Текст книги "Клиффхэнгер. Фантастический детектив"

ГЛАВА 6

В 108ом полицейском участке, более крупном из двух на весь Миллениум, большую часть дня царил хаос. Операторская представляла собой широкий кабинет, разделенный низкими перегородками из прозрачного материала, похожего на стекло, на двадцать крохотных гнездышек для работы операторов, в которых умещался лишь небольшой стол с компьютером и многоканальным телефоном и вращающийся стул. Причем смысл крутящего элемента был непонятен, так как габариты импровизированных комнатушек не позволяли сделать даже одной пятой от целого оборота, не отбив при этом колени. Если бы не прозрачность перегородок и их маленькая высота, заканчивающаяся где-то на уровне груди среднестатистического человека, у каждого, абсолютно у каждого, кто здесь работает, моментально бы развилась тяжелая форма клаустрофобии в довесок к сколиозу.

Кабинки для офицеров полиции, располагающиеся в таком же большом, примыкающем к первому кабинету помещении, были немного комфортнее, чуть свободнее, да и разделители были непрозрачными. Отдельным кабинетом награждались только служащие рангом постарше.

Юной Бернадет, проработавшей в полицейском ведомстве четыре долгих, но не безынтересных года, не светило повышение квалификации и, возможно, когда-нибудь даже получить отдельный офис по целому ряду причин, одной из которых было отсутствие желания. В свои 27 с хвостиком она занимала нишу, которая в полной мере ее устраивала. Не предел мечтаний, конечно, но очень даже ничего. Ее аккуратная, миниатюрная, ладно сложенная фигурка так идеально вписывалась в рабочую каморку, что даже, если поджать коленки к подбородку, свободно могла вращаться на стуле на все 360° сколько душе угодно, хоть до тошнотворного укачивания. Берни обожала слушать тяжелую музыку на такой высокой громкости, что чуть не выпадали зубы, и не обходилась без нее, даже когда читала книгу – чаще всего какой-нибудь одноразовый любовный роман в мягкой обложке про сахарные сопли, который вообще не требовал мозговых затрат. Поэтому постоянный шум телефонных трелей, непрекращающегося галдежа полусотни человек и прочие звуки, наполняющие оба соседствующих кабинета изо дня в день, совершенно не мешали ее работе. Основными обязанностями Бернадет было отвечать на звонки, общаться с людьми, давать советы, иной раз успокаивать, выслушивать, убеждать. Говорить, одним словом. А говорить она могла 25 часов в сутки, не затыкаясь.

Ближе к обеду поток нескончаемых звонков в полицейский участок практически иссякал, как Нил в период засухи, но не исчезал совсем. В это время и персонал начинал частично рассасываться, чтобы успеть в ближайшее кафе, быстренько перекусить или взять заказ с собой, как правило, сразу на нескольких человек, которые по какой-либо причине не могут покинуть рабочие места. Так что обедали в основном прямо здесь. И в два часа дня, когда наступал пик тишины, она тут же сменялась шелестом разворачиваемых оберток, треском вскрываемых контейнеров для еды, стонами удовольствия от предвкушения долгожданного кушанья. Ну, а воздух наполнялся ароматами горячей выпечки, картофеля фри, успевшего запотеть в бумажной упаковке, и острым, пряным запахом китайской лапши быстрого приготовления, дополненной для большей сытости всем, что только можно найти в продуктовом отделе супермаркета: от копченой колбасы до консервированных шампиньонов. Вкусы регулировались индивидуально.

Всеобщее мнение о том, что полицейские питаются исключительно глазированными пончиками, ошибочно. Надо сказать, эти ребята просто любят хорошо и вкусно поесть, что, правда, получается не всегда. Но перейдут исключительно на сладкую диету из пончиков лишь тогда, когда в целом мире закончится вся остальная еда, не ранее. А поскольку запасы китайской лапши безграничны, этого никогда не случится.

