Текст книги "История Ханны, изменившей судьбу"

Глава 2
Мои люди из снов

Я любила свою Красную Слободу, ее неторопливый темп жизни, весеннее бурное цветение садов, летнюю жару, даже нудные зимние дожди. Мне всё там нравилось, даже то, что меня иногда огорчало – строгие правила нашей патриархальной еврейской общины. Принято думать, что по установленным раз и навсегда правилам легче жить. А я завидовала тем свободным европейским девушкам, кто жил в мире, где нужно искать свою любовь, разочаровываться и снова искать, самой допускать ошибки и самой их исправлять. Но, с другой стороны, не спокойнее ли жить, когда родители находят, сватают тебе мужа? И остается лишь расслабиться и наслаждаться.

Жизнь показала, что и в Москве можно жить таким же патриархальным закрытым обществом. Огромный город предлагал тысячи возможностей, но и диктовал свои правила. Однако выходцы из Красной Слободы упрямо держались своих законов. Кстати, многие из наших мужчин успешно делали бизнес в Москве. Взять хотя бы моего отца Александра. Его бизнес рос как на дрожжах. К началу нулевых годов у него в столице была разветвленная торговая сеть, ресторан, торговый центр. Дела требовали от него регулярно посещать Москву, Баку, Стамбул и Тель-Авив. Вот почему мы переехали в столичный центр огромной России.

Даже если бы мне удалось уговорить родителей оставить меня в Красной Слободе хотя бы еще на годик, ничего не получилось. Бабушка Берта и дедушка Исаак собрались репатриироваться в Израиль. А на кого оставить несовершеннолетнюю меня?

В тринадцатилетнем возрасте с родителями, сестрой и братом мне пришлось переехать в Москву, которую я сразу не полюбила и, признаюсь, не люблю до сих пор. Ставший уже стандартным шок провинциала, оказавшегося в мегаполисе. Огромные дома, в любом из которых разместились бы все жители Красной Слободы. Но тут не знают имен даже соседей по лестничной площадке. Все куда-то спешат, опаздывают, словно участвуют в спортивном соревновании «Успей первым». Только неизвестно – куда успей. Меня это раздражало и злило. Я терпеть не могу опаздывать, стараюсь все делать вовремя.

А еще меня пугало одиночество людей в этих многомиллионных толпах. Я часто замечала такую картину: мужчина и женщина сидят за одним столиком в кафе, но даже не смотрят друг на друга, держат в руках мобильные телефоны, отвлекаясь на звонки. Для чего они встретились, если им друг на друга до такой степени наплевать?

Квартира, пусть и трехкомнатная, мне не нравилась. Разве можно сравнить клетку в многоквартирнике с собственным просторным домом, к которому прилегает сад?

А эта постоянная толчея в метро, на переходах, на остановках?! Люди озлоблены, погружены в себя, толкаются, обижают друг друга… Впрочем, к счастью, я редко погружалась в пучину московских толп. Нас с младшей сестрой Таней возили на машине в школу и обратно. Это была еврейская школа № 1621 «Эц Хаим», расположенная в переулочке в районе Мясницкой. Считалось, что это обычное образовательное учреждение, куда принимали и нееврейских детей. Но, в отличие от прочих школ, там изучали иврит, Тору, отмечали иудейские праздники. В субботу школа была закрыта для посещения.

Хоть я и критически относилась к москвичам, не знающим имен ближайших соседей, сама тоже не была ни с кем знакома. В семье осудили бы, обзаведись я подругами в доме или дворе. Зачем случайные знакомые «на стороне», когда есть семья, многочисленные родственники и круг своей общины? Меня окружали только одноклассницы, многие из которых были из таких же «правильных» религиозных семей.

Вынужденную домашнюю изоляцию я компенсировала увлечением кулинарией. Уроки бабушки Берты пошли на пользу. Еще в пятилетнем возрасте я впервые самостоятельно пожарила котлеты и к пятнадцати годам уже была знатным поваром, знала большое количество рецептов, умело экспериментировала, интересовалась итальянской, французской кухней. Если бы меня, как в старые времена, выдали в это время замуж, супруг не стал бы воротить нос и жаловаться своей маме. Я была мастером, особенно в нашей восточно-еврейской кухне.

