Текст книги "Вселенная любви"

– А нам и не надо. Сразу вулкан не взорвется. Просыпаться он будет постепенно. Так что в полдень напьемся разогретым лавой Эльбруса нарзаном и спокойно отправимся дальше в Плёс, или в Анды.

– Или куда-нибудь ещё. Кстати, было бы неплохо вспомнить о моих картинах, которые теперь то ли в Падуе, то ли в Генуе.

– То ли в Амстердаме…

Тем временем компьютер Петра стоял в обсерватории Терскола включенным, с запущенным приложением. Процессор всю ночь что-то обсчитывал и под утро редактор, именуемый интеллектуальной средой разработки, в котором было заложено приложение, стал самостоятельно генерировать файлы кода, взаимодействующие друг с другом, а в нашей истории появилось ещё одно действующее лицо, весьма самодостаточное и по-своему мощное, а называется оно универсум. Приложение оказалось столь мастерски написано, что в нем буквально пробудилось сознание и оно стало настойчиво желать общения. Возможно на это почти никем не замеченное явление повлиял вздохнувший Эльбрус, а скорее всё вместе, и диск вращающегося Млечного Пути, и нежное дыхание художницы, густым белым облаком скрывавшее Петра, и Кавказский хребет, буквально на глазах растущий вверх и день и ночь всего двадцать миллионов лет. Среди гор планеты – это сущий младенец.

глава 4

Пять тысяч лет легендарный Мамврийский дуб шумит нежной зеленой листвой под ярким солнцем Восточного Средиземноморья, в Хевроне, в тридцати километрах от Иерусалима. Дуб делится на два могучих ствола. Он невозмутим и прекрасен. Библия утверждает, что под его ветвями господь явился праведнику Аврааму. Мамврийский дуб помнит честолюбивых завоевателей, волнами накатывавшихся на Ближний Восток: египтян, хеттов, персов, греков, римлян, арабов, крестоносцев, османов. Помнит дуб истории Ветхого и Нового Заветов. Со временем один из двух стволов дуба стал сохнуть. Второй продолжает зеленеть.

Христиане, иудеи, мусульмане, боготворя великий дуб, окружили его преданиями. Христиане утверждают, что апокалипсис наступит, если совершиться одно из трех событий:

– будет обнаружен Ноев ковчег;

– в великую субботу накануне Пасхи не зажжется Благодатный огонь;

– погибнет Мамврийский дуб.

Остатки Ноева ковчега ищет каждое поколение человечества и все, якобы, что-то находят. Огонь, слава Богу, ежегодно нисходит. А Мамврийский дуб, до блеска истертый множеством человеческих рук, самое старое на земле дерево, с некоторых пор был окружен металлической оградой. Его сухой, клонящий к земле, ствол укрепили железной подпоркой. Древесину стали обрабатывать от вредителей, корни от гниения.

Музыканта ожидали с концертами в его ближневосточном турне. Кристине поступил заказ написать маслом Мамврийский дуб. И они встретились как раз под его кроной, на закате солнца. Александру представилась редкая возможность беседовать с Кристиной наедине. А Кристина оценила возможность написать портрет знакомой знаменитости сангиной на картоне от коробки с апельсинами.

Александр был холост и в земном прагматичном мире являлся белой вороной, но судьба его вознесла на вершину славы и материально он был независим, а концерты были расписаны на годы вперед. Музыкант был необыкновенно чувствен и красоту Кристины оценил в полной мере и не отводил восторженных глаз от собеседницы.

– Ты меня вдохновляешь – Александр был откровенен, – но и мне в музыке не всё подвластно.

– О чем ты? – удивилась художница. Выводя темные брови и густую черную шевелюру Александра.

– Я исполняю чужую музыку, а хочу писать свою.

– Так пиши.

– Я пишу, но у меня не получается, как у Моцарта, Шопена и Чайковского.

Музыкант замолчал, рассматривая ветви библейского дуба, а Кристина подумав, сказала:

– Это переживания Рихтера. Он полагал, что останется достоянием лишь собственных современников.