Бернадет ни в коем случае не хотела набирать вес, поэтому старалась вообще не есть сладкое, за что подруги прозвали ее неправильным копом. Ведь они были уверены, что в дневной рацион каждого полицейского обязательно входит десять пончиков со всеми возможными видами начинок и 6—7 чашек кофе, как будто это было основным условием работы в ведомстве. Однако в анкете о приеме на работу такие графы отсутствовали. Вместо сладкого Бернадет предпочитала все остальное из списка съедобного, на чем и заканчивались ее старания по уходу за фигурой, но, к счастью, не набирала ни грамма лишнего веса даже после стандартного обеда, состоящего из трех гамбургеров или средней пиццы. Многовато для миниатюрной девушки, но, как говорилось раньше, все полицейские любят хорошо и вкусно поесть.

Однако сегодня весь отдел и Бернадет в том числе ждал небольшой неожиданный праздник. Нет, неожиданным он был для всех кроме Берни, потому что она-то его и устроила.

Курьер привез заказ ровно через 30 минут, как и указывалось на сайте местной пиццерии, славящейся лучшими поварами, быстрой готовкой и самой вкусной в мире пиццей, от которой не отказался бы даже человек с пищевой аллергией на тесто. Само собой, в отдел юношу не пустили, поэтому честь донести 18 коробок с горячей пиццей от проходной до кабинета выпала одному их охранников, за что тот был награжден правом забрать одну из них на выбор. Увидев гору еды, все в отделе замерли, раскрыв рты, и воцарилась мертвая тишина. Казалось, в это мгновение опешили даже те, кто звонили в департамент, потому что все телефоны смолкли.

– Народ, сегодня я угощаю, – крикнула Бернадет на весь кабинет, приглашая коллег к общему столу, на котором теперь высилась башня из коробок с пиццей.

Восторженная толпа завопила и скоротечно направилась к еде. В благодарных возгласах чаще всего звучала фраза «ну ты даешь, Берни!», кто-то даже засвистел и захлопал в ладоши. Такие праздники устраивались нечасто, обычно по поводу Дня рождения и то лишь на усмотрение самого именинника. Сегодняшний широкий жест Бернадет доброй воли вызвал у всех небывалое удивление. Ну, не совсем у всех. Молодой парень, проработавший здесь всего две недели, застенчиво поздравил Берни с Днем рождения, распалившись в добрых и щедрых пожеланиях. Девушка же от души посмеялась, но разочаровывать парня в ошибке не стала, а лишь с благодарностью приняла поздравление. В следующий раз, когда наступит настоящий День рождения, будет новый повод для смеха.

Халявный обед всегда вызывал фурор в отделе полиции. Представители офицерского состава тоже не пренебрегли угощением и с удовольствием жевали пиццу, с трудом справляясь с тягучим расплавленным сыром, который тонкой липкой паутиной сползал на подбородок и воротник рубашки.

Берни оказалась в центре внимания, и ей эти мгновения очень даже были по душе. Но сама она не притронулась ни к единому кусочку, хотя со времени раннего и очень скромного завтрака успела сильно проголодаться. Она отпечатала на принтере кипу документов по закрытому расследованию, сложила их в желтую пластиковую папку с застежкой, на которой значился порядковый номер, и собиралась уходить, как вдруг ее окликнул мужской голос:

– Ну, что, Берни, может, расскажешь, что за повод? – это был толстый Билли. Самый любопытный из представителей человеческого рода, каких не найти даже среди домохозяек.

– Просто хорошее настроение, Билл, – прозвучал безобидный ответ, приготовленный заранее, и с папкой подмышкой девушка направилась к выходу.

– Почаще бы оно у тебя было таким хорошим, – пухлое лицо на большой и круглой, напоминающей хорошо уродившуюся тыкву, голове разошлось в улыбке. Билли сверкнул своими глазками-бусинками, глядя вслед уходящей Бернадет, и в два укуса расправился с четвертым, а, может, уже и с пятым по счету куском пиццы.

