Текст книги "Мальчик из леса"

Раньше такого не бывало. И он не все ей рассказал – пока что. Но она, упиваясь собственным горем, жалостью к себе, пытаясь заполнить эту жуткую дыру в собственной жизни, все же помнила: Мэтью приходится в сто раз хуже. Он растет без отца, тем более – без такого отца, доброго и порядочного человека, взявшего самое лучшее от Хестер (в меньшей степени) и Айры (в большей) – Айры, умершего от сердца. Хестер была уверена: сердце Айры разбилось, когда Дэвид погиб в той аварии.

Тим вернулся за руль.

– Слышал, что рассказал Мэтью? – спросила она.

– Да.

– Что скажешь?

Тим пожал плечами:

– Он что-то недоговаривает. – Хестер не ответила. – Ну что, назад в город? – спросил Тим.

– Пока нет, – сказала Хестер. – Сперва заедем в полицию.

Глава четвертая

– Ну и ну, какие люди у меня в участке. Хестер Краймштейн, как Бог свят.

Она сидела в кабинете шефа уэствиллской полиции Орена Кармайкла. Тот готовился к семидесятилетию и последующей отставке, но выглядел, как всегда, сногсшибательно. Представьте себе самый красивый отруб элитной говядины в мясницкой лавке. Представили? Так вот, Орен был еще красивее. Человек-гора, сплошные мышцы.

– И тебе привет, Орен.

– Классно смотришься.

– И ты. – «Седина мужчинам к лицу, – подумала Хестер. – Черт возьми, это нечестно». – Как Шерил?

– Ушла от меня.

– Да ты что?

– Угу.

– Я всегда знала, что она туповата.

– Да ты что?

– Без обид.

– Какие тут обиды.

– Она красивая была, – добавила Хестер.

– Да.

– Но дура. Я, наверное, грублю?

– Шерил бы сказала, что грубишь.

– Плевать мне, что она сказала бы.

– И мне. – Орен Кармайкл ослепительно улыбнулся. – Забавный у нас диалог.

– Разве нет?

– Но мне почему-то кажется, ты явилась сюда не шутки ради.

– Может, и не кажется. – Хестер уселась поудобнее. – Как это называется, когда делаешь несколько вещей одновременно? Детишки для такого целый термин выдумали.

– Многозадачность.

– Точно. – Она закинула ногу на ногу. – Вот этим и занимаюсь.

Хестер могла бы сказать, что ее тянет к мужчинам в форме, но ведь это пошлое клише. Однако Орен Кармайкл выглядел так, словно носил полицейскую форму с самого рождения.

– Помнишь, когда была здесь в последний раз? – спросил Орен.

– Джеффри, – улыбнулась Хестер.

– Залез на эстакаду и швырялся яйцами в автомобили.

– Славное было времечко, – сказала Хестер. – Когда мы его забирали… почему ты тогда Айре позвонил, а не мне?

– Потому что Айры я не боялся.

– А меня боялся?

– Если говорить в прошедшем времени, безусловно. – Орен Кармайкл отодвинулся от стола. – Ну, расскажешь, зачем пришла? Или будем и дальше перешучиваться?

– Думаешь, у нас все лучше выходит?

– Перешучиваться? Наверное. Хуже уж точно некуда.

Тридцать четыре года назад, когда в лесу нашли мальчика, Орен был в том поисковом отряде. Все, включая Хестер, думали, что загадку быстро разгадают, но за Уайлдом так никто и не пришел. Никто так и не узнал, почему Уайлда бросили в лесу и как это, собственно говоря, произошло. Никто так и не понял, как долго мальчик выживал в одиночку. И как ему вообще удалось выжить.

Даже спустя столько лет никто понятия не имел, откуда он взялся.

Она подумала, не завести ли речь про Уайлда – узнать, как у него дела. Может, будет проще повернуть разговор в нужное русло.

Но теперь она не имеет к Уайлду никакого отношения. Нет смысла о нем вспоминать. Не за этим Хестер сюда явилась. Она перешла к делу:

– Наоми Пайн. Знаешь такую?

Орен Кармайкл, сцепив пальцы, сложил ладони на плоском животе.

– С чего ты решила, что я знаю всех местных старшеклассниц?

– С чего ты решил, что она старшеклассница? – спросила Хестер.

– Хм, с тобой не забалуешь. Ну, допустим, знаю.

Хестер толком не понимала, как правильнее выстроить разговор, поэтому решила говорить напрямик:

– Кое-кто говорит, она пропала.

– Кое-кто?

