Текст книги "Моя жизнь по соседству"

Глава 16

Джейс кладет ладонь на окно и стучит легонько, но я ждала стук, поэтому распахиваю окно и из комнаты вылезаю менее чем за двадцать секунд.

Джейс показывает на одеяло, расстеленное на крыше.

– Подготовился, – отмечаю я.

Джейс обнимает меня за шею:

– Стараюсь быть предусмотрительным. К тому же мне требовался стимул, чтобы закончить последнее задание на тренировке, вот я и думал, как встречусь здесь с тобой.

– Так я была стимулом?

– Ты.

Рука Джейса греет мне шею. Я сгибаю пальцы ног, касаясь еще теплой черепицы. Почти девять вечера, и догорающий день капитулирует перед мраком. Ночь опять звездная.

– Ты знаешь, что в разных уголках планеты звезды разные? Например, в Австралии мы бы увидели совсем другие созвездия.

– Не то же самое задом наперед или вверх ногами? – Джейс притягивает меня ближе к себе, и я кладу голову ему на грудь, вдыхая ароматы его теплой кожи и чистой рубашки. – Там правда другие созвездия?

– В основном да, – отвечаю я. – Сейчас в Австралии зима, и там виден Южный крест и… пояс Ориона. И вот та алая звезда, Альдебаран, глаз созвездия Тельца. Ну, то есть Быка.

– Как же ты стала астрономом? – спрашивает Джейс, лениво обводя ворот моей футболки. Дух захватывает.

– Кружными путями. – Я зажмуриваюсь и вдыхаю аромат свежескошенной травы, маминых роз и чистой кожи Джейса.

– Продолжай, – велит Джейс, ведет пальцем вверх, от ключицы к челюсти, потом снова вниз, к вороту футболки.

Простое движение гипнотизирует, и неожиданно для себя я рассказываю историю, которую не рассказывала еще никому.

– Ты же знаешь, что папа бросил маму еще до моего рождения? – начинаю я.

Джейс молча кивает.

– Как это случилось, я не знаю, мама не рассказывает. Или она выгнала его, или он ушел, или они сильно поссорились, или еще что-то. В общем, папа оставил кое-что из вещей – большую коробку, которую мама должна была ему отправить почтой. То есть я так думаю. Но она тогда ждала меня, а Трейси только исполнился год. В общем, коробку мама не отправила, а затолкала в дальний угол одежного шкафа. – Мне всегда казалось, что оставлять хлам совершенно не в духе мамы. – Мы с Трейси нашли коробку, когда ей было шесть, а мне пять. Мы думали, это новогодний подарок или что-то подобное. Но в коробке оказался разномастный хлам – старые футболки с символикой групп, кассеты, фотографии больших компаний незнакомых нам людей, спортивные вещи. Одна кроссовка. Совершенно не то, на что мы понадеялись, когда поняли, в чем дело.

– На что вы понадеялись? – тихо спрашивает Джейс.

– На сокровища. На старые дневники или что-то подобное. На его коллекцию Барби.

– Э-э… Твой отец коллекционировал Барби?

– Нет, насколько мне известно, – смеюсь я. – Просто малышкам Барби интереснее вонючих кроссовок и футболок с символикой R. E. M. и «Блайнд Мелон».

– Да уж, наверное.

Палец Джейса соскользнул мне к шортам и медленно очерчивает пояс. Я жадно глотаю воздух ртом.

– В общем, на самом дне коробки лежал телескоп. Крутой, но еще в упаковке. Будто папа купил его, но в руки не брал. Или телескоп ему подарили. Я забрала телескоп и спрятала к себе в шкаф.

– Так ты использовала его? На крыше? – Джейс приподнимается, опершись на локоть, и заглядывает мне в глаза.

– Не на крыше, просто из окна своей комнате. Несколько лет не могла разобраться с направлением. А потом да, использовала. Искала инопланетян, Большую Медведицу и тому подобное. – Я пожимаю плечами.

– Гадала, где твой папа?

– Да. Сначала да. Потом увлеклась далекими планетами, историями на эту тему.

Джейс кивает, будто чувствует в моих словах логику. Меня аж потряхивает.

– Теперь твоя очередь, – прошу я.

– М-м-м? – Джейс осторожно обводит пальцем мой пупок. Господи!

