Текст книги "Мальчик из леса"

– Будь на связи, Уайлд.

– И вы, Хестер.

Глава шестая

Открыв входную дверь, Лейла спросила:

– Что случилось?

– Ничего.

– В таком случае почему явился со стороны улицы?

Уайлд входил в дом только через заднюю дверь. Пробирался по лесу до внутреннего дворика Краймштейнов. Всегда, без исключений. С тех самых пор, как Дэвид впервые провел его в дом.

– Ну?

Лейла была не просто красавицей: казалось, ее переполняет пульсирующая страсть. Глаз не оторвать, так и хочется разделить с ней эту энергию. Устоять невозможно.

– На ужин остаться не могу, – сказал Уайлд.

Лейла хмыкнула.

– Прости. Появились кое-какие дела.

– Ты не обязан передо мной отчитываться.

– Если хочешь, зайду позже.

Лейла вгляделась в его лицо. Уайлд хотел рассказать ей про Мэтью и Наоми, но, взвесив все «за» и «против», пришел к выводу, что важнее будет сохранить доверительные отношения с крестником. Не стоит закладывать Мэтью матери. По крайней мере, сегодня. Сейчас. Рискованное решение, но Лейла все поймет.

Хотелось бы надеяться.

– В любом случае мне завтра рано вставать, – сказала Лейла.

– Ясно.

– А Мэтью ушел гулять. Не знаю, когда вернется.

– Ты не обязана передо мной отчитываться, – поддразнил ее Уайлд.

Лейла улыбнулась:

– Да ну, какого черта. Если сможешь, приходи.

– Если приду, то поздно.

– Мне без разницы, – сказала она. – Но ты так и не объяснил, почему явился со стороны улицы.

– Видел, как Мэтью выходит из дома.

Чистая правда.

– Что он тебе сказал?

– Сказал, что какой-то Крах позвал его на вечеринку.

– Крах Мейнард, – сказала она.

– Мейнард? Как в названии поместья?

– Угу, как Мейнард-Мэнор. Он сын Дэша.

– Дэш назвал сына Крахом?

– Ему нравится фильм «Дархэмский бык», или как он там называется. Прикинь, да?

– Ну, когда тебя зовут Уайлд… – Он пожал плечами.

– Туше́.

Наступила тьма. Сверчки запели свою колыбельную. Уайлда всегда успокаивали эти звуки.

– Мне пора.

– Погоди. – Лейла сунула руку в карман джинсов. – Нет нужды изображать горца. – Вытащила брелок с ключами, бросила его Уайлду. – Вот, возьми машину.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Может, управлюсь по-быстрому.

– Я тебя дождусь, Уайлд.

Лейла закрыла дверь.

Восемь месяцев назад, когда Уайлд познакомился с Авой О’Брайан, она жила в неприглядном серо-бежевом кондоминиуме неподалеку от Семнадцатого шоссе. Тем вечером, когда они шли к ней домой, а над головами у них потрескивали флуоресцентные фонари, Ава пошутила, что кондоминиум такой огромный, а домики такие одинаковые, что она часто ошибается дверью.

У Уайлда такой проблемы не было. Он до сих пор прекрасно помнил и место, и адрес.

На первый стук никто не ответил. Уайлд знал планировку домика. Он взглянул на верхнее правое окно. В нем горел свет, но это ни о чем не говорило. Уайлд присмотрелся, не мелькнет ли тень за окном. Ничего.

Он постучал снова.

Шарканье ног. Пауза. Было около девяти вечера. Наверное, Ава О’Брайан сейчас смотрит в глазок. Уайлд ждал. Секундой позже звякнула дверная цепочка. Ручка двери повернулась.

– Уайлд?

На Аве был длинный махровый халат. Уайлд знал этот халат. Даже надевал его.

– Можно войти на минутку? – Он вгляделся в ее лицо: рада она ему или не рада? Хотя какая разница? Похоже, эмоции смешанные. То ли удивление, то ли радость. И что-то еще, а что – непонятно.

– Сейчас?

Он не потрудился ответить.

Ава подалась вперед, заглянула ему в глаза и шепнула:

– Уайлд, я не одна.

Ах вот оно что! Теперь понятно.

Лицо ее смягчилось.

– Ох, Уайлд, – сказала она чересчур ласково. – Ну почему именно сегодня?

Может, не стоило к ней приходить. Может, было бы лучше, если бы к ней зашла Хестер.

– Я насчет Наоми Пайн, – сказал он.

