Текст книги "Дэнс, Дэнс, Дэнс"

15

Утопая в кресле кинотеатра, я сцепил перед носом пальцы и в который раз задал себе вопрос: ну и что же мне теперь делать?

Мой вечный проклятый вопрос… Но именно сейчас я должен ответить на него – спокойно и вразумительно. И наконец навести в голове порядок. Сейчас или никогда.

Ликвидировать путаницу неправильных соединений.

Где-то замкнуло контакты. Это ясно как день. Кики, я и Готанда – наши схемы наложились одна на другую, провода перепутались. Почему так случилось, я даже смутно представить себе не могу. Однако распутать это нужно во что бы то ни стало. Восстановить нарушенную реальность, и через нее – себя самого… Но что, если это не беспорядок в старой цепи, не путаница в ее схемах, а принципиально новая схема, зародившаяся сама по себе, независимо от всего остального? Ну что ж. Если даже и так, все равно придется выяснить, куда она ведет, эта цепь, проследить ее всю до конца. Как можно осторожнее, чтобы контакты, не дай бог, не оборвались. Ибо другого способа нет. Но двигаться в любом случае. Что бы ни случилось – танцевать, не стоять на месте. И при этом танцевать очень классно. Чтобы все только на меня и смотрели…

«Танцуй!» — говорит мне Человек-Овца.

«ТАНЦУЙ!» — отзывается эхо у меня в голове.

Как бы там ни было, сначала я вернусь в Токио. Оставаться здесь дальше нет смысла. Цель приезда в отель «Дельфин» уже достигнута, задача выполнена на все сто. Вернусь в Токио, приду в себя, нащупаю нужные провода и прослежу эту чертову цепочку от начала и до конца… Я задернул молнию куртки до подбородка, надел перчатки, шапку, замотался шарфом до самого носа и вышел из кинотеатра. Снег валил с такой силой, что я едва различал дорогу. Окоченевший город выглядел безнадежно, как замороженный труп.

Вернувшись в номер, я позвонил во «Всеяпонские Авиалинии» и заказал билет до Ханэда[9]9
  Один из токийских аэропортов.


[Закрыть] на первый же послеобеденный рейс.

– Из-за сильного снегопада возможны задержка этого рейса или пересадка на следующий, вы не возражаете? – спросила в трубке дежурная. Я ответил, что мне все равно. Я решил возвращаться и хотел улететь как можно скорее. Собрав вещи, я спустился в фойе и расплатился по счету. А затем подошел к своей знакомой в очках и пригласил ее к стойке «Прокат автомобилей».

– Так получилось, что мне нужно срочно уехать в Токио, – сказал я ей.

– Большое спасибо! Приезжайте еще! – прощебетала она со все той же производственной улыбкой на губах. Хотя я был уверен: мой внезапный отъезд не мог не задеть ее хотя бы чуть-чуть. Слишком уж легко она обижалась на что угодно.

– Эй, – сказал я. – Я еще приеду. Скоро. И тогда мы с тобой поужинаем не торопясь и поговорим обо всем на свете, хорошо? Мне обязательно нужно кое о чем с тобой поговорить. Но сейчас мне действительно необходимо быть в Токио – по очень важному делу. Там от меня потребуются всякие страшные вещи: логическое мышление, ситуативное моделирование, общее прогнозирование… Ну а потом все закончится, и я приеду. Через месяц, или два, или три, сам пока не знаю. Но вернусь обязательно. Почему я так уверен? Как тебе объяснить… Само это место для меня очень много значит. Мне так кажется. И поэтому я еще обязательно вернусь.

– Н-да? – протянула она скорее вопросительно.

– Н-да, – протянул я скорее утвердительно. – Я, конечно, понимаю, каким бредом звучит то, что я говорю…

– Вовсе нет, – вдруг сказала она без всякого выражения. – Просто я не могу загадывать, что со мной случится через несколько месяцев, вот и все.

– Ну, о нескольких месяцах речи не идет. И мы обязательно еще встретимся. Ведь у нас с тобой столько общего, – убеждал я ее. Но ее это почему-то вовсе не убеждало. – Или тебе так не кажется?

Она постучала концом авторучки по стойке – цок, цок, цок — и ничего не ответила.

– А ты, случайно, не ближайшим рейсом летишь? – спросила она, помолчав.

– Самым ближайшим, какой взлетит, – кивнул я. – Вот только из-за погоды пока не ясно, когда вылет.