– Расскажи мне историю. – Я зарываюсь губами в истертый хлопок его футболки. – Расскажи то, о чем я не знаю.

Наедине с Джейсом, не отвлекаясь на вторжения братьев и сестер, на друзей и на служебные заморочки, я узнаю о Гарреттах то, чего не могла выяснить, наблюдая за ними. Оказывается, Элис учится в медицинском колледже! Услышав об этом, я смеюсь, а Джейс изгибает бровь:

– По-твоему, моя старшая сестра не похожа на ангела-хранителя? Я в шоке!

У Даффа аллергия на клубнику. Энди родилась на два месяца раньше срока. Каждый из Гарреттов играет на музыкальном инструменте. Джейс на гитаре, Элис на флейте-пикколо, Дафф на виолончели, Энди на скрипке.

– А Джоэл? – спрашиваю я.

– Разумеется, на барабанах, – отвечает Джейс. – Прежде он играл на кларнете, но потом ему стало не в кайф.

У теплого воздуха сладковато-лиственный аромат. Под щекой у меня мерно бьется сердце Джейса. Я закрываю глаза и расслабляюсь.

– Как тренировка?

– Мышцы немного ноют, – жалуется Джейс. – Но папа понимает, что делает. С Джоэлом у них все получилось. Благодаря футболу у него полная стипендия в Коннектикутском университете.

– А ты в какой колледж поедешь, уже решил?

Джейс снова опирается на локоть, отстраняется от меня и потирает нос большим пальцем. Его лицо, обычно полное жизни и открытое, мрачнеет.

– Не знаю. Я не уверен, что смогу поступить.

– Что?

Джейс проводит рукой по волосам:

– Родители, точнее, папа в долги никогда не залезали. Но в прошлом году появилась новая сеть «Лоус».[9]9
  «Лоус» (Lowe’s) – американская компания розничной торговли, владеющая сетью магазинов по продаже товаров для дома.


[Закрыть] Папа решил, что стоит взять кредит и запастись товарами, которых у «Лоус» не будет. Только сейчас строят мало. Магазин едва окупается. С деньгами туговато. У Элис есть частичная стипендия и деньги нашей двоюродной бабушки Элис. На лето она устроилась помощницей персональной медсестры. А я… С футболом может выгореть, но до Джоэла мне далеко.

Я поворачиваюсь к нему:

– Джейс, варианты наверняка есть. Какая-нибудь другая стипендия… Что-нибудь точно есть, я уверена.

Я вспоминаю, как миссис Гарретт пытается экономить сок. «Дафф, целый стакан ты не выпьешь. Налей немножко, потом, если очень захочешь пить, добавь еще». Потом вспоминаю, как мама, насмотревшись канал «Фуд нетворк», вдруг готовит изысканное блюдо, которое сама съесть не успеет, и мы с Трейси (а теперь одна я) тоже не съедим.

– Джейс, выход наверняка есть. Мы его найдем.

– Сейлор Мун теперь спасает меня?

– К твоим услугам! – Я отдаю парню салют.

– Правда? – Джейс наклоняется и кончиком носа задевает мой. – Можно мне полный перечень твоих услуг?

– Я покажу тебе свой, – шепчу я. – Если… Если…

– Лады, – шепчет в ответ Джейс и впивается в меня поцелуем. Губы у него теплые и уверенные, как и руки.

Он притягивает меня к себе…

Позднее Джейс целует меня на прощание, спускается по шпалерам, а я складываю одеяло и бросаю ему:

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – шепчу в ответ я, а за спиной слышу мамин голос:

– Милая!

Господи! Я заскакиваю в комнату и в спешке ударяюсь макушкой об оконную раму.

– Ой!

– Ты с кем-то разговаривала? – В черной блузке без рукавов и в белых обтягивающих брюках мама выглядит роскошно. Она скрещивает руки на груди и хмурится: – Я слышала голоса.

Как же мне не покраснеть? Никак не получается. Я заливаюсь краской, губы припухают. Да, вид у меня виноватый.

– Я поздоровалась с миссис Шмидт, нашей соседкой. Она забирала почту.

Удивительно, но мама верит и тут же меняет тему:

– Сто раз говорила: не оставляй окно открытым! Ты выпускаешь охлажденный воздух и запускаешь мошек.

