Текст книги "Вселенная любви"

– Вот теперь всё собрано – воскликнула Кристина, воздев тонкие белые руки к небу – теперь я понимаю, кто такие крестоносцы и откуда они взялись на Босфоре, у стен античной Византии, по воле императора Константина ставшей Константинополем.

глава 6

Тот день начался необычно. На вершине самой высокой башни Кристина попросила показать ей видео нашей голубой планеты.

– Она так хороша, что моё сознание наконец настроится на единственную цель и я не уеду отсюда пока не подпишу свой холст. Дописывать проще, а если работа удалась, то это может быть наслаждением.

Вид из космоса, с луны, вращающегося голубого шара заворожил художницу и в тот день рядом с Кристиной уже никто не произнёс ни слова. Краски из тюбиков выдавили. Кисти, пузырёк с растворителем, мастихин, салфетки, всё расставили по местам. Установили холст.

– Теперь оставьте меня до захода солнца – попросила художница, осматриваясь.

Заскрипели дверные петли, и Кристина осталась наедине с великим городом. И тут произошло нечто мало понятное и в это не просто поверить. Реальность в сознании художницы была заслонена выступившим из прошлого витавшим в воздухе информационным слоем эпохи крестовых походов. Благо воображение Кристины было богатое, а внешний антураж идеально соответствовал задаче.

Кисть мастера очертила треугольник крепостных стен Константинополя и обозначила городские доминанты, со святой Софией, акведуком Валента, базиликами. Художница сменила кисть, и голубая краска отобразила воды Босфора, залива Голубой Рог, Мраморного моря.

– Уже проще – выдохнула Кристина – теперь детали, достойные золотой кисти великого Боттичелли.

Тут художница на несколько часов застыла. Её прекрасные влажные голубые глаза были полузакрыты. Она впала в забытьё. Словно что-то вспоминала. Это сон на яву.

А увидела она то, что в тот день должна была отобразить на холсте маслом.

Эта история длилась два столетия с 1096 по 1291 год. А началась с того, что турки сельджуки бесчисленной людской волной, выплеснувшейся из Средней Азии, весенним половодьем, наводнив Сирию, овладели гробом господним. Ромеи были изгнаны с Ближнего Востока, но и в Малой Азии греки не в силах были сдерживать турок, и император Константинополя Алексей I Комнин обратился за помощью к западу, на котором обладатели наследуемых феодов на рыцарских турнирах о шиты друг друга в щепки ломали копья, а противоречья наследников множились год от года.

В 1095 году на Клермонском соборе папа Урбан II, воздев руки и очи к небесам, провозгласил первый крестовый поход против неверных.

– Небесный Иерусалим пришло время обрести через Иерусалим земной – его устами говорила церковь пастве, и она ревностно внимала – отправляйтесь в паломничество на святую землю, и вы обретёте отпущение грехов и вечное спасение. И пристигните к поясу меч, ибо вам предстоит вести священную войну.

Первым на восток выступило вооруженное вилами и топорами крестьянское войско, грабя всё на своём пути, с особым пристрастием громя евреев иноверцев. Следом за крестьянами в Малую Азию отправились рыцари Франции и Нормандии, отменно вооруженные великолепные бойцы. И их ожидал успех. В 1098 году знамёна крестоносцев поднялись над стенами Эдессы и Антиохии. А в 1099 году в Палестине, при Аскалоне, крестоносцы разгромили армию египетского султана и их знамя затрепетало на разогретом раскаленными аравийскими песками ветру над вожделенным Иерусалимом. И тут крестоносцы явили миру новое явление.

– Ордена – прошептала Кристина – это романтика, густо замешанная на тайных знаниях, аскетизме, героизме и величайших богатствах.

Рядом с холстом, на железной треноге, пылал огонь. Кристина бросала в него смолы и травы, с наслажденьем вдыхая дым. Кто-то не видимый вёл повествование совершенно явственно, и Кристина внимала ему.