Ну ладно, не очень-то и напрямик. Господи, какой же Орен красавчик.

– Да.

– Хм. По-моему, у тебя внук ее возраста.

– Спишем это на совпадение.

– Славный парнишка, кстати. Я про Мэтью. – (Она промолчала.) – Я все еще тренирую баскетбольную команду, – продолжал Орен. – Мэтью работящий. Задиристый, как… – Он вовремя осекся. Не назвал имя Дэвида. Оба застыли. На пару секунд в кабинете повисла мертвая тишина. В атмосфере что-то изменилось. – Прошу прощения, – сказал Орен.

– Не стоит.

– Что, мне снова притвориться, что ничего не было? – спросил он.

– Нет, – тихо сказала Хестер. – Ни в коем случае. Никогда не притворяйся, когда речь заходит о Дэвиде.

Орен, как шеф полиции, был в ту ночь на месте аварии.

– Возвращаясь к твоему вопросу, – сказал Орен, – нет, я не знаю, что Наоми пропала.

– Никто не звонил, не заявлял?

– Нет, а что?

– Ее уже неделю не было в школе.

– И что?

– Может, сделаешь пару звонков?

– Волнуешься?

– Слишком сильно сказано. Допустим, если ты позвонишь куда надо, мне станет поспокойнее.

Орен почесал подбородок:

– Мне нужно что-то знать?

– Кроме номера моего телефона?

– Хестер!

– Нет, ничего такого. Меня просто попросили об услуге.

Орен нахмурился. Подумал.

– Ладно, сделаю пару звонков.

– Отлично.

Он взглянул на Хестер. Хестер взглянула на него.

– Могу сделать все чуть позже, а потом отчитаюсь по телефону, – сказал Орен. – Но такой вариант тебя, похоже, не устроит.

– Ну а сейчас ты разве занят?

Вздохнув, Орен сперва набрал номер Наоми. Никто не ответил. Потом Орен позвонил школьному инспектору. Школьный инспектор попросил подождать. Вернулся к телефону и сообщил:

– Да, ученица действительно пропускает занятия.

– С отцом говорили?

– Говорили. Кто-то из наших, не я.

– Что сказал отец?

– Здесь пометка: «Уважительная причина».

– Больше ничего?

– А что? Хотите, чтобы я к ним съездил?

Орен поднял глаза на Хестер. Хестер помотала головой.

– Нет, просто прохожусь по списку. Что еще скажете?

– Не исключено, что ее оставят на второй год. Или летом ей придется ходить на дополнительные занятия. В этом семестре она много пропускала.

– Спасибо.

Орен повесил трубку.

– Спасибо, – сказала Хестер.

– Не за что.

– Понятно, откуда ты знаешь Мэтью, – медленно сказала она, подумав. – По моим рассказам. По рассказам Дэвида. По баскетбольной команде. – Он промолчал. – И мне известно, что ты активно участвуешь в жизни города. Это похвально.

– Но ты понять не можешь, откуда я знаю Наоми.

– Верно.

– Пожалуй, нужно было с этого начать.

– Я тебя внимательно слушаю.

– Помнишь фильм «Клуб выходного дня»? – спросил Орен.

– Нет.

– Не смотрела? – удивился Орен.

– Нет.

– Что, правда? Блин, мои дети постоянно его включали, хоть им и не по возрасту было.

– К чему этот разговор?

– Помнишь актрису Элли Шиди?

Она сдержала вздох.

– Нет.

– Не суть важно. В фильме Элли Шиди играет роль старшеклассницы-парии вроде Наоми. Там есть сцена, когда девочка перестает сдерживаться и говорит: «Дома мне живется так себе».

– И Наоми сказала бы так же?

Орен кивнул.

– Она не впервые пускается в бега. У ее отца три ареста за вождение в пьяном виде. Но смотри мне, это секрет.

– Есть признаки домашнего насилия?

– Нет. Думаю, дело не в этом. Скорее отец не уделяет ей внимания. Мать Наоми бросила их лет пять назад. Может, десять, не помню. Трудно сказать. Папаша работает в городе, допоздна. Думаю, просто замотался. Трудно растить девочку без матери.

– Ясно, – кивнула Хестер. – Спасибо, что рассказал.

– Ну, я тебя провожу?

У двери они встали лицом к лицу. Хестер почувствовала, как к щекам приливает кровь. Покраснела, значит. То есть возраст не помеха?

– Ну, не хочешь рассказать, что Мэтью говорил тебе про Наоми? – спросил Орен.

– Ничего не говорил.

