Текст книги "Человек-тень"

Глава 9

Конни стояла в помещении для вскрытий, одетая в защитный комбинезон, с сеткой на волосах и перчатками на руках, чтобы не нарушить сохранность улик, и пыталась представить себе, что происходило между Анджелой Ферникрофт и ее убийцей, ДНК которого поведала им только то, что он белый мужчина… и больше ничего. Анджела лежала на металлической каталке, обнаженная и не способная ничего подсказать. Барда находился в соседней комнате, где отвечал на один из бесконечных телефонных звонков, которыми его изводило начальство. Уже наступил вечер, и вокруг было тихо. Пока они ехали сюда, на улице успело стемнеть.

Нет, так не пойдет. Угол зрения Конни отличается от угла зрения Анджелы. Тут светло и вообще… Конни выглянула в коридор, убедилась, что рядом никого нет, и подкатила к той каталке, на которой лежала Анджела, еще одну. Затем выключила свет, так что осталось только свечение, проникающее через небольшие верхние оконца. Улегшись на пустую каталку рядом с Анджелой, Конни повернулась на бок и уставилась на покойную мать двух маленьких детей.

– Что же разбудило тебя? – прошептала она, убрав с лица Анджелы прядь волос. – Какой-то шум?

Закрыв глаза, Конни представила себе стук, который мог бы раздаться, если бы убийца ударился ногой о комод в доме, где, кроме Анджелы, никого не должно было быть.

– Нет. Услышав такой шум, ты бы сразу встала. Когда ты проснулась, он уже находился рядом, прямо за твоей спиной. Так ты и получила эту шишку на голове.

Конни села и перевернула Анджелу на правый бок, затем осторожно, чтобы не упасть, перебралась на каталку, где лежало тело погибшей, пока ее нос не оказался рядом с затылком покойной, так близко, что, будь Анджела жива, она могла бы расквасить его.

После чего Конни одной рукой обняла Анджелу за талию:

– Он заговорил с тобой. И обнимал тебя, как это сделал бы любовник, но тебя разбудило не это, а его голос. Этот мужчина хотел тебя. Он следил за тобой, и что-то в тебе притягивало его. Что именно? Может, ты ему кого-то напоминала? Может, вы уже встречались и ты обратила на него внимание?

Конни лежала, гладя волосы Анджелы и пытаясь представить себе, где погибшая женщина и ее убийца могли пересечься.

– Когда ему представился случай, он первым делом обнял тебя. Он жаждал оказаться там, где сейчас нахожусь я, чтобы увековечить в твоей памяти момент твоего первого знакомства с ним. Вряд ли это был кто-то из тех, кого ты знала. Тогда ты бы заговорила с ним, попыталась бы урезонить его.

– Я включу свет, – послышался голос Айлши Лэмберт.

Конни не сдвинулась с места, ожидая, когда Айлша включит свет и подойдет к каталке.

– А я-то думала, что повидала все, – сказала Айлша.

– Мне надо понять, жива Элспит Данвуди или мертва. Для этого мне нужно уяснить, что убийца шепнул Анджеле, когда обнимал ее.

– Что ж, я приму это объяснение, по крайней мере на данном этапе расследования. Но я бы предпочла продолжить наш разговор, когда вы будете находиться в меньшей близости от этой несчастной женщины.

– Само собой, – ответила Конни.

Она слезла с каталки и вновь накрыла тело Анджелы простыней.

– У вас необычные методы. Если бы что-то в этом духе попытался проделать кто-то из наших полицейских, я бы уже доложила о нем.

– Вы что, добиваетесь от меня извинений или просьбы не докладывать обо мне начальству? – спросила Конни, снимая перчатки и бросая их в контейнер для мусора, стоящий у двери.

– Вообще-то мне не интересно ни то, ни другое, – ответила Айлша. – Мне сообщили, что вы хотите задать мне какой-то вопрос. У меня тоже есть кое-какие вопросы, касающиеся вашего поведения, но давайте начнем с того, что я могу сделать для вас.