– Господь всего не дает человеку – махнул рукой Александр, а художница попыталась уловить контур ладони виртуоза.

Александр старался объяснить себе секрет магии женской красоты, явленой его взору на расстоянии вытянутой руки. Кристина стояла перед садящимся в море солнцем и её стройная, высокая, гармоничная фигура была очерчена пурпурным светом звезды. Контур был совершенен. Подобную красоту в мраморе запечатлевали скульпторы античности, а в последствии молодой Микеланджело. Что-то вечно исчезающее, неуловимое было в этом образе. Это зримое воплощение мечты. Абсолютное совершенство и абсолютная красота.

– Как щедра природа – шептал музыкант и в его голове ноты складывались в мелодию.

Особенно Александра завораживала голова Кристины. Она притягивала мужские взоры будто магнит стальную стружку, и музыкант чувствовал, что от неё исходит необыкновенная энергия, подчиняющая себе всё вокруг, даже растения и животные не могут не реагировать на это совершенство – всего в меру, света, тени, красок и обаяния трехлетнего ребенка.

– Нет, не могу этого постичь – признавался Александр.

– И не пытайся – отвечала Кристина, пожимая плечами – мы носители энергии. Ты концертами на три дня возносишь людей из рутины повседневности в небеса. А я делаю, что могу… рисую, пишу маслом, а с некоторых пор медитирую, стараясь постичь абсолют.

Русые волосы, алые губы, прямой нос, большие голубые глаза и нежная кожа младенца, а ещё изысканное утонченное изящество, каждой черточки, каждого движения.

– Ты не представляешь Кристина, какое это удовольствие видеть тебя.

Минул день и на вершине, построенной крестоносцами башни романтичного, как сама история замка Крак-де-Шевалье, на репетиции, перед концертом, Александр на рояле сыграл Кристине пьесу, написанную после встречи под Мамврийским дубом.

Пианист, пальцами касаясь клавиш, врастал в рояль и инструмент повиновался ему, порабощая исполнителя магией своих безграничных возможностей. Музыкант и инструмент будили друг друга и начиналась необыкновенная феерия.

Мелодия, покоряя чувственной гармонией, была великолепна, исполнение виртуозно.

– Ты пишешь необыкновенную музыку – смахивая слезы восторга, воскликнула Кристина и её щёки скрыл румянец.

– Это как выдернуть золотое перо у высоко летящей птицы. Почти невозможно… без вдохновения.

Вокруг на средиземноморском ветру шумели ливанские кедры и ощущение присутствия XII столетия было абсолютным. Казалось, минет минута и облаченные в белые плащи с алыми крестами на груди и спине госпитальеры, проснувшись, выдут из донжона во внутренний двор замка для совершения совместной молитвы.

– Крак-де-Шевалье или Крак-де-л’Оспиталь это замок с историей – Александр поднявшись из-за рояля стал у края стены, руками оперевшись о каменные зубцы и внимательно осмотрев уходящие к горизонту голубые холмы, принялся рассказывать – эта крепость поставлена курдами, подчинявшемися эмиру Алеппо, на вершине в 650 метров над уровнем моря, у дороги, ведущей из сирийской Антиохии в ливанский Бейрут. Известна крепость из арабских текстов с 1031 года.

– Крестоносцы крепость перестроили. Нечто подобное я видела в Англии и Уэльсе – заметила Кристина, касаясь рукой рояля.

– Английский король Эдуард I, участник девятого крестового похода, в 1272 году, став там, где мы стоим, так восхитился этими стенами, что взял их схему за образец для строительства своих замков в Англии и Уэльсе.

– А что было до этого? – на листе альбома Кристина рисовала украшенный разноцветными знаменами замок Крак-де-Шевалье и рисунок не уступал оригиналу поэтичной красотой.