– Хестер, прошу: давай сделаем вид, что я специально обученный полицейский и за спиной у меня сорок лет стажа. Ты ненароком заходишь ко мне в кабинет и наводишь справки о проблемной девочке, а эта девочка – как ни странно – одноклассница твоего внука. Видишь ли, в глубине души я детектив. Задаюсь вопросом: «С чего бы все это?» – и прихожу к выводу, что Мэтью тебе что-то рассказал.

Хестер хотела отвертеться, но поняла, что спорить бессмысленно.

– Только между нами. Мэтью попросил меня взять этот вопрос под личный контроль.

– Почему?

– Не знаю.

Орен ждал.

– Правда не знаю.

– Что ж, тогда ладно.

– По-моему, он за нее волнуется.

– Волнуется? В смысле?

– Говорю же, не знаю. Но если не возражаешь, я тоже слегка покопаюсь.

– Покопаешься? – Орен нахмурился. – Как это?

– Пожалуй, заеду к ней домой. Поговорю с отцом. Ты не против?

– Если даже и против, какая разница?

– Никакой. И я тоже не думаю, что дело серьезное.

– Однако?

– Однако Мэтью никогда ни о чем меня не просил. Понимаешь?

– По-моему, да, – сказал Орен. – Хорошо. Если что-нибудь выяснишь…

– Тут же позвоню, честное слово. – Хестер протянула ему свою визитку. – Здесь мой сотовый.

– Мой тебе нужен?

– Не понадобится.

Он не сводил глаз с визитки.

– Но ты же только что сказала, что позвонишь, разве нет?

Она почувствовала, как в груди бьется сердце. Возраст – странная штука. Когда сердце начинает так биться, кажется, что ты снова в школе, в выпускном классе.

– Орен?

– Что?

– Знаю, нам положено изображать современных людей. Равноправие и все такое.

– Точно.

– Но я все равно считаю: правильнее, когда не девушка звонит парню, а парень девушке.

– И так уж вышло, что теперь у меня есть твой номер. – Он по-прежнему держал в руке ее визитку.

– Мир тесен.

– Береги себя, Хестер.

– В общих чертах. – Тим передал листки Хестер. – Скоро будет остальное.

В багажнике был принтер, подключенный к ноутбуку: его Тим держал в бардачке. Иной раз помощники сбрасывали информацию ей на телефон, но Хестер все равно предпочитала читать с бумаги, ей нравилось держать в руках твердую копию. Нравилось делать пометки шариковой ручкой, подчеркивать важные фразы.

Женщина старой закалки. Или просто старая.

– У тебя есть адрес Наоми Пайн? – спросила она.

– Есть.

– Далеко отсюда?

Тим сверился с навигатором:

– Две целых шесть десятых мили. Шесть минут.

– Поехали.

Пока Тим вел машину, Хестер бегло просмотрела записи. Наоми Пайн, шестнадцать лет. Родители в разводе. Отца зовут Бернард, мать – Пиа. У отца единоличная опека, что само по себе любопытно. По сути дела, мать отказалась от родительских прав. Мягко говоря, нестандартная ситуация.

Дом был не дом, а старая развалюха. Изначально краска была белой, теперь же стала желтоватой, а кое-где – бурой. Все окна были плотно зашторены или закрыты треснувшими ставнями.

– Что скажешь? – спросила Хестер.

Тим скорчил гримасу:

– Похоже на европейский «надежный дом», конспиративную квартиру. Или на пыточную для диссидентов.

– Жди здесь.

На подъездной дорожке стояла новенькая «Ауди А-6». Наверное, стоит подороже, чем эта халупа. По пути к двери Хестер рассмотрела здание получше. Когда-то это был дом в викторианском стиле, со сплошной верандой и резным карнизом, стареньким, но все равно красивым. Да, точно, такие дома еще называют «разукрашенными леди», хотя краски на этом экземпляре осталось немного и все «женское» очарование кануло в Лету. А может, его никогда и не было.

Хестер постучала в дверь. Тишина. Хестер постучала еще раз.

– Просто оставьте у двери, – сказал мужчина.

– Мистер Пайн?

– Я сейчас занят. Если нужно расписаться…

– Мистер Пайн, я не курьер.

– А кто вы?

Голос звучал невнятно. Мужчина по-прежнему не открывал дверь.

– Меня зовут Хестер Краймштейн.

– Как?

– Хестер… – Наконец дверь отворилась. – Мистер Пайн?

– Я вас знаю, – сказал мужчина.

– Нет, не знаете.

– Нет, знаю. Точно, видел по телевизору.