– Если так, то у меня к тебе будет просьба… Можно?

– Ну разумеется.

– Тут у нас ребенок – девочка тринадцати лет – едет в Токио без родителей. Ее мать по срочным делам улетела куда-то. А дочку одну в отеле оставила. Если тебе не трудно, ты не мог бы проводить ее до Токио? А то у нее и багажа прилично, и, боюсь, в самолет-то не сядет, как полагается…

– Как это? – не понял я. – С чего бы это мать бросала ребенка и улетала бог знает куда? Что за безалаберность?

Она пожала плечами.

– Такая она и есть, эта мать. Безалаберная. Всемирно известная фотохудожница, со странностями. Взбрело ей в голову ехать куда-то – срывается с места и едет. О ребенке и не вспомнит. Творческая натура, что с нее взять? Задумается о чем-то – про все остальное на свете забывает. Вчера уехала, сегодня спохватилась и давай звонить в отель. Дескать, я там у вас дочку забыла, так вы уж посадите ее в самолет и отправьте обратно в Токио…

– А что же сама не приедет, за дочкой-то?

– Ну не знаю. Сказала, что по работе еще неделю не сможет вырваться из Катманду. А личность она знаменитая, клиент повышенного внимания, и так просто ей отказать мы не можем… Вы, говорит, только на самолет ее посадите, а в Токио она уже сама разберется. Но так же нельзя, правда? Все-таки девочка – не дай бог, что случится, мы же и будем виноваты. На нас вся ответственность…

– Черт знает что, – только и сказал я. И вдруг меня осенило: – Послушай, а эта дочка… Длинноволосая, в джемпере с названием рок-банды, и плейер в ушах, угадал?

– Точно… Так вы знакомы?

– Нет, это просто черт знает что, – с чувством сказал я еще раз.

Она тут же позвонила во «Всеяпонские Авиалинии» и заказала билет на рейс, которым улетал я. Потом набрала номер комнаты девчонки, попросила собрать чемоданы и спускаться вниз: мол, наконец-то нашелся сопровождающий. Нет-нет, абсолютно порядочный, мой хороший знакомый, сказала она. И послала носильщика за чемоданами. А потом заказала гостиничный лимузин. Все – очень стильно, красиво, профессионально. Просто талант…

– Здорово у тебя получается, – сказал я.

– Я же говорила, что работу свою люблю. У меня к ней склонность, потому и получается, – ответила она как ни в чем не бывало.

– Особенно если шутники не пристают? – не удержался я.

Она снова зацокала по стойке авторучкой.

– Это отдельный разговор. Я вообще не люблю, когда надо мной подшучивают. С давних пор – рефлекс у меня такой. Я тогда ужасно напрягаюсь.

– Но я-то шучу не для того, чтобы ты напрягалась, – сказал я. – Наоборот: я шучу для того, чтобы самого себя успокоить. Может, конечно, шутки у меня плоские и бессмысленные, но пойми – я ведь от чистого сердца стараюсь. Сколько раз бывало: пошучу с человеком, а ему вовсе не так весело, как я рассчитывал. Ну и ладно. Главное, что я не желаю никому зла. И с тобой шучу не чтобы тебя поддеть, а потому что это мне самому нужно…

Слегка поджав губы, она осмотрела меня с головы до ног. Так с высокой горы окидывают взглядом долину, пострадавшую от наводнения. И наконец очень странным голосом – то ли сдерживая дыхание, то ли страдая от насморка – произнесла:

– Кстати говоря… Ты не дашь мне свою визитку? Все-таки я тебе целого ребенка доверяю. Все должно быть официально.

– Официально – так официально… – пробурчал я, достал бумажник, вытащил оттуда визитку и протянул ей. Уж визитка-то у меня всегда найдется. Чуть не дюжина знакомых в разное время советовали мне: что-что, а визитную карточку следует всегда иметь под рукой. Она взяла мою визитку и долго изучала ее – с таким видом, будто ей в руки попала тряпка сомнительного происхождения.

– Кстати говоря… А тебя как зовут? – спросил я.

– Скажу в следующий раз, – ответила она и поправила пальчиком оправу очков. – Если, конечно, встретимся.

– Встретимся, можешь не сомневаться, – сказал я.

И тут она улыбнулась – мягко и слабо, как свет молодой луны.

Через десять минут девчонка с носильщиком спустились в фойе. Носильщик волок огромный чемоданище.

