Текст книги "Команда «Наутилуса»"

Молодые люди через переводчика попросили позволения посетить чью-нибудь хижину и были приведены неутомимыми музыкантами к ближайшей землянке. Началось путешествие на четвереньках. Хижина оказалась довольно просторной, с толстыми глиняными стенами и земляным, хорошо убитым полом. У задней стены груда мха и шкур составляли постель. Мебели, конечно, не было никакой, а из посуды виднелись только выдолбленная тыква с водой, сковорода и несколько железных ложек.

На карнизе у стены стоял целый ряд божков. Вылепленные из глины, вырезанные из дерева или кости, сделанные из камня, они представляли фигуры каких-то невозможных зверей, различных змей или невероятно уродливых людей. Доктор хотел дотронуться до одного из божков, но обитательница хижины с беспокойством остановила его:

– Это – боги, оберегающие меня и моих коз от хищных зверей! – воскликнула она. – И ты не должен прикасаться к ним.

Узнав через переводчика, что говорит эта женщина, Гольм, не желая оскорблять ее религиозных чувств, тотчас же опустил поднятую было руку. Затем он, с позволения хозяев, зажег свечу, чтобы получше осмотреть внутренность хижины. Во всех углах ее висела паутина, виднелись огромные пауки, по стенам бегали проворные тысяченожки, а из мха выглядывала даже ящерица. На самой середине хижины возвышался толстый столб, поддерживавший крышу. Вблизи входа была вырыта яма или род погреба, куда вело несколько ступенек. Доктор спустился туда. В этом погребе лежали вороха лука, сушеное мясо, перец, свежие плоды и звериные шкуры.

Духота и отвратительный запах в хижине заставили путешественников поскорее выбраться на свежий воздух. На улице они вздохнули свободнее и, точно сговорившись, объявили, что не имеют ни малейшего желания осматривать другие землянки.

– По-моему, – сказал доктор, – жилища негров в Дагомее и на Нигере, открытые всем ветрам и почти ничем не защищенные от непогоды, – настоящие дворцы по сравнению с этими землянками. Здесь нет самых необходимых для жизни условий – нет ни света, ни воздуха.

Больтен все еще сидел на своем прежнем месте у ручья, но теперь перед ним стоял мальчик лет двенадцати, и старик разговаривал с ним через переводчика.

– Как вы думаете, доктор, – обратился он к Гольму, – что мне ответил этот мальчуган, когда я спросил его: знает ли он, что такое бог? «Знаю, – говорит, – два дня тому назад мы получили нового бога. У нас умер дедушка, и чародей поставил нам в хижину глиняное изображение змеи, в которую переселился дух умершего дедушки. Теперь мы будем молиться ему».

– Ответ вполне естественный, – улыбнулся доктор. – Все племена, живущие в Капской земле, твердо убеждены, что душа умершего переселяется в змей, поэтому-то эти пресмыкающиеся и пользуются здесь таким уважением. По-моему, это ничуть не хуже обожания свиней, быков, обезьян и других животных. Однако не пора ли нам двинуться в обратный путь?

Через несколько минут путешественники снова прошли по деревне, в сопровождении музыкантов, к тому месту, где стояли их лошади. Из хижины короля выглянуло сухое желтое лицо Мазембы.

– Я дам двух быков и шесть коров… всех коров отдам, если белые помогут мне, – послышалось оттуда.

– Было смешно и жалко слушать вопли бедного старика, воображавшего, что белый человек непременно должен быть чародеем. Через полчаса место, где стояла деревня готтентотов, представлялось уже в виде какой-то лесистой возвышенности, и никто не сказал бы, что там живут сотни людей.

Хотя дорога и шла среди кустарников и высоких деревьев, однако это не был глухой дремучий лес. Поэтому езда на лошадях не вызывала никаких затруднений. К вечеру маленькое общество достигло пастбищ готтентотов. Желтый голый пастух с целой сворой одичавших полуголодных собак смотрел за стадом в несколько тысяч голов, по-видимому мало затрудняясь такой сложной обязанностью. Он преспокойно лежал под деревом и наигрывал на самодельной скрипице, предоставив охрану стада собакам.