– Совершенно верно. Меня зовут Хестер Краймштейн.

– Ого! – Бернард Пайн щелкнул пальцами. Указал на нее. – Вы адвокат по уголовным делам. Вас показывают во всех новостях, верно?

– Верно.

– Так и знал. – Пайн отступил на полшага назад. Теперь он насторожился. – Погодите, что вам от меня нужно?

– Я по поводу вашей дочери. – Он чуть шире раскрыл глаза. – Наоми, – добавила Хестер.

– Я помню, как зовут мою дочь, – сказал он резче, чем хотелось бы. – Что вам нужно?

– Ее давно не было в школе.

– И что? Вы школьный инспектор?

– Нет.

– Тогда какое отношение вы имеете к моей дочери? И что вам от меня надо?

Он выглядел и вел себя как человек, только что вернувшийся домой после трудного рабочего дня. Пятичасовая небритость превратилась в семи– или даже восьмичасовую щетину. Белки глаз покраснели. Пиджака нет, рукава рубашки закатаны, галстук ослаблен. Хестер готова была поспорить, что где-то в доме его уже ждет стакан чего-нибудь спиртного.

– Можно поговорить с Наоми?

– Зачем?

– Я… – Хестер нацепила свою обезоруживающую улыбку. Об этой улыбке слагали легенды. – Послушайте, я не желаю вам зла. Я здесь не в качестве юриста.

– Тогда зачем вы приехали?

– Понимаю, что выхожу за рамки, но скажите – с Наоми все в порядке?

– Что-то я запутался. Какое вам дело до моей дочери?

– По сути, никакого. Я вовсе не собираюсь лезть в вашу личную жизнь. – Взвесив все «за» и «против», Хестер решила, что сейчас нужно говорить искренне, от первого лица. – Ваша Наоми – одноклассница моего внука Мэтью. Она о нем не рассказывала?

Пайн поджал губы:

– Зачем вы здесь?

– Я… Мы с Мэтью решили убедиться, что у нее все нормально.

– Все у нее прекрасно.

Он начал закрывать дверь.

– Можно на нее взглянуть?

– Вы что, шутите?

– Мне известно, что она перестала ходить в школу.

– И что?

Хватит обезоруживающих улыбок. Хестер добавила голосу металла:

– Итак, где Наоми, мистер Пайн?

– Какое право вы…

– Никакого, – сказала Хестер. – Никакого права. Ни единого. Ноль прав. Но друг Наоми волнуется за нее.

– Друг? – Пайн презрительно фыркнул. – Выходит, ваш внук с ней дружит, так?

Хестер не поняла, как расценивать эти слова.

– Я просто хочу на нее взглянуть.

– Ее здесь нет.

– В таком случае где она?

– Вообще-то, не ваше дело.

Чуть больше металла в голос.

– Вы сказали, что видели меня по телевизору.

– Ну и что?

– Значит, вам известно, что не нужно будить во мне зверя.

Хестер прожгла его взглядом. Пайн попятился:

– Наоми в гостях у матери. – Он покрепче ухватился за дверную ручку. – И знаете что, миссис Краймштейн? Моя дочь – не ваше дело. Не ваше и не вашего внука. А теперь прочь с моей земли.

Он закрыл дверь. И громко задвинул щеколду, словно поставил жирную точку.

Тим ждал у машины. Завидев Хестер, он открыл дверцу.

– Подмывок, – пробурчала Хестер.

Дело шло к ночи. Уже стемнело. Чем ближе к горам, тем меньше света. Здесь его почти не было. На сегодня вопрос Наоми Пайн закрыт.

Тим уселся на водительское сиденье, завел машину.

– Пожалуй, пора обратно. Через два часа у вас эфир. – Он посмотрел в зеркало, перехватил ее взгляд, стал ждать.

– Давно мы не заглядывали к Уайлду? – спросила Хестер.

– В сентябре будет шесть лет.

Удивительно, как много времени прошло. Удивительно, что Тим так быстро вспомнил год и месяц.

Удивительно. Но Хестер не удивилась.

– Как думаешь, найдем дорогу?

– Так поздно? – Тим задумался. – Наверное.

– Давай попробуем.

– Может, лучше позвонить?

– Вряд ли у него есть телефон.

– Может, он переехал.

– Нет, – сказала Хестер.

– Или его нет дома.

– Тим!

Тим переключил рычаг передач в положение «драйв».

– Вас понял.