– Крестоносцы вошли в эту крепость в 1099 году и граф тулузский Раймунд IV поднял над стенами свое знамя. Но надо было идти дальше в Иерусалим, и крестоносцы крепость оставили. В 1110 году Танкред князь Галилеи, вернул крепость крестоносцам. А в 1142 году Раймунд II, граф Триполи, передал Крак-де-Шевалье ордену госпитальеров. Они и отстроили замок в его нынешнем виде. В 1188 году к стенам замка подошла армия Саладина. В скале, под замком, рукотворные пещеры скрывали значительные припасы. Крепость госпитальеры окружили внешней стеной, толщиной от 3 до 30 метров, с башнями, одну из которых занимал великий магистр ордена. Арабы, пленив кастеляна, принудили его отдать приказ гарнизону открыть ворота. Кастелян, став у ворот, по арабски такой приказ отдал и тут же, по-французски, прокричал что бы сражались до последнего рыцаря.

– И все-таки однажды замок пал – сказала Кристина и уголки её розовых губ опустились.

– Надо отдать должное коварству восточной хитрости. Султан Сирии и Египта Бейбарс I отправил в замок письмо, в котором, якобы, граф Триполи приказывал замок здать. И 8 апреля 1271 года неприступная крепость крестоносцев пала.

– Для пространства наше скопление галактик – это светлая паутинка, увлекаемая ветром – отвлекаясь от готового рисунка, меняя тему и нежась на солнце произнесла Кристина.

Она любовалась сорванной ветром со стены паутиной.

– А сколько в этой паутинке жизни и какие таинственные и могучие силы в ней скрыты, а какая в ней звучит волшебная музыка, надо лишь услышав её, отобразить нотами.

– И сыграть как ты – Кристина подняла голубые глаза на музыканта – как же романтичен этот Крак-де-Шевалье.

При встрече, а не виделись они не более недели, Кристина пристально посмотрела на Петра, отвернулась, глубоко вздыхая, и внезапно, охватив шею Петра руками, поцеловала его страстно, словно похищая что-то запретное впервые.

глава 5

Пётр в дороге, возвращаясь с Эльбруса, обнаружил то, что его универсум сам себя принялся отстраивать, выдавая лишь просьбы о вводе разнообразных параметров. Это заинтересовало автора кода на столько, что он стал немногословен и в изумление перестал моргать, чем вызвал приступы неудержимого смеха у Кристины. Немного успокоившись она касалось ладонью лба Петра, со словами:

– Не поднялась ли температура.

Далее она утверждала, что её бьет током ото лба мыслителя и снова предавалась безудержному смеху. А Петру казалось, что она задыхается и уже он, на мгновенье, оторвавшись от экрана, гладил сотрясающуюся от смеха узкую прямую спину Кристины, повторяя.

– Успокойся, универсум занервничает. Он ведь ещё младенец. Учится говорить.

Когда Пётр продемонстрировал приложение любопытствующим лицам, у него тут же нашлись доброжелатели, которые стали настойчиво советовать сузить задачу. Это означало скорую гибель проекта, и Пётр понял, что работать ему следует без лишней огласки, дабы не будоражить ни чье сознание без нужды. При этом астрономы в обсерватории в Андах сохраняли заинтересованность в проекте, но социум уже кое-чему Петра научил, и он осознал, что его безумно сложная работа сродни искусству, в котором художник, автор или композитор, это отшельник, вынужденный хранить свои творческие секреты от противоречивого мира с его светом и тенью.

– Мы теперь с тобой Кристина заодно.

– Как это?

– Ты одна со своими картинами, и я один, со своим приложением.

– Это мне понятно. Поздравляю Петя. Видно и ты стал мастером, коли отбился от стада.

– А лучше и не скажешь.

Кристине, не смотря на молодость, также преподали уроки с настойчивыми советами сузить художественный диапазон и вообще писать скромней, да и не писать вовсе, так как уже всё написано. Словом, отбили желание поддерживать широкие контакты с около творческой общественностью.

