Текст книги "Снайпер Маша"

Первый немец

Март подходил к концу, а под Оршей еще лежал снег. За зиму его столько навалило, что, казалось, не расстает до лета. И все же, когда пригревало солнышко, белый покров на холмах, особенно с южной стороны, начал заметно уменьшаться, а потом и вовсе обнажилась суглинистая земля с островками бурой пожухлой травы, хаотично, в беспорядке усеянная воронками от взрывов, а кое-где были видны даже останки человеческих тел. Это были трупы наших и немецких солдат, убитых еще осенью и не убранных из-за сильных боев.

Когда Маша впервые увидела их и учуяла специфический запах (это притом, что ночами еще подмораживало!), ее едва не стошнило. По-хорошему, стоило бы как-то договориться с немцами и объявить хоть на один день перемирие, дав возможность похоронным командам выполнить свою печальную миссию.

Словно обидевшись на такое безобразие, солнце с того дня, как они прибыли в полк, не появлялось. Небесное светило плотно закрыли малоподвижные, навевавшие тоску и грусть тучи, с утра сыпавшие мелким снежком вперемешку с унылым дождиком. И все же в воздухе уже пахло весной. Совсем скоро, набравшись смелости и сил, она непременно возьмет бразды правления погодой и всеми природными процессами на себя, чтобы в конце мая передать эстафету власти так любимому всеми лету, до которого, впрочем, еще дожить надо.

В штабе полка решили, что двух дней для обустройства на новом месте снайпершам хватит, и, прежде чем передать их в непосредственное подчинение командирам стрелковых батальонов, организованно вывели на передний край обороны для рекогносцировки местности.

Для выхода на передок облачились в полученные накануне маскхалаты – штаны и куртки серого цвета. Сопровождал девушек уже знакомый им по соседскому расположению командир разведроты старший лейтенант Юрий Сироткин, отлично владеющий обстановкой и сведениями о противнике. Сориентировав их на местности, офицер показал очертания переднего края немецкой обороны, основные пути подхода к ней, особо обратил внимание снайперов на наиболее удобные места для засады и охоты. Чтобы скрытно там оказаться, порекомендовал еще затемно выдвинуться из окопов в северо-западном направлении, в сторону заросшей орешником лощины. Оттуда до немецких траншей по прямой меньше километра. Для прицельного огня далековато, но вести наблюдение с помощью оптического прицела винтовки и бинокля можно. Снайперская засада устраивалась еще и как заслон на пути вражеских разведгрупп, в последнее время активизировавшихся в полосе обороны дивизии, в том числе и на данном участке.

«Экскурсия» на передний край заняла около часа. Даже чисто психологически девушкам важно было побывать там, где они вскоре окажутся с боевым заданием, чтобы на себе ощутить близость так называемой линии боевого соприкосновения. Визуально увидеть и понять, что это такое, где таится наибольшая опасность, какая местность открывается перед тобой.

Вопреки распространенному мнению, снайпер не одинокий волк, охотящийся сам по себе. Война показала, что вдвоем сподручней выполнять эту специфическую боевую работу. При обнаружении цели один вычисляет ее координаты, внося поправки на метеоусловия, второй уже ведет огонь на поражение. Через некоторое время они могут меняться ролями.

На свою первую охоту младший сержант Ивушкина вышла с напарницей, тезкой и подругой ефрейтором Машей Козловой. Над землей по-прежнему нависали тяжелые серые тучи, из-за перепада температур клубился туман, что было им только на руку.

В половине пятого утра, когда, кажется, спит все живое вокруг, девушки вышли по направлению к лощине, указанной на рекогносцировке командиром разведроты. В сопровождении нескольких бойцов из боевого охранения батальона добрались до условного места, откуда на свою позицию перемещались уже короткими перебежками, пригнувшись к земле, а последнюю сотню метров – по-пластунски.