Мама захлопывает окно, задвигает шпингалет и выглядывает на улицу. Только бы она не заметила Джейса, спешащего домой… Господи, с одеялом! Не факт, что мама сопоставит одно с другим, но ведь она едва не засекла нас, да и глупой ее не назовешь.

Сердце колотится так, словно сейчас выскочит из груди.

– Почему у этих людей во дворе вечный бардак? – бормочет мама, опуская жалюзи.

– Мамуль, ты что-то хотела? – спрашиваю я и морщусь. Мамулей я не называла ее уже лет шесть.

Напряжение у мамы мигом спадает. Она подходит ко мне и убирает мне волосы от лица, почти как Джейс. Мама делает мне что-то наподобие «хвоста», поворачивается, чтобы оценить результат, и улыбается искренне, не только губами, но и глазами.

– Саманта, мне нужна твоя помощь, – говорит она. – Завтра у меня несколько мероприятий, а я в растерянности. Поможешь мне? Чаю вместе выпьем.

Через несколько минут уровень адреналина приходит в норму – я потягиваю ромашковый чай и наблюдаю, как мама раскладывает на кровати льняные костюмы и летние джемпера. По идее, это занятие для Трейси – это она озабочена своим внешним видом и с вечера готовит одежду. Но почему-то мама всегда привлекает меня.

– Итак, в программе у меня ленч в Клубе садоводов, потом день рождения – столетний юбилей, а прямо с него круиз по бухте.

Откинувшись на атласную подушку, я отбираю классическое черное платье, повседневный льняной костюм, синюю юбку в цветочек и васильковую накидку.

– Черное платье, – заявляю я. – Оно со всем сочетается.

– Хм… – Мама морщит лоб, примеряет платье и поворачивается к напольному зеркалу. – Мне мама черное носить не советовала. Мол, слишком строго и банально. – Не дав мне спросить, зачем она купила это платье, мама радостно добавляет: – Но у меня есть такое же темно-синее.

Я заявляю, что платье великолепно, и это действительно так.

Мама ныряет в гардеробную за туфлями, а я глубже зарываюсь в подушки. Мама не выше меня, но кровать у нее калифорнийская двуспальная, огромная, наверняка изготовленная по заказу «Лос-Анджелес Лейкерс». Когда ложусь на нее, то чувствую себя малюткой.

Мы разбираем туфли, отказываясь от чересчур высоких каблуков, неудобных творений Маноло Бланика и «практичных уродов» «натуралайзеров». Мама садится на кровать и берет чашку с чаем. При каждом вдохе плечи у нее поднимаются и опускаются.

– Очень расслабляет, – с улыбкой говорит мама. – Кажется, мы с тобой давно этим не занимались.

Не кажется, а так и есть. Наш чайный ритуал, совместный выбор нарядов, семейные вечера… уже не помню, когда в последний раз удавалось все объединить.

– Трейси прислала мне по электронке чудесное фото. Они с Флипом на маяке Ист-Чоп.

– Да, мне она тоже его прислала.

– Они такая милая пара. – Мама потягивает чай.

«Милые» не слишком подходит Трейси и Флипу, хотя я заставала их в неудачные моменты, а мама, как ни странно, нет.

Вернись она на пять, на две минуты раньше, раскрытое окно выдало бы меня с головой. Что бы я сказала? Что бы сделал Джейс?

– Солнышко, тебе плохо без бойфренда?

Мамин вопрос для меня полная неожиданность. Я не отвечаю.

– В твоем возрасте бойфренды очень важны. – Мама невесело улыбается. – Наверное, и в моем тоже. Я забыла… – Язык у мамы развязывается лишь на мгновение. Она тотчас берет себя в руки и возвращается к предыдущей теме: – Саманта, как насчет Торпа, младшего брата Флипа? Он чудесный парень.

Она что, предлагает мне бойфренда? Слышать это от мамы очень странно.

– Мама, Торп… ну, играет за другую команду, – говорю я.

– Не думаю, что спортивные пристрастия важны, – заявляет она. – Торп такой воспитанный.

– Мама, он еще в средней школе признался, что любит парней.

Мама хлопает ресницами, переваривая услышанное.

– Ой-ой! Тогда ладно.

Звонит ее сотовый, в тишине кажется, что оглушительно.

