Текст книги "Росас"

ГЛАВА II. Una noche toledana33
  Белая ночь (исп.).


[Закрыть]

Дон Мигель, несмотря на свое старание, не мог, как обещал, вернуться через час в Барракас. Ему надо было сопровождать мадам Барроль и ее дочь до их квартиры, затем проводить пешком, чтобы не посвящать кучера в тайну, дона Луиса очень далеко от улицы Завоевателей, потом пойти к себе, чтобы дать некоторые приказания своему слуге, велеть оседлать лошадь и только тогда отправиться в Барракас. Было ровно половина десятого, то есть прошло полтора часа с тех пор, как он покинул свою кузину, и тронулся в путь, размышляя о том, что произошло во время визита невестки Ресторадора и представляя себе возможные последствия этих событий, подготовленных злобой доньи Марии-Хосефы.

– Гм… – пробормотал он. – Росас заинтересован в гибели Луиса, так как он был первым, кто стал на пути исполнения одного из его планов и тем вызвал его неудачу. Китиньо, а следовательно и Масорка также заинтересованы в Луисе, поскольку его голова может служить доказательством их усердия, которое, благодаря храбрости Луиса, предстало в неблаговидном свете. И донья Мария-Хосефа хочет погубить Луиса, главным образом из-за своего дьявольского характера, воодушевляющего ее на всевозможное зло. Итак, для всех этих лиц Луис – преступник, лишенный покровительства закона. Но у этого преступника есть сообщники: донья Эрмоса, он сам, Мигель, а, может быть, кто знает, мадам Барроль с дочерью. Что делать, Боже мой, как предотвратить эти страшные опасности? – с отчаянием думал дон Мигель.

Молодой человек боялся вовсе не за себя: он никогда не думал о себе и сейчас беспокоился только о других.

– Ба! – воскликнул вдруг молодой человек. – Предоставим событиям идти своим чередом, а я высеку огонь под их ударами: если они из стали, то я стану кремнем. – Покончив таким образом со своими сомнениями, он продолжал путь к кинте.

Но, достигнув дороги, ведущей из де-ла-Бока в Санта-Люсию, он заметил близ улицы Ларга шесть человек, ехавших верхом с такой быстротой, какую только допускали силы лошадей..

Предчувствие подсказало молодому человеку, что эти неизвестные каким-то образом связаны с событиями сегодняшнего вечера. Инстинктивно он, задержав свою лошадь в момент встречи с ними, пропустил их вперед и, когда они отъехали от него на пять-десять шагов, издали последовал за ними.

Было что-то героическое в отважных действиях молодого человека, который, рассчитывая только на себя и свое оружие, глубокой ночью, освещаемой только несколькими беглыми огоньками, храбро направлялся, быть может, оспаривать жертву у могущественного убийцы, ставшего главой федерации.

– Ага! Я не ошибся, – пробормотал он, видя, что шесть солдат остановились перед домом доньи Эрмосы, соскочили со своих коней и принялись грубо стучать в двери молотком и рукоятками своих бичей.

Они не успели времени возобновить свой стук, так как появился дон Мигель и спросил их решительным голосом:

– Что такое, сеньоры?

– А вы кто такой?

– Я человек, имеющий право обратиться к вам с таким вопросом. Вы явились сюда по приказанию, не так ли?

– Да, сеньор, по приказанию! – отвечал один из этих людей, приближаясь и вглядываясь в дона Мигеля.

Последний спокойно соскочил с коня.

– Отвори, Хосе! – крикнул он.

Шесть неизвестных окружили дона Мигеля, не зная, что думать о нем.

Каждый полагался в этом случае на своего товарища, уступая ему инициативу.

Дверь отворилась. Дон Мигель, отстранив двух слуг, вышедших навстречу к нему, вошел твердым шагом, сказав неизвестным:

– Войдите, сеньоры!

Они устремились вслед за ним.

Дон Мигель открыв дверь, вошел в гостиную, сопровождаемый незнакомцами, волочившими свои сабли по коврам, раздираемым их шпорами.

Побледневшая донья Эрмоса стояла у стола, когда дверь открылась. Она вспыхнула, увидев, что эти люди вошли в шляпах, с дерзким видом и грубыми жестами, но дон Мигель взглядом призвал ее соблюдать благоразумие.