От физических усилий и волнения сердце импульсивно колотилось в груди, словно предупреждало, что сейчас не выдержит и остановится. В тумане и предрассветной темени по сторонам и кое-где впереди мерещились зловещие тени, воспринимавшиеся за вражеских лазутчиков, о периодическом появлении которых перед полосой обороны полка говорил старший лейтенант Сироткин. Но по мере их продвижения тени растворялись, действие на психику разыгравшегося воображения ослабевало и постепенно над эмоциональным страхом верх брал холодный рассудок.

Они залегли за естественным укрытием – невысоким бугорком и, немного отдышавшись, стали обустраивать свое место. Невольно вспомнились занятия по тактике в школе и слова капитана Белкина: «Где бы вы ни оказались: в болоте, на дереве или в окопе – сразу же позаботьтесь о своей маскировке, о том, чтобы быть незаметной для врага».

Около двух часов они просто лежали на сырой земле, молча дожидаясь рассвета. Маскхалат, надетый на ватные брюки и телогрейку, недолго сопротивлялся проникновению влаги и стал мокрым на груди и поясе, поэтому, а также чтобы размять начавшее затекать тело, Ивушкина повернулась на бок. Напарница тоже зашевелилась по той же причине.

«Нет ничего хуже, чем ждать и опаздывать», – вспомнилась обеим поговорка.

Когда небесный свет немного потеснил тьму, девушки слегка приподняли головы, чтобы лучше осмотреться. За орешником, в зарослях которого они укрылись, простиралось равнинно-холмистое поле, которое до войны, наверное, засевалось местным колхозом пшеницей и другими сельхозкультурами. Теперь это была серая, ничейная территория, разделявшая наши войска и гитлеровские.

Мысль о том, что они здесь напрасно пролежат весь день и ничего не увидят, первой пришла в голову Козловой. Она тихонько, почти шепотом предложила переместиться вперед еще хотя бы на двести метров, пока окончательно не рассеялся спасительный туман.

Предложение рисковое, опасное, но решение им принимать вдвоем. Ивушкина задумалась: у нее самой крутилась в голове эта смелая мысль. Но что-то сдерживало, отгоняло ее подальше. Да, надо честно признать, это был страх за свою жизнь, но не только он. Довлела, принуждала осторожничать, понапрасну не рисковать… гордость за школу, ее авторитет. Что подумают в полку или дивизии о ее выпускницах, если мы уже на первом выходе лопухнемся, станем легкой добычей врага? Нет, грубо подставиться, показать себя легкомысленными курицами и ни на что не способными солдатами они не имели права.

– Остаемся сегодня здесь. А в следующий раз выберем позицию поближе к фрицам, – сказала, как отрезала, Ивушкина.

Мартовский день уже клонился к закату, когда они заметили в прицел некоторое оживление в немецких боевых порядках. Но из-за выкопанных в человеческий рост траншей удалось разглядеть, и то мельком, лишь верхнюю часть касок. Стрелять на поражение при такой дальности бесполезно. Да и убойная сила пули будет значительно ослаблена приличным расстоянием и если даже попадет в каску, то не пробьет ее.

Злясь про себя, что так бездарно, попусту пролежали они весь день на сырой земле, Ивушкина зажевала очередной сухарь. Но ими одними не насытишься. Радовали уплотнявшиеся сумерки, под покровом которых они скоро вернутся в свою уютную землянку, где их наверняка уже ждет ужин, горячий чай и, конечно же, расспросы любопытных подруг.

Личный снайперский счет в середине апреля одной из первых открыла Зульфия. Наблюдатель со стереотрубой из первой линии окопов подтвердил: выстрел достиг цели. Ею оказался немецкий солдат, видимо, неопытный новобранец, неудачно сходивший по малой нужде.

Зульфию как героиню дня тепло поздравили девчонки, и даже майор Славнов с замполитом специально заглянули вечером в землянку и пожали ей руку, наговорив массу комплиментов. А маленькая девушка-тростиночка оказалась не готова к такому вниманию начальства и от переживаемых эмоций… заплакала.