Бернадет прошла по длинному коридору, по обе стороны которого было несколько закрытых дверей, заканчивающемуся перпендикулярным ответвлением направо. В этом закутке было всего лишь две двери, которые вели в соседствующие помещения: архив всех расследований в бумажном виде и хранилище вещдоков. Дверь, ведущая в склад улик, была очень прочной и снабженной большим стеклянным окном, за которым сидел охранник. Ему выделялся микроскопический тамбур, отделяющий коридор от хранилища.

– Привет, Чак. Скучаешь? – весело спросила Берни, вставляя ключ в замок на двери в архив.

– Привет. Стараюсь об этом не думать, – ответил охранник, отвлекшись от книги и заложив палец между страницами, чтобы не потерять момент, где остановился. – А что у вас там за веселье? Мне даже отсюда слышно.

– Да это я решила угостить всех пиццей в честь хорошего настроения. Там и для тебя найдется кусочек.

– Спасибо, конечно, но я только пообедал. И тем более мне нельзя покидать пост.

Бернадет бросила оценивающий взгляд на пустой бумажный пакет, что лежал на столике за окошком, от того самого обеда. Судя по жирному круглому пятну, проступившему на бумаге, это было пирог. А судя по вместительности пакета, это был пирожок, и при том всего один. Разве ж это обед?

– Я тебя умоляю, Чак, за две минуты ничего не случится. Сходи нормально поешь. А я, пока буду в архиве, присмотрю краем глаза.

Было видно, как в его голове велась нелегкая борьба между ответственностью и голодом. Но велась она очень даже недолго и закончилась победным очком в пользу пустого желудка.

– Я мигом, – Чак вскочил, как ужаленный, вышел из своей каморки, заперев за собой дверь на все четыре полагающихся оборота, и с самым радостным видом чуть ли не побежал в операторскую, все еще держа в руке книгу. Еще бы, ни один нормальный мужик не откажется от бесплатной пиццы.

Как только Чак скрылся за углом, Бернадет быстрее ветра метнулась к хранилищу вещдоков. Ключи от обоих дверей у нее были, о чем лучше бы никому не знать, но не было соответствующего разрешения. Оно выдавалось только по запросу, одобренному начальником полиции или лицом, его заменяющим. Поскольку Берни ни за что в жизни не удалось бы выбить подобное разрешение, как в принципе и договориться с Чаком, несмотря на их хорошие отношения, пришлось воспользоваться таким сложным и замысловатым обманным путем. Действовать нужно было очень быстро, потому что такая выходка грозила девушке увольнением.

Благо, Берни была в хранилище и раньше, знала, где, что расположено. Дело по исчезновению Линды Нортстром числилось под номером 140/8. Нужный стеллаж, к счастью, находился почти у самых дверей. Бернадет быстро нашла необходимую ячейку. Внутри в пластиковых пакетах лежали несколько предметов: связка ключей, карточка водительских прав и мобильный телефон. Вероятно, полицейские посчитали эти вещи самыми ценными, раз забрали из дома пропавшей без вести. На взгляд Берни, особый интерес представлял только телефон, поэтому его-то она и взяла, заткнув за тугой пояс юбки и прикрыв сверху полами рубашки. Девушка вернула ячейку на место и пулей выскочила из хранилища. Торопливо заперла каждую дверь на ключ, подергав для проверки на всякий случай, и шмыгнула в архив. Только здесь она смогла перевести дыхание, успокаивая не на шутку разыгравшееся в бешенном ритме сердце, отбивающее громкую чечетку. Не так часто оно получала такую приличную дозу адреналина.

Оставалось еще одно небольшое дельце, но, слава Богу, больше не было необходимости скрываться и торопиться. Бернадет спокойно отыскала нужный ящик с делом Линды и затем сняла на принтере копии со всех листов, что были в папке. Их оказалось всего три – слишком мало для отчета по действующему расследованию. Бернадет не стала читать, а просто сложила отпечатанные листы вчетверо и спрятала туда же, к телефону, зашвырнула папку, с которой пришла, в соседний ящик и направилась к выходу. Чтобы попасть в архив, девушке нужен был предлог, для этого она и распечатала закрытое дело. Все видели, что она относит бумаги в картотеку, но никто бы и не догадался заглянуть внутрь. Когда-нибудь эту папку безусловно найдут не на своем месте, но сочтут ошибку незначительной, а виновного ни коим образом не смогут найти.