Молодой человек, скинул свое пончо, бросил его на ближайшее кресло и, продемонстрировав таким образом свой пунцовый жилет, какой в эту эпоху начали носить наиболее ярые федералисты, и широкий девиз на груди, обратился к незнакомцам, которые все еще не могли понять, как им поступить.

– Кто командует вашим отрядом?

– Я! – отвечал один их них, выступая вперед.

– Офицер?

– Ординарец подполковника Китиньо.

– Вы пришли в этот дом, чтобы арестовать одного человека?

– Да, сеньор!

– Хорошо! Читайте! – проговорил дон Мигель, вынув из кармана какую-то бумагу и подавая ее начальнику отряда.

Солдат взял бумагу, развернул ее, посмотрел на нее, повертел во все стороны, увидел, что на ней была печать и наконец передал ее одному из своих спутников со словами:

– Возьми, ты умеешь читать!

Тот приблизился к лампе и, разбирая слова по слогам, прочел то, что в ней было написано:

Да здравствует федерация! Да здравствует Ресторадор наших законов! Смерть нечистым и скверным унитариям! Смерть изменнику Ривере и нечестивым французам! Податель сего, дон Мигель дель Кампо находится на службе Народного общества Ресторадора. Все, что он делает, служит для пользы святого дела Федерации, одним из лучших слуг которой он является.

Буэнос-Айрес, 10-го июля 1840 г.

Президент Хулио Гонсалес Соломон

Секретарь Бонео

– Теперь, – проговорил дон Мигель, смотря на солдат Китиньо более решительно, чем прежде, – кто же тот человек, которого вы ищете в этом доме, где я свой человек и где никогда не скрывался дикий унитарий?

Ординарец Китиньо хотел отвечать, но в это время послышался шум, заставивший всех обернуться. Оказалось, что во двор въехали галопом пять или шесть всадников, производя адский шум конскими подковами, и в гостиную в беспорядке вошло пять солдат, звеня шпорами и стуча саблями. Донья Эрмоса машинально встала рядом с доном Мигелем, а маленькая Лиза схватилась за руку своей госпожи.

– Живой или мертвый! – входя, вскричал тот, кто находился во главе прибывших.

– Ни живой, ни мертвый, – подполковник Китиньо, – отвечал дон Мигель.

– Он убежал?

– Нет, убегают, сеньор подполковник, – возразил молодой человек, – унитарий, которые, не осмеливаясь встречаться с нами, стараются восстановить нас друг против друга. От их лукавства и безумия, которым они выучились у гринго, не защищен и дом федералиста. Следуя этой мысли, мы можем предположить, что завтра Ресторадора известят о пребывании какого-нибудь дикого унитария и в доме самого подполковника Китиньо, лучшей шпаги федерации! Этот дом – мой, подполковник, эта дама – моя кузина. Я провожу здесь большую часть своего времени. Мне нет нужды клясться в том, что там, где я нахожусь, нет скрывающихся унитариев. Хосе, проводи этих кабальеро осмотреть дом.

– Никому не трогаться с места! – вскричал Китиньо, обращаясь к солдатам, которые собирались последовать за Хосе, – дом федералиста не подлежит обыску. Вы такой же добрый федералист, как и я, сеньор дон Мигель. Но скажите, почему же донья Мария-Хосефа так обманула меня?

– Донья Мария-Хосефа! – вскричал дон Мигель с прекрасно разыгранным удивлением.

– Да, она самая!

– Что же она вам сказала, подполковник?

– Она велела передать мне, что унитарий, ускользнувший от нас ночью четвертого мая, скрывается в этом доме, что она сама видела его здесь сегодня вечером и что его зовут Бельграно.

– Бельграно?

– Да, Луис Бельграно!

– Действительно, дон Луис Бельграно приходил сюда сегодня, так как он имеет обыкновение навещать мою кузину, но этот молодой человек, капитан, между прочим, на-

сколько мне известно, совершенно здоров: я его видел таким в городе все эти дни, а человек, о котором вы говорите, – прибавил он с значительной улыбкой, – едва ли может свободно прогуливаться.

– Тогда черт возьми, что все это значит? Я не такой человек, которым можно играть, caray!

– Это унитарии, подполковник – они хотят обмануть нас и посеять вражду между нами, федералистами. Вероятно, они сочинили что-нибудь донье Марии-Хосефе, которая как женщина не знает их так хорошо, как мы, ежедневно борющиеся с ними. Но это неважно, все-таки отыщите этого молодого человека, он живет на улице дель-Кабильдо. Если он действительно тот человек, которого вы ищите, то вы его легко узнаете. А я сам навещу донью Марию-Хосефу и если потребуется самого дона Хуана Мануэля, чтобы узнать, неужели мы дошли до того, что подобным образом должны посещать друг друга.

– Нет, дон Мигель, не делайте ничего, если все это проделки унитариев, как вы говорите, – проговорил Китиньо, предполагавший, что молодой человек имеет большое влияние.

– Что я могу предложить вам, подполковник?

– Ничего, дон Мигель. Я желаю только, чтобы эта сеньора не сердилась на меня за то, что мы сделали, мы не знали, в чей дом входили.

Донье Эрмосе стоило большого труда слегка поклониться подполковнику, она была совершенно поражена не только внезапным приходом Китиньо, но и присутствием духа и спокойствием дона Мигеля.

– Итак, вы уходите, подполковник?

– Да, дон Мигель, и не сообщу ни о чем донье Марии-Хосефе, ручаюсь вам.

– Вы правы: все это женская болтовня и ничего больше.

– Сеньора, еще раз приношу вам свои извинения и желаю вам спокойной ночи, – сказал Китиньо, кланяясь молодой вдове.

После этого он удалился со своими подчиненными, сопровождаемый доном Мигелем, который хотел посмотреть, как подполковник будет садиться на коня.

Донья Эрмоса все еще неподвижно стояла около стола, когда дон Мигель, проводив подполковника, вернулся в гостиную, хохоча как сумасшедший, и обнял ее.

– Прости мне, дорогая Эрмоса, ту политическую ересь, которую я вынужден произносить на каждом шагу в этой всеобщей комедии, где я играю одну из самых незаурядных ролей. Бедные люди, они владеют грубой силой, а я умом, которым и пользуюсь! Вот они и одурачены и находятся почти в состоянии анархии, так как Китиньо не будет больше придавать значения сообщениям доньи Марии-Хосефы, а старая злодейка, в свою очередь, будет злиться на него.

– Где находится Луис?

– В безопасности.

– Но они пойдут к нему?

– Вероятно, пойдут.

– У него есть необходимые бумаги?

– Нет.

– Ну, а мы с тобой в каком положении?

– В плохом.

– В плохом?

– В очень плохом с этого вечера. К несчастью, мы ничего не можем сделать. Надо выжидать событий и в них самих искать средств избежать угрожающих нам опасностей.

– Когда же, наконец, я увижу Луиса?

– Через несколько дней!

– Как через несколько дней! Ведь было условлено, что мы увидимся завтра утром.

– Это правда, но в условие не входило то, что Китиньо посетит нас сегодня ночью.

– Ну, если он не приедет сюда, то я отправлюсь к нему!

– Великолепно. Я не могу тебе ничего обещать и не могу отказать ни в чем. Все будет зависеть от дальнейших действий женщины-демона, навестившей тебя сегодня. Неужели ты полагаешь, что эта страшная сивилла будет довольна тем, что здесь случилось с Китиньо? Она будет разъярена и станет изыскивать всевозможные средства вредить нам. Впрочем, во всем этом есть одно обстоятельство, которое меня успокаивает.

– Какое, Мигель?

– То, что в этот момент у Росаса и его друзей много дел.

– Что такое? Договаривай, ради Бога!

– Ничего, ерунда, дорогая Эрмоса, – отвечал он, улыбаясь.

– Да говори же, ты, право, невыносим.

– Спасибо!

– Ты заслуживаешь этого своей вечной улыбкой.

– Это потому, что я доволен.

– Доволен?

– Да.

– У тебя хватает смелости говорить мне это?

– Конечно.

– Но чем же ты доволен? Тем, что мы находимся на краю вулкана?