– Тебе что, фрица жалко? – удивился комполка. И, поняв, что причина слез совсем в другом, в душевном волнении, подбодрил:

– Ну-ну, хватит сырость тут разводить, ее и так хватает. А что не растерялась и точно прицелилась – молодец!

Среди девушек-снайперов началось негласное соревнование: кто больше фрицев на тот свет отправит. Спустя пару дней повезло Ивушкиной: Маша со своей именной винтовки убила немецкого офицера.

В тот раз они с Козловой не пошли проторенной дорожкой к невезучей ложбине с орешником, где безрезультатно уже были в засаде дважды, а зашли с южной стороны, также заросшей кустарником, и местность там была слегка заболочена. Этим боковым, не основным выходом к переднему краю противника нередко пользовались полковые разведчики, которые и посоветовали испытать снайперскую удачу на их тропе. Коля-второй рекомендовал Машиной напарнице, с которой у него завязались личные отношения, идти строго на север, а миновав лесную просеку, взять правее, в сторону противника, где через пару сотен метров будет заросший кустарником овраг – отличное место для засады, откуда неплохо просматривается боковая часть немецких траншей, до которых с полкилометра, не больше.

Место и впрямь выигрышное, заманчивое, сулящее удачу, но настолько же и опасное. Ясно, что прежде, чем их засекут, они успеют сделать один-два метких выстрела. Потом нужно как можно быстрее покинуть уязвимую позицию, не дожидаясь испепеляющего пулеметно-минометного ответа.

Затемно добрались до оврага, изготовились к охоте, а когда едва рассвело, стали внимательно наблюдать за передним краем противника. Ивушкина в поисках потенциальной жертвы прильнула к прицелу в готовности выстрелить. Козлова в бинокль осматривала близлежащую местность, казавшуюся безлюдной, вымершей. Ей даже подумалось: «А может, немцы ночью оставили траншеи и ушли?» Но нет, ветер периодически доносил обрывистые, едва слышные голоса. В окопах притаился враг, живший по своему расписанию, мало отличавшемуся от нашего. Любой день начинается одинаково – с утреннего туалета, завтрака, который у пунктуальных фрицев наступал в одно и то же время. В оптический прицел Ивушкина вдруг увидела… часть большого черного термоса, появившегося на бруствере. Что это – непростительная беспечность или хитрость, этакая приманка, в расчете на то, что на нее клюнет русский снайпер и тем себя выдаст?

Маша решила выждать и посмотреть, что же будет дальше. Ведь не зря их преподаватель майор Крепс любил повторять: побеждает тот, кто умеет ждать.

Минут через десять чьи-то руки отвинтили крышку термоса, разлили ароматную жидкость по чашкам: похоже, без кофе немцы ничего не делают. Ивушкина пыталась поймать в перекрестие сетки прицела чью-то голову, но как только это вроде бы уже удавалось сделать, потенциальная мишень расплывалась, становилась нечеткой, размазанной, а затем и вовсе исчезала из поля зрения. И так было несколько раз, что не на шутку разозлило Машу. «Так, успокойся и не нервничай, – приказала себе. – Твой миг удачи еще не наступил. Жди!»

Напарница тоже засуетилась, подталкивает локтем: мол, чего ты медлишь, стреляй. Ивушкину это немного рассердило. Легче всего суетливо нажать на спусковой крючок и промахнуться. Нет, выстрел снайпера должен быть максимально выверенным, в точку.

Маша не сразу почувствовала, что от нервного напряжения стала покусывать губы. Это привычка с детства, оставшаяся с ней. Мама называла ее вредной и, бывало, поругивала.

Так, все внимание термосу. Она видит, как к нему тянутся руки, слегка наклоняют, наливая кофе, и возвращают в прежнее положение. Как тени, мелькают каски. Немцы, может, и спят в них?