Конни кивнула и прислонилась к стене, сложив руки на груди.

– Есть ли на теле Анджелы такие повреждения, которые свидетельствуют о том, что нападавший желал причинить ей физический вред или помучить ее?

Айлша тоже сложила руки на груди, затем подняла брови, обдумывая вопрос.

– Только если считать, что применение преступником хлороформа должно было предшествовать изнасилованию. В противном случае ответ будет отрицательным. Все отметины на теле жертвы говорят о том, что нападавший старался только обездвижить ее и не хотел нанести ей повреждения.

– Несмотря на то, что она укусила его и расквасила ему нос? – удивилась Конни.

– Да, несмотря на это, – подтвердила Айлша. – Теперь моя очередь задавать вопросы. Почему вы не сказали мне, что не можете различать цвета?

– Я подумала, что это не имеет значения, – быстро ответила Конни. – Вам наябедничал Барда?

– Нет. Когда мы разговаривали в прошлый раз, я пару раз сослалась на цветовые аспекты кровоподтеков, однако вы не переводили взгляд на те места, о которых шла речь. У вас дальтонизм. Если бы вы сказали мне об этом, я бы адаптировала свою характеристику повреждений, имеющихся на трупе, к особенностям вашего восприятия.

– А я-то думала, что ваша епархия ограничивается теми, кто уже умер.

– Хотя я патологоанатом, а не психолог, я бы предположила, что вы попытались воссоздать картину преступления, используя для этого манипуляции с трупом, потому что считаете, что ограниченность вашего зрительного восприятия создает барьер между вами и жертвой, и вам нужно компенсировать это с помощью других органов чувств.

Мне не нужны от вас извинения, и я не требую объяснений. Однако вы могли бы попытаться приглушить ваш сарказм, когда находитесь в моем обществе.

Конни сделала вдох, неопределенно хмыкнула и, решив перестать язвить, опустила руки:

– Простите.

– Извинение принято. А что послужило тому причиной?

– Вы говорите о моей склонности к сарказму? Это хроническое состояние.

– Я спрашивала о вашем дальтонизме, как вы и сами отлично поняли. И мне казалось, что мы пришли к соглашению.

– Черт, извините. Европа заставляет меня включать в себе американку, причем делать это не самым лучшим образом. Что до моей неспособности различать цвета… Когда мне было восемнадцать лет, я получила травму головы, играя в лакросс. Тогда мне не было диагностировано повреждение мозга, но месяц спустя я попала в больницу. Мне сделали операцию, гематому удалили, но мой зрительный нерв пострадал. Все могло бы закончиться и хуже.

– Да, могло, но и такая травма должна была круто изменить вашу жизнь. Пойдемте со мной.

Айлша открыла дверь и вышла в коридор.

Конни последовала за ней.

– Что заставило вас выбрать профессию психолога-криминалиста? – спросила Айлша.

Свернув в один из боковых коридоров, она прошла по нему и открыла дверь, ведущую на улицу, в теплую летнюю ночь. Впереди виднелись одинокое дерево и железные перила.

Айлша замолчала, с удовольствием вдыхая ночной воздух и прислушиваясь к реву, временами доносящемуся из ближайших пабов, и к шуму автомобильного движения на Каугейт. Затем она повернулась к Конни, ожидая ответа на свой вопрос.

– Личный опыт, – ответила Конни. – Мы что, незаметно для меня, поменялись профессиональными ролями?

– Туше, но, глядя на место преступления, вы не просто оцениваете уровень IQ того, кто его совершил, а пытаетесь залезть в его голову. То, что я наблюдала сейчас, это нечто из ряда вон выходящее. Когда вы дотрагиваетесь до трупа, взаимодействуете с ним, вы создаете связь между умершим и собой. Человеческая плоть необязательно должна быть живой, чтобы мы чувствовали свою ответственность перед ней или желание действовать мягко. Не кажется ли вам, что из-за столь личностного контакта вы можете стать менее объективной?