Аве стало интересно. Она оглянулась, вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь.

– Насчет Наоми? С ней что-то случилось?

– Она пропала.

– То есть как это – пропала?

– Она твоя ученица, верно?

– Вроде того.

– Вроде того? Поясни.

– Сперва ты поясни. Что значит «пропала»?

– Ты заметила, что она не ходит в школу?

– Решила, что она приболела. – Ава поплотнее запахнула махровый халат. – Ничего не понимаю. Почему ты спрашиваешь про Наоми?

– Пытаюсь ее найти.

– Но почему? – Уайлд не ответил, и Ава продолжила: – С отцом ее разговаривал?

– Мой коллега разговаривал. – Так проще, чем объяснять про Хестер.

– И что?

– Отец говорит, что Наоми в гостях у матери.

– Так и сказал?

– Да.

– Наоми давно уже не общается с матерью. – Теперь Ава встревожилась по-настоящему.

– Да, мы в курсе.

– А ко мне почему пришел?

– Кое-кто, – так снова проще, – сказал, что вы с ней дружите.

– Все равно ничего не понимаю. Почему ты ищешь Наоми? Тебя кто-то нанял?

– Нет. Попросили об услуге.

– Кто попросил?

– Не могу сказать. Ты не знаешь, где ее искать?

Дверь у нее за спиной отворилась. В проеме возник здоровенный мужчина с очень длинной бородой. Он посмотрел на Аву, на Уайлда и сказал:

– Привет.

– Привет, – отозвался Уайлд.

Бородач снова посмотрел на Аву:

– Я, пожалуй, пойду.

– Не спеши, – сказал Уайлд. – Я ненадолго.

Бородач еще раз посмотрел на Аву. Затем кивнул, словно прочел ответ у нее на лице, и спросил:

– В следующий раз?

– Да, конечно.

Бородач поцеловал ее в щеку, хлопнул Уайлда по спине и неторопливо спустился с крыльца. Забрался в «GMC Террейн», сдал назад и помахал на прощание рукой. Уайлд повернулся к Аве и задумался, не стоит ли извиниться. Ава отмахнулась:

– Заходи.

Уайлд сел на тот же красный диван, где они с Авой впервые поцеловались, и обшарил комнату быстрым взглядом. С тех пор как он провел здесь три дня, в комнате почти ничего не изменилось. На стенах появились две новые картины, висели они почти ровно: акварель с изображением измученного лица и написанный маслом пейзаж. Гора Хувенкопф, недалеко отсюда.

– Твои работы? – спросил он.

Ава помотала головой:

– Учеников.

Уайлд так и думал. Ава не любила показывать свои картины. «Это личное, – однажды ответила она на его вопрос. – В них слишком много от меня. И все недостатки сразу бросаются в глаза».

– Не Наоми рисовала?

– Нет, – сказала Ава. – Но ты давай, не стесняйся.

– В смысле?

– Поправь их. – Она показала на стену. – Я же знаю, что у тебя руки чешутся.

Ночами, когда Ава спала, Уайлд ходил по дому со строительным уровнем и проверял, ровно ли висят картины. На стенах его жилища не было картин – и по этой причине тоже.

Когда Уайлд начал поправлять рамы, Ава села в кресло в другом углу комнаты, подальше от него.

– Ты должен рассказать, почему ищешь ее.

– Нет, не должен.

– Прошу прощения?

Он закончил возиться с акварелью.

– Некогда объяснять. Ава, ты мне доверяешь?

– А стоит? – Уайлду показалось, что голос ее прозвучал резковато. Она откинула прядь волос с лица, помолчала. – Да, Уайлд, я тебе доверяю.

– Расскажи мне про Наоми.

– Я не знаю, где она, если ты об этом.

– Но она же твоя ученица?

– Пока нет, но скоро будет.

– Не понял?

– Я посоветовала ей записаться на курс основ акварели. В следующем семестре. Тогда она и станет моей ученицей.

– Но ты с ней уже знакома?

– Да.

– Как вы познакомились?

– Три дня в неделю я дежурю в столовой. Прискорбно, но после сокращения там людей не хватает. – Она подалась вперед. – Ты же сам учился в этой школе, верно?

– Да.

– Не поверишь, но когда мы… – Она подняла глаза к потолку, словно подбирая нужное слово; пожала плечами и продолжила: – Были вместе, я понятия не имела, кто ты такой и какое у тебя прошлое.

– Знаю.

– Откуда?