В пути наших героев настигло известие. Некий Андрео, представитель до поры не названной итальянской компании, предложил Кристине написать картину на тему взятия крестоносцами Константинополя в 1204 году. Кристина ответила в том духе, что следовало бы больше понять о целях, задачах и средствах. И спросила, а не получится ли так, что заказчик, оставшись неудовлетворенным результатом, отвергнет работу. Андрео сослался на организаторов недавней флорентийской выставки и заверил, что его компания лишь первый заказчик в уже формирующейся очереди охотников за написанными и не написанными картинами Кристины. «В Италии ваше творчество уже высоко оценили» заверял Андрео.

Кристине хотелось верить в сказанное и больших гарантий она не запросила. Оговорили только сроки – месяц, холст, масло и условились о композиции – Константинополь должен быть отображен с высоты птичьего полёта, вместе с тем детали осады должны быть прописаны явственно.

– Удивительно – пожимала плечами Кристина – это именно то к чему меня влекло последнее время, но не могла себе объяснить, что это. После Херсонеса я захотела увидеть метрополию, великий горд на Босфоре. Сейчас я это поняла. А тут Андрео.

Скоро Пётр и Кристина оказавшись на берегу Босфора, с его оживленным судоходством и не подражаемым духом великого наследия, принялись изучать роскошную натуру, выбирая позиции для письма. Кристина рисовала этюды. Она просила Петра позировать, изображая крестоносца. На вечерней заре работа завершалась и наши герои, усевшись поудобнее в шезлонги, с наслаждением любовались видами великого города.

– Море любит похищать вещи, людей и корабли – говорил Пётр, закинув крепкие руки за голову – я видел карту затонувших кораблей в Черном море. Это роман.

– Айвазовского превзойти сложно, – отзывалась Кристина – корабли и бури морские это его стихия. Меня влекут мужские образы, стены и башни.

– Нежное солнце, ласковое море, козий сыр, теплый хлеб, виноградное вино, сочные плоды и прекрасная юная нимфа, это и есть земной рай. – рассуждал Пётр, улыбаясь уставшими от экрана глазами счастливого подростка.

– Боги ревнивы к людям, утверждают эллины, – шептала Кристина, касаясь грудью мощного торса возлюбленного – кстати, моря не только похищают, но и соединяют.

Лазурное Мраморное море белой пеной ласкало вырастающие на встречу солнцу основания крепостных стен Константинополя. Загадочная древняя столица была пленительна.

О камни причала ударил борт рыбацкой лодки и из неё поднялся рослый смуглый молодой мужчина с фигурой атлета.

– Вот натура, о которой можно только мечтать – заметила Кристина.

Пётр задал рыбаку несколько вопросов и скоро все трое оказались за столиком кафе, тут же на берегу, с небольшими чашечками чая, как это принято в Турции. Рыбак представился Кемалем и не смотря на молодость оказался необыкновенно умным и глубоким человеком. Его попросили изложить отношение к жизни, надеясь услышать мудрость востока. Теплые, глубокие глаза Кемаля выражали больше его неспешные речи.

– Забрать от тебя разом могут всё – ладонь Кемаля проплыла перед его лицом – а даётся тебе, обычно, по немного. И надо иметь смиренье и терпенье, и не утрачивая жизнелюбия, с благодарностью принимать даваемое. А за труды воздастся.

– А почему гибнут цивилизации? – спросила Кристина, оценивая морской фон на гипотетическом портрете собеседника.

– О, это просто – улыбнулся Кемаль – цивилизации губит корысть, эгоизм и лукавство вождей и упадок сил обираемого и обманываемого большинства. А далее, рано или поздно, следуют разлад и схлопывание. Хотя, иногда вмешивается природа. Люди ведут себя по отношению к ней, как безумцы, и не могут оценить её по достоинству.

– Потрясающе – заключила Кристина, держа в руках картон и угольный карандаш.

Её глаза и рука работали со сверхъестественным совершенством, и посетители кафе заворожено следили за этим таинством.

– А что Кемаль скажешь об отношении полов? – спросила Кристина.

