Текст книги "История Ханны, изменившей судьбу"

Ханна Аталай
История Ханны, изменившей судьбу

© Х. Т. Данилова, 2020

Предисловие

Она понимала, что все происходило не в параллельном мире, не в чем-то подобном из бесконечного списка выдумок фантастов. Она верила, что не могло быть никакого небесного совещания, вынесшего решения о сотворении страшного зла. Но, ворочаясь в своей постели на смятых, мокрых от пота и слез простынях, 9 сентября 2008 года она видела то, что только должно было случиться, пыталась поймать ускользающий хвост будущего события, как исчезающий в тумане последний вагон поезда, как самолет на взлете, медленно пропадающий в облаке. И еще видела цифры, словно бы написанные в небе, – 05:09:25. Что они означали, Ханна знать не могла.

* * *

Будущего нет. Как ни исхитряются прогнозисты, футурологи, пророки и даже те профессионалы биржи, которые спокойно заключают фьючерсные контракты, время течет линейно и то, что впереди, обозначается лишь цифрами календаря. Эти цифры, как замороженные окошки, оттаивают в строгой последовательности и через них становится видно настоящее. И только Ханне в непонятном еще сновидении было дано право заранее подышать на замороженное окошко и неожиданно увидеть там четкую, детальную картинку сна.

Ханна, двадцатилетняя черноволосая женщина с выразительными глазами, красноречиво свидетельствующими об огненном смешении еврейской, иранской, грузинской, черкесской крови, была красива даже растрепанная во сне. Колдовская в своей притягательности внешность в некоторых чертах повторяла прабабушку-знахарку, которая лечила людей заговоренной водой. Мать Ханны иногда видела странные яркие картинки, словно галлюцинации наяву, длившиеся доли секунды. И девочка, обреченная нести дар предсказания, еще в детстве знала, что дремлющие в ней гены мистических способностей однажды проснутся. И это произошло. В особый день и час. В вещем сне. И никогда еще сновидение не рождало такую тревогу, как сегодня.

Большая белая птица, похожая на лебедя, вытягивает длинную шею, расправляет крылья, натужно делает несколько сильных взмахов и летит. Вначале она перебирает перепончатыми лапами, словно поднимаясь в небо по невидимой лестнице. Потом подбирает их, словно самолет прячет в своем чреве шасси.

Большая белая птица разбивает мощными крыльями воздух и летит все быстрее. Внизу видны уплывающие назад квадратики полей, ниточки рек и дорог, складки гор. Красные птичьи глаза воспалены от встречного ветра…

Неожиданно белый лебедь превращается в черную собаку. В одно мгновение! Взрывом разлетается во все стороны облако белых перьев. И вот уже оскаленная пасть, блестящие желтые клыки, яростно машущий хвост. Собаку бешено вертят потоки воздуха. Она беспомощно дергает лапами, не чувствуя под ними твердую опору. Собаки не умеют летать, их не должно быть в небе. Стремительно приближается земля и… разорванное на части тело, отлетевшая в сторону голова с пугающим оскалом, кровавое мокрое месиво…

Но что это? Развалины домов после землетрясения? Множество людей – мужчины, женщины, дети. Медленно бродят, как сомнамбулы, натыкаясь друг на друга, не находя себе места. Все – разных национальностей, разных конфессий. Вот арабы в длинных белых одеждах, евреи в лапсердаках, азербайджанцы в архалуках и папахах. Есть и православные, и католики, и лютеране. Видно женщин в платках, мужчин в кипах.

Всё не как в обычном сне – зыбко, легко. Нет! Воздух пропитан пыльным запахом развалин, тянет дымом, гарь прорывается сквозь аромат духов проходящих мимо женщин. Кажется, протяни руку – и можно почувствовать теплое человеческое тело.