И вот оно, везение! В траншее появился офицер. Видимо, отдав какое-то распоряжение, он быстро исчез из поля зрения. Ивушкина обозвала себя растяпой, подумав, что упустила верную цель. Но неожиданно она снова «вычислила» его, чуть в сторонке курившего сигарету. «Вот еще один шанс – не промахнись только, – не то попросила, не то приказала себе. Но, удивительное дело, рука плохо подчинялась и, даже нащупав спусковой крючок, все еще не решалась нажать на него. – Что за бесовщина!»

Тормозом, заблокировавшим логичное действие, стала не вовремя мелькнувшая мысль о том, что перед ней не фанерная мишень, а живой человек, чей-то сын, муж, отец, и от осознания этого по телу пробежала мелкая холодная дрожь.

Из оцепенения вывел требовательный и волевой голос боевой напарницы: «Стреляй, Машка!»

И она инстинктивно подчинилась ему, плавно, как учили, нажала на спусковой крючок. Сухо щелкнул выстрел, после которого офицер, нелепо взмахнув руками, свалился на дно траншеи. Скорее всего, он был убит, так как целилась Ивушкина в голову, которую только и видела.

Пока немцы разберутся, откуда прилетела смертельная для их офицера пуля, и вышлют разведгруппу или просто откроют минометно-пулеметный огонь, они, стремительно покинув укрывавший их овраг, будут в относительно безопасной лесополосе, откуда уже недалеко и до своих позиций. Продуманный заранее план отхода полностью сработал.

Первой с удачной охотой ее поздравила младший сержант Галина Ларина, командир снайперского взвода.

– Вот ты и открыла личный счет, – сказала она просто, без обиняков и дружески приобняла за плечи.

– Галка, я же человека убила… Господи прости, – с тихим покаянием и чувством вины вымолвила Маша.

– Что ты такое говоришь! – удивилась Ларина. – Ты еще панихиду по фашисту закажи. Они же изверги, нелюди, пришли на нашу землю убивать, насиловать да в огне сжигать нас. Вспомни Хатынь, другие разрушенные дотла села и города. Вспомни отца своего, от их рук погибшего.

Последние слова, в которых упоминался любимый папа, словно из-под наркоза вернули Машу к действительности. Да, конечно, никакой это не грех на душу, а справедливое возмездие за отца. Пусть Бог, если он существует, видит это и помогает ей в священной войне с ненавистными оккупантами.

…Первой они потеряли Аню Макееву. Хотя, если разобраться, она сама же и виновата в своей гибели. Дебютная «охота», как девчонки называли боевые выходы, оказалась для нее последней.

Эх, Аня-Анечка, разве можно быть такой по-детски беспечной на войне?! Эта ее озорная бесшабашность в поведении, какая-то необъяснимая легкомысленность, граничащая с несерьезностью в постижении специальности снайпера, проявилась еще в школе. За что, бывало, и получала курсант Макеева взыскания, но они были не в силе изменить характер – прямой, напористый, порой склонный к неоправданному риску. Маша удивлялась, видя, как небрежно Аня относилась к той же тактике, считая ее второстепенным предметом в сравнении с огневой подготовкой. Это ее и погубило.

В тот роковой вечер с задания возвращались несколько снайперских пар, работавших вместе. Посчитав, что в темноте их враг не увидит, Аня пошла напрямик, через открытое поле, в то время как остальные избрали дальний, более безопасный маршрут вдоль леса. Он и стал укрытием для девушек, когда немцы внезапно открыли беглый артиллерийский огонь. А вот Ане от смертельных осколков разорвавшегося неподалеку снаряда деться было некуда…

Похоронили ее с почестями, минутой молчания и воинским салютом на второй день. У лесной кромки, которую она проигнорировала, появился неприметный холмик земли с самодельным крестом из молодой березы. В землянке фронтовыми ста граммами скромно помянули боевую подругу, прожившую на свете всего двадцать два года. На другой день из штаба на Урал ушла похоронка…