– Все, что я делаю, подчинено одной цели – понять мотив убийцы. В данном случае понимание его мотива поможет нам уяснить, планирует ли преступник совершить еще одно убийство. Моя роль во всем этом носит ничуть не более личностный характер, чем ваша. Вы вскрываете тела, заглядываете в самые потаенные их уголки. Вы извлекаете внутренности, касаетесь мозгов. От вас ничто не скрыто. Лично мне спокойнее из-за того, что в случае моей смерти при непредвиденных обстоятельствах кто-то вроде вас будет исследовать мое тело, пока не установит, что произошло. Расплата важна, даже когда ты уже мертва.

– Расплата – это эмоционально заряженный термин, – заметила Айлша. – К каким выводам вы пришли, расследуя это дело?

– Полагаю, преступник не собирался убивать свою первую жертву, так что убийство, похоже, вообще не входит в его планы. Меня больше беспокоит то обстоятельство, что он настолько не готов к реакции со стороны своей жертвы, что может убить ее нечаянно. Возможно, именно поэтому с Элспит Данвуди он действовал более осторожно. Я полагаю, что она все еще жива, хотя и не знаю почему. Когда преступник нацелился на Анджелу, то в его действиях были задействованы как сексуальные, так и психические компоненты полового инстинкта. Она притягивала его. Ему была нужна не абы какая женщина, а именно она. Не затем, чтобы подавить ее или причинить ей страдание, а затем, чтобы обнимать ее, прижиматься к ней. Не знаю почему, но это вызывает у меня еще большее отвращение, чем холодная жестокость.

– Жестокость – это нечто связанное с первобытными инстинктами. А убийство такого рода, носящее неоднозначный характер, заставляет нас всех чувствовать себя потенциальными жертвами. Этот малый – чудовище, надевшее бархатные перчатки.

– Эта фраза пришла вам на ум только что? «Чудовище, надевшее бархатные перчатки». И подумать только, вас смутило то, что я лежала рядом с трупом.

В этот момент к женщинам подошел Барда:

– Извините, что прерываю вашу беседу, но у меня плохая новость. Пропала двенадцатилетняя девочка, и похоже, что ее похитили. Отдел особо важных расследований бросает все свои силы на расследование этого дела. Вы получили ответы на ваши вопросы? – обратился он к Конни.

– Да, получила. Элспит Данвуди жива. Более того, она нужна своему похитителю для того, чтобы удовлетворять какую-то его потребность. Похищая ее, он очень старался не причинить ей физического вреда. Он уже потерял свою предыдущую цель. Вряд ли он будет рисковать жизнью Элспит, поскольку не хочет потерять также и ее. Доктор Лэмберт, спасибо и примите мои извинения за… мое странное поведение.

– Ничего, хотя в следующий раз я бы предпочла, чтобы вы меня предупредили. И да, последний вопрос. Сколько времени прошло между травмой, полученной вами во время игры в лакросс, и тем моментом, когда ваше зрительное восприятие сделалось черно-белым? Я интересуюсь травмами и их возможными последствиями. Это помогает мне расширить профессиональный кругозор.

Конни внимательно посмотрела на миниатюрную женщину-патологоанатома, уже старую и значительно уступающую ей в росте, но обладающую напористостью ракеты, летящей в цель. Может, соврать? Нет, Айлша сразу же раскусит ее ложь.

– Чуть более года, – ответила она. – Нам надо идти. Барда – специалист по похищениям людей, а полиция Шотландии сейчас в таком положении, что ей пригодится любая помощь.

– Конечно, – согласилась Айлша. – Звоните мне в любое время дня и ночи.

Конни и Барда покинули главного судмедэксперта.

– О чем вы толковали? – поинтересовался инспектор.

– Да ни о чем. Айлша напоминает мне мою бабушку. Ту из них, которая обычно вела себя очень мило. Нам надо вернуться в участок.