Глава пятая

С третьего захода Тим нашел нужный съезд с Галифакс-роуд. Узкая полоска дороги была почти полностью скрыта от посторонних глаз. Казалось, автомобиль продирается сквозь гигантский куст. По крыше хлестали ветви – точь-в-точь ленточные губки на автомойке. В нескольких сотнях ярдов к югу находился молитвенный лагерь «Сплит рок суитуотер», а молились там… как же они теперь называются? То ли народ ленапо с горы Рамапо, то ли горный народ рамапо, то ли индейцы-рамапо, то ли просто рамапо. Их генеалогия была покрыта мраком, но некоторые из них утверждали, что являются прямыми потомками местного племени или местных племен и гессенских наемников, принимавших участие в Войне за независимость, или беглых рабов, нашедших приют в делаварском племени еще до Гражданской войны. Как бы то ни было, теперь рамапо – для простоты Хестер решила остановиться на этом названии – вели затворническую жизнь, и племя их вырождалось.

Тридцать четыре года назад, когда в полумиле отсюда нашли мальчика, носившего теперь имя Уайлд, многие подозревали (многие до сих пор подозревают), что этот парнишка как-то связан с племенем рамапо. Разумеется, толком никто ничего не знал, но если ты беден, отличаешься от других и живешь отшельником, о тебе непременно будут распускать разные слухи. Может, женщина рамапо бросила в лесу внебрачного ребенка, или мальчика отправили в лес по какому-нибудь идиотскому обряду, или он сам ушел и заблудился, а теперь племя боится признать его своим. Все это чушь, конечно.

Солнце село. Деревья не столько обрамляли дорогу, сколько налезали на нее, тянули друг к другу ветвистые руки, словно дети, играющие в «Лондонский мост рушится». Было темно. Тим свернул – раз, другой, третий, – и Хестер сообразила, что он едет по навигатору. Наконец они заехали в тупик. Тим сдал назад и направо, свернул налево и остановил машину капотом к выезду.

В лесу царила тишина. Единственным источником света были автомобильные фары.

– И что теперь? – спросил Тим.

– Посиди в машине.

– Одну я вас не отпущу.

– Да неужели?

Оба потянулись к дверным ручкам, но Хестер остановила Тима хлестким «Сидеть!», вышла в безмолвную ночь и захлопнула дверцу.

Тридцать четыре года назад, осмотрев Уайлда, педиатры пришли к выводу, что ему лет шесть-восемь. Он владел человеческой речью: сказал, что говорить его научил «тайный друг» (Дэвид, сын Хестер), а еще он украдкой пробирался в чужие дома и часами смотрел телевизор. Там же и кормился, если не считать собирательства в теплое время года: копался в мусорных баках возле людских жилищ, заглядывал в урны в парках, но по большей части проникал (читай «вламывался») в летние домики, где опустошал холодильники и кухонные шкафы.

Другой жизни ребенок не помнил.

Никаких родителей. Никакой семьи. Никакой связи с людьми, кроме Дэвида.

Одно воспоминание к нему все же вернулось. Это воспоминание не давало покоя мальчику (теперь уже мужчине), мешало спать, из-за него он просыпался посреди ночи в холодном поту. Не цельное воспоминание, но отдельные эпизоды: темный дом, коричневые доски на полу, красные лестничные перила, портрет усатого мужчины. И еще вопли.

«Что за вопли?» – спросила у мальчика Хестер.

«Жуткие».

«Оно понятно. Ты скажи, это были мужские вопли? Женские? Постарайся вспомнить, кто кричал?»

Уайлд задумался.

«Я, – наконец сказал он. – Это я кричал».

Сложив руки на груди, Хестер прислонилась к машине и стала ждать. Ждать пришлось недолго.

– Хестер?

Когда в поле зрения появился Уайлд, у Хестер чуть не взорвалось сердце. Она сама не знала почему. Может, просто день такой. Или ее снова накрыли эмоции от встречи с лучшим другом ее сына. Ведь этот человек был последним, кто видел Дэвида живым.

– Привет, Уайлд.

Уайлд был гений. Она была в этом уверена. Кто знает почему? Человек рождается с собственной прошивкой. Любой родитель знает, каков его ребенок, что он из себя представляет. Любому родителю известно, что он переоценивает собственную значимость в развитии своего чада. Близкий друг однажды сказал ей, что родитель ничем не отличается от автомеханика. Чинит машину, ухаживает за ней, следит, чтобы она не съехала в кювет. Но машина все равно такая, какая есть. Если к тебе в мастерскую пригнали спорткар, как ни надрывайся, внедорожник из него не получится.

Так же и с детьми.

Короче говоря, Уайлд был гений. Такова была его генетическая прошивка.