– Это всегда заметно.

– Другие как-то иначе к тебе относятся, да? Ладно, проехали. Не важно. В школе ты был изгоем, да?

– В какой-то степени.

– В какой-то степени, – повторила она, – потому что ты сильный, красивый. Наверняка спортивный. Полная противоположность Наоми. Она пария, Уайлд. Целиком и полностью, с головы до пят. Такая вот девочка. Одноклассники ее изводят. Понимаю, так говорить некрасиво, но по какой-то причине она пробуждает в окружающих этот инстинкт. Ту часть человеческой натуры, о которой не принято говорить. Каждый из нас с удовольствием смотрит этот спектакль. Лишь отчасти, но тем не менее. Как будто Наоми заслуживает такого отношения. И дело не только в учениках. Преподаватели тоже нет-нет да улыбнутся. Я не говорю, что им нравятся все эти издевательства, но никто не пытается защитить Наоми.

– Никто, кроме тебя.

– Да, я пытаюсь. Иногда от этого только хуже. Понимаю, это всего лишь отговорка, но когда я за нее заступилась… скажем так, толку не было. Короче, теперь я поступаю так: делаю вид, что она провинилась, – кстати говоря, поначалу я надеялась, что одноклассники смогут такое оценить, – а в качестве наказания запрещаю ей обедать в столовой. Вместо этого отвожу ее в кабинет изо. Если не дежурю по столовой, сижу с ней. Других учеников это не вразумило, но по крайней мере…

– Что?

– По крайней мере, Наоми может отдохнуть от издевательств. Хотя бы несколько минут. – Ава сморгнула слезинку. – Если Наоми нигде нет, значит она сбежала.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ее жизнь – сущий ад.

– Даже дома?

– Дома, может, и не ад, но тоже радости мало. Ты в курсе, что Наоми удочерили?

Уайлд отрицательно покачал головой.

– И она говорит об этом гораздо больше, чем нужно.

– В смысле?

– Например, фантазирует, что ее заберут настоящие родители. Приемные прошли кучу проверок и собеседований. Успешно. Им позволили взять ребенка – Наоми, – и мать почти сразу поняла, что не справляется. Ее даже пытались сдать назад в детдом, прикинь? Вернуть, как ненужную покупку. В общем, у матери случился нервный срыв. Во всяком случае, она так заявила. Бросила Наоми с отцом.

– Не знаешь, где сейчас ее мать?

– А, она, – Ава изобразила пальцами кавычки, – «поправилась». Вышла замуж за богача. По словам Наоми, живет в шикарном таунхаусе на Парк-авеню.

– В последнее время Наоми о чем-нибудь рассказывала? Чтобы мне было за что зацепиться?

– Нет. – Ава подумала. – Кстати…

– Что?

– Мне показалось, что ей стало… ну, получше. Она расслабилась. Успокоилась.

Уайлд ничего не сказал, но ему это не понравилось.

– Теперь твоя очередь, Уайлд. Зачем спрашиваешь?

– Кое-кто за нее волнуется.

– Кто?

– Не могу сказать.

– Мэтью Краймштейн.

Он промолчал.

– Повторяю, Уайлд: когда мы познакомились, я не знала, кто ты такой.

– Но теперь знаешь.

– Да. – Глаза ее вдруг заблестели от слез. Уайлд подошел к ней, взял ее ладони в свои. Она убрала руки. Уайлд не стал ей мешать. – Уайлд?

– Слушаю.

– Тебе нужно ее найти.

Уайлд вернулся на парковку кондоминиума. «БМВ» Лейлы стоял в двадцати ярдах от мусорного контейнера. Хестер была права. Лейла неряха. Красавица, но неряха. Себя содержит в чистоте и порядке, всегда словно только что из душа. Но вокруг нее сплошной бардак. На заднем сиденье «БМВ» валялись кофейные стаканчики и обертки от энергетических батончиков.

Уайлд выбросил весь мусор в контейнер. Он не страдал гермофобией, но приятно было найти в бардачке противомикробный лосьон. Уайлд оглянулся на дом Авы. Интересно, она позвонит бородатому парню, чтобы тот вернулся? Это вряд ли.

Он не жалел времени, проведенного с Авой. Ни капли не жалел. Честно говоря, когда Уайлд увидел Аву, он почувствовал что-то странное. Что-то сродни… желанию? Может, это оправдание, попытка объясниться. Да, он не способен на длительные отношения, но это не значит, что он не любит общаться с новыми людьми. Он ни разу не ставил своей целью сделать кому-то больно. Относиться к людям свысока, опекать их по поводу и без, вешать им лапшу на уши – это, пожалуй, гораздо хуже. Уайлд твердо решил быть кристально честным, ничего не приукрашивать и не строить из себя покровителя.