– Значит, у вас была и такая бабушка, которая вела себя не так уж и мило? – спросил Барда, когда они дошли до парковки.

– Думаю, лучше сказать, что у нее были неверные представления о жизни. Она слишком благоговела перед званиями и была излишне уверена в правильности своей точки зрения, чтобы по-настоящему видеть то, что происходило вокруг. Вы знаете, как это бывает?

– Думаю, да, – отозвался Барда, открывая перед своей спутницей дверь машины.

Конни мягко улыбнулась его старомодной учтивости.

– Расскажите мне об этой пропавшей девочке, – попросила она.

– Свидетельница сочла, что ее силой затащили в машину, и подняла тревогу.

– О господи, Барда, сколько же человек в год похищают в вашей стране? Мне начинает казаться, что я попала в Нью-Йорк двадцатых годов.

– Около пяти тысяч. Когда речь идет о ребенке, похитителем чаще всего является член семьи или кто-то из друзей. Похищения детей посторонними чрезвычайно редки.

– А эта свидетельница запомнила номер машины?

– Нет. К сожалению, это еще одна несовершеннолетняя, к тому же ненаблюдательная и с хаотичной памятью.

– А где это произошло? – спросила Конни.

– На школьной парковке. Там сейчас много наших. Нас попросили подождать в участке на тот случай, если окажется, что это и впрямь было похищение, поскольку это мой профиль.

– Все равно поезжайте к школе, – предложила Конни. – Какой смысл болтаться в полицейском участке, ожидая, когда вам позвонят и начнут задавать вопросы?

– Я думал, что вы захотите обсудить дело Данвуди, пока мы будем ждать. В любом случае, возможно, около школы от нас не будет никакого толку.

– Мой мозг лучше всего работает с имеющимся в деле набором фактов, когда он занят чем-то совершенно другим. К тому же в участке холодно, и там пахнет едой, купленной навынос, и потными подмышками. Я предпочитаю находиться на свежем воздухе.

– Как хотите. Но весьма вероятно, что это будет пустой тратой времени. Скорее всего, эта девочка поцапалась с кем-то из своих родителей, и он затащил ее в машину, чтобы отвезти домой. В подавляющем большинстве подобных случаев оказывается, что тревога была ложной.

– Знаете, в этом-то и проблема, когда речь заходит о вероятности. Мы полагаемся на статистические данные, чтобы уверить себя в том, что нет нужды бить в колокола, что все будет хорошо. И по своему опыту скажу, что именно в таких случаях реальное положение дел оказывается куда хуже, чем можно было себе представить.

– Значит, беседы, направленные на создание позитивной мотивации, вас не вдохновляют, – пробормотал Барда.

– Позитивная мотивация переоценена. – Конни откинула спинку своего сиденья назад и закрыла глаза. – Единственный триггер, на который человек действительно реагирует, это гребаный страх.

Глава 10

Сегодня утром у него выпал еще один зуб. Фергюс долго рассматривал его. Это был нижний левый коренной зуб, и теперь он лежал в подставке для яиц, которая стояла на микроволновке. Фергюс попытался вспомнить, когда он в последний раз посещал стоматолога, но так и не вспомнил. Визитов к врачам было так много, и они были растянуты на такой длительный период, что на каком-то этапе он просто отключился от всей этой суеты. Дорога в очередное медицинское учреждение – ожидание – ответы на вопросы – отведение глаз от шприца – ожидание – дорога домой. И хронология всего этого неважна. Интересно, подумал Фергюс, болел ли этот моляр прежде, чем счел нужным оставить свой пост в его рту. Впрочем, болевые ощущения мучили его так часто, что он, вероятно, просто заглушил зубную боль с помощью таблеток. Его десны кровоточат всю жизнь. Его организм не может удерживать железо. Он никак не может остановить разложение своего тела.