– Мужчина стремится обладать женщиной. Женщина стремится обладать мужчиной. Внешний мир, при этом, как нам кажется, должен служить благоприятным фоном. А на деле выходят коллизии.

– Например? – произнёс Пётр и его бровь приподнялась.

– Моя невеста сбежала в Германию.

Кристина и Пётр переглянулись, качнув головами.

– Но люди упорно стремятся гармонизировать свой мир и каждый борется за своё счастье. При этом люди окружают себя домами, садами, вещами и растут цивилизации – заключил Кемаль, с жизнерадостной улыбкой допивая чай.

Кристина сверхчувственной интуицией ощутила во внешности Кемаля многослойность, за тысячелетия вобравшую природу эллинов, галлов и турок. В данном случае это смешение оказалось на удивление удачным. Ни грамма лишнего веса. Формы, словно отлитые из бронзы. Рыжие волосы гала, голубые глаза дорийца, чувственные губы турка. Пропорции ног, рук и туловища, выверенные с величайшим вкусом. А голова, её Кристина рисовала с огромным интересом. В улыбке Кемаля читалась простая истина – если дружба, то на век, если вражда, то тут пропасть, а собеседнику предлагался выбор. Пётр и Кристина выбрали первое. Рыбак принял их выбор и оценил новых друзей должным образом. Увидев картон со своим портретом Кемаль стал боготворить Кристину. Такая преданность присуща восточным людям, но далеко не всем. Потрясенный Кемаль долго молчал, держа в руках картон, наслаждаясь изяществом линий, прочерченных с особой, характерной для Кристины, мягкостью и гениальной способностью отобразить реальность так будто она обласкана весенним солнцем и усыпана цветочным нектаром.

Тем временем Кристина внимательно изучала миниатюру Жана Миело, запечатлевшую осаду Константинополя Мехметом II Завоевателем в 1453 году. Изо всего отображенного компьютером именно это произведение привлекло её внимание.

– Да, композицию построим, как Жан, а содержание вынуждает обратиться к судам венецианцев и ко внешности рыцарей Франции и Англии начала XIII века. А это не менее недели зарисовок и этюдов – подытожила художница, обведя взглядом собеседников.

В итоге с Кемалем условились о встрече через неделю. Предполагалось морская прогулка в рыбацкой лодке, для отображения натуры и поиска лучших ракурсов. На практике вышло иначе. Питаться Кристина и Петр стали, главным образом, блюдами из свежей морской рыбы, ночевали в эллинге на пристани среди сетей, а передвигались либо пешком по старому городу, либо на рыбацкой лодке в пять метров длиной и полтора шириной, с мотором. При этом Кемаль всюду сообщал глубину фарватера, направление течения, солёность воды и виды рыб, время, и условия их активного клёва. И весь Босфор, от Мраморного до Черного моря нашими героями был изучен в мельчайших деталях, включая имена и манеры лова местных рыбаков, внешность которых ежедневно пополняла альбом художницы.

По прошествии недели, пропитавшиеся солью, покрытые загаром и рыбьей чешуёй, Кристина и Петр, покачиваясь, выбрались из лодки на берег и решительно заявили о необходимости поработать на суше. Кемаль утверждал, что еще не показал и сотой части самого интересного, но вынужден был удовольствоваться увереньями о скорой встрече.

Поселились наши герои в старинном каменном доме у античного акведука, в сердце старого города, а дни проводили либо под сводами святой Софии, созерцая её мозаики и фрески, либо у крепостных стен и башен и древних базилик, любуясь их характерной кладкой и скрытыми для непосвященных символами нанизанного на античность христианства. Эта обстановка способствовала погружению в атмосферу благородной древности настолько, что чувство реальности было утрачено абсолютно. Кристина облеклась в тогу, сандалии и украсила грудь купленной на необъятном центральном базаре диадемой, репликой античного оригинала. Петр завернул себя в льняную ткань, скрепив её на груди бронзовой фибулой, так как уверился в том, что в раннем средневековье европейцы не были знакомы с пуговицами.