Как несправедлива, жестока порой судьба, и как до обидного мало бывает отпущено человеку! Казалось бы, в двадцать тебе все нипочем, все дороги открыты и все только начинается: живи, радуйся небу, солнцу, окружающему миру, тому, что видишь, слышишь, осязаешь. Ведь никто не знает, когда, где и при каких обстоятельствах все это вмиг оборвется. В войну и подавно жизнь настолько обесценивается, что не стоит и ломаного гроша, выплаканных слез по убиенному, а шансы на нее кажутся призрачными, иллюзорными, независимо от того, сколько тебе лет – десять, двадцать или пятьдесят. Но молодым умирать все равно не хочется, что в мирное, что в военное время: смерть в таком возрасте кажется противоестественной, аномальной, запредельной и крайне несправедливой.

А через три дня была тяжело ранена Фаня Кузьмина. До полудня ей удалось подстрелить одного зазевавшегося немца. А под вечер, когда солнце повернулось и стало светить в лицо, она не придала этому значения и выдала себя блеском оптического прицела. Хотя в школе и преподаватель Крепс, и ротный Белкин предупреждали о коварной опасности такой игры света.

Они без году неделю в полку, а уже понесли потери. Это притом, что находятся в позиционной обороне и активные боевые действия пока не ведутся.

Майское наступление дивизии не увенчалось успехом, несмотря на все усилия, прорвать первую линию обороны немцев не удалось. Солдат – человек маленький на войне, поэтому много знать о причинах неудачи ему не полагается, да он и не задает лишних вопросов. Главное, чтобы полевая кухня вовремя на передовую поспела, да с патронами и боеприпасами перебоев не было, об остальном должны позаботиться в штабах, где рождается замысел на бой, продумывается его всестороннее обеспечение, анализируется соотношение сил, своих и противника, определяется направление главного удара и наиболее уязвимые места в обороне врага. С них, штабных офицеров, командиров и спрос особый, тем более за неудачный исход спланированной операции.

В батальонах судачили, что комдив 62-й стрелковой вернулся со штаба армии мрачнее тучи и со строгим выговором, от него же досталось на орехи полковым начальникам за «неоправданные потери и топтание на месте, которое явно затянулось».

Всех девушек-снайперов собрали вместе. Генерал Бородкин в этот раз был предельно краток. Он посетовал на то, что в полосе обороны дивизии (а это двенадцать километров по фронту) активизировались немецкие снайперы, охотящиеся за нашими офицерами. «Подумайте, как обезвредить своих коллег», – напутствие комдива они восприняли как приказ.

Разведчики поймали «орла»

После завтрака в их девичью землянку второй раз за все время по-соседски заглянул командир разведроты старший лейтенант Юрий Сироткин. Да не просто так, а с хорошей новостью. Оказывается, его группа взяла необычного «языка» – кавалера Железного креста, да еще и снайпера, что было большой редкостью.

– Хотите краем глаза взглянуть на живого коллегу? Тогда милости прошу к нам. Скоро допрашивать начнем, после чего передадим в разведотдел армии.

– А как узнали, что он снайпер? – полюбопытствовала Ларина.

– По специальной нарукавной нашивке с изображением головы орла с дубовыми листьями. Кроме того, нашли у него снайперскую книжку. Судя по записям, опытный – больше сотни наших убил, – грустно подытожил офицер.

– Интересно, как вам удалось его захватить? – спросила Ивушкина.

– Тут случай нам помог, а еще он сам. Сон сморил бедолагу перед рассветом. Наткнулись на него и взяли тепленьким, лежавшим в небольшом углублении в виде окопчика среди поваленных деревьев.

– Представляю, как он страшно удивился, открыв глаза, – подала голос, казалось, дремавшая в углу Зульфия. – В общем, проспал свою жизнь.