Взрослая немецкая овчарка поместилась бы в таком чемодане во весь рост не прижимая ушей. И в самом деле: бросать тринадцатилетнюю пигалицу с таким багажом посреди аэропорта – чистый садизм. На пигалице были спортивный джемпер с надписью «TALKING HEADS», узенькие джинсы и тяжелые кожаные ботинки, а сверху накинута дорогущего вида шуба до самого пола. Как и в прошлую нашу встречу, в ней светилась странная призрачная красота. Неуловимая, готовая растаять в любую секунду и все же не исчезающая. Она тревожила, рождала неуверенность в себе у каждого, кто на нее смотрел. Пожалуй, именно в силу своей неуловимости.

«Talking Heads»… – подумал я. «Говорящие головы». Вот неплохое название для рок-банды! Прямо как из Керуака: «Рядом со мной дула пиво говорящая голова. Мне дико захотелось отлить. “Щас пойду отолью”, – сказал я говорящей голове и вышел».

Добрый старый Керуак… Что-то он сейчас поделывает?

Пигалица взглянула на меня. На этот раз без улыбки. Только чуть нахмурила брови и перевела взгляд на мою знакомую в очках.

– Не бойся, это хороший человек, – сказала ей та.

– По крайней мере, лучше, чем выгляжу, – добавил я.

Пигалица еще раз глянула на меня. И обреченно – мол, что поделаешь? – несколько раз кивнула. Дескать, можно подумать, тут есть из чего выбирать… И я вдруг ощутил себя подлецом, замыслившим против несчастного дитя какую-то жуткую пакость. Этакий дядюшка Скрудж, черт бы меня побрал…

– Да ты не волнуйся, – снова сказала моя знакомая. – Дядечка веселый, шутить любит, истории всякие рассказывает и с девочками обходительный… К тому же мой друг. Так что все будет хорошо, слышишь?

– Дядечка? – повторил я ошарашенно. – Какой я вам дядечка? Мне всего тридцать четыре! Я протестую!..

Но меня, похоже, никто не слушал.

Она взяла пигалицу за руку и повела прямиком к лимузину, загородившему весь стеклянный портал на выходе из отеля. Носильщик в это время уже грузил ее чемодан в багажник. Делать было нечего, я поплелся за ними следом. «Дядечка»!.. С ума сойти легче.

В лимузин сели только мы с пигалицей. Погода портилась на глазах. Всю дорогу до аэропорта в окне тянулись сплошные снега да льды. Антарктика…

– Слушай, – спросил я девчонку. – А звать-то тебя как?

Она внимательно посмотрела на меня. И чуть заметно покачала головой. Мол, ну ты, дядя, даешь. Потом повернулась к окну и неторопливо, словно желая отыскать что-то определенное, обвела глазами окрестности. Везде, куда ни глянь, лежал снег.

– Юки[10]10
  Юки (яп.) – снег.


[Закрыть], – вдруг сказала она.

– Юки?

– Звать так, – пояснила она. – Имя. Юки.

Сказав это, она вытащила из кармана плейер и унеслась в свою персонально-музыкальную вселенную. Так до самого аэропорта больше ни разу на меня и не взглянула.

За что? – думал я. Что я не так сказал?.. Позже-то я понял, что Юки – ее настоящее имя. Но тогда, в лимузине, я был убежден, что вместо имени она просто ляпнула первое, что в голову взбрело. И я обиделся. Время от времени она доставала из кармана жевательную резинку и нахально жевала ее в одиночестве. Мне не предложила ни разу. То есть я вовсе не хотел ее жвачки, но хоть предложить-то можно из вежливости? И вот в результате всей этой несправедливости я наконец ощутил себя нудным состарившимся идиотом. А поскольку этого уже никак не исправить, я просто ввинтился поглубже в кресло и закрыл глаза. И погрузился в собственное прошлое. Во времена, когда мне было столько же, сколько ей сейчас. Я тогда собирал пластинки рок-музыки. Синглы-сорокапятки. Рэй Чарльз – «Hit the Road, Jack», Рики Нельсон – «Travelin’ Man», Бренда Ли – «All Alone Am I» и все в таком духе; помню, штук сто насобирал. Каждый день их слушал и слушал, все слова тогда знал наизусть… Я попытался прокрутить в голове слова «Travelin’ Man». Сам себе не поверил – но я помнил весь текст наизусть. Совершенно бессмысленная песня, а попробуй спеть – вспоминается до последней строчки… Вот что значит молодая и крепкая память. Всякую белиберду запоминаешь на всю жизнь.