Эксперты также утверждают, что роль раннего развития трудно переоценить, что к пяти годам мозг ребенка развивается на девяносто процентов. А теперь представим себе пятилетнего Уайлда. Его среду обитания, раздражители, жизненные ситуации. Еще малышом он вынужден был заботиться о себе, добывать пропитание, искать кров, утешать себя, защищаться. Ну, каков стимул для развития мозга?

Уайлд вышел в свет фар, чтобы Хестер его видела. Улыбнулся. Смуглый красавец (о таких говорят – «солнышко поцеловало»), свитый из мускулов, руки словно кабели высокого напряжения. Фланелевая рубашка с засученными рукавами, линялые джинсы, стоптанные треккинговые ботинки, длинные волосы.

Очень длинные светло-каштановые волосы.

Как тот волос на подушке.

Хестер взяла быка за рога:

– Что у вас с Лейлой? – (Уайлд не ответил.) – Только не отнекивайся.

– Я и не отнекиваюсь.

– Итак?

– Она живой человек. Ей надо, – сказал Уайлд.

– Ты что, серьезно? – спросила Хестер. – Ей надо? А ты у нас, получается, добрый самаритянин? Так, Уайлд?

Он шагнул вперед:

– Хестер?

– Что?

– Она разучилась любить. – (После этих слов в сердце у нее разорвалась еще одна бомба. А она-то думала, что больнее уже не будет.) – Может, однажды снова научится, – продолжил Уайлд. – Но она до сих пор тоскует по Дэвиду. – Хестер смотрела на него. Эмоции, переполнявшие ей душу, – гнев, обида, горе, вся эта дурь – сдулись, словно воздушный шарик. – Со мной ей ничего не грозит, – сказал Уайлд.

– Для тебя все по-прежнему?

– Все по-прежнему, – кивнул он.

Хестер сама не понимала, что́ сейчас чувствует. Сперва все думали, что установить личность мальчика будет проще простого. Поэтому Уайлд (к нему прилипло это очевидное прозвище, ведь по-английски «уайлд» – это «дикарь») какое-то время жил у Краймштейнов. В конце концов служба опеки определила его к Бруэрам, в весьма почтенную приемную семью. Бруэры тоже жили в Уэствилле. Уайлд пошел в школу. Преуспел почти во всех своих начинаниях. Но всегда был изгоем. Изо всех сил старался полюбить свою приемную семью – Бруэры даже усыновили его, – но в итоге оказалось, что жить он способен лишь в одиночестве. Если не считать дружбы с Дэвидом, Уайлд не умел общаться с людьми. Особенно со взрослыми. Возьмите комплексы брошенного ребенка и возведите их в десятую степень.

В его жизни были женщины, множество женщин, но надолго они не задерживались.

– Вы за этим приехали? – спросил Уайлд. – Поговорить про Лейлу?

– И за этим тоже.

– А еще зачем?

– Еще по поводу твоего крестника.

– Что с ним? – Уайлд обратился в слух.

– Мэтью попросил, чтобы я помогла найти его подругу.

– Что за подругу?

– Ее зовут Наоми Пайн.

– Почему он попросил именно вас?

– Не знаю. Не исключено, что у Мэтью неприятности.

Уайлд направился к машине:

– Вас по-прежнему возит Тим?

– Да.

– Я собирался в ту сторону, к дому. Подвезете, а по пути расскажете, что к чему.

Устроившись на заднем сиденье, Хестер повернулась к Уайлду:

– Значит, у вас все по-быстрому происходит?

– Лейла не такая. Сами знаете.

Хестер и правда это знала.

– То есть остаешься на ночь?

– Нет. Никогда.

Значит, подумала она, Уайлд и впрямь не изменился.

– И Лейлу это устраивает?

– Как вы узнали? – ответил Уайлд вопросом на вопрос.

– Про тебя и Лейлу?

– Да.

– В доме слишком чисто. – (Уайлд молчал.) – Ты же помешан на чистоте, – продолжила она. Это было вежливое преуменьшение. Официальных диагнозов Хестер не знала, но с дилетантской точки зрения Уайлд страдал от обсессивно-компульсивного расстройства. А Лейла – наоборот.

– Вон оно что.

– И еще я нашла длинный каштановый волос на Дэвидовой подушке.

– Это не Дэвидова подушка.

– Знаю.

– Залезли в спальню?

– Залезла. И зря.

– Это точно.

– Ну, извини. Просто все как-то странно. Ну, сам понимаешь.

– Понимаю, – кивнул Уайлд.