Ещё мгновение, и движения людей приобретают смысл. У всех в руках деревянные ящики (или картонные коробки?) разного размера. Люди выбирают ящики, придирчиво осматривая; молча, одними глазами советуются друг с другом. Некоторые короба уже заполнены – в них грецкие орехи и черный виноград гроздьями. И ни слова, ни звука.

Сон наваливается на Ханну звенящей, душащей тишиной. И от этого кажется еще страшнее.

Пробуждение было внезапным, словно грубо толкнули в плечо. Резко, болезненно. Сновидение длилось, наверное, секунды. Но в памяти по-прежнему отчаянно размахивала крыльями белая птица, падала на землю собака и ходили люди с деревянными коробами… Ханна уже знала, что этот сон из тех, к которым нельзя привыкнуть. Необычных, выпуклых, несущих в себе тайну грядущих событий.

Она видела во сне незнакомых людей, а потом наяву знакомилась с ними. Ей показывали хорошие или неприятные события, пусть даже в виде аллегорий. Но проходило время, случалось нечто, и Ханна понимала, что именно вещал ей сон. Все эти таинственные сновидения вели от реального настоящего к реальному будущему. Словно кто-то в темноте подсвечивал ей фонариком под ногами и переносил луч на конец тропинки. «Иди туда и не бойся споткнуться! Твоя дорога верна! Она ведет в правильном направлении!»

Но куда вел ее этот страшный сон? Как истолковать птицу, собаку и коробки с грецкими орехами? Просто животные, люди, плоды растений?.. Ханна не открывала глаз. Тишина! Вот что особенно страшило ее в том сновидении! Беззвучная птица, беззвучная собака, беззвучные люди, несущие коробки с виноградом и орехами. Абсолютная тишина, которая царит в огромном космосе и над поверхностью маленькой Земли.

Она нащупала на тумбочке телефон, включила его и в ужасе отшатнулась от светящегося экранчика – цифры показывали 05:09:25. Ханна застонала. Эти цифры из пугающего будущего ей показали во сне. Бешено застучало сердце.

Она пыталась отвлечься, подумать о чем-нибудь приятном, вызвать в памяти лицо бабушки, проследить взглядом за кудрявыми облаками за окном. Она даже, нарушая правила, лежа, прошептала основную иудейскую молитву:

 
Шма, Йисраэль,
Адонай Элогейну
Адонай цидкэну
Адонай йешуатэну
Барух шем кэвод малхуто
Лэолам ваэд.
 

Птица, собака и люди с коробками по-прежнему стояли перед глазами. Тяжесть изнутри давила на сердце. Ханна поднялась, чуть не выпрыгнув из постели. Даже слегка закружилась голова. Но стряхнуть наваждение не получилось. Она привыкла рано вставать, значит больше не уснет. Надо переключиться на какую-нибудь простую домашнюю работу. А может, поделиться с мамой? Кто знает о способностях Ханны лучше, чем родная мать?

Комната в московской квартире родителей. Здесь она жила до замужества и сейчас гостила уже вторую неделю. В обстановке вокруг за это время почти ничего не изменилось. Только платяной шкаф передвинули из одного угла в другой. На подоконнике мама развела бегонии и гортензии. А на письменном столе, стыдливо пропуская свет через тюлевую занавеску, распустилась невозможная стрелиция с оранжевыми цветками, похожими на журавлиные головы. Снова этот образ птицы… Как от него избавиться?

Когда мать вышла на кухню, Ханна уже приготовила на завтрак омлет и накрыла стол к завтраку. Только не вмешивалась в священное право отца заваривать чай.

– Доброе утро, дочь.

– Доброе утро, мамочка.

– Как спалось?

– Плохо спалось.

– Что такое? Холодно? Ну что же ты не взяла второе одеяло? Я же тебе показывала, куда все переложила.

– Нет, мама, не холодно. Сон плохой видела.

Ханна осторожно рассказала мистическое сновидение, не выдавая трепета, даже немного улыбаясь – не хотела волновать мать. Но это была натянутая улыбка. В глазах плескалась тревога.