 
And the China
doll down in old Hongkong
waits for my return…[11]11
  И фарфоровая куколка в старом Гонконге ждет, когда я вернусь (англ).


[Закрыть]
 

Что тут скажешь? Конечно, это не «TALKING HEADS». Меняются времена. Ti-i-imes, they are a-cha-a-anging…[12]12
  «Авремена – они меняются…» (англ.) – строка из одноименной песни Боба Дилана (1964).


[Закрыть]

Оставив Юки в зале ожидания, я отправился к стойке авиалинии и выкупил билеты. Заплатил по своей кредитке – потом рассчитаемся. До вылета оставался еще целый час, но дежурная сообщила, что рейс, скорее всего, отложат.

– Следите за объявлениями, – сказала она. – В настоящий момент видимость нулевая.

– А улучшение вообще ожидается? – поинтересовался я.

– По прогнозу – ожидается, но трудно сказать, когда, – ответила дежурная голосом человека, которому все осточертело. Еще бы. Повтори одну и ту же фразу двести раз, и расхочется жить на свете.

Я вернулся к Юки, сообщил ей о снегопаде и возможной задержке рейса. Она поглядела на меня с таким видом, будто хотела сказать: «ну-ну». Но ничего не сказала.

– Как все будет – непонятно, так что давай пока багаж не сдавать, – предложил я. – Если что, обратно получать замучаемся.

«Да как угодно», – было написано на ее лице, но она опять ничего не сказала.

– Какое-то время придется здесь просидеть. Не самое интересное место, конечно… – продолжал я. – Ты, кстати, обедала?

Она кивнула.

– Ну, тогда, может, хоть в кафе посидим? Попьешь чего-нибудь. Кофе там, какао, чай, сок – что захочешь. А?

«Ну, не знаю…» – нарисовалось у нее на лице. Не лицо, а палитра визуальных эмоций.

– Тогда пойдем, – сказал я и поднялся с кресла. И, толкая перед собой чемодан на колесиках, прошел с ней в кофейню. В кофейне оказалось людно. Все рейсы задерживались, у всех вокруг были изможденные лица.

Лишь бы заказать хоть что-нибудь, я попросил себе бутербродов и кофе, а Юки взяла какао.

– И сколько ты в отеле жила? – спросил я.

– Десять дней, – сказала она, немного подумав.

– А мать когда уехала?

Она поразглядывала снег за окном, потом ответила:

– Три дня назад.

Прямо не разговор, а урок английского начальной ступени.

– А в школе что – всю дорогу каникулы?

– А в школу я не хожу. Всю дорогу. Так что отстань, – сказала она. И, достав из кармана плейер, нацепила наушники.

Я допил кофе, почитал газету. Что-то я в последнее время слишком часто раздражаю собой девчонок. С чего бы это? Не везет – или причина серьезнее?

Наверное, просто не везет, решил я. Потом, дочитав газету, достал из сумки карманного Фолкнера – «Шум и ярость» – и раскрыл на первой странице. Почему-то именно Фолкнера (и еще Филипа К. Дика) я особенно хорошо воспринимаю, когда сдают нервы. Стоит вымотаться эмоционально, и я стараюсь читать кого-нибудь из этих двоих. Ни в каких других ситуациях я их не читаю… Чуть погодя Юки сходила в туалет. Потом заменила батарейки у плейера. А еще через полчаса мы услышали объявление. Рейс на Ханэда вылетает через четыре часа. Ожидайте улучшения погодных условий. Я глубоко вздохнул. Черт бы меня побрал. Киснуть здесь еще четыре часа?

Ладно, делать нечего. В конце концов, меня предупреждали. Чем сидеть сокрушаться, лучше уж подумать о том, как убить столько времени. Power of positive thinking[13]13
  Сила позитивного мышления (англ.).


[Закрыть]… После пяти минут «позитивного размышления» у меня наконец проклюнулась одна идейка. Удачная или нет – это мы поглядим. Но уж всяко интереснее, чем перспектива убить кусок жизни в гвалте прокуренного кафе. Бросив Юки «сейчас вернусь», я отправился к стойке «Прокат автомобилей». И попросил у них машину. Девица за стойкой оформила все почти мгновенно. Мне досталась «королла-спринтер» со встроенным стерео. Меня посадили в микроавтобус, довезли до стоянки и вручили ключи. От аэропорта до стоянки было минут десять езды. «Королла» оказалась белого цвета, с новенькими зимними покрышками. Я сел в нее и вернулся в аэропорт. Вошел в кофейню и сказал Юки:

– Собирайся. За эти три часа мы с тобой неплохо покатаемся по окрестностям.