Стоило Берни выйти в коридор и захлопнуть дверь в архив, как вернулся Чак.

– Пицца действительно была чудесной. Спасибо тебе, – довольно сказал он, вытирая салфеткой все еще масляный рот. – Все в порядке?

– Да, здесь все было спокойно. Поражаюсь, как ты еще не умер со скуки, – она дважды провернула ключ в замочной скважине, запирая дверь в архив. Рука при этом предательски дрогнула, но Чак этого не заметил.

– Сам удивляюсь, – он сел за свой законный стол за стеклом и, уткнувшись в книгу, продолжил чтение.

Бернадет же неспешным шагом отправилась в кабинет. На повороте она оглянулась на Чака, опасаясь, что тот начнет проверять дверь и что-то заподозрит, но тот лишь спокойно читал и удовлетворенно переваривал пиццу, звонко цокая, очевидно в попытке достать языком застрявший в зубах кусочек сыра. Берни от этой картины окончательно успокоилась, улыбнувшись тому, как легко оказалось усыпить бдительность охранника.

В отдел вернулся привычный рабочий шум бесконечных звонков и разговоров. Каждый был занят своим делом, все сидели, уткнувшись в мониторы своих компьютеров, и на вошедшую Бернадет никто не обратил никакого внимания. Пик бури сошел на нет, и теперь здесь царило спокойствие. На столе теперь лежала гора пустых коробок. Увидев эту картину, Берни вспомнила, как ужасно хотела есть и уже очень давно. Только в одной из коробок что-то еще осталось – остальное же было жадно уничтожено изголодавшимися полицейскими. От последней пиццы уцелела только половина. Гавайскую версию итальянского блюда, среди ингредиентов которой присутствовали ананасы, не любила ни Бернадет, ни, как оказалось, многие из ведомства. Четыре кусочка были нетронутыми совершенно. Рядом в коробке еще лежал надкушенный сегмент, который явно разочаровал того счастливчика, которому достался, и две обгрызенных корочки теста. То есть при желании из этих деталей можно было бы собрать и пятый кусок, но, конечно же, девушка не стала заниматься такой глупостью.

Она немного расстроилась, что из всех вариантов ей достанется самая невкусная пицца, хотя прекрасно понимала: в полицейском участке, как и в дикой природе, нельзя зевать и щелкать клювом. Берни села за общий стол, придвинула к себе коробку с остатками пиццы, с усилием оторвала один из кусков (застывший сыр превратился в монолитное резиновое полотно) и, выковыряв несколько ананасовых кубиков, неуверенно попробовала получившееся творение. Оказалось, вполне сносно, и она продолжила с удовольствием жевать, отвернувшись ото всех. Ананас действительно все портил, но стоило его убрать, как пицца сразу стала вкусной. Бернадет расправилась со всеми четырьмя кусками и с поднявшимся настроением вернулась в свое рабочее кресло, мысленно благодаря этот день за бесплатный обед. Уильяму придется выложить кругленькую сумму за 18 коробок пиццы.

ГЛАВА 7

Путь до дома Марка Косби занял около часа, потому что пришлось ехать практически через весь город в не самый удобный в плане маршрутов общественного транспорта район. Уильям не стал выискивать оптимальный путь с минимальным числом пересадок, а просто вызвал такси – минутное дело. Пока за окном то быстро, то медленно проносился стеклянный город, Уилл думал о таинственном шаре из видеофайла, но не находил разумного объяснения, что это могло быть. Он еще раз перепроверил показатели системы слежения на предмет вмешательства, полагая, что этот тепловой сгусток мог как-то повлиять на камеры и исказить картинку, но в значениях с датчиков не было подозрительных или выступающих за границы нормы цифр. Даже если бы и было, прежде Уилл не слышал о таком способе воздействия на электронику. При всем своем отрицании потустороннего, он начинал допускать, что столкнулся с тем, во что раньше не верил. Или просто специально старался не верить. Но даже если и так, он пока не понимал, как связать шар с исчезновением Линды.