Миновав стада коров и овец, путешественники заметили на горизонте длинную темную полосу. Это был лес, со вступлением в который их ожидали всевозможные приключения и опасности. Становилось уже темно, а потому решили расположиться на ночлег близ опушки леса под защитой большой скалы. Так как здесь можно было ожидать появления диких зверей, то прежде всего развели большой костер, далеко осветивший всю местность. Сначала вокруг костра было тихо, но вот, мало-помалу, начали проявляться признаки жизни. Маленькие темные фигурки замелькали повсюду, хищные глазки сверкали во мраке. Какие-то крошечные существа, двигавшиеся в траве, уселись вокруг костра и стали подбирать остатки ужина.

– Кто это? Не во сне ли я вижу? – шепчет Ганс.

– Тсс… тише… ты их разгонишь. Это – маки, карлики.

– Да разве обезьяны бывают ростом с мышонка? – удивился юноша. – Нельзя ли поймать хоть одну из них?

– Вряд ли. Да и для чего ловить?

Со всех деревьев спускались маленькие полуобезьяны – лемуры. С большими глазами, окаймленными темной полоской, остренькой мордочкой и торчащей во все стороны бородкой, лемуры походят сразу и на крысу, и на обезьянку. Они ловко бегали на задних ногах, а самые мелкие из них даже предпочитали такой способ передвижения. Эти забавные маленькие существа преуморительно хватали своими передними лапками хлебные крошки с земли или тащили к дереву полуобглоданную кость.

Приблизилась и мать семейства с двумя детенышами на спине, выглядывавшими из-за ее плеч. Так как один из детенышей не давал ей покоя, она посадила его на руку, подбирая другой крошки с земли. Эта маленькая мамаша была так мила и забавна, что Ганс не утерпел – бросил ей целую горсть крошек. Движения Ганса было достаточно для того, чтобы эти пугливые животные мгновенно исчезли.

Ночные птицы то и дело пролетали над костром, а издали доносился рев буйволов. Франц почти не спал эту ночь, возбужденный новыми разнообразными впечатлениями. Едва только поутру проводники начали седлать лошадей, он вскочил и бросился обыскивать куст. Он надеялся в кустах найти хоть одного лемура. Но все ночные животные – лемуры-маки, совы, летучие мыши – попрятались так, что не разыщешь. Их место заняли дневные животные.

Около полудня караван спустился в долину, через которую протекала неглубокая речка. По берегам речки густо разрослась роскошная трава, а к долине вплотную подходил лес. Кое-где по долине были разбросаны плодовые деревья, а различных пород кактусы очень скрашивали местность.

Неподалеку раздался собачий лай, послышались человечьи голоса, и, прежде чем путешественники могли сообразить, в чем дело, их окружила толпа. Это были люди ростом ниже, чем готтентоты, с такой же оливково-желтой кожей, но еще более некрасивые и дикие на вид. Это были бушмены. Теснясь вокруг белых людей, они с любопытством осматривали их, ощупывали на них одежду, протягивали руки ко всему, что им более бросалось в глаза.

– Гей, проводник! – закричал Гольм. – Друзья это или враги?

– Не бойтесь, – отвечал проводник. – Племя сааб не сделает нам ничего дурного. Это бедный, глупый, несчастный народ. Они, правда, крадут все, что попадется им под руку, но враждебных намерений у них против нас нет. Вы можете спокойно осмотреть место их стоянки.

Несколько фраз, сказанных проводником толпе дикарей на их родном языке, вполне подтвердили его слова. Бушмены, словно дети, встречающие гостей, побежали вперед через ущелье к долине, беспрестанно оглядываясь, как будто они боялись, что предмет живейшего их любопытства неожиданно ускользнет от них. Путешественники, окруженные толпой бушменов, издававших какие-то шипящие и горловые звуки, подъехали к стоянке, где на траве лежали женщины и дети. Тут не было видно ни костров, ни хижин, ни палаток, ни домашних животных, ни утвари – дикари укрывались на ночь в пещерах или покинутых животными логовищах, или же и просто под открытым небом в густом кустарнике.