При этом, ежедневно, на закате солнца, Кемаль угощал новых друзей свежей рыбой, мастерски приготовленной тут же на пристани на углях и продолжал поставлять натурщиков.

Напоминал о себе и Андрео. Параллель с работой Жана Миело его удовлетворила и ободренный известием, он стал писать через день, активно интересуясь натурными зарисовками.

Наконец Кемаль отыскал приятеля, носившего на поясе железное кольцо со множеством больших потемневших за века, местами истертых до блеска, ключей.

– Это именно тот, кто вам нужен – заверил Кемаль.

Скоро Кристина поднялась ступенями башен, построенных императорами Константином, Юстинианом и Феодосием и вот тут весь Константинополь оказался у её прекрасных ног. Новость о проникновении в башни порадовало Андреа, и он написал:

«Отдаю должное вашей находчивости, полагая, что она обязана неотразимому обаянию вашей необыкновенной внешности и волшебного творчества Кристина».

Тридцатилетнего человека с ключами звали Нихат. Он был азербайджанец и бежал в Турцию в девяностые годы XX века от войны с армянами. Нихат прекрасно говорил по– русски и на арендованных машинах возил туристов по Малой Азии. А в межсезонье подрабатывал смотрителем городских стен.

Километры крепостных стен и десятки прекрасно сохранившихся башен опьяняли Кристину как вино. Видя символ эпохи, касаясь его руками, она уносилась сознанием в эту эпоху и настоящее переставало для неё существовать.

Нихат всюду носил за Кристиной краски, кисти, растворитель, холсты, подсказывал наиболее интересные видовые точки, а во время письма вытирал и отмывал кисти. Скоро стало казаться, что без Нихата не обойтись.

Нихат оказался гурманом и искусным кулинаром. Однажды на закате солнца, на вершине, обращённой к морю крепостной башни он накрыл скатертью громадную плиту и дал ужин новым друзьям. Готовилось все тут же, на мангале. На вертеле Нихат обжаривал адана-кебаб, сильно перченый мясной фарш. Рядом дымилась кастрюля с тархана чор басы, супом из сушеных молотых томатов, зеленого и красного перца, лука, дрожжей и муки. На скатерть Нихат поставил блюда с салатами: чобан солатасы и патлыджан салатасы.

– А это горячее мезе – объяснял Нихат, расплываясь в улыбке – подаётся с напитком для аппетита: фырында мантар с сыром и шампиньонами, каридеш гювеч с креветками и помидорами и кахвалтылыквар с брынзой и петрушкой.

Заросший густой щетиной затылок и крепкая спина Нихата источали оптимистичное жизнелюбие. Его коренастая фигура на фоне Мраморного моря, крепостных стен и мангала с пылающими поленьями, выглядела органично, создавая атмосферу растворённой в безвременье безмятежности. Хлопотливый и услужливый, но не спешащий, Нихат воплощался в дух места.

За ужином разговор коснулся проведения, в абсолютно незнакомой стране посылающего нужных людей.

– Есть аналогия между мозгом человека и его нейронными связями с одной стороны и видимой в телескопы пористой губной, сотканной из галактик нашей вселенной – сказал Петр, любуясь погружающимся в Мраморное море солнцем.

– Что следует из этого? – отозвалась Кристина, поправляя салфетку на коленях.

– Видимо, космос – это живая ткань, внутри которой идёт обмен информацией, энергией и веществом. То есть космос, это единое информационное поле.

– И в нужный момент нам были даны ангелы хранители в лице наших турецких друзей.

– Похоже на то. Значит космос нам благоволит – заключил Пётр, пробуя кахвалтылыквар.

– Пора приступать к картине. Месяц, это почти ничего, и я начинаю переживать,– Кристина показала свои тонкие пальцы – не могу отмыть краску, только теперь не до этого. Сегодня надо настроиться на то, что завтра я начну писать. Это, как в холодную воду прыгнуть.

– Тебе надо отвлечься.

– Так отвлеки Петя. Что твоё приложение?