Болезнь пожирает Фергюса все быстрее. Он думал, что у него в запасе есть еще несколько месяцев, но недавно пересмотрел эту оценку и пришел к выводу, что у него есть всего несколько недель. А раз так, то он должен действовать быстро. Больше никакого наблюдения, никакого ожидания, только движение вперед. Именно поэтому Мэгги Рассел находилась сейчас в багажнике его машины. И девочка рвала и метала.

Она оказалась совсем не такой, как Фергюс ожидал. Двенадцатилетней девчушке не положено быть такой, как она. Он рассчитывал, что ей будет страшно, что ее легко будет запугать. Что она будет податливой. Однако милая маленькая Мэгги, которая любила в одиночку ходить в парк и подолгу сидеть там, глядя на облака, часто с книжкой в руке, и, похоже, не имела зависимости от мобильного телефона, на поверку оказалась настоящей чертовкой.

Фергюс поджидал Мэгги у выхода из школьной библиотеки. Она проводила там по часу каждый день, по-видимому делая уроки, перед тем как ее мать заедет за ней. Ее мать тоже оказалась не такой, как следовало. На несколько лет моложе, чем Фергюс ожидал, да и выглядела женщина слишком уж броско, как выразилась бы его бабушка. Облегающие лосины, накладные ресницы. Привести ее машину в негодность оказалось легко. Она была припаркована на некотором отдалении от дома Расселов, и Фергюс, подняв капот, немного выкрутил свечи зажигания. Мать Мэгги никогда не приезжала за ней вовремя, и девочке регулярно приходилось торчать на парковке, ожидая, когда ее повезут домой.

Впервые он увидел Мэгги в мае, во время одного из регулярных походов Анджелы в Инч-Парк. Девочка сначала наблюдала за тем, как Анджела играла со своими детьми, а потом робко подошла и поздоровалась. Тогда Фергюс начал следить и за Мэгги – она должна была стать его подарком жене, – но с Анджелой все закончилось катастрофой. К тому времени он приложил уже слишком много усилий к тому, чтобы осуществить свой план. И не мог терять месяцы, изучая все повадки Мэгги.

Фергюс вел себя осторожно, карауля девочку у школы. Родители были ужасно подозрительны, поэтому ему приходилось держаться в стороне от игровой площадки, подолгу ждать на окруженном деревьями пятачке, находящемся через дорогу, и появляться на парковке только после того, как большая часть машин и школьных автобусов уезжала, чтобы посмотреть, кто из учеников задержался. Мэгги всегда сначала шла в библиотеку, и только потом появлялась ее постоянно опаздывающая мать. Фергюсу было достаточно просто-напросто проследить как-то раз за ее машиной, чтобы установить, где живет семья девочки и что представляет собой их дом. Все остальное было несложно. До тех пор, пока он не подошел к Мэгги на парковке.

В последнее время Фергюсу приходилось вести себя менее осторожно. Когда он только начинал следить за своей будущей семьей, то старался не привлекать к себе внимания. Но теперь, когда смерть держит его за горло, важно только одно – сделать то, что ему нужно, как можно быстрее. Что может значить какой-то там арест, если его ожидает вечность?

– Привет! – Фергюс весело помахал девочке рукой, когда она вышла из небольшого здания из серого кирпича и подошла туда, где обычно останавливалась ее мать, чтобы увезти ее домой. – Ты же Мэгги, да? У твоей мамы сломалась машина, и она попросила меня отвезти тебя к ней.

Мэгги уставилась на подошедшего к ней мужчину, и в ее взгляде не было ни капли дружелюбия.

– Моя мама? – переспросила она.

– Да, хорошенькая дама со спортивной фигурой, отзывающаяся на имя Кармен Рассел. Ты помнишь ее? – пошутил он.

– Моя мама? – повторила Мэгги.

Взгляд у нее сделался злым.

– Да, – повторил Фергюс уже без прежней веселости.

Мэгги держала свой рюкзак перед собой, словно это был щит.