[в такси звучит песня [битая ссылка] Norah Jones – Little Broken Hearts]

Восточная часть Миллениума застраивалась и обживалась позже всего, поэтому дома были заселены не полностью, а улицы в любое время суток оставались практически пустынными. Прохожих можно было пересчитать по пальцам, как и количество машин на дорогах. Но зато райончик был очень тихим и спокойным, густо засаженным высокими деревьями с пышной листвой, отчего в летний период создавался дополнительный уют. Да и цены на недвижимость были соблазнительно привлекательными. Выбор Марка в данном случае очевиден – купить здесь жилье было проще всего.

Поскольку район застраивался исключительно для заселения: высотные здания не особенно отличались друг от друга дизайнерскими решениями в отличие от центральной части города. Обыкновенный бетон, прочнейшее зеркальное стекло, разнящееся разве что оттенком от серо-синего до бутылочно-зеленого, и кое-где необычные выступы, скругления или вставки из металлоконструкций интересной формы как максимум. В большинстве своем здания казались отштампованными на принтере по одному и тому же шаблону.

Такси остановилось напротив дома, где жил Марк. Если стоять у самого подножия здания с несчетным числом этажей и смотреть вверх, кажется, что эта громадина не просто подпирает небо, а словно пронзает его насквозь, удаляясь в саму бесконечность и растворяясь в звездной туманности.

Уильям расплатился с таксистом, поблагодарил за поездку и вышел из машины. Остановившись на тротуаре, он, как и любой прохожий, глянул вверх на жилой массив, нависающий над крошечным человечком, и лично убедился в титанической мощи этого строения. Вполне возможно, что люди, живущие на последних этажах, страдали от недостатка кислорода в сильно разреженном воздухе и перелетали из одной комнаты в другую в результате ослабленного воздействия земного притяжения. Эта воображаемая картина невесомости показалась Уильяму забавной. Вроде бы спокойно сидишь у себя дома, завтракаешь, но стоит вытряхнуть из бутылочки немного кетчупа, как он разлетится в стороны порхающими шариками и изгадит всю кухню.

В таких домах консьерж не предусматривался, иначе бы он сошел с ума, держа в голове информацию о каждом жителе из миллиарда квартир, и его рабочее место всегда оставалось бы вакантным. Вестибюль был очень просторным и ярко-освещенным сотнями ламп, которые не давали сгуститься теням ни в одном уголке. Ни единой картины, никакого украшения – только голые блестящие стены, отделанные плиткой песочного цвета под камень. Ни одного растения. Два выхода на лестницу, очевидно, не пользующейся среди жильцов большой популярностью. Вряд ли кто-то решиться пойти на последний этаж пешком, ведь на это уйдет целая жизнь. Было бы очень глупо умереть от старости по дороге домой. Единственным украшением в вестибюле были редкие колонны с квадратным поперечным сечением. В остальном же лишь потолок, стены и пол, гладкий и отполированный до зеркального блеска. Он был выполнен в темно-вишневом тоне под натуральный камень благодаря искусственным прожилкам в фактуре.

Конечно же, Уильям отказался от пешей прогулки на четырнадцатый этаж и подошел к ближайшему из нескольких десятков скоростных лифтов. Путь на нужный этаж занял всего несколько секунд. Лифты в таких высоких зданиях движутся с сумасшедшей скоростью, практически неощутимой внутри кабинки, правда, в самом конце желудок Уильяма ощутимо подпрыгнул от резкой остановки.

Этаж ничем не отличался от вестибюля, разве что потолки здесь были ниже. И вот она, искомая дверь с номером 1408. Восьмая квартира на четырнадцатом этаже. Такой способ нумерации использовался во всех высотных зданиях Миллениума.

