Текст книги "Благородный защитник"

Глава 7

Каллум и Мойра сразу же подняли глаза на Кирсти, едва та вошла в комнату, служившую детям спальней. Они сидели, скрестив ноги по-турецки на постели быстро поправлявшегося Робби, который полулежал на куче мягких подушек. Кирсти улыбнулась детям и поставила поднос с подслащенными медом овсяными печеньями и прохладным сидром.

– Ну, мальчик мой, – обратилась она к Робби, – ты очень неплохо выглядишь, и очень скоро, думаю, тебе можно будет встать с постели.

– Я хотел встать уже сегодня, но Крошка Элис не разрешила, – недовольно ответил Робби.

Кирсти обрадовалась. Желание встать с постели после болезни – верный признак выздоровления.

– Нужно слушаться Крошку Элис, мой мальчик. А теперь съешь-ка то, что она прислала тебе. Ты должен как следует есть, а то ведь кожа да кости. Дэвид, Алан и Уильям уверяли меня, что в жизни не пробовали таких вкусных овсяных печений.

– Они снова вертятся в кухне возле Крошки Элис? – спросил Каллум.

– Да. Они к ней привязались, – ответила Кирсти.

– Мало сказать, привязались. И к ней, и к Йену Сильному.

– Что ж, они люди хорошие.

– О да. Но Йен Сильный не учит их сражаться. Они еще слишком малы.

– Только через несколько лет придет их черед учиться искусству ратоборства.

Каллум ответил на это важным кивком, и Кирсти с трудом сдержала улыбку. Мальчик, дороживший своим положением ученика Йена, ревновал его. Каждое утро он вместе с Йеном отправлялся в подвал, на редкость просторное помещение, где Йен обучал его азам воинского искусства. Кирсти не могла не заметить, что настороженность Каллума и его гнев на весь белый свет стали постепенно исчезать. Видимо, Йен по-мужски поговорил с Каллумом, пытаясь избавить мальчика от чувства вины и стыда. Прямо на глазах у Кирсти Каллум изменился, и это глубоко взволновало девушку.

Она оставалась в комнате, болтая с детьми, пока они не прикончили и сидр, и печенье. Каллум заверил ее, что он вполне в состоянии оказать помощь Робби, если больному понадобится что-нибудь, так что Кирсти взяла поднос и понесла на кухню. Выглянув из окна, она увидела остальных мальчишек: они помогали Элис возиться в саду.

– Моя Элис очень полюбила мальчуганов.

Кирсти вскрикнула от неожиданности – она не слышала, как Йен приблизился к ней. К этому очень крупному мужчине, темному, не слишком красивому, покрытому шрамами, Кирсти с первого взгляда прониклась симпатией. В данный момент на лице его отражалась неловкость, можно было подумать, что он нервничает.

– Мне кажется, мальчики тоже к ней привязались, – заметила Кирсти.

– Да. – Йен провел пальцами по большому, неровному шраму на щеке и вздохнул. – Как вы планируете поступить с детьми? Когда минует опасность, я хочу сказать.

– Ну, никаких определенных планов у меня нет. Я собиралась отправить их всех к моему брату Юдарду, как отправляла других детей прежде.

– Я помню – вы рассказывали.

– Но потом все изменилось, и отсылать их стало слишком опасно. Ни у кого из этих детей нет семьи, так что скорее всего я оставлю их при себе. Может, когда-нибудь, когда мы все окажемся в безопасности у моих родных, я постараюсь подыскать семьи, которые захотели бы взять их, или определю к кому-нибудь в подмастерья. – Она пожала плечами. – Там видно будет.

– Да, конечно. – Он посмотрел в окно, на свою жену и мальчиков. – Мы поженились с Элис почти пятнадцать лет назад. Ей тогда едва исполнилось четырнадцать, мне – семнадцать. Она быстро понесла, но ребенок не выжил. И так еще два раза, в течение двух следующих лет. В последний раз что-то там у нее повредилось, как нам сказала повитуха. Думаю, это и к лучшему, уж очень Элис горевала по каждому ребеночку. Повитуха оказалась права, Элис теперь бесплодна, потому что больше ни разу детей не было.