– Оно само в галактике Млечный Путь выстраивает иерархию планет, указывая вероятности существования обитаемых планет в определённых точках пространства.

– Интересная модель – видно было, что Кристина отвлеклась от творческих волнений – а что характеризирует высшие планеты твоей иерархии?

– Высшие планеты Млечного Пути, это те чьи обитатели добились доступа к сфере знаний и ресурсов всего космоса, ко всей пористой светящейся губке. Таких планет не много.

– Это миллионные доли одного процента и речь идёт о населённых разумом планетах? – спросила Кристина.

– Да. Ниже в иерархии помещаются планеты, и число их на порядок больше, имеющие доступ к галактической сфере знаний и к ресурсам галактики. Тут речь может идти об одном или нескольких процентах.

При этом Нихат переводил говорившееся Кемалю и нескольким мальчишкам, наблюдавшим за происходящим разинув рты, а Кемаль из медного сосуда с длинным тонким носиком подливал чай в маленькие стаканы.

Подали сладкое и Нихат, указывая на блюда, объяснял.

–Джезерье, гюллячь, пишмание, тулумба, а это десерт ноя-ашуре, без него не обходиться ни один праздник. Его вы должны попробовать.

Пили шарап, виноградное вино из Измира.

С Мраморного моря дул тёплый ветер, доносивший солёную пену до вершины башни. Пылал огонь. Расцвеченный огнями загадочный великий город засыпал.

– А остальные девяносто с чем-то процентов менее развитых планет – Кристина, казалось вовсе забыла о грядущем дне и колоссальной нагрузке.

– Для слабо развитых разумом населенных планет доступ к галактической сфере знаний блокируется.

– Отчего?

– Чтобы не было соблазна простых решений.

– Что это за простые решения?

– Отнять и уничтожить – объяснил Пётр, разведя руками.

Глаза Кристины загорелись, как две сверхновые звезды.

– Как это ко времени. Взятие крестоносцами Константинополя 1204 года – решение проще некуда.

– Да,– качали головами Нихат и принесший выловленную рыбу Кемаль, перемежая русский с турецким – люди создают искусственные миры, цивилизации, выстраивают отношения полов, строят, торгуют. А далее приходят варвары и всё грабят.

– А что служит для примирения? – спросила Кристина, а про себя добавила – боже, как я объелась, но как вкусно.

– Красота и любовь. Это уже я утверждаю, а не приложение – Пётр при этом кивнул Кристине на стаю мальчишек, смотревших на неё глазами людей, погруженных в гипнотический сон.

Утром следующего дня Кристина заявила, что не готова приступить к большому холсту из-за недостаточного знания и ощущения Константинополя.

– Мне прежде нужно написать несколько исторических персон. Хотя бы кратко. Иначе я не втянусь в большую работу.

Обратились к Кемалю.

– Кого писать, чей дух из великих прошлого живёт в стенах города до сей поры?

– Вам надо писать Михаила III. Это величайший император и при нём Константинополь достиг вершины развития. Он правил в 843-867 годах. В его правление в Великую Моравию ушли Кирилл и Мефодий, просветители славян.

– И с его эпохи ведётся русское летописание – заметил Пётр.

Разговор шёл на вершине исполинской Мраморной башни и весь старый город, заключенный в треугольник крепостных стен, был виден как на ладони.

– Укажи, что в городе связанно с этим императором более всего? – попросила Кемаля Кристина.

– Это Магнаврский дворец, в нем Михаил III открыл университет. Это вот там.

Лицо Кристины осветила улыбка.

– Я вдохновилась этим образом.

Пётр тем временем уже искал в компьютере всё имеющее отношение к императору и его университету.

– К этой точке я привязалась. Теперь ищите натуру, с кого писать императора.

Скоро Нихат, звеня ключами, привёл на башню приятеля, грека Зотикаса, с тонкими чертами лица, черноволосого, с выразительными карими глазами. Работал он гидом и как раз был специалистом по эпохе Михаила III.