Массивная металлическая дверь с приятным стальным блеском казалась настолько мощной, будто бы за ней вместо квартиры было сейфовое хранилище. Для полного сходства не хватало кодового замка и крутящегося запорного механизма, чем-то походившего на корабельный штурвал. Сенсорный звонок сработал от легкого прикосновения пальца, и из-за двери раздался короткий дребезжащий звук. Такой мерзкий, раздававшийся изо дня в день сигнал давно бы мог прожечь хозяину квартиры дыру в мозгу, таким он показался Уиллу неприятным. Странно, что при такой массивности дверь легко пропускала звук.

Уильям подождал около минуты, прислушиваясь к тишине, и лишь потом позвонил еще раз уже более продолжительно. Но дверь никто не открывал. Уильям продолжал то и дело жать на сенсор, но нужного эффекта это не приносило: квартира, по всей видимости, была пуста.

Он еще раз внимательно оглядел дверь, прощупал стыки со всех сторон. Нет, такую без ключа не вскроешь даже плазменным резаком. Можно было бы попытаться, будь он под рукой, но, к сожалению, именно сегодня Уилл не захватил его с собой, как, впрочем, и ящик с инструментами. Отмычки тоже не спасли бы положения: для такого сложного замка они были бы не более эффективны чем зубочистка для заключенного, решившего сделать в бетонной стене тоннель для побега. Самым действенным методом по вскрытию двери оказался бы разве что бульдозер, и то желательно взять приличный разгон, но тогда на бесшумное проникновение, которое, кстати, является еще и незаконным, можно не рассчитывать.

Уильям достал телефон и еще раз набрал номер Марка, в этот раз не особенно надеясь на ответ. Гудки шли один за другим, казались в полной тишине более громкими чем обычно. Марк не отвечал. Уилл вслушивался в промежутки между гудками, чуть ли не уговаривая мысленно нежелающего отвечать собеседника все-таки принять вызов, как вдруг совершенно случайно уловил новый звук. Он слабо доносился из-за двери, был едва различим даже в тишине. Уильям прервал вызов, чтобы ничего не мешало, и, как мог, напряг слух, но по закону подлости звук пропал. Так бывает, когда, например, остаешься дома один в преддверие ночи. За окном уже давным-давно стемнело, а вы понемногу засыпаете, сидя в кресле напротив грохочущего телевизора, по которому крутят какой-нибудь старенький фильм, засмотренный до дыр. Как вдруг, сквозь смех и голоса, раздающиеся из динамиков, совершенно отчетливо услышите за спиной шаги или скрипы. Испугаетесь, отключите звук и осмотритесь, но больше ничего похожего не услышите, сколько бы ни ждали. Зачастую это безобидная слуховая галлюцинация, вызванная подсознательным страхом от темноты, одиночества, воздействия сна. И в самых редких случаях, это оказывается отвратительный монстр, вылезший из канализационного отверстия в ванной, который подкрался, чтобы вскрыть вашу грудную клетку и съесть еще не успевшее полностью остановиться сердце. Хотя нет, такое бывает только в кино.

Уильям несколько минут внимательно вслушивался в тишину, ставшую настолько тонкой и звенящей, что можно было бы услышать, как комар скребется крошечными лапками, ползая по стене в противоположном конце коридора. За дверью тоже было тихо.

Уилл снова набрал номер Марка, больше для галочки, и уже совершенно не веря в чудо. Стоило в трубке раздаться первому гудку, как и за дверью звук появился вновь. Какой-то беспрерывный гудёшь, но совершенно точно не галлюцинация. Звук был слабым, но уловимым. Иногда в нем что-то менялось, он то становился громче, то тише, почти совсем исчезая. Можно даже сказать, что он чем-то напоминал…

Музыка.