В 1113 году в Иерусалиме появился первый духовно-рыцарский орден иоаннитов, или госпитальеров. А в 1118 году возник орден тамплиеров храмовников и это была ударная сила крестоносцев.

Святую землю европейцы обстроили каменными крепостями, оборонять которые стали рыцари духовных орденов.

Второй крестовый поход 1149 года провалился. И в 1187 году египетский султан Салах-ад-Дин занял Иерусалим.

Третий крестовый поход 1190-92 годов возглавили английский король Ричард I Львиное Сердце и французский король Филипп II Август. Вернуть Иерусалим христиане не сумели, но завоевали Кипр и удержали свои крепости на побережье Палестины.

Наконец, навоевавшись с мусульманами в иссушенных солнцем песках Ближнего Востока, запад обратил взор на богатый Константинополь.

Тут на сцену мировой истории выступили её давние ключевые игроки и извечные соперники, итальянские портовые города Венеция и Генуя.

Голова Кристины закружилась, и она произнесла:

– Всё, пока достаточно, пора писать.

Гениальная кисть стала смешивать краски. Холст ожил. На голубой глади Мраморного моря Кристина масляными мазками отобразила венецианский флот. Он утопал в разноцветных парусах и флагах и развешанных на бортах красочных щитах и казался огромным. Облачённые в белые плащи с красными крестами на груди и спине крестоносцы уже забрались на стены Константинополя и, сражаясь двуручными мечами, продвигались его улицами к центру города. Начался безудержный грабёж. В небеса поднялись клубы дыма от пожаров. Крестоносцы грабили и поджигая разрушали дворцы императоров и знати. Скоро их величественные руины затянула молодая зелень.

На заходе солнца Пётр увидел Кристину лежащей на тёплых камнях, подложив руку под голову, в полном изнеможении.

– Я знаю, художники сумасшедшие.

– Почему – Петр обрадовался её речи.

По голосу он понял, что Кристина в полуобморочном состоянии, но абсолютно счастлива.

– Совершать такие усилия это безумие. Холст сохнет. Его нельзя трогать трое суток. Спрячь его от влаги в нише.

Петр взглянул на холст и замер. Вся история раннего средневековья отобразилась на куске ткани метр на метр. Произошло то, что картина превзошла оригинал. Пётр видел с вершины башни треугольник заключенного в крепостные стены Константинополя. В центре панорамы на холсте помещалась его рукотворная проекция, сотканная из рельефных масляных мазков, рождающих у зрителя эмоции. И проекция затмила оригинал.

– А как с подобным можно расстаться? – вырвалось у Петра.

– Я думала об этом. Видимо, мне надо сделать копию. Но это, как поднять себя за уши. Мои силы иссякли и видимо на долго.

Тут Пётр заметил, что Кристина неестественно бледна. В это мгновенье она потеряла сознанье.

– Знаешь – сказала Кристина, очнувшись – художник должен потратить столько сил сколько необходимо для успеха его произведения. Сколько отдашь, столько и получишь. Так что в другой раз не пугайся. Это норма. В человеке заключён космос, со всей его энергией. Просто художник умеет дать выход этой энергии, а иной просто, в лучшем случае, наломает дров.

– Кемаль нас увезёт на Чёрное море, и в пене прибоя мы устроим фотосессию – предложил Пётр, нежно целуя щеку и огромные, пережившие потрясение и второе рождение, глаза возлюбленной.

– Я согласна – произнесла художница с обворожительной улыбкой, вытирая слезы усталости.

глава 7

Холст оставили на попечение Нихата в городской башне, за огромным замком и им любовались любопытные птицы, влетавшие через узкие бойницы кормить птенцов. Лодка Кемаля, пройдя Босфор, повернула на север и остановилась под высоким обрывом, на вершине которого темной безмолвной громадой высились стены и башни, прекрасно сохранившейся византийской крепости, с характерным чередованием кладки из рядов алой плинфы и дикого камня.

– Недалеко отсюда, в полу часе ходьбы от побережья, сохранился вырубленный в скале заброшенный монастырь святого Николая. В его пещерах можно укрыться в непогоду, полюбовавшись остатками фресок. Среди низкорослых дубов есть тут и рыбацкая деревня. Там продают вкусную жареную рыбу. В этих дубравах скрыты источники, двумя каналами подававшие пресную воду в акведук Валента, питавший водой две с лишним сотни подземных цистерн Константинополя. А я выду в море, порыбачить. Вернусь завтра.

Кемаль был краток. На том и решили.

Языки пламени лизнули причудливо выкрученные дубовые ветки и запылал костер. Черное море мягко дышало. Волны с шипеньем, пенясь, набегали на ровный, без единого камня, песчаный пляж, раскинувшийся к северу и югу на сколько хватало глаз. И не души вокруг. Побережье формировали выступавшие друг из-за друга громадные темно синие склоны.

– Идеальная натура. Берег зарос густой низкорослой дубравой. Крепость безлюдна. Лишь белые чайки, безмятежно парящие над волнами, словно духи места. Облака в небесах, расцвеченных множеством оттенков. Тут стирается временная шкала. Ни намека на современность. От этой красоты я приду в себя. Мы буквально в десятом веке – Кристина глазами дала понять, что ожидает реакции Петра.

– Да. Пустынное побережье, с крепостью на вершине. Это место, где можно перемещаться по оси времена вперёд и назад. В таких местах судьба разворачивает человека, как лодку в море. Человек словно сошел с поезда и ещё не знает куда и на чём ехать дальше.

Ветер усилился. Море заволновалось. Кристина обнаженной вошла в полосу прибоя. Её окружили кричащие белоснежные чайки, и охватила белая соленая пена. Сквозь тучи пробилось солнце, и совершенная женская фигура обрела особое содержание. В фото объектив Пётр видел существо не земное. Фигуру окружало свеченье. Свет солнца преломлял лучи в брызгах волн, и Кристина стояла в собственной радужной оболочке. Ветер развивал длинные белокурые волосы, и они вились вокруг лебединой шеи. Из глаз исходил голубой свет. Длинные белые ноги вырастали из пены волн. Формы тела сводили с ума.

– Как мы определяем видимое положение небесных тел – спросила Кристина.

– Для этого существует понятие небесной сферы.

– Я представила. Громадный шар и я в его центре.

Кристина стала, поставив ноги на ширину плеч, раскинув в стороны руки.

– Прекрасно. Твоя фигура идеально вписывается в уменьшенную проекцию небесной сферы. Слушай внимательно. Твоя вертикаль пересекает небесную сферу в точках зенита наверху и надира внизу.

– Поняла – тело Кристины едва заметно двигалось, подобно задетой струне.

– Большой круг небесной сферы, перпендикулярный твоей вертикали, называется математическим или истинным горизонтом.

Ветер креп. Волны захлестывали Кристину до бедер, и соленая пена скрывала все тело.

– Ось вращения небесной сферы, идущая от твоего носа до пяток, называется осью мира. Она пересекается с небесной сферой в Северном и Южном полюсах.

– Так так – подбадривала рассказчика Кристина, убирая с лица вьющиеся вокруг головы волосы.

– Большой круг небесной сферы, плоскость которого перпендикулярно оси мира, называют небесным экватором. Он делит небесную сферу на Северное и Южное полушария.

– Теперь моё художественное воображение вооружено, и я этому очень рада. Для меня небесная сфера, заключающая видимую вселенную, уже родной дом, нанизанный творцом на ось вращения.

– А все сущее внутри одна большая художественная галерея – улыбнулся Петр, просматривая снимки.

– Абсолютная истина. Очень важно в собственном сознании все расставить по местам.

Пётр ощутил, что кто-то касается его плеча. «Неужели» – мелькнуло в сознании. Пётр обернулся. Никого вокруг не было. Насторожено посмотрев на песок, Петр с изумлением увидел следы, которых раньше не было.

Кристина почувствовав происходящее, вышла из моря, завернулась в полотенце и села у костра.

– Темная материя, которая для нас прозрачна, и мы не поймём почему она скрывается от нас, обозначила своё присутствие – рассудил Пётр – её обитатели к тебе не равнодушны.

– Немного подробнее об этом – произнесла Кристина.

– Тёмная материя своим весом искривляет свет, идущий к нам миллиарды лет от далеких галактик. И возникает эффект гравитационной линзы.

Тут застыла Кристина. Петр посмотрел по направлению её взгляда и увидел, как на севере над сливающимся с небесами морским горизонтом поднимаются паруса. Подобное зрелище неизменно очаровывает романтиков.

Багровое солнце погрузилось в низкорослую дубраву на западе. Стало темнеть. В небесах проступило созвездие Ориона. На вершине крепостной башни запылал огонь.

– Это сигнал, предупреждающий об опасности. Неужели мы видим флот варягов, со славянами и чудью, идущий к Царьграду с пушниной? – Петр внимательно осматривался.

– Или корабли генуэзцев и венецианцев с грузом китайского шелка из Таны и Кафы-Феодосии – качнула головой художница, согревая тонкие ладони над огнем – с попутным ветром спешат в Средиземноморье.

Ночью в палатке сон был тревожный. Огни загорались на море и в крепости, а смысл происходящего был не понятен. Петр несколько раз выбирался наружу. Ничего кроме огней рассмотреть он не мог и пришел к выводу, что они на границе, а крепость была призвана её охранять. А ночами тут веками происходят таинственные истории. Место разбойничье, и души человеческие в таких местах с закатом солнца трепещут как птички.

– Наверное, тут Петя, еще и контрабанда со времён аргонавтов. А для множества настороженных глаз мы здесь с костром и палаткой как бельмо на глазу. Страшно – Кристина казалось не на шутку испуганной.

Перед расцветом костер догорел, огни поблекли и удалось уснуть. А проснулись Пётр и Кристина под рёв множества двигателей. Переглянувшись, они выдохнули и выглянули из палатки.

В море против линии прибоя на якоре стояли грузовые кноры и боевые дракары викингов. Берег был уставлен автомобилями, из которых десятки людей доставали кино аппаратуру. Лодка Кемаля, с изящно очерченным контуром, тут же раскачивалась на волнах.

– Киносъёмка – Кристина улыбнулась синими глазами – а у нас фотосессия.

У художников особое зренье и Кристина среди киношников мгновенно отметила одну фигуру.

– Этот швед тут главный, – сказала она Петру, глазами указывая на рослого рыжеволосого мужчину, в котором всё было к месту и по существу, – от чего-то мне кажется, что мы его еще увидим.

Швед был одет по моде десятого века, в лён и шкуры. Петр, обратив внимание на его кожаные сапоги с длинными острыми носами, заметил:

– Следы его обуви очень похожи на то, что я вчера увидел на песке позади себя.

Пока убирали палатку вспыхнули прожектора.

Швед не спускал глаз с Кристины, пока лодка Кемаля задирая нос на волнах не спешно удалялась вдоль побережья на юг. Художница не могла не отреагировать на это. Она погрузилась в раздумье.

Тем временем вокруг византийской крепости началось необыкновенное оживление. Снимали сцену торжища, на котором варяги, славяне и чудь собранную за зиму в полюдье дань, в виде собольих, куньих, беличьих, бобровых и лисьих шкур по сходням несли на берег, предлагая для продажи и обмена грекам и итальянцам. Из рук в руки переходили серебряные и золотые монеты. На суда с берега по длинным гнущимся сходням несли отрезы тканей, амфоры с вином и оливковом маслом. Над морем разносилось многоголосье из речи шведской, русской, греческой, итальянской. Пылали костры, жарилась рыба, били барабаны, играли флейты. Над башнями крепости реяли разноцветные знамёна.

С моря людское естество проступало стремительным движением, расцвеченным красками, музыкой, поэзией, замешанными на романтике истории и всё казалось прекрасным. Всё низкое, плотское стыдливо отступало. Мир десятого века представал идеалом.

– Посмотри на эту красоту. Могли ли мы вчера представить подобное. По оси времени реальность сдвинулась на тысячу лет назад. Пусть не на долго. Но мы это видим и самое бесценное для человека это его настоящее – говорила Кристина – черпая морскую воду и умывая лицо.

– Всё в космосе разнесено на огромные расстояния. Уж не для того ли, что бы всё выглядело идеальным? Похоже, что те, от кого что-то зависит и за всем наблюдают, предпочитают всё видеть совершенным – ответил Пётр, пытаясь определить направление ветра и высоту волн.

Костюмированная мистерия была столь мастерски поставлена, что Кемаль остановил лодку не далеко от берега.

– Через эти мистерии люди при земной жизни проживают, из эпохи в эпоху, из судьбы в судьбу, много жизней, как Шекспир в его пьесах с их героями. А эти дубы на побережье, с источниками воды наполнявшими цистерны Константинополя, обладают магией. Они совершенны, невозмутимы и у них абсолютный иммунитет на всякую глупость. Они внимательно слушают. У этих дубов идеальная память и они, изумительные собеседники – тут Кристина задумалась. Она заметила, что швед наблюдает за их лодкой в бинокль и предположила – наверное, мы мешаем съёмкам.

В башне отворили ворота и по деревянному мосту из крепости к линии прибоя выступила красочная процессия со множеством облаченных в туники женщин, с цветочными венками на головах. Над морем полилась средневековья музыка. Вода прекрасно разносит звуки на огромные расстояния.

– Это очень дорогие съёмки – рассудил Пётр и вокруг его растягивающихся губ обозначились тонкие складки – и они не обязательно окупятся.

– Для человека свято то место, где он был молод и счастлив. И отсюда столь необычные, подчас, пристрастия людей. Воистину, каждому своё – не по годам мудро рассудила Кристина – мы ничего не знаем об этом шведе.

Костюм обладает магией. Особенно костюмы преображают, одухотворяя до головокружения, женщин. И дух места, с каменной крепостью две тысячи лет господствующей над морским прибоем, присутствует, несомненно. А когда всё объединено воедино это ошеломляет. Когда к этому воображением талантливого режиссёра добавляют совершенную музыки и любовь женщин к танцам всё отступает в небытие и не имеет значения. И это божественно.

Берег заполнился молодыми гречанками, итальянками, славянками, шведками, одетыми в национальные костюмы. Среди крепко сбитых крестьянских фигур и хитрых и простодушных голов мелькали лица утонченные, фигуры совершенные. Выражения восторженных глаз, мягкие движения, манера речи, причёски, украшения были представлены на фоне обвешенных мечами и топорами крепких бородатых мужчин, с раскрашенными щитами за спиной и зелёной дубравой на исполинских голубых склонах побережья. Зрелище завораживало.

– Не знаю какое получится кино – сказал Кемаль, осматривая мотор – надеюсь его посмотреть. А нам надо плыть, у моря свои законы и их приходится уважать.

При входе в Босфор на встречу рыбацкой лодке прошли два украшенных разноцветными флагами парусника.

– Это извечные враги, генуэзцы и венецианцы. Видимо, их появление у крепости послужит кульминацией сегодняшней мистерии – предположила Кристина.

Петр, вспоминая пережитое за день, произнес:

– Ничего не жалко завоевателям. И только блеск влажных женских глаз неизменно пленит их.

А Кристина, черпая ладонью морскую воду, с прозрачными медузами, добавила.

– Всё воссоздаётся по собственному подобию из жизни в жизнь, из века в век. Подобное порождает подобное.

глава 8

Жизнеутверждающий, хорошо сложенный, с внешностью героя рыцарского романа, сводящий с ума любую женщину, Андреа был рождён для предпринимательства. Окружающими он воспринимался выскальзывающим из рук круглым влажным камнем. За него невозможно было ухватиться и для него не существовало неразрешимых проблем. Андреа жил и работал в обществе ему подобных и любую комбинацию разыгрывал безупречно, всегда зная к чьей помощи прибегнуть. Андреа продюсировал деятелей искусства. Он устраивал грандиозные концерты с участием звёзд мирового уровня. Торговал картинами. А жил в сердце Тосканы, в старинном фамильном поместье, полном молока, мёда, фруктов, овощей и произведений искусства.

Осознавая свою неформальную власть над женщинами, Андреа через них и работал, и они всюду окружали его шумным гудящим роем.

Сраженный красотой Кристины, Андреа, а он мог оценить её в полной мере, влюбился в художницу с первого взгляда. Понимая происходящее и осознавая, кто перед ней, Кристина, по обыкновенью, движением юной тигрицы на пол корпуса скрылась за рослой фигурой Петра, словно за стволом трёхсотлетнего дуба. Она внимательно смотрела на прекрасного итальянца, слегка склонив вперёд голову, и голубые влажные глаза её смеялись.

Скоро Кристина на вершине Мраморной башни поставила по сторонам от себя Петра и Андреа, ошеломленного происходящим, и предложила медитировать. А на закате солнца она танцевала для них, закрывая собой медленно погружающуюся в Мраморное море согревающую нас ближайшую звезду.

Тем временем холст высох. Андреа, познакомившись с изображением, высказался в том духе, что везти картину через границы небезопасно, так как её обязательно посмотрят турки, а дальнейшее предсказать невозможно. И он просил не спешить с её перевозкой куда бы то ни было, так как ему надо связаться с дипломатами.

Вопрос стоимости картины также был открыт.

– Для меня самый сложный вопрос – объяснила Кристина, выставив вперёд ладонь, словно прося милостыню – сколько стоит ваша работа. Он всегда ставит меня в тупик.

– Прекрасно тебя понимаю – замечал Петр, вздыхая и с досадой сжимая губы – я не лучше. Мне всё кажется, что я беру у человека последнее.

– Вот, у меня такое же чувство – развела в стороны руки Кристина и в её глазах отразилась растерянность.

Речь коснулась менталитета итальянцев.

– Я ощутила, что общаться с итальянцами не просто. Видимо, я чего-то не знаю. В составленных итальянцами бумагах разобраться я не в состоянии. Но и в личном общении, замечаю я, нужен особый подход – Кристина пожала тонкими плечами, подняв глаза на собеседника.

Глубокомысленно улыбаясь, Андреа объяснил.

– Итальянцы горды и для них в отношениях все решает симпатия и антипатия. Конечно, лучше если итальянцу вас представит знакомый ему человек. Вы должны всегда держать слово. И никакого высокомерия. Но, уж если вы понравились итальянцу, он ваш и телом, и душой. В патриархальной Италии, с её семейными предприятиями и непререкаемой властью отца, все построено на связях и дружбе.

– Я начинаю понимать итальянцев – прошептала Кристина – им надо понравится, с ними надо подружиться. Как с детьми.

– Как со взрослыми детьми – возразил Андреа, улыбаясь одними глазами – можно сказать и так.

А тут напомнила о себе Ла Стампа. Её программисты, запуская приложение Петра, попытались его самостоятельно дописывать, но скоро поняли, что это невозможно без автора, так, как только он был в состоянии ориентироваться в созданных им классах, методах и их взаимосвязях.

– Моё детище в чужие руки не идёт – шутил Пётр.

– А что это за таинственные классы? – интересовалась художница, подправляя холст – вот у меня кисть, мастихин, краски, растворитель и холст, понятно и ребенку, правда не все умеют воспользоваться, да и не всем нужно.

– Класс-это программный код, написанный на языке Java. Внутри класса описаны некие объекты и прописаны некие методы, манипулирующие объектами. Есть класс – космос, класс – галактика, класс – звезда. А приложение все классы, а это двоичные коды, объединенные в файлы, собирает во едино, и задавая вопросы программисту, начинает расчёты вероятностей существования планет, в том числе обитаемых, в тех или иных точках пространства.

Скоро в Андах решили, что отладка приложения нуждается в усиленной компьютерной технике. А так как никто кроме Петра отладить приложение не в силах, то автору надлежит поехать в Китай и самому заказать производителю параметры компьютера.

– И они правы. Любое посредничество в этом вопросе чревато неприятностями – объяснил Петр.

– Я тоже хочу именно на юг Китая. Там есть горы необыкновенной красоты – воскликнула Кристина.

– А на юг нам и надо. Там представлены не только горы и рис, там ощущается мистика в происходящем. Сначала обстоятельства нас ведут в Константинополь. Далее мы видим торг на Чёрном море. А теперь нам надлежит проделать путь в Китай, на родину шёлка, который две тысячи лет на верблюдах через Среднюю Азию и Иран везли в черноморские и средиземноморские порты, из которых генуэзцы и венецианцы на парусниках и галерах развозили шелк по всей Европе. И веками формировались капиталы, а они не любят огласки и по сей день исподволь вершат судьбы значительной части населения планеты – Петр был искренен в своём удивлении.

– Обстоятельства нас раскачивают на очень широкий охват натуры. Я о своём, – объяснила Кристина – я же художник.

– Да, это цикл полотен, вбирающий весь континент, нет всю планету. А как с константинопольским холстом?

Скоро появились итальянцы. Была подписана бумага, из которой понять было что-либо сложно. Холст оказался в итальянском консульстве. Оттуда он должен был отправиться в Венецию, где Андрео ожидал Кристину в любое удобное для неё время.

– Говорят, что в Европе полякам и грекам никто не верит. Итальянцы, конечно, другое дело, но холст мне понравился, и я на него еще сама не насмотрелась.

В голубых глазах художницы проступало сомненье.

– Тысячи лет всё движется с востока на запад. Не переживай – Петр загорелой ладонью коснулся вьющихся от солнца и морской соли белокурых локонов Кристины – нас ждёт китайская цивилизация. В конце концов если бы не итальянцы, то не появился бы и холст со взятием Константинополя крестоносцами.

глава 9

Итальянская провинция Тоскана послужила сценой для встречи, не привлекшей досужих взглядов, но имевшей огромное значение для нашей истории.

На свою виллу, расположенную в районе Валь-д'Орча, вблизи Сиены, Андреа пригласил необыкновенного человека, столетнего аскета из Лигурии, Пеллегрини, которого немногие посвященные знали, как целителя и который, на самом деле, являлся таковым, но круг его интересов распространялся на всю планету.

Для всех кто знал Пеллегрини он оставался неразрешимой загадкой и, не смотря на общение, его внутренний мир для любопытствующих был недостижим. Он как зеркало. Всякий видел в нем собственное отражение, получая ответы на все вопросы, но никто не мог проникнуть внутрь. И люди гадали, с какими незримыми сферами связана душа необыкновенно бодрого для своих почтенных лет мудреца.

Для Пеллегрини напротив, любой, кем бы он ни был, являлся простодушным ребенком с отчетливо явленным задним фоном сознания и подсознания.

Последние пять километров до виллы Андреа Пеллегрини шел пешком по сверкавшим на солнце отполированными сандалиями легионеров плитам древнеримской дороги Виа Франчиджена, любуясь расположенными на вершинах конических холмов отстроенными в эпоху возрождения укрепленными селениями, с лаконичными силуэтами церквей, башнями знатных семейств, вилами негоциантов и фермами, похожими на усадьбы феодалов.

Лесистые горы Лигурии, с их дикими крутыми склонами, являют яркий контраст с мирной пасторалью холмистого сельскохозяйственного пейзажа Тосканы и Пеллегрини наслаждался видами Валь-д’Орча.

Встреча представляла краткое сердечное объятие.

– Мне нужны люди непосредственность и гениальность которых способна изменить наш мир – объяснил Пеллегрини и качнув головой проникновенно добавил – и спасти его.

– Ими могут быть только русские – заявил Андреа убеждено – и я их знаю.

– Прекрасно – глаза Пеллегрини на мгновенье блеснули – я ожидаю их в Лигурии. Но всему свое время.

– Безусловно – согласился Андреа.

Гроздь алого винограда легла на большое серебряное блюдо и при взгляде на налитые сладким соком ягоды Андреа, изменив ход беседы, спросил.

– Виноград в христианстве символизирует жизнь?

– Вас, вероятно, интересует аскеза, как средство достижения цели – улыбнулся Пеллегрини – возможно, это средство вы рассматриваете, как собственный инструмент.

– Заранее соглашусь со всем вами сказанным.

На пороге виллы, на фоне зелёных холмов Тосканы, возникла фигура в чёрной широкополой шляпе.

– Дон Аурелио – воскликнул Андреа – как нельзя кстати.

– Священники, как ангелы, являются абсолютно непредсказуемо – заметил Пеллегрини – теперь нам и прочтут импровизированную проповедь об аскезе.

Дон Аурелио, сняв шляпу, стряхнул с неё пыль и, сев в большое старинное деревянное кресло, внимательно осмотрел стены с фамильными портретами. Закрыв глаза, священник прочел краткую молитву и пригубив красное вина и обратив внимательные чуткие, добрые, абсолютно искренние глаза на собеседников, заговорил.

– Это было давно, в VII веке. Папа Григорий ввёл безбрачие священников в ранг закона. А аскеза слово греческое, означает упражнение. По моему мнению аскетизм – это совпадение воли божьей с волей человеческой, а через добродетели подвижнической жизни средство достижения царства небесного.

– Лучше и точнее сказать сложно – качнул головой Андреа.

– Стяжание благодати есть живое богообщение – заметил Пеллегрини.

– А как стяжать благодать? – спросил Андреа.

Наступила тишина. Ответом было птичье пенье, мычание коров на пастбище и шум ветра, тревожащего листья обширного плодового сада.

Полуденный зной миновал. Оконные рамы отворили, и вилла наполнилась солнечным светом и запахом спелого подсолнечника, и он буквально кружил головы.

– В чем суть средневекового католического мистицизма – спросил Андреа, и дон Аурелио ответил.

– Чувства должны возобладать над разумом.

– Это глубокое религиозное восприятие окружающего мира – обобщил Андреа.

Священник поднял глаза на громадный потемневший от времени книжный шкаф. Андреа открыл его створки и взорам предстали старинные тома в переплётах из обтянутых воловьей кожей досок.

– Тут есть труды арабов, тексты Аристотеля, рукописи из собрания Толедского епископства. Это в его стенах, в раннем средневековье, существовала школа переводчиков и её усилиями мудрость античного мира и знания востока становились достоянием католической Европы – рассказывал Андреа, посматривая на гостей.

Дон Аурелео прочел на корешке:

– “О подражании Христу” Фома Кемпинский XV век, как раз к месту – священник сложил на груди руки – цитирую: “Блаженны те, кто живут внутренней жизнью и стремятся ежедневно постичь тайны небесные. Да будут святы те люди, которые отдадут себя лишь Господу и не смотрят на мирские трудности. Прими это к сердцу, душа моя, и закрой врата чувств своих, чтобы слышать только Бога. Он сказал – во Мне твоё спасение, твой покой, твоя жизнь.”

Надолго воцарилось молчание.

– Я знаю о вашем даре провидца – дон Аурелио, склонив голову набок, проникновенно смотрел на лигурийского целителя – поведайте нам о грядущем.

– Вести войны между государствами в третьем тысячелетии слишком рискованно, даже для тех, кто войны развязывает – Пеллегрини говорил не спешно и не охотно.

– Но войны продолжатся? – дон Аурелио взглянул на деревянное распятие тончайшей работы в углу залы.

– Да. Начинать их будут уже не государства, а отдельные группы, в которых увязаны финансы, промышленность, наука и политика.