Грек, когда понял, кого с него пишут, смутился, но Кристина, раскинув руки в стороны и качнув головой, одарила его таким взглядом, что он разом утратил способность самостоятельно мыслить и действовать и до полудня безропотно позировал. Более того, по просьбе художницы Зотикас вдохновенно цитировал по памяти Гомера на языке оригинала.

Зотикас позировал в белой тунике. Кристине, облачённой в алую тунику, золотые сандалии, с головой увенчанной цветочным венком, казалось, что она актриса греческого театра, а Зотикас сидящий на каменной скамье амфитеатра зритель, внимательно за ней наблюдающий. А встретились они на акрополе Византии пятого века до Рождества Христова. Великий город в ту пору занимал самую оконечность мыса, не далее ипподрома и святой Софии.

Работая Кристина коснулась темы турецкого национального характера и Зотикас, улыбаясь, принялся рассказывать.

– Турки гостеприимны и патриотичны, но они абсолютно не чувствуют времени и для них завтра может означать через месяц. Зато они ценят дружбу и понимают юмор.

– Говорят, у турок особое отношение к женщинам – заметила Кристина, смешивая краски.

– Турки ревнивые собственники. Для них женщина – это не друг, и не коллега, а объект любви. Женщина сидит с детьми у домашнего очага. Турецкая пословица гласит: “она, женщина, была так прекрасна, что должна была поворачиваться, чтобы входить в дверь”.

– Турки ценят полных, сильных женщин?

– Да – качнул выразительной головой Зотикас.

– Вот это похоже на творческое пробуждение – заключила Кристина, подписывая картон с изображением императора, с улыбкой осматривающего свой университет – по-моему, я почти готова к работе.

За обедом Кристина заявила, что утреннему эскизу должен быть противовес и ей надо нарисовать кого-то из великих англосаксов.

– Я должна понять, скорее почувствовать, это непреодолимое противоречье православного востока и католического запада христианской Европы. Какой западный интеллектуал раннего средневековья может уравновесить императора.

– Тут, по-моему, проще – отозвался Пётр – это Карл Великий, хотя, он жил до раскола христианской церкви. Это он приобрел в Италии и Греции старинные рукописи, а англосакс Алкуин организовал школу, в которой эти рукописи переписывали и переводили. Тем временем франк Аджильберт, лангобард Павел Диакон и гот Теодульф, заседая в королевском совете, способствовали культурному возрождению империи каролингов. Всё это описал биограф Карла Великого Эйнгард. Они интеллектуально противостоят Михаилу III.

– Весь этот круг у меня ассоциируется с железной короной лангобардов, принадлежавшей королеве Теоделинде – отозвалась Кристина, салфеткой оттирая измазанный краской мастихин.

Художница, погрузившись в раздумье, произнесла.

– И всё-таки, пока собрали не всех. А кто олицетворяет военную доблесть Византии?

– Василий II император завоеватель. Он дожил до 1025 года – отозвался Кемаль. Его описал Михаил Псела в своём Хронографе. Я помню это со школы:

«Василий был впереди своих войск с обнаженным мечом в руке. Другой рукой он прижимал к груди икону Божией матери, и это изображение служило неодолимой преградой на пути неукротимого порыва врага».

– А вот византийский солид восьмого века. 4,54 грамма золота – разжав ладонь Нихат показал монету.

– Оригинал? – спросил Пётр.

Нихат простодушно засмеялся.

– Думаю, оригинал хранится в национальной библиотеке Парижа – заметил Кемаль – впрочем, всё может быть. Нихат и сам может не знать правды.

– Да, это почти всё, но не всё. Прежде чем мы перейдем к крестоносцам нужна ещё одна фигура со стороны запада – Кристина окинула взглядом собеседников – кто создал и взрастил силу поднявшую меч на эти неприступные стены?

– Конрад III, он закрепил наследственность феодов. После публикаций 28 мая 1037 года конституции была закреплена передача по наследству земельных владений, ранее полученных вассалами германской империи – сообщил Пётр, осматривая столицу ромеев.