Уильям сам удивился, что не догадался сразу. Он отключил вызов и звук затих. Набрал снова – гул повторился. Телефон Марка находился в квартире в отличие от него самого и проигрывал музыку, слышимую через дверь. С момента первого звонка прошло уже несколько часов. В наше время не так много вариантов ситуаций, когда человек намеренно выходит из дома без телефона. Необременяющая прогулка до магазина и обратно, как пример. Да, пожалуй, и все. Конечно, он мог его просто забыть, но что-то Уильяму подсказывало, что все очень даже непросто. Что-то случилось, и ему не терпелось выяснить, что именно, и насколько оно было серьезным. Будь эта дверь более податливой, Уильям вскрыл бы ее не задумываясь, наплевав на всякий шум и отсутствие ордера. Но в данном случае этот «сейф» был непоколебим. Вместо ответов на вопросы Уилл получил новую загадку. Дело только усложнялось, как если бы клубок шерстяных ниток, расплетаясь, становился только больше.

Телефон издал короткий сигнал. Это пришло сообщение от Бернадет, в котором говорилось, что у нее есть для Уильяма неожиданный сюрприз, связанный с делом Линды Нортстром. Текст заканчивался огромным количеством смайликов-сердечек и поцелуйчиков. В таком игривом настроении Берни была нечасто. Гораздо реже, чем кипящей от злости химерой, скалящей острые, перепачканные кровью клыки и обращающейся ко всем по фамилии. Хотя обращаться по фамилии для нее было в порядке вещей. Она всегда старалась выстраивать предложения таким образом, чтобы не использовать имя. Лишь в случае Уильяма изредка называла его краткой формой. Но по фамилии, конечно, чаще. Вот такая женская особенность.

Уильям на 98% надеялся, что Берни выполнит его просьбу и достанет полицейский отчет по делу Линды. Не первый раз он обращался за подобной помощью, и она всякий раз выручала. Взамен Берни было достаточно мужского внимания. Сходить вместе в ресторан, посетить премьеру фильма или спектакль. Провести вместе ночь. Берни не нуждалась в муже или человеке, с которым бы постоянно пришлось делить квадратные метры, растить детей и решать те проблемы, которые, будь она одна, даже не возникли бы. В этом они с Уильямом были похожи. Два одиночества, наслаждающиеся своей обособленностью от всего остального мира. Поэтому и такие странные, на чей-то взгляд, отношения устраивали обоих. Сегодня вместе, а завтра прощай. Но никто не знает, что будет послезавтра. В любой момент каждый из них мог сказать «стоп», и они бы разошлись просто хорошими друзьями. Предельно простой взаимовыгодный договор. И такие отношения длились уже больше года.

В ответном сообщении Уильям написал:

«Спасибо, Берни. Позвони, как освободишься»

Затем немного подумал и добавил две скобки в конце, которые принято считать за улыбку. Смайлики он терпеть не мог, хотя никогда не говорил об этом Берни, которая обожала анимированные рожицы и порой в сообщениях за их бесчисленным скоплением забывала напечатать текст.

Ответ не заставил себя долго ждать. Шесть строчек картинок-поцелуйчиков и ни единого слова. Ну, что за детский сад, подумал Уильям.

***

На улице стало пасмурно, отчего казалось, что предвечерние сумерки, до которых оставалось по-хорошему пару часов, сегодня пришли куда раньше. Уильям проверил все нацеленные точки мест возможных зацепок, поэтому сейчас оставалось только вернуться домой и дождаться информации от Бернадет. Очевидно, ей удалось раскопать гораздо больше полезного, судя по количеству смайлов. Что же касалось Марка… Уилл решил звонить ему каждые 30 минут и, если юноша не вернется домой до завтрашнего утра, привлечь к поиску полицию.

Такси подъехало буквально через пять минут после заказа, оправдывая рекламный слоган на боковой двери автомобиля, настолько пафосный, что, казалось, был выдран из библии. «Быстрее нас один лишь свет» – утверждала стилизованная надпись. Уилл удобно устроился на заднем сиденье, назвал домашний адрес и уставился в окно. Водитель лишь коротко угукнул.