– Откуда вы знаете ее? – спросила она.

Фергюс предвидел этот вопрос.

– Я живу на вашей улице, Данворд-Гроув, через несколько домов от вас, – объяснил он. – Я заметил, что у твоей мамы сломалась машина, и вызвался помочь. Она объяснила мне, что ты сейчас в школе и что тебя некому забрать оттуда и отвезти домой. – На лице Мэгги мелькнуло какое-то чувство – скорее всего, это неуверенность в себе, подумал Фергюс. – Мы встречались в нашем местном парке, помнишь?

– Вам было плохо, – сказала Мэгги.

– Пустяки, не о чем беспокоиться – это был всего лишь кашель. Прости, если я напугал тебя. Я сходил к врачу, и теперь у меня есть лекарство. Мне намного лучше. – И Фергюс улыбнулся, чтобы показать девочке, как хорошо он себя чувствует.

Мэгги вздрогнула, и мужчина перестал демонстрировать ей свои пожелтевшие зубы, с еще одной дыркой в том месте, где находился недавно выпавший зуб.

– Как долго вы живете рядом с нами? – спросила Мэгги.

– Пару лет. Иногда в наших местных магазинах я вижу твою маму, и мы с ней болтаем. Она очень гордится тобой. И всегда говорит о том, как хорошо ты учишься в школе.

Выражение лица Мэгги изменилось. Слова Фергюса не только не убедили девочку, но, наоборот, привели ее в ярость.

– Лжец, – тихо сказала она. – Вам лучше уехать. Я скажу о вас учителю.

Долю секунды Фергюс не знал, что ему делать, но Анджела умерла именно из-за этого – из-за того, что он был недостаточно подготовлен. Она смогла ударить его головой и сломать ему нос. Он имел глупость закрыть ей рот рукой, не защитив свои пальцы от ее зубов. На этот раз он не оплошает. Не может оплошать.

Фергюс бросился вперед и кулаком ударил Мэгги в нос. По своему горькому опыту он знал, насколько болезнен и действен такой удар. И все получилось. Эта девчонка упала навзничь, как костяшка домино. Она ударилась затылком о траву, а не об асфальт. Фергюс был рад этому. Одна непредвиденная смерть была приемлема, но две? Это стало бы свидетельством его некомпетентности.

Закинув рюкзак девчушки на плечо, Фергюс поднял Мэгги с земли за подмышки. Багажник открылся, когда он нажал на кнопку на брелоке, и он положил туда обмякшее тело. У Фергюса не было времени, чтобы связать девочку, и это была его единственная проблема. Он полагал, что Мэгги спокойно сядет к нему в машину, ведь он знает ее мать и адрес, и будет терпеливо сидеть на заднем сиденье. Она не сможет открыть задние двери или опустить окна – Фергюс принял соответствующие меры и еще несколько месяцев назад затонировал стекла. Но чего-то он не предусмотрел – того, что нечто в его словах выдаст его и девочка поймет, что он лжет. Но что могло его выдать?

Теперь Фергюс уже проехал половину пути домой, и девочка молотила по багажнику его машины. Это было неприятно. Почти так же неприятно, как поведение Элспит, которая только и делала, что целый день рыдала. Фергюс начал добавлять в ее еду седативные средства, чтобы дать себе хоть немного покоя. Надо будет получить у врача новый рецепт, раз теперь ему придется успокаивать и жену, и дочь.

Четверть часа спустя Фергюс доехал до своего дома и приготовился к противостоянию.

Мэгги тоже была готова. Едва в багажник проник свет, как она начала кричать.

Фергюс без лишних церемоний закрыл девочке рот рукой и зарычал на нее:

– Если ты будешь так орать, то не оставишь мне иного выбора, кроме как придушить тебя. Ты думаешь, я этого хочу? Мэгги, я хороший человек, а ты ведешь себя не так, как положено хорошей девочке, и это неправильно. Заткнись, не то я сделаю тебе больно.