– Ну, не знаю, – пожала плечами мать. – В детстве в деревне говорили, что орехи снятся к слезам.

– А виноград к чему?

– К веселью.

– Да какое уж там веселье…

– А может, просто к тому, что виноград созрел, и его пора собирать? – предположила мама. – Сентябрь же на дворе. В тебе говорит генетическая память крестьянских предков.

Ханна в ожесточенном бессилии сжала ладонь в кулак и с силой ударила себя в грудь.

– Нет, мама. Нет! Нет! Виноград значит что-то плохое. Но я не могу понять – что?!

Хозяйка дома нахмурилась. Она старалась серьезно относиться к словам дочери и иронию позволяла себе крайне редко.

– А может быть, что-то плохое уже произошло? – сказала мама.

– Нет! Ты же знаешь, это ещё только произойдет. Скоро. Я всегда вижу будущее. А сейчас – это какое-то жуткое будущее…

Прошло пять дней. Ханна проснулась, как всегда, рано утром, в половине шестого. Наступившее 14 сентября 2008 года было обыкновенным воскресеньем. Никакие тяжелые мысли, предчувствия её в это утро не мучили. Она спала спокойно, без особенных сновидений.

Отец уже встал и приступил к любимому утреннему ритуалу. Шумный чайник уже готов был закипеть. Приглушенный, чтобы не разбудить маму, телевизор вещал какую-то рекламу, потом началась серия мультфильмов.

Ханна, потягиваясь, вышла на кухню. Отец неторопливо, сосредоточенно ополоснул заварочный чайник кипятком, положил туда всегда четко отмеренное количество ложек с ароматной заваркой. Залил горячей водой.

– Доброе утро, доченька. Вот скажи, для кого они мультики крутят? Ты видела детей, которые добровольно встают в шестом часу утра в воскресенье и сразу к телику?

– Не видела.

– Что там, мама поднялась?

Из ванной комнаты послышался шум льющейся воды. Заварив чай, отец взял пульт и начал искать новости.

«…около пяти утра самолет «Боинг 737» авиакомпании «Аэрофлот – Российские авиалинии»… регулярный рейс номер SU821 по маршруту «Москва-Шереметьево – Пермь». Не долетая до пермского аэропорта Большое Савино, идя на посадку, воздушный лайнер… неизвестным пока причинам… рухнул на землю. Все 88 пассажиров и членов экипажа погибли».

Самолет… множество людей… птица… деревянные ящики с виноградом… В сознании Ханны беспорядочно замелькали вопросы. Мгновенно разболелась голова.

Отец внезапно севшим голосом медленно спросил:

– Ефим когда улетел? Вчера? Сегодня утром? Сколько рейсов на Пермь?

– Не знаю. Мама должна знать.

Мамин двоюродный брат Ефим с семьей вернулся из Израиля и на два дня задержался в Москве. Марина, мама Ханны, позавчера была у них в гостинице – Ефим решил не обременять родственников своими шумными детьми, семилетним мальчиком и пятилетней девочкой. Жена Ефима Галя была беременна двойней. Только об этом и говорила. То ли вчера вечером, то ли сегодня ночью Ефим с семейством должен был улететь домой в Пермь…

Заканчивалась страшная новость на одном канале, отец тут же принимался искать срочные сообщения на другом. С каждым переключением передавали все новые подробности. Взрыва не было – значит не теракт. Пилоты не смогли выровнять лайнер, заходя на посадку. В самолете находился известный генерал Геннадий Трошев. А остальные? Где фамилии погибших? Отец с трудом пытался унять дрожь в руках.

По экрану снизу вверх медленно пополз скорбный список. Родственники были там. Все четверо. А если считать двоих, что были у Гали во чреве – шестеро.

«Вот, что показывали во сне, – стучало в висках Ханны. – Вот, что было предсказано. Белая птица в небе – самолет, собака в небе – взрыв, коробки и деревянные ящики – гробы, люди в национальных одеждах – граждане десяти государств, как было объявлено. А еще сообщили, что самолет врезался в землю, когда часы показывали 05:09:25».