Всю дорогу Уильям думал. О Линде и об ее отце. Как же могло получиться так, что она ему врала? Он думал о мистере и мисси Ричардсонах, которые до сих пор, наверно, осуждают его за такие крупные чаевые. О Рыжей, официантке, которая вечером будет рассказывать своему мужу, что участвовала в расследовании с настоящим детективом. И о запеченных дальневосточных креветках, потому что к этому моменту Уилл снова был голоден как волк. Мысли роились в его голове, перескакивая с одной на другую. Разум уже порядком устал за сегодня, поэтому просто прокручивал заново все увиденное и услышанное за день, как телевизор, записавший эфир, после нажатия кнопки «повтор». О таинственном шаре Уилл даже не вспоминал, не желая касаться этой детали, пока не разберется во всем остальном. Или же до тех пор, когда не останется иного выбора, кроме как обратиться за решением проблемы к чему-то иррациональному. Хотя загадок и так хватало. Какую роль в исчезновении играет Марк Косби? Что еще Линда могла скрывать от отца? И как она, черт возьми, исчезла из квартиры?

Уильям на секунду предположил, что единственным выходом с этажа для девушки и возможного похитителя в обход камер могла быть шахта лифта. По ней можно было выбраться на крышу. Но и эта версия отпала сама собой, потому что тогда пришлось разблокировать дверцы на каком-нибудь из этажей, а это отразилось бы как вмешательство в электронную систему дома, но ведь никаких сбоев не обнаружилось. Не могла Линда выйти из дома и остаться незамеченной. Просто не могла. Она не могла выйди даже с этажа, потому что…

Чудовищная догадка, внезапно озарившая Уильяма, кольнула сильнее самой толстой швейной иглы и заставила замереть. Эта версия была настолько простой, что ее просто упустили из внимания. Как часто мы копаем слишком глубоко в поисках ответа, а он оказывается на самой поверхности и прямо перед носом?

– Я передумал. Отвезите меня по другому адресу, – громко бросил Уильям водителю такси. – Мэрил Стрим, 24, – адрес Линды Нортстром он помнил наизусть.

– Но это же совсем в другой стороне, – начал ворчать водитель. – Еще двести сверху за большой крюк.

– Делай, что говорят! – чуть не заорал на него Уильям. – Если справишься за полчаса, я удвою сумму.

Проступившие в голосе Уилла жесткие металлические ноты и обещанное вознаграждение подстегнули водителя действовать без споров и вопросов.

– Считайте, что уже приехали, – сказал тот, поправил кепку на голове и прибавил газу. Он что-то еще бормотал в свою густую бороду, но так тихо, что невозможно было разобрать ни слова.

«Болван! Самый настоящий болван!» – укорял Уильям сам себя. Как можно было не догадаться сразу? Это же настолько очевидно. Если Линда не могла выйти из квартиры незамеченной, значит, она все еще находится там. Как можно было упустить это из виду? И как можно было не осмотреть квартиру Линды более внимательно еще в первый раз?

Как бы ни укорял себя Уильям, причины его опрометчивости крылись вовсе не в халатности и не в помутнении рассудка, а скорее в отрицании того, что девушка может быть еще в квартире. Потому что при таком стечении обстоятельств она, более чем вероятно, была бы мертва. Эту мысль Уильям старался отвергнуть всеми силами. Но сейчас, не находя решение так долго, эта догадка вдруг всплыла сама собой, сломав преграду из отрицания.

Несмотря на старания водителя, на некоторых участках дороги все равно приходилось постоять, хотя по большей степени образующиеся пробки он преодолевал шутя, местами сворачивал в узкие улочки, чем выигрывал минуты. Уильяму же все равно казалось, что они движутся очень медленно, словно даже и не едут, а ползут, как черепахи. Он жаждал как можно быстрее оказаться в квартире Линды и найти… Скорее, наоборот не найти ее там. Он хотел ошибиться в своей ужасной догадке. Пусть лучше Линда будет без вести пропавшей. Пусть лучше она сбежит с этим Марком, будь он не ладен, через крышу, сядет в вертолет и навсегда улетит в какую-нибудь теплую страну к счастливой жизни. Но эта версия казалась Уиллу глупой, а потому не могла затмить предыдущую, засевшую занозой в мозгу.