– Нет, я доволен… слушай хорошенько, что я тебе скажу.

– Я тебя слушаю.

– Хорошо! Но прежде, Лиза, доставь мне удовольствие и скажи слуге дона Луиса, что так как его господина нет, то я вместо него выпью чашку чаю.

– Повторяю тебе, что ты невыносим, – вскричала донья Эрмоса, когда Лиза вышла из гостиной.

– Я это знаю. Итак, я тебе сказал, что я доволен и хотел объяснить причину этого, когда остановился, не правда ли?

– Не знаю! – отвечала молодая вдова с прелестной гримасой.

– Очень хорошо. Я доволен прежде всего тем, что Луис скрыт в надежном убежище, еще тем, что Лаваль, как известно всем и каждому, находится теперь в прелестном городке Сан-Педро.

– Уже! – вскричала донья Эрмоса, сжимая в своих руках руки кузена, и глаза ее засветились радостью.

– Да, уже! Освободительная армия наконец вступила в провинцию Буэнос-Айрес. Она находится теперь не более чем в тридцати лье от тирана, и мне кажется, что это событие довольно важно для того, чтобы привлечь внимание нашего Ресторадора.

– Ах! Так мы будем свободны?

– Кто знает, дорогое дитя? Это будет зависеть от хода дел.

– О Боже мой! Когда я подумаю о том, что через несколько дней Луису уже нечего будет опасаться!.. Лаваль может быть в Буэнос-Айресе дня через три, не так ли Мигель?

– Не будем спешить, Эрмоса, он может прибыть через восемь дней, даже через шесть, но он может также и никогда не прибыть.

– О! Это невозможно!

– Возможно, Эрмоса, возможно. Он прибудет, если воспользуется моментом, чтобы овладеть городом, не дав Росасу времени войти и стать во главе сил, которые еще остались у него, или если город будет атакован и Росас покинет его, обратившись в бегство. Но если генерал Лаваль будет упорно заниматься маневрами в окрестностях, то удача может оказаться не на его стороне. Хочешь я тебе прочитаю некоторые отрывки из его дневного приказа по армии?

– Да, да! – воскликнула с восторгом донья Эрмоса. Дон Мигель достал из портфеля одну из бумаг, развернул и прочел следующее:

Главная квартира в Сан-Педро.

Черезнесколько дней армия решит участь всех жителей республики, она разрешит великую задачу свободы двадцати народов, беспокойные взгляды которых устремлены на пики ее храбрых солдат.

Главнокомандующий просит всех офицеров, унтер-офицеров и солдат армии глубоко проникнуться этой важной и славной миссией, которую они призваны исполнить в своем отечестве…

Сеньоры генералы, офицеры и солдаты освободительной армии! Вскоре участь республики будет решена, вскоре нам предстоит или быть покрытыми славой и благословениями шестисот тысяч аргентинцев, или умереть в тюрьмах тирана и влачить жалкую жизнь в иностранных государствах, между тем как ярость тирана обрушится на наших отцов, жен и детей. Выбирайте, мои храбрые товарищи, полчаса храбрости достаточны для славы и счастья республики!

Враг в будущем сражении, вероятно противопоставит нам, многочисленную армию. Но ничто не должно нас смущать. Если главнокомандующий отдаст приказ к атаке, победа будет за нами. Все будет зависеть от храбрости освободителей. Пусть кавалерия стремительно бросится на центр неприятельской армии – она не выдержит. Важно, чтобы одни легионы, назначенные главнокомандующим, соединили свои усилия для того, чтобы обратить неприятеля в бегство, а другие должны преследовать его.

Главнокомандующий верит в свою армию!

Хуан Лаваль

– О, как это возвышенно! – восторженно вскричала молодая женщина, когда Мигель закончил свое чтение.

– Да, дорогая Эрмоса, я всегда находил, что все прокламации и дневные приказы армиям очень похожи друг на друга и что все они возвышенны, но хотелось бы увидеть возвышенность в действиях. Предприятие генерала Лаваля

будет великолепно, если он бросит свои эскадроны на улицы Буэнос-Айреса.

– Он придет.

– Дай Бог!

– Но скажи мне, почему ты так неосмотрительно носишь при себе такую важную бумагу?

– Я ее получил в том доме, куда отвел Луиса.

– Какой же этот дом?

– Просто дом одного служащего.

– Боже мой! Ты спрятал Луиса в доме служащего Росаса?

– Нет, сеньора, в доме моего служащего.

– Твоего?

– Да, но тише!.. У ворот на улице остановилась лошадь.

– Хосе! – крикнул он, выходя во двор.

– Сеньор? – отвечал ветеран.

– Кто-то находится за воротами?

– Нужно открыть, сеньор?

– Да, открой, уже стучат.

Дон Мигель вернулся в гостиную и сел рядом с кузиной. Донья Эрмоса побледнела, а молодой человек был так же спокоен и уверен в себе, как и всегда: он ожидал нового события, которое, без сомнения, должно было усложнить положение как его собственное, так и его друзей. Уже минула полночь. Кто мог прийти в такой поздний час, как не посланный тех, против кого была начата борьба?

В этот момент вошел Хосе с письмом в руке.

– Какой-то солдат принес это письмо сеньоре! – проговорил он.

– Он один? – спросил дон Мигель.

– Один.

– Ты осмотрел дорогу?

– Там нет никого.

– Хорошо, иди и смотри в оба.

– Вскрой это письмо! – сказала донья Эрмоса, протягивая письмо своему кузену.

– Ага! – вскричал дон Мигель, быстро пробежав глазами письмо. – Взгляни на подпись: она принадлежит важной особе, которую ты знаешь.

– Мариньо! – пробормотала она, краснея.

– Да, Мариньо! Что же, прочтем его вместе?

– Да, прочтем, прочтем!

Дон Мигель прочел следующее:

Сеньора!

Я сейчас узнал, что Вы замешаны в одно очень неприятное и даже до известной степени опасное для Вашего спокойствия дело. Власти получили из надежного источника сведение, что Вы в течение довольно продолжительного времени скрывали у себя врага правительства, преследуемого правосудием. Известно, что в настоящее время это лицо не находится более у Вас, но так как, вероятно, вам известно место, где скрылся беглец, то я имею основание предполагать, что Вы будете предметом самых серьезных выслеживаний со стороны полиции.

Находясь в таком затруднительном положении, Вы нуждаетесь в немедленной помощи друга, и так как, вследствие занимаемого мною положения, я имею постоянные сношения со многими весьма влиятельными лицами, то я и решаюсь предложить Вам свои услуги, будучи убежден, что с того дня, как Вы примете их, Вы будете находиться вне всякой опасности.

Для этого достаточно будет, если Вы, доверившись мне, соблаговолите сказать мне, в котором часу завтра Вы сделаете честь принять меня, чтобы вместе обсудить те меры, которых надо придерживаться при настоящих обстоятельствах, я обещаю Вам, что Ваше письмо, мой визит и те визиты, которые в будущем я буду иметь честь Вам делать, будут покрыты самой глубокой тайной…

– Довольно! Довольно! – вскричала донья Эрмоса, пытаясь овладеть письмом.

– Нет, подожди, там еще что-то написано. И он продолжал:

Давно уже Ваш утонченный ум понял без сомнения, что по причинам высшей важности, я тщетно искал случая, представившегося мне сегодня, предложить Вам свои услуги с величайшим почтением, преданностью и дружбой, с которыми кланяется преданный Вам

S.Q.B.S.P44
  Обычная формула испанских писем – Servidorquibesasuspies, т. е. слуга, который целует ваши ноги.


[Закрыть] Николас Мариньо

– Вот и все! – сказал дон Мигель, смотря на свою кузину с самым комичным видом, какой только может принимать человеческая физиономия.

– Да, достаточно для того, чтобы назвать того человека несносным! – вскричала она.

– Пусть так, но так как каждое письмо требует ответа, то интересно знать, что ты ему ответишь?

– Что я ему отвечу? Дай мне письмо!

– Нет!

– Дай, я тебя прошу!

– Зачем?

– Чтобы отослать этому человеку клочки его отвратительного послания.

– Вот как!

– О Боже мой! – вскричала она, заливаясь слезами и закрыв лицо руками. – Быть так очерненной! Осмелиться просить меня писать ему и назначать тайные свидания!

Дон Мигель молча встал и прошел в смежный с гостиной кабинет. Через несколько минут он вернулся оттуда с бумагой в руке.

– Вот, что мы должны сделать. Послушай! – сказал он донье Эрмосе и стал читать принесенную им бумагу:

Сеньор!

Уполномоченный моей кузиной, сеньорой доньей Эрмосой Сайенс де Салаберри, ответить на Ваше письмо, я имею удовольствие сообщить Вам, что все ваши опасения относительно безопасности моей кузины не имеют основания: моя кузина чужда тому, что ей приписывают, и совершенно полагается на правосудие его превосходительства сеньора губернатора, которому я и буду иметь честь доложить завтра утром о том, что произошло этой ночью, ничего не скрывая от него в случае, если это неприятное дело затянется долее ожидаемого.

Имею честь и пр…

– Но это письмо…

– Это письмо помешает ему спать сегодня ночью: он будет бояться того, что завтра я расскажу обо всем Росасу, и то есть чтобы избежать этого, он с раннего утра постарается совсем замять это дело. Вот так наиболее ожесточенных наших врагов я заставляю быть нашими лучшими слугами.

– Хорошо, я понимаю; отошли твое письмо.

Дон Мигель запечатал письмо и приказал отдать его солдату, дожидавшемуся у дверей. Затем молодой человек, не раздеваясь, бросился на постель дона Луиса, а донья Эрмоса, оставшись одна, обратилась с горячей молитвой к небу о здоровье человека, которого она любила, и о свободе родины.

ГЛАВА III. Где можно читать о таких вещах, о которых не пишут

Несколько часов спустя после только что описанных нами событий, те есть утром восьмого августа, в доме диктатора сновала масса курьеров, прибывших из окрестностей города и беспрерывно следовавших один за другим. Ни один из этих курьеров не останавливался в канцелярии, генерал Корвалан приказывал сразу провожать их в кабинет Росаса.

Начальник штаба его превосходительства с девизом посреди живота, с эполетами, сползшими на спину и с маленькой шпагой, болтавшейся между ногами, ходил взад и вперед по большому двору дома, подобно лунатику, чуть не падая от усталости и бессонной ночи.

Лицо диктатора было мрачно: он читал донесения своих агентов, извещавших его о высадке Лаваля, о числе владельцев асиенд, вышедших навстречу генералу унитариев со своими лошадьми и слугами и т.п. Он отдавал распоряжения, которые необходимо исполнить как в главной своей квартире в Сантос-Луаресе, так и в городе. Но подозрительность – эта змея, постоянно грызущая сердца тиранов, – рождала в нем беспокойство, страх и была причиной неуверенности в его распоряжениях. Так, он отправил генералу Пачеко приказ направиться со своими войсками к югу, а полчаса спустя им был послан новый курьер с приказанием, противоположным первому.

Полковнику Масе он отдал приказ идти с батальоном на подкрепление Пачеко, а десять минут спустя он приказал тому же Масе быть готовым двинуться со всей артиллерией на Сантос-Луарес; назначения же второстепенных начальников он менял двадцать раз в течение двадцати секунд.

Все остальное шло таким же образом: тиран, очевидно, терял голову.

Несчастная его дочь, не спавшая всю ночь, время от времени появлялась в дверях кабинета, стараясь прочесть на лице своего отца какое-нибудь утешительное известие, которое вернуло бы ему, хотя бы отчасти, хорошее настроение.

Вигуа также несколько раз высовывал свою безобразную голову в дверь приемной, выходившей в коридор, но по сумрачным лицам секретарей шут его превосходительства догадывался, что сегодня шутить с его господином нельзя, поэтому он, беззаботно усевшись на полу коридора, ел зерна маиса, вылетавшие из ступки, в которой мулатка, кухарка диктатора толкла их для приготовления масаморры, блюда, которое имело свойство время от времени удовлетворять прожорливый аппетит ее господина.

Росас писал письмо, и каждый из секретарей был занят этим же делом, когда генерал Корвалан, войдя, доложил:

– Его превосходительству угодно принять сеньора Спринга?

– Да, пусть он войдет.

Вслед затем английский министр вошел в кабинет, отвешивая глубокие поклоны диктатору Буэнос-Айреса, который, не давая себе труда отвечать на них, сказал ему только:

– Пройдите сюда!

И он прошел из кабинета в свою спальню.

Росас сел на кровать, а посол в кресло слева от него.

– Ваше превосходительство находитесь в добром здравии? – спросил министр.

– Дело не в моем здоровье, сеньор Спринг!

– Оно, однако, очень важно.

– Нет, сеньор, самое важное то, чтобы правительства и их министры исполняли то, что они обещают.

– Без сомнения.

– Без сомнения? Однако ваше правительство и вы делали только то, что лгали мне и компрометировали мое дело.

– О, высокочтимый сеньор, это чересчур!

– Вы этого заслуживаете, сеньор Спринг.

– Я!

– Да, сеньор, вы! Вот уже полтора года вы обещаете от имени вашего правительства служить посредником или вмешаться в этот скверный вопрос, поднятый французами. Кто меня обманывает, вы или ваше правительство?

– Высокочтимый сеньор, я уже показывал вашему превосходительству подлинные депеши моего правительства.

– Тогда, значит, ваше правительство лгало мне; ведь совершенно очевидно, что вы ни дьявола не сделали для моего дела и что по милости французов Лаваль находится в двадцати лье отсюда, и вся республика подняла оружие против моего правительства.

– О! Поведение французов – вероломно!

– Не говорите же глупостей: французы действуют так, как они должны, потому что они воюют со мной, но вы, англичане, вы меня предали. Ведь вы – враги французов? Почему же вы, обладая многочисленным флотом и громадными богатствами, почувствовали страх, когда настала минута оказать помощь другу?

– Страх? Нет, высокочтимый сеньор, но европейский мир, континентальное равновесие…

– Какое равновесие! И кой черт! Вы и ваши соотечественники в мелочах нарушаете это равновесие, и никто не говорит вам ничего, предательство есть предательство, вы думаете так же, как французы, да, может быть, вы и ваши соотечественники такие же унитарии, как и они!

– О, нет, высокочтимый сеньор! Я преданный друг вашего превосходительства и вашего дела. Ваше превосходительство имеет доказательство моей преданности в моем поведении.

– Какое поведение, сеньор Спринг?

– Мое сегодняшнее поведение.

– Чем же оно замечательно?

– Тем, что я пришел к вам просить соблаговолить принять мои личные услуги в том, что вы сочтете приличным потребовать от меня.

– Что же вы могли бы сделать в том случае, когда я сочту свое дело проигранным?

– Я призвал бы для защиты вашего превосходительства, вас и вашей семьи, команды с судов ее величества.

– Ба! И вы думаете, что тридцать или сорок англичан могут заставить народ относиться к ним с уважением, если он восстанет против меня?

– Если к ним не отнесутся с уважением, последствия будут ужасны.

– Да, но какая польза для меня в том, что англичане будут бомбардировать город после того, как я буду расстрелян? Разве так защищают своих друзей, сеньор Спринг? Однако…

– Однако…

– Однако, если бы я был английским послом сэром Уолтером Спринтом, а вы были Хуаном Мануэлем Росасом, то я бы вот что сделал: я бы всегда держал наготове на берегу за своим домом шлюпку, чтобы мой друг Росас при необходимости смог ею воспользоваться.

– О, хорошо, хорошо, я это сделаю.

– Я не прошу вас это делать, я вовсе не нуждаюсь в вас. Я просто говорю о том, что бы я сделал на вашем месте.

– Хорошо, высокочтимый сеньор! Друзья вашего превосходительства будут заботиться о вашей безопасности в то время, как гений и отвага вашего превосходительства будут посвящены судьбе этой прекрасной страны. Ваше превосходительство получили известие из внутренних провинций?

– Какое значение имеют для меня внутренние провинции, сеньор Спринг?

– Однако события, происходящие там…

– События, происходящие там, ни дьявола меня не интересуют? Неужели вы полагаете, что если я разобью Лаваля и отброшу его в провинции, то мне следует серьезно опасаться тех, которые там восстали?

– Не опасаться, нет, но… война затянется.

– Это-то и доставит мне победу, сеньор Спринг. Согласно моей теории, враги – те, которые находятся вблизи меня, а те, которые далеко и продолжают упорствовать в своем восстании, не только не вредят мне, но скорее даже помогают.

– Ваше превосходительство – гениальный человек!

– По крайней мере я значу побольше ваших европейских дипломатов. Я пожалел бы федерацию, если бы ее защищали такие люди, как вы. Знаете ли вы, почему дьявол ослепляет этих унитариев?

– Я полагаю, что да, высокочтимый сеньор.

– Нет, сеньор, вы этого не знаете.

– Я могу ошибаться.

– Да, сеньор, вы ошибаетесь. Дьявол их ослепляет потому, что они сделались французами и англичанами.

– А! Внутренние войны!

– Наши войны, вы хотите сказать.

– Американские войны.

– Нет, аргентинские войны.

– Пусть будет так, аргентинские войны.

– Эти войны требуют людей, подобных мне.

– Без сомнения.

– Если я разобью Лаваля здесь, то мне будут смешны выступления всех остальных в республике.

– Ваше превосходительство знает, что генерал Пас выступил на Корриентес?

– Вы увидите, будут ли унитарии настолько глупы…

– Конечно, генерал Пас не сделает ничего.

– Нет, не то что генерал Пас ничего не сделает. Он может сделать очень много. Они глупы по другой причине: один наступает в одном направлении, другой в другом, и все действуют разрозненно и нерешительно, вместо того чтобы всем соединиться и обрушиться на меня, как это сделал Лаваль.

– Это дело провидения, высокочтимый сеньор!

– Или дьявола! Но вы хотели мне что-то сказать о провинциях?

– Это правда.

– В чем же дело?

– Ваше превосходительство не можете терять время на эти глупости.

– Какие глупости, сеньор Спринг?

– Ваше превосходительство не получали известий ни о Ла Мадриде, ни о Брисуэле?

– Нет, уже давно.

– Я их получил из Монтевидео.

– Когда?

– Сегодня ночью.

– И вы приходите ко мне сообщить об этом в полдень?

– Нет, сеньор, теперь десять часов.

– Пусть так, десять часов!

– Я не люблю передавать дурных известий вашему превосходительству.

– Так они дурные?

– Выходки унитариев.

– Но что же это такое? Договаривайте! – вскричал Росас с беспокойством, которое он тщетно пытался скрыть.

– Вот что мне сообщают в моей частной переписке, – отвечал посол, вынимая несколько бумаг из своего кармана. – Вашему превосходительству угодно, чтобы я прочел?

– Да, прочтите.

Сэр Уолтер Спринг прочел следующее:

В первых числах июля генерал Ла Мадрид вступил на территорию Кордовы.

Письмо, помеченное 9 июля в Кордове, излагает таким образом сущность операций армий унитариев:

Ла Мадрид стоит во главе трех тысяч человек с десятью орудиями.

Полковник Ача и его девятьсот солдат разбили лагерь в Лима Бланка, по соседству с Катамаркой.

Полковник Касанова поднял милицию Рио-Секо и Эль-Чаньяр.

ПолковникCocaс кирасирами сделал в Санта-Каталине то же самое.

– Вот, что пишут мне о провинциях.

– Гм… Это важно, но они далеко! – отвечал Росас, который в действительности мало был обеспокоен восстанием в провинциях, так как более серьезная опасность угрожала ему у стен Буэнос-Айреса.

– О, они очень далеко! – подтвердил консул.

– Больше ничего нет?

– Ничего, кроме прокламации Брисуэлы.

– Ага, посмотрим, прочтите ее.

Сэр Уолтер Спринг прочел эту длинную прокламацию, в которой Росас был охарактеризован самым ужасным образом и где все его преступления были раскрыты без всякого стеснения.

Диктатор холодно слушал это чтение.

– Ба! – промолвил он, когда консул кончил чтение. – Благословенная водица унитариев!

– Ничто другое! – отвечал послушный министр Великобритании.

– Не знаете ли вы еще чего-нибудь?

– Разногласия между Риверой и аргентинскими эмигрантами, между Лавалем и Риверой, между друзьями временного правительства и Риверой.