Уайлд всегда спал под открытым небом. Даже в такие ночи.

Трудно было объяснить почему. Иногда он оставлял записку, на несколько часов сбегал в лес, а к утру возвращался. Дело в том, что он не мог уснуть, когда рядом были другие люди.

Все проще простого.

Под открытым небом ему часто снилась мать.

Может, и не мать. Может, другая женщина – из дома с красными перилами. Уайлд этого не знал. Во сне его мать – пока что будем называть ее так – была красива. Длинные золотисто-каштановые волосы, изумрудные глаза, ангельский голос. Неужели его мать и правда так выглядела? Образ был слишком уж идеальный. Скорее фантазия, чем реальность. Вполне возможно, Уайлд выдумал эту женщину. Или видел ее по телевизору.

Зачастую память требует слишком многого. Памяти нельзя доверять, она всегда стремится заполнить пробелы.

Зазвонил телефон. Хестер.

– Поговорил с Авой О’Брайан? – спросила она.

– Да.

– Видишь, я не лезу с вопросами, откуда ты ее знаешь. Разве я не молодец?

– Вы само благоразумие.

– Так что она сказала?

Уайлд ввел ее в курс дела. Когда он договорил, Хестер заметила:

– Эти ее слова о спокойствии Наоми. Тревожный знак.

– Знаю, – согласился Уайлд.

Решив свести счеты с жизнью, люди зачастую лучатся умиротворением. Решение принято. Как ни странно, гора свалилась с плеч.

– Что ж, у меня есть новости, – сказала Хестер. – Хорошими их не назовешь. – Уайлд ждал. – Мне перезвонила ее мать. Она понятия не имеет, где Наоми.

– Значит, отец соврал, – сказал Уайлд.

– Может быть.

В любом случае Уайлду не помешает нанести визит папаше.

Кто-то выкрикнул имя Хестер. В трубке раздался фоновый шум.

– Все в порядке? – спросил Уайлд.

– Мне скоро в эфир, – ответила Хестер. – Уайлд?

– Да?

– Нужно кое-что сделать, и побыстрее.

– Не уверен, что будет толк.

– Нутром чуешь?

– Какая разница, что я чую, – сказал Уайлд. – Я смотрю на факты.

– Чушь собачья. – После паузы Хестер добавила: – Разве фактам есть дело до этой девочки? Разве факты за нее переживают?

– Не переживают, – согласился он. – Ни за девочку, ни за Мэтью.

Фоновый шум усилился.

– Мне пора, Уайлд. До скорой связи.

Она завершила звонок.

Хестер сидела за новостным столом, на стуле с кожаной спинкой. Стул был для нее высоковат. Ноги едва доставали до пола. Телесуфлер был настроен и готов к запуску. Штатный стилист по имени Лори колдовал над ее прической, вносил завершающие штрихи кончиками пальцев. Гример по имени Брайан подправлял ее макияж косметическим карандашом. Красные часы вели обратный отсчет – совсем как таймер бомбы в телефильме. Эфир начнется меньше чем через две минуты.

Сегодняшний партнер Хестер по передаче играл с телефоном. Хестер на секунду закрыла глаза. Почувствовала, как щек касается кисточка гримера, как пальцы стилиста бережно поправляют волосы. Странно, но вся эта суета ее успокаивала.

Завибрировал телефон. Вздохнув, Хестер открыла глаза и отмахнулась от Лори с Брайаном. Обычно она не отвечала на звонки перед самым эфиром, но сейчас, судя по имени на экране, ей звонил внук.

– Мэтью?

– Ну что, нашла ее?

В приглушенном голосе слышалось отчаяние.

– Почему ты шепчешь? Ты где?

– У Краха дома. Ты поговорила с мамой Наоми?

– Да.

– Что она сказала?

– Она не знает, где Наоми.

Мэтью издал звук, похожий на стон.

– Мэтью, о чем ты молчишь?

– Неважно.

– Важно.

– Забудь, что я звонил, – угрюмо сказал внук. – Ладно?

– Нет, не ладно.

– Десять секунд до эфира! – завопил один из продюсеров.