– Я желаю Лейле только добра. И тебе тоже.

Она собралась было сказать, что Дэвид бы их благословил, но не смогла. Уайлд, наверное, понял, что ей не по себе, и сменил тему:

– Рассказывайте, что не так с Мэтью.

Хестер ввела его в курс дела Наоми Пайн. Уайлд смотрел на нее пронзительно-голубыми глазами с золотым отливом. Выслушал все, почти не шелохнувшись. Его когда-то называли (может, до сих пор называют) Тарзаном. Прозвище идеально ему подходило, словно Уайлд был актер, вошедший в роль. Телосложение, смуглая кожа, длинные волосы.

Когда Хестер договорила, Уайлд спросил:

– Лейла в курсе?

Хестер помотала головой:

– Мэтью просил ей не рассказывать.

– Но мне вы рассказали.

– Насчет тебя разговора не было.

– Ловко вы извернулись. – Уайлд чуть было не улыбнулся.

– Профессиональная деформация. Чем хуже, тем лучше. – (Уайлд отвел глаза.) – Что?

– Они не разлей вода, – сказал он. – Лейла и Мэтью. Почему он ничего ей не рассказал?

– Вот и я об этом думаю.

Оба замолчали.

В восемнадцать лет Уайлд поступил в Уэст-Пойнт. Закончил со всеми отличиями. Краймштейны – Хестер, Айра и трое парней – потратили три четверти часа, чтобы доехать до Военной академии сухопутных войск, поприсутствовать на выпуске Уайлда. Потом он служил за границей в каких-то спецвойсках – Хестер никак не могла запомнить, как они называются. Что-то секретное. Даже сейчас, много лет спустя, Уайлд не мог (или не хотел) разговаривать на эту тему. Государственная тайна. Но тут как в кино про войну: чего бы Уайлд ни насмотрелся, что бы ни творил, пережил или потерял, все это завело его дальше, чем хотелось бы. Или воскресило призраков прошлого. Как знать?

После службы, вернувшись в Уэствилл, Уайлд бросил попытки ассимилироваться в «нормальном» обществе. Поработал частным сыщиком в охранной фирме «КРУ» (на пару со своей сводной сестрой Ролой), но карьеры не сделал. Уволившись, Уайлд купил жилье (что-то вроде трейлера, но совсем уж скромного) и поселился подальше от людей, у подножия горной гряды. Ушел в минимализм. Передвинул домик, но так, чтобы в случае чего можно было докричаться с дороги – или до нее. Хестер понять не могла, как Уайлд узнаёт, что к нему пожаловали гости. Технологические тонкости были вне ее разумения. Знала лишь, что у него кругом понатыканы датчики движения, сенсоры и камеры ночного видения.

– Так зачем вы мне все это рассказали? – спросил Уайлд.

– Я же не могу быть здесь все время, – объяснила она. – У меня суды в городе. Телепередачи, обязательства, всякое такое.

– Понял.

– Скажи: если пропал человек, к кому обратиться за помощью, если не к тебе?

– И то правда.

– Ну и твой волос на подушке.

– Ясно.

– Мы с Мэтью видимся реже, чем нужно, – сказала Хестер.

– У него все отлично.

– Вот только он считает, что его однокласснице грозит серьезная опасность.

– Ну да, – согласился Уайлд.

Тим свернул к дому. Все трое заметили, что Мэтью шагает к дороге. Подростковой походкой: понуро, нахохлившись, руки в карманах джинсов, кулаки сжаты. Агрессивен, готов защитить себя. В ушах белые «AirPods». Он ничего не замечал, пока Тим чуть не поддел его капотом. Мэтью вынул один наушник.

Хестер вышла из машины первой.

– Нашла Наоми? – спросил Мэтью. Заметил Уайлда – тот выбирался через заднюю дверцу – и нахмурился: – Что за…

– Он в курсе, – сказала Хестер. – И будет нем как рыба.

Мэтью повернулся к бабушке:

– Так ты нашла Наоми?

– Поговорила с ее отцом. Он сказал, что у нее все хорошо. Что она в гостях у мамы.

– Но с ней ты не говорила?

– С мамой?

– С Наоми.

– Нет. Пока нет.

– Может, отец соврал, – сказал Мэтью.

Хестер оглянулась на Уайлда. Тот подошел ближе:

– С чего ты так думаешь?

Мэтью отвел глаза: лишь бы не пересечься взглядом со взрослыми.

– Ну а ты что, не могла убедиться, что с ней все в норме?

Хестер хотела было подойти вплотную к Мэтью, но Уайлд ее опередил:

– Мэтью, глянь на меня.