Она могла предупредить, что будет катастрофа, что лететь не надо? Если бы знала… Теперь понятно, что участь несчастных была предрешена еще 9 сентября. Или раньше…

Мама вышла на кухню и остолбенела, увидев искаженные болью и страхом лица. Дочь плакала, у отца в глазах стояли слезы.

– Что случилось?

– Твой брат Ефим… – начал отец, – его нет. Галя, их дети, все погибли. Сейчас сообщили. Самолет «Москва – Пермь» разбился. Они погибли.

– Что? – мать хватала ртом воздух. – Но… может, они не этим рейсом…

– Этим. Показали список пассажиров.

Мать, рыдая, упала на колени, согнулась в корчах, бессильно царапая пол.

– Вот так, – отец ловил руки жены, пытаясь прижать её, обнять, утешить, – когда такое происходит, всегда думаешь, что этого с тобой, твоими близкими случиться не может. Может.

Мать поднялась, взвыла, воздевая руки. Закричала:

– А ты… ты все это видела во сне! Все видела и не поняла, да? Ну, почему ты не поняла?! – она уже стонала, обессилев от горя, но продолжала трясти дочь за плечи, добиваясь ответа.

А Ханна, не пытаясь защититься или оправдаться, безмолвно стояла посреди кухни, опустошенная, растерянная. Маленькая слабая женщина, обладающая даром ясновидения и не знающая, что с этим делать.

Глава 1
Посланница будущего

Смешно и странно. Мы с мужем проходили мимо витрины с дамскими сумочками. Одна из них привлекла мой взгляд. Не то чтобы захотелось сразу купить, но надо подумать и о таком аксессуаре в своем гардеробе.

– Как мне нравится эта изумрудная сумка…

– Вон та зеленая с дурацкими застежками? – спросил муж.

– С дурацкими застежками – нефритовый цвет. А рядом – бирюзовый.

Большинство мужчин в самом деле различает меньше оттенков цветов, чем женщины, но обычно не очень страдают от этого. Наверное, только художники видят в этом проблему. И этих различий между женщинами и мужчинами – физических, физиологических, психологических – не сосчитать. Не случайно в семьях, где закончилась любовь и не наступила привычка, супруги склонны подозревать друг друга в инопланетном происхождении.

В общении с тонкими мирами, как в распутывании ниток, лучше подходят тонкие женские пальцы. Там, где чувственное превосходит рациональное, женщина ориентируется лучше мужчины. И особые способности здесь часто передаются от матери к дочери, от бабушки к внучке.

Мариам, моя прабабушка, жившая в горной деревне в Азербайджане, была знахаркой. Не любившие Мариам, исходившие завистью, привычно называли ее ведьмой. Но она никому не делала зла. Она умела заговаривать воду обычными молитвами и специально придуманными, а потом лечить ею односельчан. От легочных заболеваний, неврологических, желудочных.

Еще не все тайны воды открыты учеными. Но Мариам чувствовала, какая вода и в какие моменты оказывается целебной. Её «пациенты» всегда выздоравливали. Со временем Мариам стала известной, к ней приезжали лечиться из Баку и других крупных городов. Но в эпоху воинствующего атеизма в СССР знахарством приходилось заниматься тайно.

Моя мама Марина обладает другой способностью, пользу из которой, впрочем, не извлекает. Не во сне, а наяву она иногда видит странные яркие картинки реальной жизни, длящиеся доли секунды. Это не связано ни с какими причинами, не объясняется действием лекарств. Какие-то мгновенные галлюцинации, а может и сновидения. Но мама в эти моменты не спит. И жить эти вспышки в сознании ей не мешают.