Допрос в блиндаже разведчиков длился недолго. Дело в том, что немец, на вид лет тридцати, высокий, худощавый, оказался с характером: сказал только, что зовут его Отто Беккер, он выпускник берлинской школы снайперов, одной из лучших в Германии. Службу начинал в войсках СС, в охране концлагерей, потом по личной просьбе переведен в вермахт, чтобы быть ближе к фронту. А дальше на все вопросы переводчика твердил одно: «нихт ферштее» и «нихт вайс» (не понимаю и не знаю).

– Ничего, скоро научишься понимать и еще много чего узнаешь, – со стальными нотками в голосе на прощанье пообещал немногословному немцу старший лейтенант Сироткин.

По большому счету, не его, командира разведроты, дело – допрашивать пленного: тут взяло верх обычное любопытство. Первостепенная задача старшего лейтенанта Сироткина и его подчиненных – захватить и доставить ценного «языка» в сохранности. А контрразведчики-особисты как спецы с него уже по максимуму важную информацию снимут.

Живой фриц ничем не впечатлил девушек, даже показался каким-то жалким. Маша Ивушкина сравнила его с потерявшейся мокрой курицей.

– Это он таким слабым и беззащитным выглядит, потому что без оружия, в плену, – предположила Зульфия. – Обратили внимание на его карабин? Мне бы такой.

– Да наша «Светка» не хуже, а то и лучше! – со знанием дела заявила Ларина, хотя непонятно было, откуда у нее такая уверенность. (Позже сами немцы признают, что русские снайперские винтовки надежнее и эффективнее их основного армейского карабина «Маузер-98К» с оптическим прицелом.)

Через сутки отделение в составе четырех пар, в соответствии с приказом комдива, вышло на охоту на таких, как Отто. Правда, начальник разведки полка капитан Иван Сажнев, инструктировавший девушек, кажется, мало верил в успешное выполнение столь сложной задачи. Легко сказать – обезвредить снайперов, для этого их, ловко маскирующихся на местности, нужно как минимум обнаружить, чтобы в огневом поединке, перехитрив, сразить метким выстрелом.

Хорошо хоть во времени не ограничивали: главное – результат. И он на третьи сутки появился: нашим девушкам удалось все-таки выследить и снять одну «кукушку» с дерева, а вторую – со старого полуразрушенного ветряка, одиноко доживавшего свой век в поле. Удивительно, что на такую приметную точку, как мельница, поначалу никто не обратил внимания. Может, из-за того, что, вся изрешеченная осколками и пулями, она держалась на честном слове, да и была на виду. Но, как ни парадоксально, именно ее и облюбовал немецкий снайпер. Младший сержант Ларина первой догадалась об этом, приказав всем, кто видит ветряк, не спускать с него глаз. Правда, долго ничего подозрительного, заслуживающего внимания, там не происходило. Некоторые девчонки уже не верили, что на ветряке кто-то может быть. Лишь когда солнце коснулось линии горизонта, Ивушкина в бинокль увидела едва заметную тонкую струйку жидкости, лившуюся вниз из-за крыла мельницы. Молниеносно осенила догадка: немец справляет малую нужду! Решила, что нельзя медлить: прицелилась и выстрелила. Через секунду грузное тело свалилось на землю. То был четвертый ее немец. А вот пятого, за которого уже полагалась медаль «За отвагу», она все никак не могла добыть.

В начале июня Маша получила сразу три письма – от мамы, со снайперской школы от Инны Мокрецовой, ставшей уже Кузнецовой, и от Тани Барамзиной, служившей на соседнем, 2-м Белорусском фронте в 70-й стрелковой дивизии.

Мама, как обычно, просила беречь себя и почем зря не лезть на рожон. Спрашивала, сыта ли, обута и одета. Советовала обязательно читать на ночь молитву «Спаси и сохрани», как делает она. И в очередной раз наказывала никогда не расставаться с оберегом – маленькой иконкой Богоматери, обретшей духовную силу во время освящения в московском храме Святого благоверного князя Александра Невского в начале войны. Мама, собирая ее в дорогу, наряду с необходимыми вещами положила в чемоданчик и иконку, бережно завернув в полотняный рушник.