– Но там же все снегом завалено… Чего кататься, когда ни черта не видно? – проговорила она, совершенно сбитая с толку – И куда это ты, интересно, собрался?

– Да никуда я не собрался. Сядем в машину и покатаемся, вот и все, – ответил я. – Зато можно музыку громко включать. Ты ведь не можешь без музыки? Ну вот и будешь крутить на всю катушку. Если слушать один только плейер, уши испортятся, так и знай!

Она покачала головой. «Ври больше!» – прочитал я на ее мордашке. И тем не менее, когда я бросил ей не глядя:

– Ну все, пошли! – и поднялся со стула, она тут же вскочила и зашагала за мной.

Кое-как я запихал ее чемодан в багажник и сквозь нескончаемый снегопад погнал машину по дороге куда глаза глядят. Юки достала из сумки кассету, воткнула в магнитофон и нажала на кнопку Дэвид Боуи запел «China Girl». Его сменил Фил Коллинз. Потом «Jefferson Starship». Томас Долби. Том Петти и «Heartbreakers». Холл и Оутс. «Thompson Twins». Игги Поп. «Вапапа-гата». Все самое стандартное, что слушают пигалицы планеты Земля, было собрано на этой кассете.

Внезапно «Роллинги» выдали «Goin’ to a Go-Go».

– О, эту песню я знаю! – сказал я. – Ее раньше «Miracles» пели. Смоуки Робинсон и «Miracles». Мне тогда было лет пятнадцать или шестнадцать…

– А-а, – протянула Юки без особого интереса.

– Го-оинг ту э го-гоу!.. – заорали мы с Джеггером.

Чуть погодя Пол Маккартни и Майкл Джексон загнусавили «Say, Say, Say». Машин на дороге почти не встречалось. Можно даже сказать, их практически не было. Триумфально, как на параде – тр-рум! тр-рум! тр-рум! – дворники счищали снег с лобового стекла. В машине было тепло, а с рок-н-роллом – вообще уютно. Даже с «Duran Duran»’oM – уютно, несмотря ни на что. Я наконец-то расслабился и, подпевая всем бандам подряд, гнал машину сквозь снежное месиво. Да и Юки выглядела куда спокойней, чем раньше. Когда ее девяностоминутный сборник закончился, она вдруг обратила внимание на кассету, что я выбрал в офисе на стоянке.

– А это что? – спросила она.

– Сборник «олдиз», – ответил я. – Пока в аэропорт со стоянки ехал – крутил, чтобы время убить.

– Давай поставим, – потребовала она.

– Да тебе вряд ли понравится. Очень старые песни…

– Пускай, мне все равно… Я за эти десять дней все свои кассеты уже по сто раз переслушала.

И я поставил ей эту кассету.

Сначала Сэм Кук спел «Wonderful World». «Не силен я в истории мира, и все же…» Отличная вещь. Сэма Кука застрелили, когда я ходил в третий класс.

Бадди Холли – «Oh, Воу». Бадди Холли тоже погиб. В авиакатастрофе.

Бобби Дэрин – «Beyond the Sea». И Бобби Дэрин погиб.

Элвис – «Hound Dog». Элвис погиб от наркотиков.

Все погибли…

Чак Берри спел «Sweet Little Sixteen». Эдди Кокрэн – «Summertime Blues». Братья Эверли – «Wake Up Little Suzie».

Всем этим песням я подпевал, где только помнил.

– Здорово ты их знаешь, – с явным интересом заметила Юки.

– Ну а как же… Я ведь тоже раньше, как ты, с ума сходил по рок-музыке, – сказал я. – Когда мне было столько же, сколько тебе. Возле радио вечерами сидел, как приклеенный, все карманные деньги на пластинки тратил… Рок-н-ролл! Казалось, на белом свете нет ничего прекраснее. И я был счастлив просто от того, что сидел и все это слушал.

– А сейчас?

– И сейчас слушаю. Даже любимые песни есть. Только запоминать наизусть уже как-то не тянет. Больше не цепляет так сильно.

– Почему?

– Ну как почему…

– Объясни, – попросила Юки.