Второй ведущий сунул телефон в карман и сел ровнее. Повернулся к Хестер, увидел, что она прижимает телефон к уху, и сказал:

– Э-э-э, Хестер? Вступительное слово за вами.

Продюсер поднял пятерню: до эфира пять секунд. Поджал большой палец: четыре.

– Я перезвоню, – сказала Хестер.

Когда продюсер загнул указательный палец, она положила телефон на стол.

Может показаться, что три секунды – это очень мало, но на телевидении все иначе. У Хестер осталось время, чтобы взглянуть на Эллисон Грант, продюсершу ее передачи, и кивнуть. У Эллисон осталось время, чтобы поморщиться и кивнуть в ответ – показать, что она идет на поводу у Хестер, но делает это без особого желания.

Хестер была к этому готова. Бывает время собирать сведения, а бывает время бросить клич.

Сейчас пришло время бросить клич.

Закончив обратный отсчет, продюсер указал на Хестер.

– Добрый вечер, – сказала она, – и добро пожаловать на передачу «Краймштейн и криминал». Сегодняшний выпуск посвящен – кому же еще? – новому кандидату в президенты Расти Эггерсу и спорам вокруг его предвыборной кампании.

Эта фраза была на телесуфлере. Следующей фразы на телесуфлере не было.

Хестер сделала глубокий вдох. Назвался груздем, полезай…

– Но сперва – горячие новости, – сказала она.

Второй ведущий повернулся к ней и нахмурился.

Дело в том, что Мэтью был напуган. Вот почему у Хестер не осталось выбора. Мэтью был напуган, попросил ее о помощи. И теперь она сделает все, что в ее силах.

По всей стране на экранах телевизоров появилась фотография Наоми Пайн. Единственная фотография, которую смогла найти Эллисон Грант, да и эту раздобыть было непросто. У девочки не было профилей в соцсетях (что в наше время весьма странно), но Эллисон лучше всех умела находить информацию. Откопала сайт фотографа, снимавшего портреты старшеклассников из школы Суитуотер. Как только Элисон пообещала, что на снимке останутся водяные знаки и логотип, фотограф разрешил показать портрет Наоми в эфире.

– Сегодня вечером, – продолжала Хестер, – девочке из Уэствилла, штат Нью-Джерси, нужна ваша помощь.

На парковке у дома Авы Уайлд прикинул, какие у него есть варианты. Других дел по большому счету не осталось. Время было позднее. Итак, вариант первый: вернуться в дом Краймштейнов и потихоньку пробраться на второй этаж, в спальню к Лейле…

Вот именно. Стоит ли рассматривать другие варианты?

Чтобы подчистить все хвосты, он написал эсэмэску Мэтью: Ты где?

Мэтью: У Краха Мейнарда.

Лейла об этом рассказывала, но Уайлд не был уверен, стоит ли говорить, что для него это не новость.

Уайлд: Наоми там?

Мэтью: Нет.

Уайлд задумался, о чем бы спросить, но увидел пляшущие точки: Мэтью набирал сообщение.

Мэтью: Черт.

Уайлд: Что?

Мэтью: Здесь творится что-то нехорошее.

Пальцы Уайлда двигались не так быстро, как хотелось бы, но он наконец сумел напечатать: Ты о чем?

Нет ответа.

Уайлд: Мэтью?

Утопический образ первого варианта – теплая Лейла в спальне, под одеялом, читает правовые документы – встал перед глазами так отчетливо, что Уайлд почувствовал аромат ее кожи.

Уайлд: Эй?

Нет ответа. Образ Лейлы превратился в дым и растаял в небесах.

Проклятье.

Уайлд вырулил на дорогу и помчался к Мейнард-Мэнор.

Глава седьмая

Мэтью был в гостях у Краха Мейнарда, в огромном особняке на вершине холма.

Снаружи дом выглядел старым и немного готическим, с мраморными колоннами. Мэтью вспомнил, как бабушка возила его в пафосный гольф-клуб на вручение приза одному из ее клиентов. Он помнил, что Хестер там не понравилось. Попивая вино – как оказалось позже, с вином она перестаралась, – бабушка щурилась все сильнее и сильнее. Хмуро водила глазами по комнате, бормотала себе под нос что-то насчет серебряных ложечек, привилегий и межродственных браков. Когда Мэтью спросил, что не так, Хестер смерила его взглядом и во всеуслышание сказала: «Ты наполовину еврей, наполовину черный. Так что для тебя двойной запрет на посещение этого клуба». Помолчав, подняла палец и добавила: «А может, двойная привилегия». Пожилая дама – ее белоснежные волосы были взбиты и залиты лаком – начала шипеть и цыкать в ее адрес, и Хестер посоветовала ей пойти просраться.