– Так вы ручаетесь за нашу безопасность среди этого племени? – спросил проводника Больтен.

– О, да! Мы ведь не в первый раз встречаемся с земляками, – хором отвечали проводники.

Доктор и мальчики настаивали на том, чтобы воспользоваться гостеприимством столь неожиданно встреченных бушменов. По-видимому, они стояли на более низкой ступени развития, чем иные народности, населяющие западный берег Африки, и потому для натуралистов было любопытно ознакомиться с жизнью и обычаями этого племени.

Путешественники слезли с лошадей и разбили палатку под тенью лимонных деревьев. Эту ночь они решили переночевать у бушменов, а с рассветом намеревались отправиться к границам земель, занятых кафрами.

Огонь весело трещал у входа в палатку, проводники принялись разрезать убитую по дороге антилопу, вынули сковороду, и скоро на ней зашипело жарившееся мясо. Бушмены с изумлением смотрели на всю эту стряпню и на вопрос доктора – как они приготовляют себе кушанье, – отвечали только улыбкой.

– Они едят все сырым, – отвечал за них проводник, – и даже не брезгают падалью. К тому же мясо попадается им нечасто, так как обычное их местопребывание – песчаные степи, поросшие низким кустарником, где встречаются только квагги. Бушмены бродят с места на место, убивая иногда дичь, а за неимением ее питаются плодами и кореньями. Они не занимаются ни земледелием, ни скотоводством, не строят себе хижин и живут, как дикие звери. При случае бушмен не прочь украсть скот у готтентотов. Уже не раз случалось, что, собравшись толпой человек в двести, они угоняли стадо в несколько сотен голов. Тогда они разом убивали животных, а потом питались ими целые недели, даже после того, как мясо начинало портиться. Мои земляки, саабы, очень, очень несчастный народ! – со вздохом закончил речь проводник.

– Мне хотелось бы посмотреть их оружие, вероятно, у них есть луки и стрелы. Может быть, нам удастся купить или выменять их, – проговорил Франц.

Проводник вступил в переговоры с бушменами, но никто из них не решался расстаться со своим оружием. Только когда путешественники вынули из тюка различные вещицы, дикари оказались сговорчивее. За перочинный ножик Франц получил лук со стрелами. Последние, по уверению проводника, были намазаны ядом и с ними нужно было быть осторожным.

Разостлав свои одеяла под навесом одного утеса и привязав лошадей к деревьям несколько поодаль, путешественники уселись вокруг костра. Вскоре они заснули, пригретые теплом огня…

Из-за опушки леса послышался треск ломающихся сучьев. Может быть, это ветер внезапно пронесся над лесом? Может быть, хищные звери приближались? Но нет! Лошади стояли покойно.

Снова что-то зашевелилось, теперь уже неподалеку, в кустах…

Луч месяца прорвавшись из-за туч, осветил равнину. Темные фигуры осторожно пробирались к речке и, легко переплыв ее, выходили на берег. Выкрашенные с ног до головы ярко-красной краской, со свирепыми лицами, выбритыми головами и высокими прическами на самой маковке, держа щит из буйволовой кожи в одной руке и копье в другой, эти фигуры тихо подкрадывались долиной к месту стоянки путешественников.

Там было все тихо. Месяц еще ярче освещал долину. Вдруг одна из лошадей заржала и разбудила Франца.

– Как холодно, – прошептал он, кутаясь в одеяло.

Проводник, тоже проснувшийся, поднял голову. Взгляд его случайно упал на берег речки. Раздался громкий крик: амакосы, амакосы!

Все вскочили на ноги и схватились за ружья. Посыпались вопросы и восклицания. В ущелье, куда с вечера скрылись бушмены, никого не оказалось. Вероятно бушмены бежали из страха перед кафрами.

– Это кафры, – проговорил проводник, оправившись от первого испуга, – из племени амакосов, которые бродят по лесам и живут разбоем. Они прежде занимали берег Атлантического океана, но им пришлось бежать оттуда. Вот они и скитаются по лесам, не имея определенного места для жилья. Они, вероятно, услыхали наши вчерашние выстрелы и явились сюда, чтобы завладеть нашим оружием.

Укрываясь за деревьями, амакосы, числом более сотни человек, столпились в кучу и, по-видимому, держали совет. Приблизиться на ружейный выстрел им, конечно, было нельзя, и вот они заняли угрожающую позицию, засев в кустах и за деревьями.

Положение белых было незавидным. Если бы амакосам удалось перебить лошадей, то путешественники рисковали попасться в плен или же надолго остаться в лесу, так как дойти пешком до берега – расстояние свыше двух сотен верст – было нелегко.

Главного проводника тоже мучила мысль:

– Я взял на себя обязательство доставить в безопасности людей обратно в Капштадт, – проговорил он, – а это возможно, только имея хороших лошадей. Поэтому я прежде всего приведу сюда лошадей.

– И мы пойдем вместе с тобой! – закричали в один голос путешественники.

Готтентот покачал головой.

– Я пойду один, – сказал он. – Если кафры и убьют бедного куакву, то потеря будет невелика.

– Гольм, – жалобно проговорил Ганс, – неужели ты допустишь, чтоб его убили?

И несмотря на протесты проводника Ганс, доктор, и Франц последовали за ним. Град копий и стрел посыпался им навстречу, когда они подошли к лошадям. Но кафры поздно спохватились и дали возможность белым овладеть лошадьми. С доктора была сбита шляпа, одна из стрел чуть не вонзилась Францу в плечо, а проводник получил три раны. Но лошади все же были благополучно отведены под защиту утеса. Осажденные теперь несколько успокоились.

– Не стреляйте пока, – увещевал их Больтен, – не стреляйте! Если дикари нападут на нас, то мы станем защищаться. А до тех пор не нужно проливать кровь.

– Амакосы – разбойники, хищные гиены, их надо перестрелять всех, как бешеных собак! – воскликнул с досадой раненый проводник.

Больтен строго взглянул на него.

– Перестань браниться, – сказал он. – Эти дикари – такие же люди, как и мы с тобой.

– Однако не мешало бы их проучить, – возразил Франц. – Положим, мы счастливо избежали опасности, но если бы они убили кого-нибудь из нас?

– Поэтому ты, на радостях, собираешься открыть пальбу по дикарям?

Франц покраснел.

– Мы еще не совсем в безопасности от них, – возразил он. – Они могут каждую минуту напасть на нас.

– Тогда мы станем защищаться. Об этом ты не беспокойся, – ответил старик.

Во время этого разговора кафры, по-видимому, решились на что-то. Один за другим покинули они долину, и скоро на открытой полянке не осталось ни одного человека. Проводник тотчас же сообразил, с какой целью это было сделано.

– Теперь мы можем спокойно улечься спать, – сказал он. – Открытое нападение на нас амакосы признали неудобным и решили вместо силы употребить хитрость.

– Что же они намереваются сделать? – спросил доктор.

– Они окружат нас и преградят нам доступ к воде. Каждого, кто решится выйти на открытое место, ожидает смерть.

Невольная дрожь пробежала по телу доктора при этих словах. Остальные путешественники молчали. Семь человек, очевидно, не могли отважиться на борьбу с целой сотней противников. С другой стороны, и погибнуть в этом ущелье от голода и жажды казалось ужасным.

– Отчего бы нам не попытаться убежать от кафров? Ведь у нас есть лошади, – спросил после короткого молчания Франц.

– На совершенно открытом месте мы могли бы еще ускакать, но здесь, между кустарником и деревьями, это немыслимо, – отвечал проводник. – По крайней мере, с четверть часа нам пришлось бы ехать шагом под градом стрел и копий.

– Так, значит, мы погибли! – воскликнул Ганс.

– Не совсем еще, – отвечал готтентот, – в крайнем случае мы попробуем добраться до берега моря пешком.

– Надо будет заранее вынуть из седельных карманов патроны и приготовиться к бегству, – посоветовал доктор. – Ах если бы луна не светила так ярко!

– Сегодня ночью уже нечего и думать о бегстве, – возразил проводник, – скоро начнет светать, да кроме того, нужно еще хорошенько ознакомиться с местностью и расположением неприятеля.