– Как это грустно, – прошептала Кирсти, у которой сердце разрывалось при мысли о том, что пережила эта пара. Она догадывалась, о чем собирается и никак не может заговорить Йен, и с трудом подавила желание оставить детей при себе. К другим детям она не испытывала подобных чувств, видимо, потому, что ей удавалось быстро отослать их. А эти пробыли под ее опекой долго, и она прикипела к ним сердцем. Впрочем, для нее оказалось достаточно одного взгляда в окно, чтобы изменить свое мнение. Совершенно очевидно, что между Элис и тремя мальчиками образовалась нерушимая связь. Эти мальчики уже обрели дом, и было бы верхом жестокости отнять его у них. Когда Йен наконец снова поднял на нее глаза, она ободряюще улыбнулась ему.

– Что ж, если у вас нет никаких видов на этих мальчиков, может, позволите им остаться у нас с Элис. Конечно, я еще ни полсловечка не говорил ни Элис, ни мальчишкам, – поспешил он добавить. – Ведь они, так сказать, под вашей опекой и вообще, и я не знал, каковы ваши планы. Мне не хотелось тревожить Элис напрасными надеждами. К тому же люди мы не богатые.

– Йен, – сказала Кирсти, – эти мальчики – сироты, некоторых бросили родители. Я точно не знаю. Думаю, ты способен дать им гораздо больше, чем какой-нибудь приют, и обеспечить лучшее будущее. – У Йена вырвался вздох облегчения. – Ведь вы хотите взять только этих троих, не так ли?

– Ах, да мы взяли бы всех, и я собираюсь об этом сказать остальным. Никого не хочу обижать. – Он снова выглянул в окно, посмотрел на жену и трех маленьких мальчиков. – Просто с этой троицей, с ними моя Элис, похоже, как бы это сказать…

– Они очень привязались друг к другу, – подсказала Кирсти. – Я и сама заметила.

– Да. С другими не так. Мойра и Робби заняты сейчас друг другом. Потом, может, все и изменится. И если им когда-нибудь захочется жить со мной и Элис, мы будем рады принять их. Моя Элис будет их очень любить. Каллума, как я понял, ожидает лучшая доля.

– Тебе удалось узнать что-то еще о его родителях?

– Да. Как раз сейчас Пейтон, должно быть, ведет разговор с сэром Брайаном Макмилланом. Как только Пейтон сообщил ему, что мальчик похож на Авена так, словно они близнецы, сэр Брайан сразу понял, что речь идет о ком-то из Макмилланов. Это очень высокородная семья, и мало кто из посторонних походит на них внешне.

– А из родни матери никого не осталось в живых?

– Никого, достойного упоминания. По правде говоря, от тех, что остались, будет больше вреда, чем пользы. Они знали, что мальчуган остался один-одинешенек, но знать его не хотели. Так что незачем ему о них говорить.

– Что ж, это справедливо. – Кирсти печально покачала головой. – У меня в голове это не укладывается.

– Разумеется. Я заставил деда мальчика и его дядю рассказать мне все, что им известно, отблагодарил их, как они того заслуживали, и ушел.

По выражению лица Йена Кирсти догадалась, что славный шотландец уже успел предпринять кое-какие меры карательного характера в отместку за Каллума.

– Что ж, им же хуже. Йен, хочешь, чтобы я сама поговорила с Робби, Мойрой и Каллумом?

– Если вам не в тягость такой разговор. Думаю, вы лучше сумеете объяснить им, что мы с Элис будем ждать их решения. И убедите Каллума, что в любом случае я и дальше буду обучать его воинскому искусству.

– Ты хорошо на него влияешь, Йен. – Она улыбнулась, заметив, как покраснел суровый шотландец. – Я вижу, что в нем растет чувство собственного достоинства.

– Что ж, ладно. Пойду скажу моей Элис, пусть больше не скрывает, что полюбила маленьких слишком уж сильно. – Он направился к двери, ведущей в сад, и вдруг остановился. – Знаете, он вовсе не считает вас похожей на тех женщин, с которыми ему приходилось иметь дело.

Кирсти почувствовала, что яркий румянец заливает щеки, потому что сразу поняла, о ком речь..

– Он повеса.

– Конечно, повеса. Как же ему не быть повесой, когда он такой симпатичный? Девицы сохли по нем, еще когда у него начал ломаться голос. – Йен пожал плечами. – А свободный человек волен взять то, что ему предлагается, верно? Такова уж мужская повадка.

– Я ему себя не предлагаю.