Вот такая у Мэтью бабушка. Если есть хоть малейшее пространство для ссоры, бабуля своего не упустит.

Это и унизительно, и приятно. Унизительно – ну, по очевидным причинам. Приятно, потому что Мэтью знал: бабушка всегда его прикроет. В этом он не сомневался. Да, она миниатюрная, и ей семьдесят лет – ну и что? Мэтью всегда ее боготворил.

На «вечеринке» (родители настаивали на таком названии) было человек десять. На самом деле это была не вечеринка, а обычное сборище на «цокольном этаже» – родителям Краха не нравилось называть это помещение подвалом. Пожалуй, самое крутое место из всех, где бывал Мэтью. Снаружи дом выглядел старомодно, но внутри – настоящее произведение искусства. Домашний кинотеатр был устроен по аналогии с натуральным кинотеатром: современный цифровой звук, больше сорока кресел. В зале был бар вишневого дерева, а рядом с ним – настоящий «взрослый» аппарат для попкорна. В коридорах висели винтажные киноафиши и кадры из телепередач папы Краха. Игровой зал был миниатюрной копией «Сильверболла», знаменитого зала игровых автоматов на променаде Асбери-парка. В конце одного из коридоров был винный погреб с дубовыми бочками. В конце другого – подземный ход к полноразмерной баскетбольной площадке, точной копии – да, здесь было полно точных копий – площадки «Никс» в Мэдисон-сквер-гарден.

Никто не пошел ни на баскетбольную площадку, ни в зал с игровыми автоматами. Даже кино смотреть не стали, не было настроения. Мэтью бывал здесь нечасто. Почти всю жизнь он не очень-то ладил с популярными ребятами, но в последнее время сумел пробраться в их тусовку. По правде говоря, ему очень нравилось в этой компании. Здесь творились крутейшие вещи. Например, Крах отмечал свой прошлый день рождения на Манхэттене. Его папа заказал целый кортеж черных лимузинов, а само мероприятие прошло в огромном здании бывшего банка. Всех парней «сопровождали» бывшие участницы реалити-шоу Дэша Мейнарда «Красотки в нижнем белье». Роль диджея исполнял знаменитый телеведущий, и, когда он крикнул: «Поприветствуем виновника торжества и моего лучшего друга», Крах въехал в зал на белом коне – реально, на белом коне, – а отец следовал за ним, сидя за рулем собственного подарка, красной «теслы».

Сегодня почти все ребята собрались в «обычной» ТВ-комнате с девяностовосьмидюймовым «Samsung 4K Ultra HD» на стене. Крах с Кайлом рубились в видеофутбол, а остальные – Люк, Мейсон, Кейтлин, Дарла, Райан и, конечно, Саттон, куда ж без нее, – развалились на дорогущих креслах-мешках в таких позах, словно их сбросила с неба какая-то гигантская тварь. Почти все были под кайфом. Калеб с Брианной уединились в комнате чуть дальше по коридору – наверное, переводят дружбу на новый уровень.

Здесь было темно. В голубоватом свете телевизора и смартфонов лица одноклассников Мэтью казались мертвенно-бледными. Саттон сидела справа, как ни странно – в одиночестве. Мэтью хотелось воспользоваться этим шансом, и он все думал, как бы придвинуться к ней поближе. Еще с седьмого класса он был безответно влюблен в Саттон – с ее почти что сверхъестественным самообладанием, светлыми волосами, идеальной кожей и пробирающей до костей улыбкой, – а Саттон всегда вела себя мило и дружелюбно. Она знала, как держать ребят вроде Мэтью в зоне друзей. В таких делах у нее был черный пояс шестого дана.

На огромном экране квотербек Краха сделал бросок на пятнадцать ярдов. Дело закончилось тачдауном. Крах вскочил на ноги, исполнил победную пляску и крикнул в лицо Кайлу:

– На́ тебе!

Некоторые из присутствующих вяло рассмеялись, не отрываясь от своих смартфонов. Крах огляделся по сторонам. Наверное, ожидал более живой реакции, но ее не было.

Во всяком случае, не сегодня.

Сегодня в комнате стоял душок страха и отчаяния.

– Кто-нибудь желает перекусить? – спросил Крах. – Никто не ответил. – Ну же, кто, кроме меня?