– Привет, милый! – Мама прижимает телефон к плечу и поправляет волосы, хотя Клэя рядом нет. – Правда? Хорошо, сейчас включу. Потом перезвоню тебе.

Мама тянется к пульту, лежащему в плетеной корзиночке на прикроватном столике.

– Седьмой канал заснял мое выступление в Доме Таппинга Рива, – сообщает она. – Саманта, я хочу услышать твое мнение.

Интересно, дети кинозвезд чувствуют странную отчужденность, как я сейчас? Женщина на экране внешне напоминает ту, что готовит лимонад на нашей кухне, но с губ ее слетают чужие слова. Мама никогда не выступала против иммигрантов или однополых браков. Она всегда была умеренным консерватором. Сейчас я слушаю ее по телевизору, поворачиваю голову, вижу ее взволнованное лицо и не знаю, что сказать. Это влияние Клэя? Как бы то ни было, становится жутковато.

Глава 17

Когда мама, занятая под завязку, не проводит предвыборные мероприятия, Клэй гостит у нас. Привыкнуть к такому непросто. Как я сразу поняла, Клэй – это что-то особенное. Держится он очень свободно – развязывает галстук, бросает пиджак на диван, небрежно скидывает туфли, запросто открывает холодильник, берет недоеденное накануне и ест прямо из контейнера. Нам с Трейси мама такое не позволяет, а Клэю – легко. По утрам, когда я захожу на кухню, Клэй готовит маме завтраки – диковинные завтраки из блюд, которые она обычно не ест, вроде овсянки и жареной картошки. Пока мама изучает свое расписание на день, Клэй ставит перед ней тарелку, чашку с кофе и целует в лоб.

Наутро после того, как мы выбирали маме наряд, я спускаюсь на кухню и застаю Клэя в фартуке. В фартуке!

– Саманта, твоя мама поехала забирать документы. Хочешь булочку с колбасной подливой?

Фи, нет! Со сковородкой Клэй управляется спокойно и уверенно, как и с остальным. Странно, что мужчине так комфортно у нас в доме.

А ведь я впервые вижу Клэя без мамы с тех пор, как встретила его на Мейн-стрит. Появляется шанс спросить, что у него с той брюнеткой, только как начать?

– Вот, попробуй! – Клэй ставит передо мной тарелку. На вид это булочка под блевотиной, но пахнет божественно. – Ну, давай! Не будь как девицы, которые панически боятся поправиться.

Челка падает ему на лоб, совсем как у мальчишки, глаза улыбаются… Я хочу, чтобы Клэй мне понравился. Он делает маму счастливой. Он заступился за меня по поводу комендантского часа. Я неловко ерзаю.

– Кстати, спасибо, что помог мне тогда вечером, – наконец мямлю я, ковыряя вилкой комковатую подливу.

– Дорогуша, я ведь тоже был молод, – усмехается Клэй.

«Ты и сейчас молод», – думаю я, гадая, к кому он ближе возрастом, ко мне или к маме.

– Ну, Саманта, не трусь, попробуй!

«Уговорил, – думаю я, – трусить не буду».

– Кто та женщина, с которой я тебя видела? – спрашиваю я, заглядывая Клэю в глаза.

– В городе? Тебя это беспокоит?

– Просто интересно… Думаю, стоит ли рассказать об этом маме.

Клэй опускает ладони на столешницу и смотрит прямо на меня:

– О том, что я ходил на ланч со старой знакомой?

Тон у него изменился. Клэй до сих пор улыбается, но уже как-то неискренне.

– Мне показалось, что отношения у вас очень теплые, – замечаю я и встречаю его взгляд.

Секунду позже Клэй сбрасывает напряжение.

– Саманта, она просто подруга, – улыбается он. – Когда-то мы с ней встречались, но это в прошлом. Сейчас я с твоей мамой.

Я вилкой черчу на подливе узоры.

– Так мама о ней знает?

– Вообще-то прошлое мы с ней особо не обсуждали. Нам и настоящего с лихвой хватает. Твоей маме не стоит тревожиться из-за Марси. Не больше, чем мне из-за твоего папы. Хочешь апельсиновый сок? – Клэй наполняет мне стакан, не дождавшись ответа. – Дорогуша, мы же взрослые. У каждого есть прошлое. Да оно и у тебя есть. Но в сравнении с настоящим оно не так важно, правда?

Да, правда… Я ведь едва помню, чем меня привлекали Майкл или Чарли.