Замечу, что в нашей национальной кухне вы не встретите блюд, повсеместно признанных еврейскими: форшмака, халы, фаршированной рыбы-фиш, цимеса. Столетия проживания рядом с иранцами, азербайджанцами не могли не сказаться на нашем столе. Поэтому в моем «репертуаре» и сейчас долма, разные виды плова, хоягушт из курицы, яиц и каштанов, пельмени-дюшпере. Есть и такие блюда, на приготовление которых уходит по три-четыре часа! А еще, благодаря бабушкиным урокам, я готовила очень вкусное варенье и делала исключительного вкуса соления. Вместе с сестрой мы пекли мучные сладости. Каждый день на нашем столе были блюда, приготовленные моими руками.

Сделав уроки, я надевала фартук и шла к плите готовить. Это доставляло мне истинное удовольствие. Я что-то напевала в процессе творчества, разговаривала с продуктами, воображала, что делаю ужин не для родителей и брата с сестрой, а для своего мужа и детей.

Настоящими событиями для меня были поездки в гости к маминым сестрам, давно уже жившим в Москве. Или «выход в свет» всей семьей – на свадьбы, дни рождения родственников. С таким выходом было связано и мое главное потрясение в первый год жизни в столице…

Родственники пригласили нас на свадьбу – дорого, богато, от блеска в глазах рябит. Гостей по нашим меркам не так чтобы очень много – человек двести. Мне, честно говоря, идти очень не хотелось. Я уже была на таких праздниках, но маленькой девочкой, и тогда все было по-другому. Сейчас, когда мне исполнилось четырнадцать лет, выезд на мероприятие превращался в ритуал, своеобразные смотрины. Это значило, что я обязательно стану объектом пристального внимания со стороны молодых парней, их матерей и теток, подыскивающих подходящих невест. В этом отношении мусульманские свадьбы, где женщины и мужчины пируют отдельно, мне казались гуманнее. Там хотя бы на тебя не глазеют так, что, кажется, просверлят взглядами до дыр.

Пристальные взгляды и беспрестанное обсуждение… Мне кажется, я явственно слышала эти шепотки или чувствовала их кожей?.. «Не пора ли к Александру сватов засылать? Не сегодня-завтра моему Исайке женится пора! Ханна – подходящая невеста!» Наши праздники – свадьбы, дни рождения, юбилеи – это не только повод встретиться и повеселиться, это своего рода выставки потенциальных невест. А еще сборище еврейских женщин: сплетни, шуточки на грани фола, ревнивые взгляды, язвительные пикировки. Всё это было мне не слишком приятно. Но в тот раз отец и мать сказали, что нужно идти, и никакие отговорки про головную боль на них не действовали.

Наши свадьбы с соблюдением всех традиций еще и долгие. В синагоге или на открытом воздухе натягивают хупу, балдахин из белой обычно ткани на четырех шестах. Под хупой раввин и совершает таинство бракосочетания. И еще долгое чтение разных молитв, совещания родителей с обеих сторон о размере калыма и приданого, и еще много чего интересного, но, скажем откровенно, утомительного.

Мама долго и тщательно подбирала нам с сестрой наряды. Не так-то просто девушке выглядеть и скромно, и привлекательно одновременно. Было решено, что обаяние юности не нуждается в дополнительном украшении. Поэтому я была в черном брючном костюме, с длинными распущенными волосами и совсем без косметики. Разве что чуть-чуть тонального крема. Я не переживала, знала, что очень привлекательна – спасибо природе и родителям. Краснея под плотным обстрелом любопытных взглядов, я понимала, что понравилась многим. Довольно странно, но мне не было приятно, я ощущала себя диковинной птицей, выставленной в зоологическом саду на обозрение публики.

Свадьба проходила в старинном ресторане на Ленинградском проспекте. Я даже не сразу поняла его название – «Яръ». Тогда я владела русским еще не так хорошо, чтобы знать дореволюционную орфографию, согласно которой твердый знак или «ер» в конце существительных не читается. Позже я узнала, что Яр – это фамилия француза, открывшего свой первый ресторан в Москве аж в 1826 году. И на Петербургском шоссе его загородное в ту пору заведение считалось самым лучшим в столице. Там бывали Савва Морозов, Максим Горький, Антон Чехов, Григорий Распутин, да, считай, все известные люди того времени…

Когда мы вошли в ресторан, интерьеры показались мне знакомыми: тяжелые шторы на окнах, столы и стулья с гнутыми ножками, мягкие ковры на полу. Где же я могла это видеть? Уж не во сне ли? Главный зал «Яра» был достаточно просторным, чтобы всех разместить за круглыми столами и оставить пространство для проходов.

В какой-то момент мимо нашего стола прошел парень, юный, лет семнадцати. Он был очень красив, выделялся из толпы. Глаза со слегка монголоидным разрезом говорили об азиатских корнях, но лицо, определенно, было европейским. Черные густые волосы аккуратно уложены. Черный костюм превосходно сочетается с красно-синим галстуком. Молодой человек был строен, шел слегка пружинящей походкой, чем напоминал изящного и сильного леопарда. Я нечаянно проводила его глазами и… встретилась с горящим ответным взглядом.

Что это было? Не знаю. Но в тот вечер я больше никого не видела…

Вот он уверенно идет к одному из столов. Вот почтительно склоняет голову перед мужчиной средних лет с зачесанными назад волосами… Боже мой, это был именно тот мужчина, который за что-то благодарил меня в том самом незабываемом сне. Это он! Я ни секунды не сомневалась! События знакового сновидения во всех подробностях в одно мгновение пронеслись в моей памяти. Я с силой схватила за руку маму, торжественно восседавшую рядом.

– Ханна, что с тобой? – испугавшись, мама отдернула руку. – Что случилось?

– Ты помнишь, я рассказывала свой сон? Два года назад, в Красной Слободе. Ни ты, ни бабушка меня слушать не стали. Я говорила, что мне приснился мужчина, который держал меня за руку и за что-то благодарил. Вон он сидит. Который в золотом галстуке. Это он, он. Абсолютно точно.

Мама заговорила сердитым шепотом.

– Во-первых, потише. На тебя оборачиваются. Во-вторых, скромнее. Ты еще пальцем на него покажи! В-третьих, ты не могла его тогда видеть. Он тогда в Красную Слободу не приезжал.

– Но я видела его во сне! Именно его! Я же говорила тебе!..

– Ты говорила и говоришь глупости. Тише!

В этот момент какой-то старик поднялся с бокалом и принялся произносить длинный и витиеватый тост. Но я его не слышала. Меня сжигало любопытство. И я продолжила перешептываться с мамой.

– Мама, а ты знаешь этого… в золотом галстуке?

– Его все знают.

– Да-а?

– Его зовут Аврум. Молодые называют дядя Аврум.

– А он кто? Наш родственник?

– Нет, не родственник. Он… ну, как тебе сказать, дочь… Он уважаемый человек, глава общины джуури в Азербайджане. Все к нему прислушиваются, советуются с ним по самым разным вопросам. Если у кого какие серьезные проблемы, обращаются к Авруму.

– Мама, а этот молодой человек восточного вида рядом с Аврумом кто?

– Его сын Алан, – мама восхищенно зацокала языком. – Какой красивый мальчик! Ах!

Подходили опоздавшие гости – пары, одиночки, целые семьи. Сначала подходили к новобрачным и их родителям, поздравляли, вручали подарки. А потом все без исключения подходили к Авруму выразить почтение. Он вел себя естественно – пожимал руку мужу, целовал руку жене, трепал по головкам детей. Было видно – Аврум пользуется авторитетом всего общества.

Мой папа тоже к нему подходил. Но я не посмела. Да, наверное, и не смогла бы подойти. Мое сердце билось так сильно, что ослабели ноги. Увидеть в жизни того, кто тебе снился! Разве такое возможно?

Но я, повинуясь странному чувству, желала бы оказаться рядом с Аврумом, взглянуть в его добрые глаза, почувствовать теплоту его рук, уже знакомую по сновидению. Я сидела как на иголках больше часа и так устала от переживаний, что у меня, наверное, поднялось давление. Я просилась домой, мечтая оказаться в родных стенах, в привычной для себя обстановке, хотела стряхнуть наваждение мистического вечера, но родители были против.

Наконец, к полуночи гости стали расходиться. Я в последний раз обернулась на Аврума и Алана, стараясь их покрепче запомнить. Я уже знала, что засну сегодня далеко не сразу…

Перед сном мама зашла в мою комнату.

– Ханночка, ты не спишь еще?

– Нет, мама.

– Послушай, а может, тогда тебе приснился просто какой-то мужчина? А на свадьбе ты увидела Аврума и вообразила себе…

– Я знаю, что видела именно его.

– Разве это может быть? Какая ты у меня фантазерка…

Мама ласково потрепала меня по щеке и, поцеловав, вышла из комнаты.

Я не хотела настаивать на своем мнении, не хотела разубеждать маму. А вещие сны, между тем, снились мне все чаще и чаще. Где-то через месяц после той свадьбы мне приснились сразу и Аврум, и Алан.

Я вижу их в нашей прихожей, где стоят какие-то коробки, мешки, свернутые ковры. «Ничего удивительного», – отметила я про себя. Мы тогда готовились к переезду на новую квартиру. Мой папа и Аврум что-то обсуждали, листали какие-то документы, которые Аврум доставал из папки и передавал отцу.

А вот и Алан! У него в руках букет красных роз. Я думала, что он подарит их мне. Но он всё медлил. Стоял и молча смотрел на меня. Мне хотелось заговорить, но я не смела, хотя слова были готовы сорваться у меня с языка.

И все же в моем сне не было ощущения неловкости, досады. Наоборот, я чувствовала себя прекрасно: свободно, радостно. Мне бесконечно нравился Алан, его добрый взгляд. Я словно бы купалась в озерах его черных глаз.

Проснулась я с уверенностью, что скоро встречусь с Аланом, познакомлюсь с ним. Я мечтала об этом. И, боясь сама себе в этом признаться, грезила о том, что он мог бы стать моим мужем.

А жизнь шла своим чередом и, рано или поздно, в наш дом постучалась ильчи (сваха в переводе с горско-еврейского языка). Обычно свахи начинают издалека, приветствуют хозяина, хвалят дом, ведут разговор, полный аллегорий и иносказаний. Но сводится всегда к одному: «Люди говорят, у вас распустилась прекрасная розочка. А у Рахили… Ну вы же знаете Рахиль… Так у нее подрос крепкий дубок». У нас в Красной Слободе было несколько ильчи и они быстро протоптали дорожку к нашему дому.

Это может случиться, когда девушке пятнадцать лет, или тринадцать. Или даже одиннадцать. Родители с обеих сторон вполне могут договориться и подарить детям специальные кольца. Хотя сочетаться браком обрученные все равно будут в восемнадцать. Это прогресс, потому что раньше (десятки лет назад) в нашей общине могли сосватать и младенцев, а пятнадцатилетние матери встречались сплошь и рядом.

Без преувеличения скажу – ко мне сваталась половина Красной Слободы. Приезжали сваты и из-за океана. Самое интересное, что значительная часть юношей, которых мне планировали в мужья, состояла со мной в той или иной степени родства.

Вообще-то все люди на планете родственники, все от Адама и Евы. Антропология научно доказала существование генетических первопредков, обезьян, более-менее похожих на человека. Считается, что близкородственные браки вредны для потомства из-за опасности унаследования генетических заболеваний. Но эти болезни встречаются и у людей, родившихся в обычных семьях. А что можно сказать о красавице и умнице Клеопатре, у которой в геноме три столетия браков между родными братьями и сестрами?

Небольшой народ восточных евреев старался сохранить национальную чистоту, поэтому браки между двоюродными, троюродными родственниками у нас встречались и встречаются. Мы не боимся кровосмешения. Хуже, когда в семье нет уважения к мужу или жене, благоговения перед старшими, любви к детям. А с другой стороны, не скажешь, что наши традиционные семьи, созданные посредством сватовства, брачного договора, по благословению раввинов гарантируют любовь. Просто разводы редко бывают, опять-таки благодаря традиции. На разведенных смотрят косо, это большой грех. Хотя в последнее время разводы происходят все чаще и чаще. Ничего не поделаешь, обычаи уходят в прошлое.

Ну, а что касается традиций… У моего дяди Бориса в Красной Слободе был друг дядя Семен. Тоже, наверное, мой родственник в каком-то колене. У Семена имелся сын Роман старше меня на год. Пухлый смешной мальчишка, такой толстый розовощекий поросеночек. Мы учились в одной школе. В ряду парней, на которых я могла бы обратить внимание, Рома, безусловно, занимал последнее место. Но он и его родители, видимо, думали иначе.

Я заметила, что Рома частенько по-соседски стал заглядывать в наш дом. То соли попросит, то книжку почитать, то домашнее задание забыл записать. И при этом старается побыть подольше, донимает расспросами. Вероятно, в какой-то момент Рома решил, что уже произвел на меня достаточное впечатление.

В десять вечера – стук в дверь. Я побежала открывать. За дверью, сияющий, как начищенный медный самовар, толстый Рома с цветами и его родители, наряженные, как на свадебное торжество. Подошла бабушка Берта. Соседи обошлись без услуг красноречивой ильчи (это все-таки денег стоит) и без лишних церемоний.

– Берта, мы по поводу Ромы и твоей внучки Ханны…

Позднее время у нас не повод не впустить гостей. Бабушка поставила чайник, подала на стол сладости. А вот присутствие на сватовстве будущей невесты не обязательно. И бабушка отослала меня краснеть и переживать в нашу с сестрой комнату. Больше всего я боялась, что, пока мои родители, бабушка и Ромины родители ведут переговоры, Рому запустят пообщаться со мной. О чем с ним разговаривать? Но бабушка твердо стояла на соблюдении традиции, когда при сватовстве девушке отводится роль кота в мешке. Рома остался молча надувать щеки при разговоре взрослых. Но я, на всякий случай, заперлась на ключ. Правда, вскоре решила открыть и послала младшую сестру подслушивать под дверью.

Маленькая Таня вернулась с широко открытыми глазами.

– Ханна, тебя сейчас прямо замуж выдают.

– За поросенка Рому? Никогда!

Соседи получили отказ, чего и следовало ожидать. Я была престижной невестой. У моего отца к тому времени уже был торговый центр и ресторан в Москве. А кто был дядя Семен? Максимум – старший товаровед. Я была красивой. А Рома… был поросенком.

К тому же мои родители и бабушка, как люди прогрессивные, все же поинтересовались моим мнением.

– За Рому? Ни-ког-да.

Но что бы вы думали? Рома со своими родителями на этом не остановились, решив взять меня измором. Они еще несколько раз приходили свататься в Красной Слободе. А потом появились и на пороге нашей квартиры в Москве! Может быть, они думали, что я соглашусь из страха сойти с ума, когда лоснящаяся Ромина физиономия начнет глядеть на меня из-за решетки вентиляции, с балкона на шестнадцатом этаже, с экрана включенного телевизора?

Нет, от домогательств подобных «женихов» я была надежно защищена. Ведь в моей жизни уже была моя первая любовь – прекрасный, но пока еще незнакомый мне Алан.

Глава 3
Скажи мне о твоей нечаянной любви

В повествовании не обойтись без Нары – моей подруги. Она очень много для меня значит. Нара – не только моя лучшая подруга, она моя крестная мама. Моя фея-волшебница – так я ее называю. Естественно подумать, что она моя ровесница, которой можно довериться, рассказать обо всем и которая ждет от меня того же самого. Но нет. Нара значительно старше меня. Я знала ее и до того момента, когда смогла назвать подругой. У нее были хорошие отношения с моей мамой и бабушкой Бертой. Ну, как это бывает у женщин – помочь с готовкой, когда ожидается много гостей на свадьбе или похоронах; дать советы при шитье нового платья; поделиться переживаниями, если возникают проблемы в семье.

Удивительно, когда одиннадцатилетняя девочка выбирает в подруги сорокалетнюю женщину, соглашусь, что такое встречается редко. Даже не помню в подробностях, с чего это началось. Может быть, меня обидели в школе и я пришла домой в слезах. Бабушке или маме было некогда и меня успокоила оказавшаяся у нас дома Нара. Может, была какая-то другая ситуация. Но я почувствовала, что этой мудрой взрослой женщине можно доверить самые страшные девчоночьи тайны, и она не станет смеяться. Ей можно задать такой вопрос, какой в своей семье я поднять бы постеснялась.

С Нарой я могла быть на равных. Но при этом я у нее училась. Жизнь постоянно задает нам уроки. Я благодарна судьбе, что решать эти задачи мне приходилось не одной. Рядом была опытная добрая наставница. Когда я уехала из Азербайджана, она все равно оставалась рядом – мы очень часто созванивались.

У нас в Красной Слободе преобладало еврейское население. Но были и исключения, как почти везде в Азербайджане. Нара – турчанка в традиционной мусульманской семье: муж, дети, внуки. По пятницам она ходила в Губинскую мечеть за рекой. Нара не работала в общепринятом значении этого слова, не ходила на службу, занимаясь своим небольшим домом, огородом. Мы были совершенно разными людьми – возраст, вероисповедание, национальность, благосостояние. Что могло нас сблизить? Отвечу. Нара тоже видела вещие сны, хотя и не такие яркие, как я. И помогала истолковать мои сновидения.

Позже, когда у меня, в моей собственной семье, начались проблемы с мужем, Нара не раз давала мне мудрые, точно попадающие в цель советы. К сожалению, мне не удалось выйти замуж за любимого человека. Я выбрала того, кого преподнесла судьба и смирилась, как положено смиряться женщине в нашем обществе. Вышла за того, кого сосватали. И вроде бы хороший парень, и нет видимых причин, чтобы не жить вместе, и в «стерпится-слюбится» я верю… Только в меня вселилась какая-то другая Ханна, нетерпимая, нетерпеливая. Она страстно хотела, чтобы я бросила мужа, развелась, ушла. В мыслях и словах этой Ханны был гнев и протест.

И тогда я позвонила своей доброй фее в Красную Слободу. И Нара как всегда нашла нужные слова:

– Ну и кому ты поможешь, если уйдешь? Мужу? Нет. Себе? Нет. Родным? Тоже нет. Вы поклялись перед Богом. А клятвы надо исполнять, хочешь ты того или нет.

– Я не люблю его.

– Знаешь, душа моя, любовь мимолетна, как вечерняя дымка над рекой. С зарей туман уходит, а река продолжает течь, как и прежде. Вечной любви не бывает. Не разводись. Подожди.

Я согласилась с Нарой, я тогда уже знала, что мой брак не продлится долго. И она, скорее всего, тоже догадывалась об этом. Но скоропалительные решения бывают опасны. Все нужно обдумывать, даже то, что кажется очевидным. Так что я ждала. Терпела и ждала.

Эта маленькая смуглая женщина, с головой, покрытой мусульманским платком, хиджабом, понимала меня лучше матери, отца или бабушки. Мы с Нарой общались на русском языке. Чтобы стать ближе, я попросила ее иногда говорить со мной на турецком. Стала изучать его самостоятельно. Владея азербайджанским, я без особых проблем им овладела.

В беседах с Нарой мы легко переходили с одного языка на другой. Но этого мне показалось мало. Однажды мне захотелось принять ислам, исподволь потянуло к этому вероисповеданию. Нравилась напевность в чтении сур, строгость в поведении женщин. Может, в прошлой жизни я была мусульманкой?

Рассказав об этом Наре, в ответ я услышала нечто странное:

– Не спеши, ангел мой. Но помни, когда-нибудь ислам тебе понадобится.

Еще, когда я жила в Красной Слободе и частенько встречалась с Нарой, чувствовала, что мама ревнует меня к ней. А уж когда мы переехали в Москву, я звонила Наре и переходила на турецкий язык, который мама понимала плохо, материнская ревность зашкаливала, едва она меня слышала. Но виду она не подавала – давали о себе знать её гордость и сдержанность. В нашей замкнутой общине матерям трудно – о дочках надо заботиться, хорошо замуж выдать, помогать и при этом постоянно держать в голове: «А что люди скажут?»

Я нахожусь в Красной Слободе, в доме моей прабабушки, мамы бабушки Берты – Сарры. Я ее почти не знала. Когда мне было семь лет, она с сыном репатриировалась в Израиль, там и умерла. Но память о ней была жива. Её хранил маленький кухонный фартучек, который прабабушка связала мне в подарок.

В ее старом двухэтажном доме я была не раз. Некрашеные бетонные стены были крепкими, но деревянные части строения уже прогнили. Мне запомнился красивый балкон с деревянными перилами и металлическими витыми балясинами, весь в цветущем плюще. Вокруг деловито сновали пчелы, а я, маленькая, их боялась. Мне всегда хотелось выйти на балкон, но переступить порожек на улицу было боязно, пчелиный мерный гул останавливал.

Сейчас, во сне, я видела дом в руинах. На полу мусор. Через дыры в потолке видно небо. В окнах выбиты стекла. Я осторожно иду в сторону балкона, меня тянет туда, как в детстве. Но балкона нет – ни пола, ни перил. Только металлические балки с застрявшими в них остатками кирпичей.

Меня кто-то окликает. Я оборачиваюсь и вижу дедушку Исаака, он стоит у дверей, ведущих в темноту комнаты: «Нам пора уходить! Не грусти – ты еще сюда вернешься».

Мне часто снилась Красная Слобода, наш дом, сад, школа, синагога. Но дом прабабушки Сарры в таком удручающем виде – никогда, поэтому я постаралась поскорее забыть это мрачное видение. Не смерть, не руины, не пустота вместо балкона должны мне сниться, а Алан. Вечером я засыпала, пытаясь отвлечься от несбыточных мечтаний, надеясь, что сложная комбинация нервных импульсов памяти покажет милого мне юношу. И мне, действительно, показывали. Но даже в своих мечтах я не допускала свиданий с ним, объятий или поцелуев. Сны были целомудренными, как и моя первая любовь.

Вот мы вдвоем в помещении, похожем на кухню. Белоснежный кафель, журчит вода. Она бежит из массивного медного крана в стене. Алан стоит рядом, смотрит сначала на прозрачную водную струю, потом на меня: «Розочка моя…» Он протягивает мне белую розу, но сам не двигается с места. Я умиротворена и радостна, знаю – чистая вода, цветок, любимый человек – все это к счастью.

Но в то утро я проснулась от отцовского крика. Обычно сдержанный, папа на этот раз был выведен из себя. Он кричал в телефонную трубку:

– Я же вам сказал, что Ханну за вашего сына не выдам! Я не намекал, не ходил вокруг да около, как вы. Я сказал прямым текстом: «Не выдам!» Да причем здесь приданое? Забудьте этот номер телефона!

Я подумала тогда, что этот отказ тоже к счастью. И даже не поинтересовалась, что это был за кандидат в женихи…

Прошел год. Мой роман в сновидениях развивался неторопливо, как в сказаниях из Торы. Хотя иногда я уже волновалась. Для молодых девушек, влюбленных в бесплотные мечты, время бежит с фатальной скоростью. А я не патриарх из Книги Бытия, которому отмерено 800 лет жизни.

…Нас снова пригласили на свадьбу. Женился мой двоюродный брат. Я тщательно готовилась к предстоящему торжеству. Долго выбирала наряд и остановилась на малиновом платье. Женственный силуэт делал меня старше, но я хотела выглядеть взрослой. Платье будто бы состояло из двух частей, превращающихся в костюм. По линии декольте шел темно-рубиновый волан, а юбка была грифельного оттенка.

Увидев в зале Алана, я вздрогнула, словно от удара током – он явился на свадьбу в малиновом галстуке, ровно такого же цвета, как мое платье! Я расценила это как знак и была права. Мы встретились глазами, и ни он, ни я уже не смогли отвести взгляд…

Разумеется, Алан был в курсе, кто я такая, чья дочь. Мы смотрели друг на друга, я – смущаясь, он – с вызовом. Никто из нас не пытался подойти или позволить себе какой-то жест. У нас такое не принято. Полувзоры, вздохи, взмахи ресниц, легкие полуулыбки – это максимум того, что можно себе позволить. Родовые обычаи защищают целомудрие девушек куда лучше, чем благоразумие, которое испаряется, стоит только влюбиться.

Мы не могли познакомиться, пообщаться, дотронуться друг до друга. Повторюсь, у нас так не принято. Мы не могли даже поговорить. И даже в танце не могли быть рядом. У нас просто нет парных танцев! Эх, тоска моя, еврейская лезгинка. Мужчины зажигательно топают, женщины плывут лебедушками. И над всем горит надпись, как в метро: «Не прислоняться!»

Мы общались взглядами и мне, казалось, было этого достаточно. В огромной толпе мы были с Аланом вдвоем…

В ту же ночь я позвонила в Азербайджан Наре. Так поздно набирать было неудобно, но я не могла сдержаться, эмоции переполняли. Я не говорила подруге о своей любви, лишь о том, кто был на свадьбе, но Нара – проницательная женщина – меня отлично поняла.

О моей нечаянной любви узнала не только Нара. Счастье, которое светилось в моих глазах, не давало покоя многим.

Пару дней спустя к нам пришла мамина сестра Алиса. И как бы между делом обронила:

– Люди говорят, Аврум собирается к вам ильчи засылать.

Зачем она это сказала?! Услышав ее, отец почему-то покраснел. Позже я узнала – почему. Папа, конечно, желал мне счастья. Посылая подальше незадачливых сватов, он понимал, что идет нормальный процесс. В пятнадцать лет по нашим обычаям девушке пора уже быть сосватанной. Но отец считал, что статус нашей семьи ниже семьи Аврума. А уж какой нужен статус для невесты Алана? Принадлежать к династии Хасмонеев? Быть потомками царя Соломона?

Наверное, отец побаивался авторитетного Аврума. А может, не считал себя достаточно с ним знакомым. Но нельзя было произносить то, что ляпнула Алиса. Не «люди говорят», а она сама придумала. О, у Алисы были далеко идущие планы. Не уверена, что они включали выдать за Алана некрасивую дочь Алисы Марту. Статус семьи маминой сестры был совсем невысок. А вот навредить нам, сглазить даже самый легкий намек на мое счастье – это для Алисы было бы бальзамом на душу.

Некоторые философы считают чувство зависти двигателем прогресса. Позавидовал человек птице – придумал самолет, позавидовал рыбе – придумал подводную лодку. Но куда легче, комфортнее вредить своим же близким, родственникам, знакомым. Дружить – так против кого-нибудь, помогать – так ради своей корысти. Считается, что зависть – типично женская черта характера. Сильный бьет наотмашь, слабая щиплется исподтишка.

Когда мы жили в Красной Слободе, вынуждены были делить большой дом с семьей папиного родного брата Бориса и его жены Агаты. Хозяйство вели – каждая семья свое. Кухни разные. Обширный подвал для солений и консервации поделили на три части, с нами жили еще бабушка с дедушкой.

Однажды я спустилась в подвал за маринованными виноградными листьями. И вдруг на самой низкой полке в углу (чтобы никто не заметил?) обнаруживаю скомканную бумажку, проткнутую иголками со вдетыми нитками. Вынимаю иголки, разворачиваю бумажку. А там на иврите написаны имена – мамино, папино, мое и сестры Тани. Брат в тот момент еще не родился. Я не могла понять, что это значит, но испугалась. Сердцем почувствовала что-то неладное.

Решилась рассказать об этом только Наре, с которой у меня были доверительные отношения. Маме я не посмела об этом сказать. Нара не на шутку испугалась и шепотом сообщила, что это колдовство, амулет для наведения порчи. Я поразилась, но не поверила: «Кому порчи?» – «Не понимаешь? Тем, чьи имена в записке!» Я догадалась – это дело рук Агаты, жены Бориса.