– Наверно, со временем понимаешь, что по-настоящему хороших вещей на свете не так уж и много. Действительно хороших – раз-два и обчелся. Что ни возьми. Хороших книг, хороших фильмов, хороших концертов – буквально по пальцам пересчитать. И в рок-музыке так же. За час рока по радио выуживаешь одну-единственную стоящую мелодию. Все остальное – мусор, отходы массового производства. Раньше я об этом всерьез не думал. Что попало слушал и радовался. Молодой был, свободного времени хоть отбавляй… Влюблялся то и дело… И даже к низкокачественной ерунде мог относиться с душевным трепетом. Понимаешь, о чем я?

– Да уж как-нибудь… – ответила Юки.

Зазвучали «Del-Vikings» – «Come Go With Ме», и я пропел вместе с ними припев.

– Ну как, не скучно? – спросил я Юки.

– He-а… Ничё так себе, – сказала она.

– Угу… Ничё так себе, – согласился я.

– А сейчас ты больше не влюбляешься? – спросила Юки.

Тут я задумался.

– Сложный вопрос, – сказал я. – Вот у тебя есть парень?

– Нету, – ответила она. – Только придурки всякие.

– Понимаю, – сказал я.

– Музыку слушать и то веселей…

– Очень хорошо понимаю, – повторил я.

– Что, действительно понимаешь? – она прищурилась и с сомнением посмотрела на меня.

– Действительно понимаю, – кивнул я. – Некоторые называют это словом «эскапизм». Но пусть называют как угодно, мне все равно. Моя жизнь – это моя жизнь, а твоя жизнь – твоя и больше ничья. Если ты четко знаешь, чего хочешь, живи как тебе нравится, и неважно, что там о тебе думают остальные. Да пускай их всех сожрут крокодилы!.. Вот так я думал, когда был такой, как ты. И теперь думаю точно так же. Может, я до сих пор из детства не выбрался? А может, просто был прав с самого начала? Одно из двух, а что именно – никак не пойму…

Джимми Гилмер запел «Sugar Shack». Насвистывая мелодию, я гнал машину по шоссе. По левую руку до самого горизонта тянулась укрытая снегом долина. «Просто кофейня из старых бревен… Напоит эспрессо, когда час неровен»… Классная песня. Шестьдесят четвертый год.

– Эй, – сказала Юки. – Ты странный. Тебе это никто не говорил?

– Хм-м, – промычал я скорее отрицательно.

– У тебя жена есть?

– Была когда-то.

– Что, развелся?

– Угу.

– Почему?

– А она сама ушла.

– Что, правда?

– Правда. Влюбилась в другого парня и убежала с ним куда-то.

– Жалко, – сказала она.

– Спасибо, – сказал я.

– Но я, кажется, понимаю, почему.

– И почему? – спросил я.

Но она лишь насупилась и ничего не ответила. Мне, впрочем, и самому не хотелось расспрашивать.

– Эй… Хочешь жвачки? – спросила Юки.

– Спасибо, не хочу, – ответил я.

Постепенно, но верно лед между нами таял – и вскоре мы вдвоем выдали бэк-вокал для «Surfin’ U.S.A.» из «Beach Boys». Ну, не всю песню, только припевочки – «Инсайд, аутсайд Ю-Эс-Эй!» и так далее. Но все равно получилось весело. И, кстати, припев «Help Me Ronda» мы тоже спели вместе. Вот так-то. Рано мне еще на свалку. И вовсе я не дядюшка Скрудж…

Тем временем метель улеглась. Мы вернулись в аэропорт. У стойки проката я отдал ключи от машины. Затем мы оформили багаж и еще через полчаса прошли на посадку В конце концов получилось, что наш вылет задержали на пять часов. В самолете Юки моментально уснула. Во сне у нее было фантастически красивое лицо. Словно она не человек, а тончайшей работы скульптура из какого-то неземного материала. Казалось, задень ее нечаянно, и она разобьется на тысячи мелких осколков. Такая вот особая красота. Стюардесса, пронося мимо напитки, увидела это лицо и поглядела на меня с особой многозначительностью. И улыбнулась. А я улыбнулся в ответ. И попросил джин с тоником. Под джин с тоником я начал думать о Кики. Несколько раз прокрутил в голове сцену с Кики и Готандой в постели. Камера разворачивается. Появляется Кики. «Что происходит?» – спрашивает она.

«Что происходит?» – отзывается эхо у меня в голове.