– У каждого из нас есть и настоящее, – добавляет Клэй. – Такое, о котором мы не можем обмолвиться даже самым близким.

Я впиваюсь в него взглядом. Нет, это безумие. Здесь он бывает куда реже мамы. Нереально, чтобы он разнюхал про Джейса. Хотя стоп, тогда получается…

– Как я уже сказал, Марси – прошлое, а не настоящее. Ты, Саманта, знаешь меня достаточно, чтобы понять: будущее волнует меня куда больше прошлого.

* * *

Я доедаю удивительно вкусную булочку, когда возвращается мама, раскрасневшаяся от жары, с целой стопкой газет. Клэй забирает у нее газеты, крепко целует, выдвигает ей табурет:

– Грейси, я тут пытаюсь превратить твою дочь в южанку. Надеюсь, ты не против.

– Конечно нет, милый. – Мама садится на табурет рядом со мной. – М-м-м… на вид аппетитно. Я проголодалась!

Клэй заливает две булочки половниками подливы, и мама набрасывается на них, как голодный лесоруб. А ведь обычно она завтракает мускусной дыней и ржаными тостами.

И так далее и тому подобное. Клэй теперь в нашем доме, в нашей жизни – всюду!

Какое-то время маму я почти не вижу. По утрам она выбегает из дому, в машине на крючке для одежды на заднем сиденье висит ее вечерний наряд. Самые длинные разговоры мы ведем эсэмэсками: мама на пикнике, на барбекю, на торжественном открытии, в благотворительном круизе по бухте, на профсоюзном собрании, где-то еще. Она даже пылесос забрасывает и пишет мне на стикерах записки, прося заняться уборкой вместо нее. Когда мама все-таки ужинает дома, рядом с ней Клэй. Посреди трапезы он отталкивает тарелку и давай строчить в блокноте. Периодически он тянется за вилкой и подцепляет кусок помидора или ломтик мяса с первой попавшейся тарелки – своей, моей, маминой. Выражение «помешан на работе» я, разумеется, слышала, но такой наглядный пример до сих пор не встречала. Клэй Такер помешан на политике. Рядом с ним мама кажется не трудоголиком, а дилетанткой. Клэй меняет ее, превращает в себе подобную. Может, это и хорошо… Только я скучаю по маме.

Глава 18

– Мисс Рид! Мисс Рид! Пожалуйста, подойдите сюда! – пронзительно кричит мистер Леннокс, его голос буквально вибрирует от гнева. – Сию секунду!

Я свищу в свисток, ставлю на вышку плакат с надписью «Судья на перерыве», проверяю, нет ли в воде малышей без родителей, и отправляюсь в бассейн «Лагуна». Мистер Леннокс стоит у бортика с Тимом. Снова кажется, что мистер Леннокс в полушаге от апоплексического удара. Тим – веселый, под легким кайфом – щурится на полуденном солнце.

– Вот это, – мистер Леннокс показывает на меня, – настоящий спасатель.

– А-а-а-а… теперь понятно, – отзывается Тим.

– Нет, молодой человек, вам непонятно. Вы называете себя спасателем? Или как вы себя зовете?

Судя по выражению лица, Тим решает, съязвить или нет.

– Друзьям позволено звать меня Тимом.

– Я не об этом! – Мистер Леннокс поворачивается ко мне: – Вам известно, сколько взысканий накопилось у этого молодого человека?

В водно-теннисном клубе Тим проработал лишь неделю, и я делаю осторожное предположение:

– Ну… пять?

– Восемь! Восемь! – Еще немного, и мистер Леннокс воспламенится. – Восемь взысканий! Мисс Рид, вы у нас проработали уже два лета. Сколько взысканий у вас?

Тим смотрит на меня, скрестив руки на груди. За панибратство на службе накладывают четыре взыскания, но Тим не сказал ни слова – ни мне, очевидно, Нэн – о том, что видел нас с Джейсом.

– Точно не помню, – отвечаю я. На самом деле, ни одного.

– Ни единого! – объявляет мистер Леннокс. – А этот молодой человек за столь непродолжительное время, – мистер Леннокс поднимает руку и по одному загибает пальцы, – дважды брал еду из бара и не оплатил… Трижды появлялся без форменной панамы… Пускал постороннего на вышку…

– Малыш попросился, – перебивает Тим. – Хотел увидеть клуб с вышки. Четырехлетний малыш.