– Гляжу.

Но он смотрел в сторону.

– У тебя неприятности? – спросил Уайлд.

– Чего? Нет у меня неприятностей.

– Тогда не отмалчивайся.

Хестер стояла в стороне. Вот почему ее так беспокоили отношения Лейлы и Уайлда. Дело не в том, что Дэвид погиб. Не только в этом, хотя вспоминать о его смерти по-прежнему больно. Уайлд был крестным отцом Мэтью. Когда Дэвида не стало, Уайлд был рядом. Ответил на звонок, занял свободное место в жизни Мэтью. Не отец, не отчим, ничего подобного. Скорее дядя, всегда готовый прийти на помощь. Хестер и Лейла были ему благодарны. Обе считали – хоть это и сексизм чистой воды, – что в жизни Мэтью должен быть мужчина.

Но как любовная связь Лейлы и Уайлда скажется на Мэтью?

Парень не дурак. Хестер поняла все за пару минут, – значит, Мэтью тоже знал про этот роман. Устраивает ли его, что по ночам крестный бывает у его матери? Что будет, если эти отношения дадут трещину? Хватит ли у Лейлы и Уайлда ума сделать так, чтобы Мэтью не посекло осколками, – или же они вовсе об этом не думают?

Мэтью был уже выше Уайлда. Проклятье. Когда же он так вырос? Уайлд положил руку ему на плечо:

– Мэтью, не молчи.

– Я иду на вечеринку.

– Славно.

– Дома у Краха. Там будут Райан, Тревор, Дарла, Триш. Все там будут. – Уайлд молчал. Ждал. – В последнее время к ней лезли больше обычного. К Наоми. – Мэтью закрыл глаза. – Творили всякую жесть.

– Кто к ней лез? – вмешалась Хестер.

– Ребята, с которыми все дружат.

– А ты? – спросила Хестер.

Мэтью уткнулся взглядом в ботинки.

– Мэтью? – окликнул его Уайлд.

Наконец, Мэтью тихо сказал:

– Нет. – Он помолчал. Они ждали. – Но я им не помешал. Ничего не сделал. А зря. Крах, Тревор и Дарла над ней прикололись. По-плохому. А теперь… теперь ее нет. Потому-то я и иду на вечеринку к Краху. Может, что узнаю.

– Прикололись? Как? – спросила Хестер.

– Знал бы, сказал.

Рядом притормозила машина. За рулем был подросток, еще один сидел по правую руку от него. Водитель погудел.

– Мне пора, – сказал Мэтью. – Но вы тоже ее поищите. Пожалуйста. Хорошо?

– Поручу кому-нибудь из своих найти мать Наоми, – пообещала Хестер. – И пообщаюсь с ней.

Мэтью кивнул:

– Спасибо.

– С кем нам еще поговорить, Мэтью? Может, у Наоми есть друзья?

– Нет у нее друзей.

– Учителя, родственники…

Мэтью щелкнул пальцами. Глаза его зажглись.

– Мисс О’Брайан.

– Ава О’Брайан? – спросил Уайлд.

Мэтью кивнул:

– Она помощница учителя рисования, что-то в этом роде.

– И ты считаешь… – начала Хестер.

Водитель снова погудел. Хестер бросила на машину испепеляющий взгляд, и парень за рулем угомонился.

– Мне пора. Может, узнаю что на вечеринке.

– Что узнаешь? – спросила Хестер.

Мэтью, не ответив, запрыгнул на заднее сиденье автомобиля. Уайлд и Хестер проводили машину взглядом.

– Знаешь эту мисс О’Брайан? – спросила Хестер.

– Знаю.

– Стоит ли спрашивать, насколько хорошо? – (Уайлд промолчал.) – Я так и думала. Она станет с тобой разговаривать?

– Станет.

– Отлично. – Когда машина скрылась за поворотом, Хестер спросила: – Что думаешь?

– Думаю, Мэтью что-то недоговаривает.

– Может, мать Наоми мне перезвонит. Может, даст трубку Наоми.

– Может быть, – сказал Уайлд.

– Но ты сомневаешься.

– Угу. Сомневаюсь.

Оба взглянули на дом Краймштейнов.

– Пора в город. Скоро у меня эфир, – сказала Хестер.

– Ладно.

– С Лейлой говорить некогда.

– Может, оно и к лучшему, – сказал Уайлд. – Поезжайте, готовьтесь к передаче. Я сам с ней поговорю. А потом с Авой О’Брайан.

Хестер протянула ему визитку с номером мобильного: