Текст книги "Яик – светлая река"

– Вы спрашиваете, сколько десятин? Мы на десятины не считаем – на сажени. Десятины засевает только тот, у кого много рабочего скота и рабочих рук. А мы засеваем только по двадцать – тридцать саженей проса, так что едва-едва на прокорм хватает…

– Да-а, – протянул Абдрахман, оглядывая сидевших вокруг бедняков.

– Мир беседе вашей! – громко поприветствовал подошедший Кадес. – Здравствуйте, Байеке, как поживаете? – обратился он к продавцу Байесу. Он был хорошо знаком с продавцом и сейчас не без гордости у всех на виду пожал ему руку.

Вместе с Кадесом пришли еще шесть джигитов, они тоже шумно поздоровались и пожимали руки.

– Шире круг!

– Здравствуй, Кубеке!

– Халеке, здравствуй! Все ли благополучно в семье?

Джигиты расположились на траве. Глядя на Абдрахмана, начали перешептываться:

– Кто этот человек?

– Откуда приехал?

– Говорят, кердеринец, приятель Байеса. Приехал вместе с Байесом в гости к нашему учителю, – пояснил Асан.

– Так, так…

– А приехал-то откуда?

– Из Теке, конечно. Он ведь кердеринец.

– Э, разве кердеринцы живут только в Теке? Тоже мне сказал, Кубеке, – возразил Акмадия.

Кадес сел рядом с Байесом. Любивший поговорить и не пропускавший ни одного собрания, он тут же стал задавать ему вопросы:

– Все ли благополучно в вашем ауле, Байеке? Давненько что-то не приезжали вы к нам, дома сидели?

– Да, с самой весны дома. Как началась распутица, никуда не выезжал.

– Паром не работал, что ли?

– Паром-то работал, да в городе неспокойно. Да и незачем ехать туда, все равно нужных товаров там нет.

– А как с чаем и сахаром?

– Нет. Ничего нет.

– Недавно один мой приятель ездил в Кзыл-Уй. Говорит, что и там в магазинах и лавках почти нет никаких товаров. Куда же они могли исчезнуть? – недоуменно пожал плечами Кадес и вытащил из-за голенища старых ичигов шахшу.

– Какие могут быть товары, когда идет война!.. Народ живет старыми запасами, – сказал Байес и посмотрел на Абдрахмана, словно прося его: «Объясни ты сам…»

Абдрахман сидел молча, внимательно слушая аульчан, изучающе присматриваясь к их лицам. «Хорошие, добрые, честные, – подумал Абдрахман. – Вы должны стать хозяевами степи!»

Между тем Кадес продолжал:

– Народ еле-еле дождался своих сыновей с фронтов, а теперь новая война? Какая война? Одни говорят, что это русские между собой дерутся, другие утверждают, что это снова германец пошел… Почему люди не могут жить в мире?

Кадес отсыпал на ноготь щепотку насыбая и спрятал шахшу за голенище.

– Ну, начал теперь наш Кадеке про германца, словно про своего свата, не остановишь. Оставь в покое своего германца, дай-ка лучше шахшу, чихну разок, нос прочищу! – сострил Кубайра.

Все громко засмеялись.

– Хоть Кадеке и не сват германцу, а все же какой-то родственник. Ведь Микалай-патша был же сватом германцу. Только вот непонятно: поссорились два свата, а воевать пришлось народу, – вставил Акмадия.

– А ты знаешь, из-за чего сваты поссорились? – спросил Кубайра у Акмадии. – Микалай-патша при сговоре не преподнес германцу подарка. Ну, а этот самый германец обиделся…

– Брось шутить, Кубайра, не до шуток.

– Я не шучу. Если ты знаешь больше нашего, расскажи нам, как возникают войны и могут ли люди жить мирно или не могут? Кстати, ты кажется, учился в Петербурге вместе с адвокатом Бакеном?

Последние слова Кубайры вызвали дружный смех. Все знали, что Акмадия не только не учился в Петербурге, но даже не умел расписаться.

– Про какого Бакена говорят? – наклонившись к Халену, спросил Абдрахман, улыбаясь.

– Про Бахитжана Каратаева.

«Вон как!.. Оказывается, эти люди хорошо знают Бахитжана!.. Надо открыть им глаза на правду, надо рассказать им о том, что произошло в России, что творится сейчас в Теке, в Кзыл-Уйе… – подумал он.

– Прочтите людям Обращение Уральского Совдепа, – шепнул он Халену.

– Можно, только надо пригласить побольше…

– Тут и так собралось немало!

– Мало. Почти совсем нет наших стариков. Я пошлю мальчишек, пусть они покличут сюда аксакалов, – дескать, нам с ними нужно кое о чем посоветоваться.

– Правильно, – одобрил Абдрахман и, чуть помолчав, обратился к Кубайре: – Вы знакомы с Бакеном?

– Э-э, Бакена все мы знаем, как же…

– Знаем!

– Бакен – задушевный человек! – почти одновременно проговорили Асан и Акмадия.

– В наших местах Бахитжана все уважают, – начал Кубайра. – Мы внушаем нашим детям, чтобы росли такими, как Бакен. Из нас, сидящих здесь, нет никого, кто бы не обращался к Бакену за помощью или советом, и мы не помним такого случая, чтобы он отказал кому-нибудь из нас. Во время мобилизации казахов на тыловые работы Бахитжан спас наши аулы от беды и разорения. Благодаря его доброте наши аулы из трехсот кибиток отправили на службу только троих джигитов!

– Очень хорошо, что вы знаете и уважаете Бахитжана. Он борется за счастье народа, за счастье таких, как вы, бедняков. А кроме Бакена кого еще знаете из казахской интеллигенции?

– Как сказать, Бакена мы хорошо знаем потому, что он не раз приезжал к нам. В прошлом году, например, долго гостил у хаджи Жунуса. Умных и добрых людей много, разве всех их можно знать? Вот сегодня встретились с вами. По разговору вы, кажется, тоже умный и добрый, а мы даже не знаем вашего имени. Видим впервые вас. Мы люди простые, домоседы, как говорят, не отходим от наших юрт ни на шаг, – ответил Кубайра, водя по земле тупым концом своей палки.

Хален то и дело поглядывал в сторону аула, поджидая стариков.

4

Наконец пришли аксакалы. Абдрахман встал и, почтительно поздоровавшись с хаджи Жунусом, усадил его возле себя. Хотя он видел старика Жунуса в первый раз, стал разговаривать с ним, как с давним хорошим знакомым, участливо осведомился о его здоровье, расспросил о семье и хозяйственных делах. Абдрахман многое знал о Жунусе из разговоров с Халеном, слышал о его споре в мечети с Шугулом. В ауле Сагу не раз рассказывали ему о хаджи Жунусе рыбаки. Они относились к старику с большим уважением, считали его самым справедливым и честным человеком. Абдрахман еще тогда решил встретиться со стариком Жунусом, привлечь его на свою сторону и через него еще больше сблизиться с народом. И вот старик сидел рядом с ним, и Абдрахман стал обдумывать, как лучше начать разговор.

– Пусть сопутствует тебе удача, мой дорогой, – сказал хаджи, внимательно посмотрев на Абдрахмана. Он тоже немало слышал о нем от людей и считал его умным и порядочным человеком. – Слышал, разъезжаете по аулам?.. У каждого путника своя цель… От вас – добрые слова, с нашей стороны – внимание и слух…

– Хаджи, – обратился Хален к Жунусу, – этот человек имеет слово к народу. Он привез его в напечатанном виде. Я прочту, а потом поговорим, что к чему, обсудим…

Учитель достал из кармана свернутую вчетверо бумажку, бережно развернул ее и стал читать. Обращение Уральского Совдепа было немногословным. В нем коротко рассказывалось о революции в России, о Советах и о том, как атаманы и генералы напали и разгромили Уральский исполнительный комитет, представлявший советскую власть в области. Пламенные слова обращения присутствующие выслушали с большим вниманием. Несколько раз переспрашивали фамилии тех, кто подписал обращение.

Многие кричали:

– Бакена знаем, кто еще там?..

– Рядом с Бакеном поставил свою подпись Абдрахман Айтиев. Вот он, сидит перед вами! – сказал Хален, только теперь представив Абдрахмана собравшимся.

Абдрахман поклонился.

Кто-то спросил:

– Где сейчас Бакен?

– Бахитжана схватили атаманы и генералы и посадили в тюрьму.

– Ох, радетель наш!..

Призывные слова обращения взволновали джигитов и аксакалов. Словно повеяло на собравшихся освежающим прохладным ветерком – люди приободрились, стали говорить смелее и резче, высказывать все свое наболевшее, задавать вопросы. Абдрахман едва успевал отвечать на них.

Особенно горячо и взволнованно говорил придавленный нуждой бедняк Асан:

– От разных насильников ни днем ни ночью нет покоя, запылили все джайляу. Прискакал вчера ко мне налогосборщик и орет: «Продавай последнюю корову, а если не хватит заплатить, продавай и ружье!..» Если продам корову, чем буду кормить семью? И ружье мне никак нельзя продавать. Будет на них управа или нет?..

Асана поддержал Ареш:

– Мы думали, что новая власть в Кзыл-Уйе будет лучше старой, а вышло – она еще сильнее притесняет нас!

– Нынче уж очень много стало этих налогосборщиков в островерхих малахаях!

– Маймаков или, как там его… рыжего, что на днях приезжал в аул, – завтра снова приедет!.. Гнать его надо!..

– Тихо! – крикнул Кадес. – Пусть скажет наш приехавший из Теке гость! – И, обращаясь к Абдрахману, добавил: – Как нам быть теперь? Признавать или не признавать джамбейтинское начальство?

– Признавать или не признавать – решайте сами, ответил Абдрахман, мысленно радуясь тому, что удалось заинтересовать людей и открыть перед ними правду. – Мне кажется, думать много тут нечего, ответ ясен. Скажите мне, приезжал ли к вам хоть раз ваш хан или кто-нибудь из его приспешников из Кзыл-Уйя, чтобы расспросить вас о ваших нуждах, посоветоваться с вами, что и как сделать, чтобы вам лучше жилось?

– Нет!

– Нет, такого никогда не было!

– Ханское правительство накладывает на вас непосильные налоги и требует, чтобы вы немедленно их уплатили, хотя платить вам нечем, – продолжал Абдрахман. – Оно забирает ваших сыновей охранять свои бесчисленные богатства, а вас превращает в батраков и нищих. Оно не открыло ни одной школы для ваших детей. Разве можно уважать такое правительство?

– Нам самим трудно судить о правительстве, мы люди темные, – увернулся от прямого ответа Кадес. – Пусть хаджи Жунус скажет: куда он, туда и мы…

– Верно, пусть скажет хаджи, – согласился Абдрахман. – Кого-нибудь из вас приглашали на выборы хана? Или там без вас обошлись? И об этом пусть скажет хаджи.

Джигиты смолкли, насторожились. Старики одобрительно закивали головами. Хаким с тревогой поглядывал на отца: «Что он скажет? Старик упрям и самоуверен, никогда ни с кем не посоветуется, говорит и делает только по своему разумению. Как бы не сказал что-нибудь несуразное!..»

Хаджи Жунус, привыкший к тому, что в трудную минуту всегда обращаются за советом к нему, начал степенно:

– Насколько мне известно, дорогой мой, ты когда-то учился вместе с нашим Халеном. А сейчас я услышал, что ты друг всеми уважаемого Бахитжана. У Халена и Бахитжана не могло быть плохих друзей, я не сомневаюсь, что и ты такой же умный и добропорядочный, как они. На твой вопрос я отвечу так: в далекую старину народ возглавляли батыры, позже – бии, а теперь забота о народе перешла к ученым, умным людям. Знания они черпают в больших городах. Я говорю о таких людях, как Бахитжан и ты. Вы написали эту бумажку, которую только что прочел учитель, желая народу добра и счастья. Вы обращаетесь к народу, как к дубу, ища в нем опору. Это правильно. Дуб был всегда прочной опорой для тех, кто выбирал именно это дерево… Отвечу и на твой вопрос. Ханов всегда чествовали, но чествовали по-разному: одни на руках вносили их в белую юрту и сажали на дорогие ковры, другие – поднимали на пики. Три раза после батыра Сырыма наши отцы и деды участвовали в избрании ханов. Они всегда придерживались второго способа. Я – человек старой закалки и придерживаюсь заветов отцов. Я кончил, дорогой мой. Приближается час вечерней молитвы и разговления. Если разрешишь, я пойду…

– Мудрые слова! – воскликнул Абдрахман, с благодарностью глядя на хаджи Жунуса. – Нам не нужна власть султанов и ханов, против которой боролись еще Сырым и Исатай! Хозяевами степи должны быть простые люди, такие, как вы. И это будет. В России уже создано такое правительство, которое заботится о нуждах трудового народа. Только в нашей губернии и на Дону еще свирепствуют царские генералы и атаманы, а вместе с ними и ханы. Может быть, через месяц, может, через два, а то и раньше, к нам придет Красная Армия, созданная из рабочих и крестьян. Ее послал к нам Ленин. Красная Армия поможет нам прогнать ханов и установить советскую власть. Вот об этом я и хотел вам сказать сегодня, чтобы вы поняли, кто ваш враг и кто друг. Скоро придет к нам новая власть, не бойтесь ее, не разбегайтесь, а дружески встречайте и оказывайте ей всяческую поддержку. Не верьте разным сплетням, которые распускают враги, знайте, что только советская власть принесет вам подлинную свободу. Поняли меня?

– Поняли!

– Поняли!

– Ты сделал доброе дело, что рассказал нам об этом!

– Дай аллах тебе здоровья!..

Ночью в юрте учителя собрались Абдрахман, Байес, Асан, Сулеймен и Хаким на тайное совещание. Абдрахман коротко рассказал, что ему поручено создавать в аулах группы сочувствующих большевикам джигитов. Ознакомил с тем, что должны выполнять эти группы – разъяснять народу, что такое советская власть, организовать встречу и помощь Красной Армии. В будущем эти группы должны стать опорой советской власти в аулах. В ауле Сагу такая группа уже организована. Члены группы берут газеты и читают их населению, знакомят с теми событиями, которые происходят в России, отговаривают народ платить налоги ханскому правительству.

– В группу сочувствующих должны войти только сознательные джигиты, – подчеркнуто сказал Абдрахман. – Мне кажется, что все вы четверо, сидящие здесь, вполне достойны быть в этой группе. Я не говорю о Халене, этого человека я знаю. И вы должны стать такими же. Асан и Сулеймен – бедняки, люди сознательные, могут много сделать полезного в нашем деле. Хоть и не учились они нигде, но сердцем понимают нужды народа. Хаким только недавно вернулся из Теке и своими глазами видел, какое беззаконие и зверства творят там белоказаки. Я всем вам четверым верю и возлагаю на вас большие надежды.

Когда Абдрахман закончил, Сулеймен заметил:

– В нашем ауле много сознательных джигитов, которые могут войти в эту группу.

– Пополнять группу надежными людьми – ваше дело. Вы сами хорошо знаете, кого можно взять, кого нельзя…

Абдрахман выехал из аула Халена, когда на востоке еле-еле забрезжил рассвет.

1

Как ни велика степь, новости в ней распространяются неуловимо быстро. Вечером состоялась сходка, на которой выступали хаджи Жунус и Абдрахман, а на следующий день об этом уже знали все окрестные аулы. Дошел слух и до старшины Жола. Старшина ездил к дальним кочевкам собирать налог. Едва он вернулся домой, как его жена Бахитли накинулась на него:

– Какой из тебя старшина! Скоро вместо тебя народом управлять будет Хален. Собрания проходят у Халена, начальство, приезжая, останавливается у Халена, за советами обращаются к Халену, если что нужно написать – к нему же идут! Всякие земельные споры решает он, учитель. А что ты?.. Вместо куйека[87]87
  Куйек – фартук из кошмы, который подвязывают баранам для предохранения их от преждевременной случки.


[Закрыть] тебе повесили эту войлочную сумку, что ли?!..

Жол спокойно выслушал жену. Возражать ей было не только бесполезно, но и страшно. Она могла поднять такой крик, что сбежались бы все соседи, и тогда ничем не унять ее, опозорит на весь аул, никого не постесняется. Старшина хорошо знал буйный и несговорчивый характер жены. Когда Бахитли, нашумевшись вдоволь, наконец смолкла, Жол вышел из дома, подседлал коня и поехал к Кадесу разузнать подробности, как и что было на сходе. Хитрый Кадес всегда и во всем искал выгоду: при встречах со старшиной расхваливал его, говорил ему приятное, выспрашивал у него разные новости и затем с упоением передавал их каждому встречному, выдавая себя за очень осведомленного человека. «Старшина Жол был в таких-то аулах… А в уезде случилось то-то и то-то…» – басил он скороговоркой.

Увидев Жола, Кадес и на этот раз не преминул сказать ему несколько лестных слов. Но старшина был серьезен, строг и сразу же приступил к расспросам. Кадес, не подозревая, для чего это нужно старшине, подробно рассказал, как происходил сход, о чем говорили народу Абдрахман и хаджи Жунус.

Старшина слушал внимательно и старался запомнить каждое слово. Чтобы скрыть свое волнение, он беспрестанно закладывал в нос табак, громко чихал и чмокал губами. К кумысу почти не притрагивался, чем немало удивил Кадеса. «Верно говорила жена: виновник всех беспорядков в степи – Хален, – подумал Жол. – К нему приезжают всякие проходимцы и сеют в народе смуту. Сам не платит налогов и людям не велит. Давно уже его аул должен выделить четырех джигитов на службу, а где они? Отсиживаются в юртах… Здесь тоже без него не обошлось. Во все дела вмешивается, как волостной управитель. Погоди, и на тебя узда найдется! Сход собрал, народ против власти восстанавливал?.. Ответишь за эти штучки. Большевик?.. Конечно, большевик…» Желая как можно больше узнать о Халене, он стал расхваливать его перед Кадесом:

– Наш Халеке – умный человек, говорить хорошо умеет. Наверное, у него даже в Оренбурге немало друзей?.. Ну, а этот его друг, который на сходе был, из Теке, говоришь? А кто он такой, не знаешь?

– Хорошо не знаю, а по разговорам выходит, что был большим начальником в Теке. Всем народом, говорят, избирался… О нем знают и в Оренбурге и в Саратове.

– Абеке, что ли, его зовут?

– Да.

– Его, наверное, знают и в Петербурге и в Москве? Так он вам против царя говорил? – спросил Жол, весь превратившись в слух. «Кто против царя, тот, конечно, и против хана».

В разговор вмешался Кубайра, давно ненавидевший старшину:

– Жол, сколько лет ты служишь старшиной? Поди, теперь и сосчитать трудно, а? Изворотливый ты человек!.. У нашего Ескали есть альчик: как ни бросай его, всегда ложится на спину – беспроигрышный альчик. Смотрю я на тебя – здорово ты похож на этот альчик. При царе был старшиной, при Керенском был… Наверное, будешь старшиной и при большевиках, которые прогнали и царя и Керенского? Будешь, конечно, сумеешь поладить!

Жол не понял: то ли откровенно говорил Кубайра, то ли насмехался? «Ты тоже, наверное, большевик? – подумал старшина про Кубайру. – Ну погоди, доберемся и до тебя!» Он решил втянуть в разговор Акмадию, который никогда не утаивал, что знал, любил похвалы и был словоохотлив с начальством.

– Акмадия, ты, разумеется, больше всех осведомлен, кто такой Абеке, которого даже в Петербурге знают? В Москве и Петербурге знают Бахитжана – это понятно. Но откуда могут знать Абеке?..

Акмадия, скрывая улыбку, покрутил усы.

– Абеке такой же известный человек, как и Бакен. Его фамилия Айтиев. Вчера мы сами видели: на той бумажке, которую читал нам учитель, сразу за Бахитжаном стояла подпись Айтиева, – проговорил Акмадия, с превосходством глядя на одноаульцев. – Кадес, ты говоришь, что Жол опять будет старшиной? Едва ли. Как он может стать старшиной, если его народ не изберет? Слыхал, что Абеке вчера говорил: старшина теперь будет избираться всем народом. Женщины тоже будут принимать участие… Они-то ни за что не согласятся избрать Жола. Разве не твоя Капиза кричала утром: «Пусть только Жол потребует с нас налог, половником отхлестаю его по лысине!..» Эх, теперь ему трудно будет снова попасть в старшины.

Жол побагровел. Он знал, что Акмадия не шутит, а говорит то, что действительно слышал. Это встревожило старшину. «Больше ничего, пожалуй, от них не выпытаешь, надо кончать разговор и уезжать».

– Кого избрать старшиной, я думаю, не будут спрашивать у долгогривых баб!.. Ладно, вот что, джигиты, вы должны сегодня же уплатить налог. Поняли? Кубайра, дай мне свою кобылу, хочу съездить в горный аул. Моя пристала, пусть хоть денек-два отдохнет. В горном ауле у меня срочное дело… Вернусь, отдам, а в волость уже на своей поеду.

Кубайре не хотелось отдавать кобылу старшине, и он не задумываясь солгал:

– Сам завтра утром поеду в город, погоню на базар скот. Почему не попросишь у Нигмета? У него много свободных коней и кобылиц, да разве такие, как у меня? Справные!..

– Я и так почти каждую неделю беру у него коня, просто уже неудобно – все у Нигмета.

– У Нигмета и Шугула хватит лошадей для твоих разъездов. Чем просить у бедняка его единственную клячу, на которой он ездит на базар и возит сено, следовало бы тебе побольше нажимать на богачей, – решительно сказал Кубайра.

Кадес и Акмадия встревожились, поняв, что Кубайра не хочет дать старшине свою кобылу для поездки в горный аул. Акмадия, боясь, что старшина теперь станет просить лошадь у него, быстро поднялся и, направляясь к выходу, сказал:

– Совсем было забыл, что меня Халекс вызывал к себе. Заговорился тут с вами…

– Кубайра, я прошу у тебя кобылу, а ты мне советы даешь. К чему эти слова? Я знаю, что делаю. В конце концов, нельзя же только у одних баев брать лошадей!.. – воскликнул Жол, желая казаться справедливым.

– Сознайся, боишься острого языка Шугула и воловьих глаз Нигмета? Конечно, у бедняка всегда легче выпросить лошадь, потому что его можно припугнуть. А ты попробуй припугнуть Шугула!.. – раздраженно проговорил Кубайра.

«Раньше только учитель Хален да хаджи Жунус перечили мне, – подумал Жол, – а теперь и эти!.. Откуда они набрались такой смелости?..» Старшина любил запугивать – люди боялись и выполняли его требования.

– Что-то уж очень голосистым ты становишься, Кубайра, – сказал старшина, прищуривая глаза. – Как я понимаю, ты не только не хочешь дать мне кобылу, но и намекаешь на что-то… В горный аул я могу сходить и пешком, но запомни: кривого выправляют, буйного укрощают!

Кадес искоса поглядывал то на Кубайру, то на Жола, он видел, что начинается ссора, и, желая предотвратить ее, примирительно заговорил:

– Вы шутите или всерьез? Кубайра, напрасно ты говоришь, что старшина боится Шугула, это вовсе не так. А вы, Жол, не принимайте его слова так близко к сердцу – он ведь просто шутит… Скажите лучше, думает ли волостной управитель заглянуть в наши края или нет?

– Мы знаем, о каком укротителе ты говоришь! – не унимался Кубайра, надвигаясь на Жола. – Знаем, к кому едешь в горы! Ты едешь к тому самому хаджи, который назвал тебя Гончей с загнутыми назад ушами…

Старшина отступил шаг назад, затем быстро повернулся и, не прощаясь, вышел из юрты. Даже не ответил на приглашение Кадеса остаться пить чай.

2

От Кадеса Жол поскакал прямо в горы, в аул хаджи Шугула. Слова Кубайры «Гончая с загнутыми назад ушами» оскорбили Жола, но думал он теперь о другом – народ выходит из послушания, и в этом могут обвинить его, старшину.

Жители аулов, расположенных в окрестностях мечети Таржеке, просто не замечают старшины, словно его вовсе нет. В ауле Сагу все дела вершат хазреты. Люди ходят к ним за советом. Молодежь обращается к Байесу, словно он их конфетами подкармливает: когда ни посмотришь, все вокруг его лавки сидят – то газеты читают, то беседуют о чем-то. Последнее время стали очень много говорить об открытии школы. Это все подстрекает народ приехавший из Теке учитель Абеке, или как его там, Айтий, что ли. В ауле Сагу взбудоражил людей – мало ему этого, так он еще на джайляу приехал и собрал сход. Большевик он!.. Уговаривал народ не подчиняться волостным и уездным властям! А этот Хален?.. Тоже лезет куда надо и не надо. Какое ему дело до налогов? Сам не платит и другим не велит: «Хочешь, плати, а не хочешь – не плати, теперь нет насилия. Свобода!»

– Погодите же!.. – угрожающе проговорил старшина. – Всех вас хаджи Шугул обуздает. Когда в мечети подняли разговор о школе, он при всех опозорил Жунуса. Никого не побоялся, назвал его большевиком, и все. Да он большевик и есть!.. Ох и разозлится Шугул на него, если узнает, что в его ауле был сход. Расскажу ему, все расскажу… Ну погодите же, достанется вам всем от Шугула! И тебе, Хален, и тебе, Айтий, и тебе, хаджи Жунус! Шугул – сильный старик, он все может. Хм, даже меня прозвал Гончей с загнутыми назад ушами. Тьфу, пусть сгорит шанрак Шугула – опозорил он меня перед всем народом!..

Эта нехорошая кличка – «Гончая с загнутыми назад ушами» – утвердилась за Жолом уже давно и прочно. За глаза почти все называли старшину не иначе как Гончая… Впервые назвал этой кличкой старшину язвительный хаджи Шугул. Случилось это так. Однажды возле юрты Шугула собралось много народу. Хаджи держал за ошейник гончую – любимую охотничью собаку сына. Он сложил ей уши назад и прикрыл ладонью. В это время к нему подошел старшина Жол. Шугул долго и внимательно оглядывал его, а затем, обращаясь к народу, сказал: «Вы знаете, на кого похож наш старшина? Если не знаете, скажу – на эту гончую с откинутыми назад ушами! Посмотрите: у старшины точно такая же голова, как у этой собаки, вытянутая и хитрая, глаза узкие и уши назад!..» Люди засмеялись, одобрительно кивая головами. Шугул сказал и забыл, а в народе так и осталась жить эта злая шутка старого своенравного хаджи. Но что сделаешь, не будешь же из-за этого скандалить с богатым и влиятельным человеком! Только накличешь на себя беду, и все. «Он прозвал меня, но и старшиной-то сделал меня он. Когда люди из верхних и нижних кочевий съехались на сход, ведь это Шугул сказал им: «Выбирайте старшиной Жола, он – достойный человек!» И никто не возразил. Крепко слово Шугула…»

Впереди показался аул. Жол подстегнул коня, намереваясь поскорее укрыться от палящих полуденных лучей под купол прохладной юрты. Вид аула снова напомнил ему об обязанностях старшины – сборе налога и отправке джигитов на службу. «Волостной начальник кричал на меня, а что я сделаю, если народ не платит!.. А-а, ему тоже надо будет рассказать о сходке, тогда он не будет кричать на меня. Верно, так и скажу волостному: «По степи разъезжают большевики и смутьянят народ, уговаривают не платить налогов и не ходить на службу к ханскому правительству!..» Пусть волостной покажет им свою силу, если может, а на меня-то кричать и таращить бычьи глаза легко, я – человек смирный… Да-а, сначала, конечно, все расскажу Шугулу, если уж ничего не получится, то волостному…»

Неприветливо встретил Жола старый хаджи. Он был чем-то расстроен и зол.

– Какие новости? – буркнул он, глядя на старшину маленькими гневными глазами.

Жол заколебался – говорить или не говорить? Но все же решил рассказать: начал о встрече с волостным, о его грозном приказе и закончил аульной сходкой, которую назвал большевистской. Шугул слушал внимательно, и это приободрило Жола.

– Что мне теперь делать? – спросил старшина, в упор поглядев на хаджи.

Шугул зло прищурил глаза и нахмурил брови, лицо его потемнело, правая щека нервно задергалась.

– Распустил народ, а теперь спрашиваешь, что делать? – хрипло крикнул он и потянулся рукой за посохом, лежавшим возле сундука.

Старшина Жол сидел на корточках почти у самой двери и растерянно смотрел на хаджи, не понимая, отчего тот злится. Громкий окрик Шугула встревожил его; когда увидел, что старик подтянул к себе посох, еще больше встревожился, потому что хорошо знал крутой нрав хаджи. Шугул мог в гневе не только накричать на собеседника, оскорбить нехорошими словами, но и швырнуть в лицо тем, что попадется под руки. Посох у хаджи был тяжелый, и старшина с недоверием покосился на него. Но уходить от Шугула в такую минуту нельзя, старик может еще больше разозлиться и тогда – хоть беги из степи, разорит! А Жол совсем не хотел ссориться с хаджи. Лучше вынести побои, чем потерять должность старшины.

В юрте рядом с Шугулом сидели его старший сын Нурыш и дальний родственник, длинный Вали. Возле очага хлопотала невестка, в правой стороне у стены сидела старуха и перебалтывала в сабе кумыс. Домашние хорошо знали характер старика, могли заранее предугадывать его поступки, но никогда не перечили ему, а, напротив, старались всегда угодить. Сейчас они с опаской поглядывали на Шугула и молчали.

– Спрашиваешь, что тебе делать? – повторил хаджи, впиваясь глазами в Жола. – Тебя следует подвесить за ноги к шанраку!.. – опять крикнул он и указал посохом на купол юрты.

– Я… – начал было старшина оправдываться, но хаджи перебил его:

– Ты! Ты!.. Я хорошо знаю – все это дело твоих рук. Ты сам большебек, сам созвал сход, а теперь пытаешься оправдаться!..

– Хаджи, видит аллах!..

– Не упоминай аллаха, ты недостоин произносить его имя. Такие, как ты, злодеи не нужны аллаху!

– Клянусь детьми, клянусь своей семьей!

– Не беспокойся, я не буду тебя вешать на шанрак, не хочу марать руки. Это сделают другие. Я прикажу связать тебя и отправить в Кзыл-Уй. Там быстро найдут, где и как тебя повесить! Понял? – Шугул угрожающе помахал посохом. – Видел, наверное, когда ездил в Теке, как вешают большебеков, а? Если не видел, то, конечно, слышал! Точно так же поступят и с тобой.

– Отец, зря вы обижаете старшину. Не такой уж он пройдоха, как Байес, который привозит из Теке газеты и тайно распространяет их среди народа, – робко сказал Нурыш, стараясь заступиться за старшину.

– Это еще откуда такой умник выискался? Лучше меня знаешь – зря или не зря? Байес – пройдоха, но и этот не лучше его. Оба смутьяны, из одного гнезда, одним миром мазаны!.. По какой дорожке катится переднее колесо, по той и заднее. Я не просил тебя разбираться, где черное, где белое, сам вижу. Вон отсюда, чтобы я тебя больше не видел здесь! – гаркнул хаджи на сына.

Нурыш, хорошо знавший упрямство отца, встал и вышел из юрты, бормоча: «Если заупрямится, полезет на стенку бодаться!..»

Властолюбивый и гордый Шугул стал особенно резким и грубым с прошлого года, когда его сына Ихласа назначили помощником уездного начальника по делам здравоохранения. Этой весной Ихлас еще выше продвинулся по службе, находился теперь при самом хане в Кзыл-Уйе. Шугул выделил на расходы сыну целый загон овец, которые паслись под самой Джамбейтой. Туда же хаджи послал двадцать дойных кобылиц. Совсем недавно перевез к Джамбейте и юрту сына, богато украсив ее коврами и кошмами. Во время этой поездки хаджи Шугул был принят обоими Досмухамбетовыми, пожал им руки, поклонился советнику хана – преосвященному хазрету Кунаю – и привез от него благословение и привет хазрету Хамидулле – сыну святого Таржеке. По этому случаю в мечети состоялся торжественный намаз «О ниспослании милости аллаха, удостоившего мирзу Жаханшу ханского звания…». Высоко поднялся авторитет Шугула среди верующих в ауле Сагу. Богатые люди степи стали заискивать перед ним, а волостное и уездное начальство увидело в нем свою надежную опору и всячески потакало его прихотям. Оба хазрета – содержатели мечети и медресе, – долго державшие народ в своем повиновении, теперь сами стали побаиваться Шугула: ведь он был в гостях у самого советника хана – преосвященного хазрета Куная.

Чувствуя свое превосходство над другими, богатый хаджи Шугул стал особенно высокомерным и чванливым. Он еще не мог диктовать свою волю другим богатым людям степи, но зато со старшиной Жолом обращался как хотел. Он тряс его, как старую шкуру, давая понять этим, что с Шугулом шутки плохи. Все, что бы ни делал старшина, Шугулу не нравилось, он считал это неверным и ругал Жола. Так случилось и сегодня. Рассказав о сходке, старшина хотел этим снискать к себе благорасположение Шугула, но все получилось иначе, сообщение обернулось против него же. Несколько раз Жол робко пытался оправдаться перед хаджи, доказать свою невиновность, но разгневанный Шугул не давал ему говорить – обругал, швырнул в него посохом и выгнал из юрты.