– На вышке не играют. Еще вы дважды покидали свой пост, не оставив плакат с извещением.

– Я же был у бассейна, – возражает Тим. – С девочками болтал. Я спас бы утопающего… Девчонки были такие классные, – говорит Тим мне, словно хочет оправдать свою непостижимую безответственность.

– Вы даже не заметили, что я стоял рядом и откашливался. Я трижды откашливался.

– Так за то, что не услышал откашливание, я получил отдельное взыскание? Дополнительное к наказанию за неповешенный плакат? Или три отдельных взыскания, потому что я…

Лицо мистера Леннокса перекашивается. Он выпрямляет спину, вытягивается, насколько возможно для коротышки.

– Вы, – он тычет Тиму в грудь, – не прониклись духом водно-теннисного клуба. – Каждое слово мистер Леннокс подчеркивает отдельным тычком.

У Тима дрожат губы – еще один плохой знак.

– А теперь вы уволены, – гремит мистер Леннокс.

За спиной я слышу вздох и оборачиваюсь. Нэн.

– Неделя, – шепчу я. – Твой новый рекорд, Тимми.

– Прошу вас сдать администрации все предметы гардероба, являющиеся собственностью клуба, – велит мистер Леннокс.

– Черт подери! – Тим вытаскивает пачку «Мальборо» из кармана толстовки с капюшоном, развешанной на вышке. – Я так надеялся присвоить ту крутую панамку.

– И это все?! – неожиданно громко и визгливо вопрошает Нэн. – И это все, что ты можешь сказать? Это четвертая работа, которую ты потерял с тех пор, как из школы вылетел! Из третьей за три года! Уволен с четвертой работы за три месяца! Как можно увольняться с такой скоростью?!

– Ну, в кинотеатре та шабашка была до ужаса скучной, – оправдывается Тим, приободряясь.

– Какая разница?! Ты же просто билеты собирал! – орет Нэн. Тим не повышал голоса, в отличие от мистера Леннокса и Нэн, которая скандалы ненавидит, но сейчас закатывает истерику и готова на это плевать. Малыши смотрят на нее разинув рот, а миссис Хендерсон снова прижала сотовый к уху. – И умудрился напортачить, пропуская всех знакомых бесплатно!

– Так там дерут бешеные деньги за попкорн и сласти. Владельцы кинотеатра почти не в убытке.

Нэн запускает руки в волосы, влажные не то от пота, не то от волнения.

– А дом престарелых? Ты старикам косячки раздавал! Тимми, как это объяснить?

Миссис Хендерсон подошла к нам ближе, якобы направляясь в бар.

– Нэн, окажись я инвалидом в такой дыре, Бога молил бы, чтобы ты пригнала мне травку. Бедные говнюки нуждались в искаженной реальности. Я, считай, общественный долг выполнил! Их заставляли танцевать кадриль. Им устраивали липовый конкурс «Американский идол»[10]10
  «Американский идол» (American Idol) – телешоу, на которое приглашают обычных людей для прослушивания. Люди исполняют песни, а судьи (чаще всего это звезды) оценивают их.


[Закрыть] и сраный День смешных шляпок. Не дом престарелых, а сущий концлагерь. Там…

– Ты полное чмо! – изрыгает Нэн, которая никогда не ругается. – Не может быть, что ты мой брат!

Далее творится странное – в глазах у Тима появляется обида. Он жмурится, потом распахивает глаза и зло смотрит на Нэн:

– Прости, сестричка, генофонд тот же. Я ненавидел бы тебя за то, что лучшие гены достались тебе, но тебе от них так хреново, что ненависти нет. Подавись, ими сестричка!

– Вы оба, прекратите! – требую я, как в детстве, когда они катались по траве, царапались, кусались, щипались, не щадя друг друга. Я всегда боялась, что они по-настоящему обидят друг друга. Сейчас, когда в ход пошли слова, стало еще страшнее.

– Пошли работать, Саманта! – отзывается Нэн. – Пока нам есть где.

– Точно! – кричит нам вслед Тим. – Тогда не отнимут крутые форменные шмотки! Есть ради чего, да, Нэн?

Тим кладет панамку на вышку спасателя и гасит об нее окурок.