Кто-то нерешительно подал голос. Этого было достаточно. Крах стукнул по кнопке интеркома.

– Да, мистер Крах, – сказал женский голос с мексиканским акцентом.

– Роза, можно нам начос и кесадильи?

– Конечно, мистер Крах.

– И еще принесите домашний гуак, хорошо?

– Конечно, мистер Крах.

Крах вернулся к игре. Люк с Мейсоном потягивали пиво. Кейтлин с Райаном раскуривали один косяк на двоих, Дарла парила «джул» с каким-то новым ароматом. В этой комнате отец Крэша курил сигары, и с ней что-то сделали, чтобы вы не могли по-настоящему почувствовать запах нового дыма. Кейтлин протянула электронную сигарету Саттон. Та взяла ее, но к губам подносить не стала.

– Блин, обожаю Розин гуак, – сказал Кайл.

– Скажи? Дай пять!

Крах с Кайлом хлопнулись ладонями. Кто-то – наверное, Мейсон – вымученно засмеялся. К нему присоединился Люк, потом Кейтлин, потом все остальные, кроме Мэтью и Саттон. Мэтью не понимал, над чем все смеются – над Розиным гуакамоле? – но смех звучал донельзя фальшиво. Такое чувство, что все пытаются вести себя как нормальные люди. Прямо из кожи вон лезут.

– Она зарегистрировалась в приложении? – спросил Мейсон.

Тишина.

– В том смысле, что…

– Нет, – перебил его Крах. – Мне приходят оповещения.

Снова тишина.

Мэтью выскользнул из комнаты. Чтобы хоть как-то уединиться, ушел в винный погреб. Закрыл дверь, уселся на бочку с надписью «Виноградники Мейнарда» – да, у них были свои виноградники – и позвонил бабушке.

– Мэтью?

– Ну что, нашли ее?

– Почему ты шепчешь? Ты где?

– У Краха дома. Ты поговорила с мамой Наоми?

– Да.

У Мэтью заколотилось сердце.

– Что она сказала?

– Она не знает, где Наоми.

Он закрыл глаза и застонал.

– Мэтью, о чем ты молчишь?

– Не важно.

– Важно.

Но он не мог ничего сказать. Пока что не мог.

– Забудь, что я звонил. Ладно?

– Нет, не ладно.

В динамике раздался громкий мужской голос:

– Десять секунд до эфира! – Другой голос пробормотал что-то неразборчивое.

– Я перезвоню, – сказала Хестер и отключилась.

Не успел Мэтью убрать телефон, как знакомый голос окликнул:

– Эй.

Мэтью повернулся ко входу в винный погреб. У двери стояла Саттон, пытаясь проморгаться после темной ТВ-комнаты.

– Привет, – сказал он.

В руке у Саттон была бутылка пива.

– Будешь?

Он помотал головой: вдруг Саттон решит, что это мерзко, обмениваться с ним микробами и все такое. С другой стороны, она сама предложила, верно?

Саттон обвела глазами винный погреб – так, словно видела его впервые, хотя всегда была вхожа в тусовку популярных ребят. Всегда, без исключений.

– Чего ты здесь сидишь? – спросила она.

Мэтью пожал плечами:

– Не знаю.

– Ты сегодня сам не свой.

Удивительно, что Саттон это заметила. Он снова пожал плечами. Блин, ну что тут скажешь, неважный из него ухажер.

– Знаешь, все с ней нормально. – Вот так просто. – Мэтью?

– Тебе известно, где она?

– Нет, но… – Пришел ее черед пожимать плечами.

Завибрировал телефон. Мэтью украдкой глянул на экран:

Ты где?

Эсэмэска была от Уайлда. Мэтью быстро набрал ответ:

У Краха Мейнарда.

Наоми там?

Нет.

Саттон подошла ближе:

– За тебя волнуются.

– Кто?

– Крах, Кайл, остальные. – Она смотрела на него своими голубыми глазами. – И я тоже.

– Я в норме.

Теперь завибрировал ее телефон. Она прочла эсэмэску и широко раскрыла глаза.

– О господи.

– Что?

Она подняла на него роскошные глаза:

– Ты что?..

Из коридора донесся шум.

Мэтью напечатал:

Черт.

Уайлд: Что?

Когда в погреб ворвался Крах, Мэтью отправил сообщение:

Здесь творится что-то нехорошее.

