых и существенных шагов, сделанных Альфонсо Мудрым на пути укрепления своей государственной монархической власти.

Но знания и интересы мудрого короля не исчерпывались одной лишь юриспруденцией. Альфонсо даже шутил, дескать, если бы Творец вселенной спросил бы его совета, то он бы внушил Ему несколько удачных изменений.

В конце 1260 года король собрал кортесы в Севилье, на которых заявил, что желает служить Господу, нанося вред маврам, и хочет захватить их земли, особенно те, что находятся к югу от Севильи. Затем спросил у собравшихся, следует ли ему сначала напасть на Ниеблу или на Херес. Последний был выбран из-за стратегического значения для сухопутной обороны недавно построенного порта Святой Марии.

Сразу после кортеса, в декабре 1260 года, король начал действия против Хереса.

К моменту осады Херес де ла Фронтера был одним из нескольких мавританских анклавов, оставшихся после падения княжества ибн Худа. Помимо гранадского эмирата и таифы Ниеблы, несколько южных городов сохраняли сомнительную независимость. После падения Севильи в 1248 году несколько таких городов– Аркос, Херес, Лебриха, Медина-Сидония и Вехер– обязались платить дань Фердинанду Святому, но с его смертью и восшествием на престол инфанта Альфонсо они отказались продолжать выплаты. Но уже к 1258 году новый король вынудил Херес возобновить дань.

К моменту завоевания городом правил ибн Амит, которого называли Абенским сеньором. С помощью эмира Гранады Альфонсо осадил Херес. Но уже через месяц осады его жители по собственной инициативе начали переговоры о сдаче. Опасаясь, что за время длительной войны могут пострадать ценные сады и оливковые рощи вокруг города, они предложили подчиниться христианскому королю и заплатить ему дань, которую они прежде платили ибн Амиту, если новый правитель оставит им владение их собственностью. Альфонсо принял их просьбу. Тогда те отправились к ибн Амиту, сидевшему в аль-Касаре, и поставили ему ультиматум: договорись с Альфонсо или уходи. Правитель Хереса договорился о сдаче крепости и гарантиях неприкосновенности для него и всей своей собственности.

После капитуляции король назначил алькаидом хересской крепости Нуно Гонсалеса де Лара. Аль-Касар был вновь снабжён продовольствием и оружием. Мусульмане города оставались собственниками своих домов и имущества внутри и снаружи стен города.

Так, весной 1261 года Херес де ла Фронтера стал частью Кастильской короны, а его жители отнесены к сословию мудехар*.

Но достигнутому миру суждено было продлиться лишь несколько лет.

К 1264 году мусульмане Хереса построили стену между городом и аль-Касаром, где правил кастильский алькаид. Становилось понятно, что назревает бунт.

Во время своей военной компании Альфонсо Мудрый призывал на помощь эмира Гранады, к тому времени ставшего его вассалом. Мухаммед I ибн аль-Амар* не посмел уклониться от своих обязательств и помог христианскому государю против своих единоверцев. Однако эта покорность была для него тяжким бременем, и он выжидал лишь благоприятной минуты, чтобы свергнуть иго кафиров.

Гранада стала прибежищем для всех мусульман, бежавших из-под власти неверных. При каждом новом завоевании христианских правителей новые потоки беженцев увеличивали число подданных эмира. Эти изгнанники приносили в эмират своё имущество, свои сельскохозяйственные знания и ненависть к слову «христианин». Очень быстро этот ничтожный обломок великой омейядской державы начал обретать силу и становиться опасным вследствие многочисленности своего населения и его пылкого религиозного фанатизма. Эмир заслужил любовь подданных своей доступностью и заботливым управлением.

К этому-то государю, естественно, обращались взоры всех мусульман, рассеянных по владениям христианских правителей. В Мурсии и в Хересе восстание лишь ждало своего часа.

В июле 1264 года между войсками гранадского эмира и короля Альфонсо произошла стычка, в которой гранадцы одержали вверх. А незадолго до этого имя Мухаммеда ибн аль-Амара было вычеркнуто из списка верных королевских вассалов. Эти события и послужили толчком к всеобщему восстанию, вспыхнувшему одновременно в двух концах Андалусии, – в Мурсии и к югу от Севильи, в Херес де ла Фронтера.

В начале августа жители Хереса напали на аль-Касар, который занимал небольшой гарнизон во главе с Нуно Гонсалесом де Лара. Поручив оборону крепости рыцарю Гарсии Гомесу Каррильо, алькаид поспешил за помощью к королю. Восьмого августа хересский аль-Касар пал. Мудехары истребили весь гарнизон, разрушили базилику Девы Марии и попытались сжечь её статую, но та чудом выстояла перед огнём. Королевские войска прибыли через два дня, но было уже слишком поздно.

Вместе с Хересом на сторону восставших перешли и соседние города: Лебриха, Утрера, Рота, Аркосде лаФронтера, Медина-Сидония, Санлука де Баррамеда и Вехер де ла Фронтера. В охваченных восстанием городах всё христианское население было изгнано или истреблено. В Осуне и в самой Севилье восстание провалилось. Крепости и поселения, где размещались духовно-рыцарские ордена, подобно замку Матрера, удерживаемому рыцарями Калатравы, также подверглись нападению, но были защищены силами гарнизонов.

К этому времени относится и знаменитое чудо замка Чинкойя. Гранадские войска осадили замок и вот-вот должны были его взять, но отчаявшиеся защитники выставили на крепостной вал статую Девы Марии. Увидев её, мавры испугались и отступили.

Мухаммед ибн аль-Амар полностью поддержал восстание. Также на помощь мятежникам пришла династия Маринидов из Северной Африки. Хотя мусульмане Старой и Новой Кастилии, уже давно живущие под христианским правлением, не присоединились к восставшим. На стороне противника сражались и некоторые кастильские сеньоры, мятежно настроенные против правящего короля.

К октябрю 1264 года король Альфонсо, собрав достаточно войск, осадил мятежные города. Главными очагами восстания стали Херес де ла Фронтера, Аркос де ла Фронтера и Медина Сидония. Основной удар был направлен на Херес, как основной центр сопротивления.

Едва осадив город, королевская армия стала готовить штурм, так как высиживать в долгой осаде не представлялось возможным. Гранадские войска неустанно атаковали кастильцев, а из Северной Африки мятежникам вот-вот должна была подойти помощь. К королю же, в свою очередь, пришли на выручку воины духовно-рыцарских орденов.

Войско Фердинанда де Веласко соединилось с остальной армией под Севильей и на юг, вдоль левого берега Гвадалквивира, направилось уже с ней. Под Лебрихой и на подступах к Хересу пришлось выдержать несколько мощных атак гранадцев, но у короля было достаточно сил, чтобы отбить нападения.

На протяжении всего пути от родного замка и до самой Севильи Америго неустанно заботился о боевом дестриэ дона Фердинанда. Каждый дневной переход, каждая стоянка были наполнены хлопотами, связанными с конём. Ему чуть ли не постоянно приходилось держать его за поводья и вести за собой. Время от времени дядя сам брался за своего любимца, освобождая племянника от забот, но после вновь возвращал обратно. Кроме того, конюшему то и дело приходилось помогать конюхам и другим всадникам, если у них возникали трудности с их лошадьми.

Но уже после переправы через Гвадалквивир дон Фердинанд облачился в полный доспех и забрал своего коня себе. Хотя от этого тревог у Америго только прибавилось.

Под Лебрихой на их походную колонну напали гранадцы. Дядя тут же вскочил насвоегоандалузца и вместе с десятком других всадников контратаковал тяжёлую эмирскую конницу. Набранные из числа знати, вооружённые не хуже христианских рыцарей, эти воины представляли собой грозных противников. Не подоспей к дону Фердинанду подмога, этот бой бывалого крестоносца мог бы оказаться последним. Истерзанный и побитый, он всё же вышел из сражения целым, но вот любимому дестриэ досталось куда больше. Хромающий, забрызганный кровью, в разорванной попоне, боевой конь представлял собой трагическое зрелище. Едва Америго увидел эту картину, ему сразу же показалось, что андалузцу пришёл конец. Коня они всё-таки выходили, но вот его всаднику отныне приходилось сражаться пешим.