– Неужели же нам придется провести здесь еще день без воды и не смея сдвинуться с места?

– Может быть, даже два или три дня. Надо выждать, пока не настанет удобное время для бегства. Заранее ничего нельзя сказать наверное.

Глубокая тишина наступила теперь в убежище путешественников. Сколько они ни прислушивались, ничто не выдавало присутствия врагов. Казалось, опасность существовала только в воображении.

Так проходил час за часом. Никто из европейцев не мог уснуть, несмотря на увещевания проводников. Каждый из них тревожно вглядывался в группы деревьев, все яснее обозначавшиеся на поляне по мере того, как начинало рассветать. И каждому приходило в голову одно и то же: что, если дикари вздумают начать наступление? Что, если они вздумают овладеть белыми пришельцами во что бы то ни стало, хотя бы под их выстрелами и падали десятки нападающих… Что тогда? – короткая схватка одного против десяти, а затем мучительная смерть…

Мало-помалу все кругом оживилось. В кустах и на деревьях завозились и зачирикали птицы, обезьяны запрыгали по ветвям, бабочки закружились в воздухе. Только людей не было видно – словно они все вымерли.

– А может быть, дикари ушли? – полувопросительно сказал Гольм.

– О, вы не знаете кафров. Они наблюдают за нами, не сводя глаз, – отвечал проводник.

– Так вам случалось уже бывать в подобном положении?

Готтентот утвердительно кивнул головой.

– Наш крааль уже несколько раз подвергался нападениям кафров. Амакосы – не людоеды и не кровожадные убийцы, но отъявленные воры, и ради грабежа могут решиться на все. Если мы добровольно отдадим им оружие и лошадей, то они оставят нас в покое.

– Так попытаемся вступить с ними в переговоры, – предложил Больтен.

– Это невозможно. Что мы станем делать без лошадей и оружия? Амакосы, пожалуй, не оставят нам ни одежды, ни припасов. Как же мы доберемся тогда до берега? А ведь до него не один день пути.

– Почему же ты думаешь, что дикари еще здесь?

– Во-первых, я хорошо знаю их привычки, а во-вторых, понимаю по приметам. Вот, например, маленькие животные, множество которых вы видели еще вчера в долине, теперь исчезли совсем. Это показывает, что где-нибудь поблизости есть люди. – С этими словами проводник разгреб уголья костра и принялся жарить остатки мяса антилопы.

– Во всяком случае, – продолжал он, – нам не следует показывать вида, что мы очень боимся этих разбойников. Тогда они почувствуют к нам уважение. Вон там, на дереве, сидит большой коршун, попотчуйте-ка его пулей.

Гольм тотчас схватил ружье, прицелился и выстрелил. Коршун уцепился было за ветку, но потом упал в кусты. Громкий крик множества голосов раздался оттуда вслед за выстрелом.

– Ну, что, не правду ли я вам говорил, что они здесь? – сказал проводник.

Доктор опустился на землю.

– В настоящую минуту нам отрезаны все пути к отступлению, – проговорил он, – и мы должны покориться своей участи. Но все же мы не будем терять бодрости, авось и удастся как-нибудь вывернуться.

Путешественники задали корма лошадям и расположились завтракать, хотя никто и не чувствовал в этом большой потребности. Съестных припасов у них могло достать еще на несколько дней, но потребность в воде уже и теперь давала себя чувствовать. В запасе имелось несколько бутылок рома и портвейна, но эти напитки не могли заменить чистой воды. Лошади особенно мучились от жажды, наводя на всех уныние своим печальным видом. Кафры скрывались по-прежнему. По-видимому, они рассчитывали усыпить бдительность путешественников и напасть на них врасплох. Под надежной защитой кустов и деревьев дикари легко могли доставать себе воду; плодов и дичи по берегу речки было много, и это давало им возможность выжидать сколько угодно времени для приведения своего плана в исполнение. Белые же находились в гораздо худших условиях: их было семь человек, скученных на пространстве нескольких десятков квадратных метров, без воды, топлива и, что самое главное, почти без корма для лошадей. Конечно, они не могли продержаться долго при таких условиях.

Амакосы рассчитали верно и не сомневались в успехе своего плана.

День прошел медленно и печально. Наступила ночь, которую снова сменило утро, а положение осажденных нисколько не изменилось. Безмолвно и неподвижно лежали они в своем убежище, мучимые жаждой и сознанием, что неизбежная гибель близка. Невыносимо было видеть невдалеке искрящуюся воду, слышать ее плеск и, умирая от жажды, не иметь возможности достать хотя бы каплю этой воды. Несмотря на такие страдания, проводник и слышать не хотел о сдаче.

– На следующую ночь месяц взойдет поздно, и мы воспользуемся этим, – сказал он.

– Что ты придумал? – спросил доктор.

– У меня свой план, – уклончиво ответил готтентот.

Разговор на этом оборвался. Слова не шли с языка, все чувствовали полнейший упадок сил, головную боль и сильный внутренний жар.

– Ах, если бы пошел хоть маленький дождь, – прошептал Ганс, – только бы смочить язык хоть одной капелькой воды!

Доктор не отвечал, он только приложил руку к пылавшему лбу мальчика.

– Потерпи немного, – сказал он, – взгляни, наш куаква готовится к осуществлению своего плана.

Действительно, проводник и оба его товарища усердно занимались собиранием травы и листьев, какие только можно было еще найти вокруг скалы, на корм лошадям. Затем, выпросив у Больтена одно из шерстяных одеял, они разрезали его на полосы и тщательно обмотали ими копыта лошадей. Окончив эти приготовления, проводник спрятал в карман коробочку спичек и спросил Гольма:

– Помните ли вы то место, не доезжая до поляны, где из скалы вытекает небольшой ручеек? Это всего в ста шагах отсюда, мы там еще поили лошадей, прежде чем расположиться на ночлег в деревне бушменов.

– Помню, – отвечал доктор, – это возле лимонных деревьев, но…

– Так слушайте же, – перебил его проводник, – как только я закричу «пора», сейчас же берите лошадей под уздцы и ведите их к этому ручью. Я буду ждать вас там, мы все сядем на лошадей и поскачем через равнину, куда глаза глядят. Если нам удастся опередить кафров хотя бы на десять шагов – мы спасены.

Доктор покачал головой.

– Разве у ручья не поставлено караульных? – спросил он.

– Я уверен, что они не догадались этого сделать. Но, если вам дорога жизнь, вы не должны выходить раньше, чем услышите мой сигнал. Итак, будьте готовы.

С этими словами готтентот скрылся в темноте. Оставшиеся собрали вещи, надели ружья, оправили седла на лошадях и с напряженным вниманием, затаив дыхание, стали смотреть в ту сторону, откуда должен был раздаться сигнал. Несколько времени все было тихо. Вероятно, готтентот не встретил врагов на своем пути. Путешественники ждали, не смея шевельнуться. Они не знали, в чем состоит план проводника, но решили в точности исполнить все его распоряжения.

Вдруг послышался глухой треск, синеватое пламя мелькнуло в воздухе и погасло, описав дугу в темноте. После этого то здесь, то там быстро замелькали потухавшие огоньки. Среди дикарей произошла тревога, задвигались кусты, послышались восклицания испуга, крики, топот ног… А огоньки все ближе и ближе подвигались к кустам, где была устроена засада.

– Наши шведские спички, – проговорил доктор, – проводник наводит ими ужас на отряд кафрских воинов.

Амакосы бежали из своей засады, перескакивая через кусты. Чирканье спичек и вспыхивающие огоньки-призраки нагнали на них суеверный ужас. Вот одна из спичек упала прямо в кусты, сухие листья вспыхнули, поднялось огромное пламя и гонимое ветром понеслось на испуганных дикарей.

Послышалось глухое протяжное «пора». Доктор схватил под уздцы двух лошадей, остальные – по одной, и все, держа револьверы наготове, быстро пошли по направлению к ручью. Топот лошадей, хотя и заглушаемый повязками на копытах, непременно был бы услышан кафрами. Но они были перепуганы огоньками. Вот и ручей. Все, и люди и животные, с жадностью прильнули губами к воде. Путешественники мочили голову, умывали лицо, пили столько, что Больтену едва удалось уговорить мальчиков, что иногда умеренность бывает необходима.

Проводники наполнили бутылки, привязали их к седлам. Все сели на лошадей. Готтентота нигде не было видно. Его подождали несколько минут, а потом медленно проехали до опушки. Впереди виднелась гладкая, открытая равнина, влево стеной стоял густой лес. Минута была самая удобная для бегства, но где же остался храбрый куаква?

Пламя неслось по прогалине, дикари могли вернуться каждую минуту, а проводника нет как нет.

– Вот и я, – раздался вдруг неподалеку его голос. Он вскочил на лошадь и, озираясь, сказал: – Как вы думаете, хорошо я делал, обманывая своих невежественных братьев? – Оглянувшись назад, он закричал: – Вперед, белые люди! Враги гонятся за нами.

Первая лошадь заартачилась и не трогалась с места.

– Скорей, скорей! Вот они! Вперед!

Толпа обманутых дикарей приближалась к ручью. Пронзительные крики, рев бешенства и злобы заглушили речь проводника. Хотя и поздно, но амакосы догадались, какую шутку сыграл с ними их земляк. «Проклятый куаква! Хитрый шакал!» – кричали они ему вслед.

Готтентот побледнел и принялся бешено стегать лошадь, которая наконец стрелой помчалась по равнине.

Еще минута промедления – и было бы поздно.

Град стрел и копий посыпался вслед удаляющимся. Никто, кроме Франца, не слыхал слабого крика проводника.

– Вы ранены? – спросил он, сильно испуганный.

Проводник молчал. Лошади неслись во весь дух, как будто понимая, что от их быстроты зависела жизнь семи человек.

Франц заметил, что проводник зашатался в седле, и едва успел охватить его рукой.

– Оставьте меня, – чуть слышно сказал тот, – я теперь для вас бесполезен.

– О, ни за что! – воскликнул Франц. – Гольм, помоги мне: наш спаситель ранен. Нельзя ли остановиться?

– Нет, нет! – с усилием проговорил проводник, – поезжайте, оставьте меня одного, меня ничто не спасет.

Доктор и Франц с обеих сторон стали поддерживать готтентота, из раны которого широкой струей лилась кровь. Становилось все светлее, лошади начали замедлять свой бег, крики дикарей давно уже замерли вдали. Скоро путешественники достигли густого кустарника, за которым виднелась серебристая лента реки. Гольм задержал лошадь и огляделся.

– Дикарей нигде не видно, – сказал он. – Можно остановиться.

Готтентот уже не мог говорить и только знаками показывал, чтобы его оставили здесь, а сами продолжали путь. На это, конечно, никто не обратил внимания. Раненого бережно положили на разостланное одеяло. Широкая рана зияла в его груди.

– Я рад, – прошептал он, – шесть человек…

Он не докончил и откинулся назад. Больтен положил руку на его холодеющий лоб и торжественно произнес:

– Ты своей смелостью спас от смерти шесть человек и пожертвовал для этого своей жизнью. Мы никогда уже не сможем отблагодарить тебя за это. Но мы никогда не забудем того, что ты для нас сделал.

Закрыв лицо умершего одеялом, доктор взволнованным голосом сказал своим товарищам:

– Не теряйте бодрости, друзья мои, для мертвого не нужны наши сожаления, а нам самим отовсюду грозит опасность. Кафры могут появиться каждую минуту.

– Но нельзя же нам оставить труп нашего спасителя на съедение диким зверям, – запротестовал Больтен.

– Мы его опустим в воду. У нас нет времени выкопать могилу, а везти с собой мертвого тоже неудобно.

Все согласились с этим решением. Два готтентота завернули тело умершего товарища в одеяло, привязали к ногам его несколько тяжелых камней и вошли в воду со своей ношей. Когда вода достигла им по горло, они осторожно опустили труп.

Молча, под влиянием только что пережитого происшествия, путешественники снова сели на лошадей и поехали по направлению к Капштадту.