Вслед за Крахом вошел Кайл. В руках у обоих были смартфоны. Крах бросился к Мэтью – так стремительно, что Мэтью вскинул кулаки, готовясь блокировать удар. Крах остановился, поднял руки – мол, сдаюсь – и улыбнулся.

Улыбка была масленая. Мэтью почувствовал, как в животе что-то перевернулось.

– Тихо, тихо, – сказал Крах утешительным тоном, но Мэтью показалось, что по спине у него скользнула змея. – Давай-ка сбавим обороты.

У Краха Мейнарда была приятная внешность – волнистые черные волосы, задумчивое лицо, как у паренька из бой-бэнда, стройное тело, одетое по последнему писку моды. Присмотревшись, ты понимал, что на самом деле Крах не представляет собой ничего особенного. Что у него нет никаких талантов. Но, как однажды пошутила Хестер, когда хотела, чтобы Мэтью встречался с девочкой из богатой семьи: «Настоящая красавица, когда стоит на куче денег».

Крах никогда не снимал крупного серебряного перстня с улыбающимся черепом. На его тонком гладком пальце этот череп выглядел весьма нелепо.

Продолжая маслено улыбаться, Крах поднял смартфон и повернул его экраном к Мэтью:

– Не желаешь объясниться?

Он провел по экрану пальцем с перстнем. Мэтью показалось, что череп ему подмигнул. На экране ожил видеоролик: сперва знакомая новостная заставка, затем лицо Хестер.

Но сперва – горячие новости…

Лицо Хестер сменилось фотографией Наоми.

Сегодня вечером девочке из Уэствилла, штат Нью-Джерси, нужна ваша помощь. Наоми Пайн пропала по меньшей мере неделю назад. С тех пор ее никто не видел. Требований о выкупе не поступало, но друзья девочки считают, что ей может грозить опасность…

О нет…

Сердце Мэтью ушло в пятки. Он не думал, что бабуля даст эту историю в эфир. Или он втайне на это надеялся? Неудивительно, что новости так быстро (если верить таймеру приложения, прошло меньше двух минут) расползлись по друзьям. В современном мире так все и работает. Может, кто-то из ребят увидел новостной блок про Наоми Пайн, или чья-нибудь мать его посмотрела и тут же написала своему чаду эсэмэску: Эта девочка не из вашей школы?!?! – или кто-то из тусовки подписан на канал Си-эн-эн в «Твиттере». В наше время новости расходятся в мгновение ока.

– Это твоя бабушка, так? – Улыбка Краха не померкла.

– Ну да, но…

– Но? – Крах взмахнул рукой с перстнем-черепом, как будто поманил к себе: давай выкладывай. – (Мэтью ничего не сказал.) – Ты что-то ей рассказывал? – насмешливо спросил Крах.

– Чего? – Мэтью напустил на себя оскорбленный вид. – Конечно же нет.

Все еще с улыбкой – теперь она была похожа на улыбку черепа на перстне – Крах шагнул вперед и положил руки на плечи Мэтью. Затем без предупреждения ударил его коленом в пах, одновременно надавив на плечи, чтобы удар вышел посильнее.

От удара Мэтью привстал на цыпочки.

Его тут же накрыла волна всепоглощающей, добела раскаленной боли. Глаза наполнились слезами. Все системы организма выключились. Колени подломились, он упал на пол. Из желудка, парализуя легкие, хлынула новая волна боли. Мэтью подтянул колени к груди и свернулся в позу эмбриона.

Крах наклонился. Губы его оказались возле уха Мэтью.

– Ты что, за дурака меня держишь? – Мэтью лежал щекой на деревянном полу. Он по-прежнему не мог дышать. Такое чувство, что в нем что-то надломилось: раз и навсегда. – Ты приехал сюда с Люком и Мейсоном. Они говорят, что, когда подрулили к твоему дому, ты разговаривал с бабушкой.

Дыши, заставлял себя Мэтью. Старайся дышать.

– Что ты ей сказал, Мэтью?

Скрежетнув зубами, он сумел открыть глаза. Кайл стоял у двери, на шухере. Саттон не было видно. Это она его подставила? Неужели она и правда так с ним?.. Нет. Саттон не могла знать, что́ покажут по телевизору. И она бы не стала…

– Мэтью?

Он поднял глаза. Тело все еще раздирала боль.

– Ты же понимаешь, что мы можем тебя убить и нам за это ничего не будет?

Он не шевелился. Крах сложил ладонь в кулак и показал Мэтью серебряный череп:

– Что ты рассказал бабушке?