И наконец я, Ханна, женщина, видящая яркие вещие сны. Почему они стали приходить ко мне? Не знаю. Дело не только в генах. Кто-то одарил меня талантом путешествовать во времени. Думаю, это может каждый человек в своих воспоминаниях. А вот я не по своей воле способна заглянуть в будущее. Нет, я не уподобляюсь герою Герберта Уэллса. Не могу описать грядущий мир с его техникой, проблемами и людьми. Мне дано видеть лишь особые события, до воплощения которых я доживу, отдельных персон, с которыми познакомлюсь.

Быть провидицей – значит служить специальной посланницей настоящего в будущем. Сложность только в том, что я вижу картины, о смысле которых нужно еще догадаться, я слышу слова, которые не вещают ни о чем напрямую, их только предстоит расшифровать. Так всегда с предсказаниями. В Дельфах, в храме Аполлона, где вещали прорицательницы-пифии, они дышали дурманящим вулканическим газом и произносили какую-то бессмыслицу, которую другие жрецы должны были истолковывать. Но их была целая команда, а я всегда одна.

Когда мне впервые пригрезился вещий сон, я поняла, что он необычный, слишком яркий, объемный, вызывающий сильные живые чувства. Это не мутные обрывочные нелогичные картинки обычных снов. Это полный эффект присутствия с использованием всех органов чувств. Это как купание в теплом море в сравнении с фотографией моря.

Мне было двенадцать лет. Лето, каникулы, обычная южная жара. Я сплю в нашем большом доме в городке Губа, в 168 километрах от Баку, где живу с родителями, братом, сестрой, бабушкой (это еще не полный перечень обитавших там родственников).

Я увидела медленно приближавшегося ко мне мужчину. Вначале довольно сильно испугалась. Восточные девочки с детства воспитаны в некотором страхе перед мужчинами, которые всегда правы, всегда главнее. Но страх быстро прошел. Я поняла, что от мужчины исходит добро, теплота. Я огляделась… красивый богатый дом, а может быть, ресторан или холл дорогого отеля. Тяжелые портьеры, мягкие диваны на гнутых ножках, напольные вазы. Я откуда-то знала, что здесь проходит свадьба. Но в просторной, мягко освещенной зале мы были вдвоем.

На невысоком незнакомце был синий в мелкую серую полоску костюм-тройка, изумрудный галстук. Его черные набриолиненные волосы были зачесаны назад. Он чем-то напоминал известного актера Роберта Де Ниро. Незнакомец взял меня за руку и тихо произнес:

– Спасибо тебе, дочка.

– За что спасибо? Я вас не знаю.

– Узнаешь. Придет время, и ты мне очень поможешь.

Страх ушел. Я смотрела в глаза мужчины. Я любовалась, даже восхищалась им. Чувствуя тепло его изящной маленькой руки с ухоженными ногтями, я проникалась спокойствием и доверием. Я чувствовала биение пульса на его запястье. Незнакомец выглядел на тридцать пять, может на сорок лет, когда я поближе разглядела морщинки у его глаз. Он мягко, по-доброму улыбался – морщинки становились глубже. Мне казалось, что я счастлива… Но почему? Я просто стояла и держала за руку мужчину, которого видела первый раз в жизни.

Я проснулась, оделась и пошла на одну из кухонь нашего большого дома. Там бабушка Берта, мама моего отца, пила кофе. Она уже в строгом деловом костюме, несмотря на летнюю жару. Бабушка – главная в нашем доме. И там, где она работала, в крупном банке, тоже была главной. Главным бухгалтером.

Я торопливо рассказала ей свой сон. Но Берта слушала меня вполуха. Мыслями она была уже в банке, прокручивая в памяти цифры отчетов. Она видела манаты, рубли, доллары, евро, а вовсе не двенадцатилетнюю внучку Ханночку. Но бабушка умела быть другой – ласковой, мудрой, смешливой, учившей меня шить, кроить, гладить, хозяйничать в огороде. Берта могла быть настоящей любящей бабушкой. Она была мне даже ближе, чем мама. Но сейчас она досадливо от меня отмахнулась.

– Солнышко, мы потом с тобой поговорим о твоих снах, обо всем, что творится в твоей хорошенькой головке.

Ох, что творилось в моей хорошенькой головке с самого детства! Если бы она только знала! Достаточно сказать, что я, едва начав говорить, была вынуждена делать это легко и непринужденно сразу на нескольких языках.

Я из семьи персидских евреев. Сами себя мы называем джуури. Но наш разговорный и мой родной язык – татский, только обильно сдобренный ивритскими словами. Как в разговорном языке европейских евреев идише слышится немецкая речь, так и у нас слышится речь иранская. Потому что таты сейчас уже немногочисленный ираноязычный народ, обитающий в основном в Азербайджане, Дагестане и Иране.

Но помимо татского, я с детства знаю иврит. Наша семья чтит Тору и Талмуд, посещает синагогу, хоть и без фанатизма. Еще я рано заговорила на азербайджанском. Ведь родилась и в школу ходила в Губе. А в школе азербайджанский язык был обязательным предметом. Тоже самое с русским языком. Как его не знать, если большую часть своей жизни я провела в России?

С врожденными (или приобретенными?) лингвистическими способностями я без особенного труда выучила английский – язык международного общения знать необходимо. Легко мне дался и турецкий, тем более что тюркские языки схожи.

И вот с пятью языками меня впустили в волшебный и тревожный мир вещих снов, чтобы я лучше понимала то место, где говорят эфемерными символами, которые далеко не просто расшифровать.

Как я уже сказала, моя семья жила в собственном доме в пригороде Губы (еще город называют Куба), отделенном мелкой рекой Гидьялчай, в Красной Слободе. Раньше его именовали Еврейская Слобода, но потом переименовали. Это целиком еврейское поселение, причем с давних пор. В нем семь (!) синагог. Не случайно Красную Слободу называют Иерусалимом Кавказа. Окрестности очень живописные: леса, горы, бурные реки побольше нашего Гидьялчая, есть даже небольшой водопад. До пляжей на берегу Каспийского моря рукой подать.

Вся Красная Слобода – частные домики в один или два этажа вдоль гористых мощеных улочек. За каменными заборами сады, небольшие огороды. Через буйную зелень не особенно и разглядишь, что происходит у соседей. Все семьи живут в маленьких крепостях. Но как и в каждом еврейском местечке, все друг о друге всё знают.

– Шолом, Мойше! Как дела? – спрашивает один.

– Да какие могут быть дела? – жалуется другой. – Один раз в жизни доверил этой женщине машину помыть. Такую царапину на крыле перстнем оставила, как горное ущелье!

– Вы послушайте, люди, что он врет! Царапинка. Маслом замазала и ничего не заметно, – без стеснения влезает в разговор оскорбленная жена.

При этом никто не видит своего собеседника за листвой гранатов и шелковицы.

Тут и там в Красной Слободе стоят дома, заселенные в основном летом. Пригород Губы считается престижным дачным поселком, ведь до Баку всего два часа на машине. Встречаются и скромные постройки, и роскошные виллы бакинских богачей. Иногда помпезные, с фонтанами и скульптурами, занимающие огромные участки. Восточные люди любят пошиковать, если позволяют средства.

Хотя у нас в семье, как и у всех соседей, царили патриархальные нравы и старший мужчина, дедушка Исаак, считался главой семьи, но всем управляла бабушка Берта. Она работала в банке с восьми утра до семи вечера и за ней приезжал водитель на большом автомобиле. Но она, как обычная хозяйка, управлялась и с работой по дому. Я любила наблюдать, как она готовит варенье в большом медном тазу. У нее оно всегда получалось очень вкусным. А какие она делала соленья!