– В тягость она не будет, весит всего несколько граммов, зато в лихую годину защитит от беды и напасти.

Мама с малых лет была набожной, вера передалась по наследству от бабушки. Когда чуть подросла, стала петь в церковном хоре: голос у нее был замечательный. Эта любовь к пению, только не церковных, а народных песен, привилась и Маше. Правда, в войну не до этого, к сожалению, хотя напеть что-то знакомое, родное душа иногда просит. Вот тихонько, про себя и мурлычет пришедший на ум мотивчик, чувствуя, как в такие минуты светлее становится день, улучшается настроение.

Инна поделилась главной новостью: «Мы с Пашей недавно сыграли скромную свадьбу, так что я теперь Кузнецова. Снимаем квартиру в Подольске. Чужие стены, но все же свое гнездышко. Паша классный, заботливый, милый, мне с ним очень хорошо, надеюсь, и ему со мной тоже, – писала Инна. – А всеми любимый Николай Николаевич Кольчак таки добился своего и, тепло попрощавшись с нами, убыл к вам, на 3-й Белорусский фронт, где, говорят, принял стрелковый полк». (294-й стрелковый полк полковника Кольчака, форсировав Неман, 17 августа 1944 года первым выйдет на Государственную границу СССР, за что удостоится ордена Красного Знамени, а его командир за проявленное мужество и отвагу получит Звезду Героя Советского Союза. Об этом Мария Ивушкина узнает уже после войны).

Таня Барамзина сообщила, что уничтожила шестнадцать немцев и с радостью продолжала бы истреблять гитлеровскую нечисть и дальше, если бы резко не ухудшилось зрение, из-за чего чуть не списали на гражданку: какой из нее теперь снайпер?!

«Едва упросила командира оставить в полку телефонисткой: это дело я быстро освоила. Пиши, как ты, как наши девчонки воюют, надеюсь, все живы и здоровы. С нетерпением буду ждать весточки с 3-го Белорусского!

Твоя Таня».

Маша про себя недовольно подумала: у нее на счету только четыре убитых немца, а подруга – молодец, уже шестнадцать фрицев на тот свет отправила! Да, очень жаль, что зрение ее подвело. «Глаза – это ваше главное оружие, берегите его!» – вспомнилось известное наставление начальника снайперской школы, а ныне, значит, уже командира полка полковника Кольчака. Интересно, в какой дивизии Николай Николаевич, может, где-то неподалеку воюет? Вот бы хоть раз свидеться с ним, а также, конечно, с Инной, Таней да со всеми, с кем познакомилась и подружилась под Подольском. (Увы, с Таней Барамзиной они никогда уже не встретятся. Спустя месяц, 5 июля, она примет мученическую смерть у деревни Пекалин Смолевичского района Минской области. Барамзина убила с десяток вражеских солдат, до последнего патрона защищая блиндаж с ранеными красноармейцами. Захватив девушку в плен, немцы подвергли ее нечеловеческим пыткам: выкололи глаза, а затем выстрелили в голову из противотанкового ружья. Позже сильно изуродованный труп опознали только по остаткам обмундирования и волосам… 24 марта 1945 года телефонистке 252-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии ефрейтору Татьяне Барамзиной посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.)

Из последнего письма Тани своей маме: «Мама, дорогая! Помнишь, я часто повторяла слова Короленко: “Человек создан для счастья, как птица для полета”? Я убеждена, что не может быть счастья, если его не сделаешь своими руками, не согреешь живым теплом, не отдашь ему бо́льшую часть горячего сердца, а может быть, и все целиком. Война идет священная, война не на жизнь, а на смерть. И если уж мне придется погибнуть, знай, что я погибла счастливой: умереть, достойно защищая родную землю, – это ведь тоже счастье, которое дается не каждому…»