– Знаю. Это-то и сбивает его с толку. Молодому человеку еще ни разу не приходилось ухаживать за девушками вроде вас.

– Вероятно, обстоятельства не способствовали, – проворчала Кирсти. Ее охватило страшное раздражение при мысли о том, как легко женщины оказывались в постели Пейтона.

– Вероятно. – Йен усмехнулся. – Так что стоит призадуматься, отчего, если ему так легко достается любовь, он бегает за одной маленькой девушкой, которая упорно говорит «нет», и с ума по ней сходит?

– Потому что я упорно говорю «нет».

Йен засмеялся:

– Вполне возможно. Я этого не знаю, да и знать не хочу. Моя Элис только раз взглянула на меня, а я – на нее, и все было решено. Мы сразу поняли, что созданы друг для друга. Я не осмелился бы думать и гадать, что там между вами и Пейтоном происходит. Если вас беспокоит, что мы с Элис осудим вас, выбросьте это из головы. Нам совершенно безразлично, скажете вы «нет» или «да». Вы вправе урвать себе хоть немного счастья. Как говорит моя Элис, после пяти-то лет ада вам и не то положено. Поступайте, как вам сердце подскажет, а об остальном не беспокойтесь.

– Думаю, куда разумнее с моей стороны на сей раз не прислушиваться к голосу сердца.

– Может, и так. Я просто хотел, чтобы вы знали: нас с Элис ваши отношения не интересуют.

– Спасибо тебе. А теперь иди. Осчастливь свою Элис.

Едва он скрылся за дверью, Кирсти осторожно выглянула в окно. По тому, как кинулись мальчишки навстречу Йену, было ясно, что не одну только Элис они успели полюбить. Кирсти наблюдала за тем, как Йен отводит жену в сторону, склоняется к ней и что-то говорит. Глаза Элис округлились, и она кинулась мужу на грудь. Кирсти видела, какое выражение появилось на лице Йена, видела, как он принялся неловко поглаживать ее по спине, и подумала, что женщина плачет. Она решила, что лучше оставить их одних, отвернулась от окна и увидела Пейтона, который направлялся прямо к ней. Пока она соображала, не лучше ли удрать, он успел прижать ее к столику, стоящему под окном, и, упершись руками в раму по обе стороны от нее, выглянул через ее плечо в сад.

– Что там происходит? – спросил он, ловко устраиваясь меж ее ног. У Кирсти перехватило дыхание.

Кирсти, прислушиваясь к выкрикам возбужденных мальчишек, ответила:

– Йен только что сообщил Элис и мальчикам, что отныне они – одна семья. – Она отклонилась от него настолько, насколько позволял стол.

– Значит, Йен все-таки набрался храбрости и спросил тебя, да?

– Да. Не понимаю только, зачем ему было набираться храбрости. Не такая уж я страшная.

– Ему было бы горько услышать «нет». И я очень хорошо его понимаю. – Он поцеловал ее прежде, чем она успела что-либо ответить. – Спасибо.

– За что? – Она тщетно пыталась справиться с сумятицей мыслей.

– За то, что ты сделала Йену и Элис такой прекрасный подарок.

– Это дети сделали им подарок. Я тут ни при чем.

– Нет, ты.

Он прижался губами к ее нежной шее, а ладонь скользнула вверх и накрыла ее грудь. Ее тихий стон прозвучал музыкой в его ушах.

– Знаешь, чего мне хочется, девочка? – прошептал он.

– Догадываюсь, но…

– Мне хочется задрать эти юбки, раздвинуть эти прекрасные белые ляжки и зарыться в тебя – в твое тепло.

– Господи Боже мой! – прошептала она и тут только поняла, что задыхается. Его рука скользнула ей под юбки, но она не в силах была сопротивляться. – Разве можно говорить такие вещи!

– Что? Нельзя говорить правду? Нельзя рассказать тебе, как я лежу ночами без сна, весь в поту, изнывая от желания? Нельзя рассказать, как мечтаю обо всем том, что мне хочется сделать с этим гибким, шелковистым телом?

По ее участившемуся дыханию и потемневшим глазам он понимал, что слова его задели чувствительные струны ее души. К несчастью, было очевидно, что он также задел и чувствительные струны своей души и довел свою пылкость до опасных высот.

Не то чтобы это состояние было для него теперь таким уж непривычным. Пожалуй, стоит ему носить камзолы подлиннее, чтобы не так заметна была эрекция, случавшаяся некстати и очень уж часто, всякий раз, когда он думал об этой девушке. Или улавливал ее запах. Или слышал ее голос. Или смотрел на нее. Да, подумал Пейтон, он балансирует на краю пропасти, на грани сумасшествия.

Если она не скажет «да» в самом ближайшем будущем, он потеряет терпение. Она желала его, в этом он нисколько не сомневался. Очень скоро, опасался Пейтон, он пойдет в ее комнату и сделает то, о чем говорил Йену, – а именно, не станет обращать внимания на ее «нет» ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы она сказала «да». Но это будет безрассудный поступок, ибо за первыми восторгами неизбежно последуют сожаления, чувство вины, взаимные обвинения. Нет, ему необходимо, чтобы она желала его и сердцем, и телом, и рассудком.

Он случайно задел ее подвязку. И только начал наслаждаться ее мягкой, теплой кожей, как вдруг услышал, что дверь отворилась и тут же захлопнулась. Мгновение спустя, как раз когда он вытаскивал руку из-под юбок, кто-то стукнул его по голове. С глухим проклятием он повернулся и свирепо уставился на Крошку Элис, которая держала в руке деревянную поварешку внушительных размеров. Подбоченившись, она ответила Пей-то ну не менее свирепым взглядом.

– Зачем ты стукнула меня? – сердито спросил он, потирая больное место.

– А вольно вам мучить бедную девочку на кухне, куда всякий может зайти и застать вас, – отрезала Крошка Элис. – И еще придумали делать это на столе, на котором я тесто вымешиваю!

– Да я тоже хотел немножко помесить, – пробормотал Пейтон, торопливо отступая при виде угрожающе занесенной поварешки.

– Идите-ка займитесь чем-нибудь полезным – помогите Йену развлечь малышей часик-другой. Они так и рвутся рассказать остальным свою новость, а мне хотелось бы, чтобы Кирсти прежде спокойно поговорила со старшими.

– Думаешь, этот разговор займет часик-другой?

– Нет, но я сама хотела переговорить с Кирсти. – Едва Пейтон вышел из кухни, как Элис обратилась к девушке: – Ну что, пришла в себя?

– Более или менее, – ответила Кирсти. Ей и смешно было, что Элис так быстро обратила Пейтона в бегство, и стыдно, что ее застали с мужчиной, который лазил ей под юбку. – До чего же упрямый молодой человек.

– Это да, – согласилась Элис. – Он всегда был таким. Но дело в том, что он сохнет по тебе, девочка моя. Ему туго приходится. Впрочем, давно пора его проучить. – Она обеими руками схватила руку Кирсти и крепко сжала. – Но я вовсе не об этом пришла поговорить. Я хочу поблагодарить вас.

– Не надо никаких благодарностей. Мальчикам нужна семья. Вы привязались к ним, они – к вам. Только это и имеет значение.

– Мы будем относиться к ним, как относились бы к родным детям, и никогда не обидим.

– Не сомневаюсь.

Элис положила поварешку на стол и нервным движением разгладила свой передник.

– Мне надо знать, ну, как бы это сказать, была ли мальчикам э-э… нанесена обида. Успел ли ваш супруг причинить им зло по-настоящему.

– Нет. Он, конечно, прикасался к ним и жестоко наказывал, если дети осмеливались, пусть даже робко, протестовать. С мальчиками, не достигшими восьмилетнего возраста, он ничего больше не делал. Он берет к себе маленьких детей и старается выдрессировать их определенным образом. Постоянно трогает их, причем прикосновения его становятся все интимнее, и если ребенок противится ему, его жестоко наказывают. Все нацелено на то, чтобы мальчики, когда достигнут подходящего, по мнению Родерика, возраста, подчинились ему без возражений. С некоторыми это срабатывало, но не со всеми.

– Похоже на то, как дрессируют собак, – прошептала Элис, сокрушенно покачав головой.

– Родерик очень ловко умеет найти слабое вместо своей жертвы, разнюхать, чего больше всего боится тот или иной человек. В большинстве случаев у ребенка это выпытать нетрудно. И как только ему это удается, он доводит того или иного человека до такого состояния, что тот готов на все, только бы этот негодяй перестал его мучить. Но Родерик так и не узнал, чего больше всего боится Каллум. Тот держался изо всех сил. Желание сломать бедного мальчика превратилось для Родерика в своего рода наваждение. Именно поэтому мне так долго не удавалось освободить Каллума. С него не спускали глаз по той простой причине, что, как было известно Родерику, Каллум несколько раз пытался сбежать. И чем старше становился Каллум, тем чаще желание сбежать превращалось в порыв нанести ответный удар.

– Удивительно, что он не попытался использовать вас, миледи, для того, чтобы сломать мальчика.

Кирсти вздохнула:

– Он пытался, как раз незадолго до того, как мне удалось вызволить Каллума. Мы догадывались, что он не оставит меня в покое. И я взяла с Каллума клятву, что он будет держаться, что бы ни произошло. И он сдержал клятву. Родерик трижды пытался сломать мальчика, используя меня, но Каллум не поддался. Необходимо было его срочно освободить. Родерик кипел от ярости и решил, что пришло время избавиться от Каллума.

Элис снова покачала головой:

– Вот и слышу я каждое слою, что вы говорите, и верю вам, а все же как-то в голове у меня это не укладывается.

– Знаю – тоже не могла в это поверить. Что ж, ваши мальчики не так уж пострадали. А Каллум, хотя и не забудет того, что пришлось пережить, может оправиться.

– Да. Он очень сильный мальчик и духом, и разумом, и телом. И потом, он с вами.

– Ах, я, конечно, оставлю его при себе, но, похоже, у него есть семья, которая с радостью его примет.

– Да. Это Макмилланы. Едва только их имя упомянули, как я сразу обо всем догадалась. Но это не важно, если даже он станет жить с ними. Он всегда будет готов вернуться к вам и встать на вашу защиту. Вы ведь знаете обо всем, что случилось с ним, и все равно любите его, с самого начала любили. Вы претерпели страдания ради него и освободили его от неволи, рискуя собственной жизнью. Нет, Каллум навеки ваш. Мойра и Робби вольны выбирать, но, думаю, они тоже ваши. Хотя, если бы Мойре пришлось выбирать прямо сейчас, она выбрала бы нашего Пейтона.

– Конечно, как и все прочие особы женского пола. – Кирсти только слабо улыбнулась в ответ на смех Элис. – И еще одно – прежде чем я пойду беседовать с остальными детьми, попытайтесь уговорить мальчиков рассказать вам, что делал с ними Родерик. Думаю, если вам удастся выяснить, как он наказывал их, разузнав про их тайные страхи, это пойдет на пользу делу. Даст возможность избежать многих неприятностей – ведь вы с Йеном можете разбудить в них эти страхи и воспоминания о мучениях невольно, случайным словом или поступком.

– Так и сделаю. Они еще маленькие, и все дурные воспоминания вполне могут изгладиться из их памяти, но мы с Йеном можем, сами того не желая, растревожить их. Идите же. Поговорите с остальными. Я знаю, вы все им объясните правильно.

Однако, когда Кирсти немного погодя оказалась лицом к лицу с Каллумом, Мойрой и Робби, она уже не чувствовала прежней уверенности. Дело кончилось тем, что она повторила все то, что говорил Йен. Ожидая их реакции на новость, которую она им только что сообщила, она внимательно вглядывалась в их лица, но на этих лицах не было и следа огорчения или обиды.

– Что до меня, то я не слишком удивлен, – заявил Каллум, а младшие дети согласно закивали. – Эта троица давно уже льнет к Крошке Элис. Я было подумал, что они вертятся возле нее из-за еды, но потом понял, что не в этом дело.

– Но вы поняли, что Йен и Элис возьмут и вас тоже, если вы захотите? – напомнила Кирсти.

– Да, конечно. Но нам, думаю, стоит сначала просто пожить спокойно – в тепле, наедаясь до отвала, отсыпаясь на мягких постелях. В безопасности – ведь мы никогда прежде не жил» в таком надежном укрытии. – Каллум бросил взгляд на младших детей, и они торопливо залепетали, что полностью согласны с ним.

Когда появились Дэвид, Алан и Уильям и, перебивая друг друга, принялись рассказывать свою новость друзьям, Кирсти едва сдержала слезы. Вот трое из ее оборвышей-беспризорников обрели надежды на лучезарное будущее и семью, которая будет их ласкать и любить. Но в остальных детях она видела только ответную радость и знала, что ни обиды, ни ревность не омрачат их отношений. Но ее все же беспокоил вопрос: а что Робби, Мойра и Каллум ждут от будущего? Судя по всему, в данный момент они вполне были довольны жизнью, но, когда с Родериком будет покончено, придется решать что-то и с ними. Если они думают, что и она, и они будут в дальнейшем жить в доме Пейтона, то ей придется разочаровать их. Пейтон – избранный ею рыцарь, защитник, и не более того, и как только он успешно справится со своей задачей и грозящая им опасность исчезнет, Пейтон навсегда уйдет из ее жизни.

Эта мысль тяготила ее. К тому времени, когда она удалилась в свою спальню, ей казалось, что холод пробрал ее до мозга костей; Она очень сомневалась, что в приготовленной для нее горячей ванне она сможет согреться. Кирсти наконец призналась себе, что, точно так же, как дети, не заглядывала в будущее и не думала о том, чем все это кончится. Она прижилась в доме Пейтона, вместе с ним разрабатывала планы, нацеленные на уничтожение Родерика, но не задумывалась о том, что рано или поздно им придется расстаться.

Она положила руку на сердце, словно пытаясь оградить его от боли. Внезапно ей стало совершенно ясно, что, хотя она успешно пресекла все попытки Пейтона затащить ее в постель, помешать ему завоевать ее сердце ей не удалось. Какое безрассудство, подумала она, и вздохнула. Такой мужчина, как Пейтон, не для нее, смешно даже думать об этом. Но она влюбилась в него. И это неопровержимый факт. Единственное, что в такой ситуации можно сделать, – это не выставить себя перед всеми непроходимой дурой.

Впрочем, нет, подумала она, можно сделать кое-что еще. Кирсти направилась к сундуку, полному женской одежды у который давно уже перенесли в ее комнату. Минуту спустя она уже сжимала в руках то, что искала, – ночную рубашку. Кирсти залилась румянцем. Рубашка из тончайшего, почти прозрачного полотна была отделана шелковыми лентами и кружевом. Очевидно, одна из родственниц Пейтона изо всех сил старалась соблазнительно выглядеть в глазах мужа.

– И верно, при ней-то все было, все, чем можно соблазнить мужчину, не то что у тебя, глупая худышка, – пробормотала она себе под нос.

Затем тряхнула головой и принялась сбрасывать одежду. В одном только она была уверена: Пейтон желал ее. Всего лишь несколько часов назад он убедительно доказал это, прижимаясь к ней на кухне. Она видела это желание в его прекрасных глазах. А какие слова он ей нашептывал! Она находила довольно странным это его желание – учитывая, что пышнотелые дамы вроде леди Фрейзер так и вились вкруг него, но Пейтон желал ее, этого нельзя было отрицать.

– Ну, так и я возьму хоть это, – сказала она твердо и принялась мыться со всей тщательностью. – Если наш повеса может мне предложить только это, по крайней мере натешусь вволю!

Она была замужем пять лет. Никто не поверит, что она по-прежнему девственница, даже если и выплывет наружу вся неприглядная правда о Родерике. Цепляться за эту девственность ради признания брака недействительным также не имело смысла, потому что никто никогда не признает этот брак недействительным. Исход сражения между ними мог быть только один: или она погибнет, или Родерик. Но стоит ли умирать, так и не познав во всей полноте силу страсти, которая объединила бы их с Пейтоном? Конечно, не стоит. Ее любовь была жадной. Она хотела получить все, но здравый смысл подсказывал, что это так же невозможно, как достать луну с неба. Ну так она возьмет все, что может, все, что Пейтон готов ей дать. По крайней мере останутся воспоминания, которые, возможно, уймут сердечную боль.

Когда наконец она облачилась в ночную рубашку, влажные волосы стянула шелковой лентой и посмотрела на себя, решимости у нее поубавилось. Рубашка хоть и была до пят, но почти ничего не скрывала. Тут Кирсти выпрямилась. Она собирается от души погрешить сегодня. И более подходящей рубашки для этого не найти. Движимая любовью, Кирсти старалась не вспоминать о правилах, которые собиралась нарушить. Но это было нелегко, и девушка подумала, что надо как можно скорее оказаться в объятиях Пейтона, пока раздумья о греховности не лишили ее решимости.