Дедушка Исаак на работу не ходил, целыми днями ухаживал за садом и огородом. В любимом всей семьей уголке сада росли наши шикарные розы – белые, красные, желтые, розовые. Некоторые кусты были выше человеческого роста! Хотя в детстве многое кажется огромным…

В двенадцать лет я сильно вытянулась. Организм перестраивался, а с ним перестраивались и мысли. Думаю, не случайно мне приснился тот незнакомый мужчина в синем костюме. И если бабушке было некогда меня выслушать, маме и папе я не могла рассказать о своем сне, у меня все равно были собеседники. В тот год отец подарил мне несколько луковиц нарциссов. Я выбрала участок в саду неподалеку от роз. Посадила луковицы, поливала нежные ростки, подкармливала удобрениями, собирала с цветов гусениц – ухаживала за нарциссами со всем усердием, на какое была способна. И цветы ответили мне взаимностью – вовремя выпустили белые лепестки и оранжевые тычинки.

Я в школе, с подругами никогда не была тихоней. Отличница и собой недурна, пользовалась в классе популярностью. Но все равно лучшими друзьями стали мне нарциссы.

Разумеется, я рассказала им свой сон, описала мужчину в синем костюме. Нарциссы внимательно слушали, кивая белыми головками.

– Почему он благодарил меня за помощь? Чем я, маленькая девочка, могу помочь взрослому человеку? Ах, да, это не сейчас. Когда-то в будущем, когда я стану сильной, самостоятельной. Но что это за помощь, вы не знаете, нарциссы?

Цветы скромно молчали, потупив головки-бутоны.

Свой уголок я любила еще и потому, что только там могла побыть одна, наедине со своими мыслями и мечтами. Одиночество в нашем шумном доме было непозволительной роскошью. Ведь, кроме моих родителей, Марины и Александра, сестры Татьяны, брата Станислава, у нас жил еще один сын Берты и Исаака Борис и его дочь Маргарита.

Большой дом в два этажа, десять комнат, две кухни. Был еще и гараж на три машины. Каждая комната устлана коврами, они висели и на стенах. И простые, и дорогущие, ручной работы. В Азербайджане домов без ковров просто быть не может. Но как же тяжело было их все пропылесосить, а по весне выбить и просушить на солнце!

Я жила в большой верующей еврейской семье. По субботам мы ходили в синагогу, читали Тору, отмечали главные праздники. В шаббат старались не работать. На косяке входной двери у нас висела мезуза. Это, если кто не знает, своего рода оберег – футлярчик, а в нем кусок пергамента с главными молитвами.

Женщины у нас во всем должны подчиняться мужчинам. Различие в положении, социальном статусе подчеркивается во всем. Даже в синагоге женщины молятся отдельно, на балкончике или спрятанные от мужчин барьером. Барьеры, кстати, не только в синагогах, они везде. У нас все по старинке. О том чтобы выйти замуж по любви, нечего и думать. Родители должны сосватать девушку, дать хорошее приданое. А до того времени, как девушку выпустят во взрослую жизнь, растят в соответствии со строгими правилами: туда не ходи, сюда не ходи, без спроса ничего не делай.

Однажды я, сама не знаю зачем, сорвала у нас в саду парочку еще зеленых помидоров. Мне показалось, что их вполне можно есть. А может я и не собиралась ими угощаться, так сорвала, машинально. У нас вечно какие-то овощи, фрукты дозревали на подоконниках на солнце.

Дед Исаак, увидев это, неожиданно вспылил.

– Маленькая мерзавка! Вредитель сельского хозяйства! Гореть тебе в Геенне огненной!

Он кричал, топал ногами, брызгал слюной. Его гнев был несоизмерим с моей провинностью. К сожалению, бабушки Берты в этот момент не было дома. Она бы меня наверняка защитила. Исаак решил, что я очень сильно провинилась и меня надо строго наказать. И не придумал ничего лучше, чем потоптать мои нарциссы, выкопать цветочные луковицы и выбросить их на помойку.

Я рыдала и молча проклинала дедушку. Исаак убивал моих лучших друзей, которые, я думала, могли открыть мне тайну моих странных сновидений. Но не успели.