К его удивлению, Мэгги перестала вопить. И уставилась на него таким свирепым взглядом, который бы больше подошел взрослой женщине, а не ребенку. Как будто он пришел на свадьбу и блеванул на платье невесты.

Фергюс взвалил Мэгги на плечо, отнес в дом и поставил на ноги, только зайдя на кухню и заперев за собой входную дверь. Но дверь в гостиную была открыта. Мэгги взглянула на нее, повернулась к Фергюсу и, бросившись на него, кулаком саданула его в пах.

– Ах ты, говнюк! – заорала девочка. – Я убью тебя!

Фергюс схватил ее за плечи и отодвинул от себя.

– Неужели твоя мать позволяет тебе употреблять такие гадкие слова? – закричал он.

– Кармен мне не мать. Она сука! Ты все наврал. Помогите! – завопила Мэгги. – Помогите! Меня похитили!

Фергюсу хотелось наподдать ей еще раз, но вокруг глаз Мэгги уже начинали проступать синяки от его предыдущего удара, а на ее подбородке запеклась кровь, вытекшая из носа. Значит, Кармен ей не мать. Он ошибся. Это результат спешки. У него болела голова. Хоть бы эта девочка замолчала.

– Я не сделаю тебе больно. То есть сделаю, если ты не угомонишься. Я не могу позволить тебе так вести себя. Но если ты перестанешь, все будет хорошо.

– Ты собираешься изнасиловать меня. И убить. Я не дура. Я смотрю новости. В школе нам говорили о таких типах, как ты.

– Что за гадкие речи? У меня нет намерения кого-то насиловать. Что бы подумала моя жена, если бы я совершил такое?

Мэгги сделала шаг назад и воззрилась на него.

– Ты что, слабоумный? – спросила она.

Фергюс стиснул зубы. Ему хотелось прилечь. К этому моменту Мэгги уже должна была познакомиться с Элспит и они должны были беседовать в своей маленькой квартире, чтобы получше узнать друг друга. А Фергюсу уже давно нужно было принять болеутоляющие. Сначала у него начала чуть-чуть болеть верхняя часть левой руки, но теперь боль перекинулась на грудь и сжимала ее, словно тисками, так что ему было трудно дышать.

– Я не слабоумный. Нельзя так говорить. Это грубо.

– Ты похитил меня. Ты думаешь, твоей жене это понравится? И где она? Здесь?

Мэгги повернулась и пустилась бежать. Наконец-то, подумал Фергюс. В глубине дома ему будет легче держать девчонку под контролем, чем на кухне.

Взяв разделочный нож, который он давно спрятал на одной из верхних полок, Фергюс последовал за Мэгги. Она орала во все горло, чтобы он не приближался к ней, и одновременно отступала к лестнице, а затем начала подниматься, перешагивая через ступеньки. Наконец в коридоре третьего этажа девочка замолчала, и все ее внимание сосредоточилось на столовом приборе в его правой руке.

– Жди там, – приказал Фергюс, направив нож на нее.

На лестничной площадке имелась только одна дверь. Фергюс подошел к ней, посмотрел в тот из глазков, который был расположен на обычном месте, затем встал на колени и быстро заглянул во второй глазок, который он проделал на уровне бедер. Путь был свободен. Он отцепил от пояса связку ключей и бросил их Мэгги под ноги.

– Самый большой серебристый ключ, – сказал он. – Открывай!

Из глаз девочки текли слезы, капая на потрепанный ковролин под ее ногами. В ней больше не осталось воли к сопротивлению. У Фергюса раскалывалась голова, в его грудь словно вонзили нож для колки льда, и он был рад тому, что Мэгги наконец перестала ерепениться. Подобрав ключи, она попыталась вложить свою иссякающую энергию в еще одно оскорбление, но смогла только жалко мяукнуть.

– Оставь ключи в замке и зайди внутрь, – пробормотал Фергюс. – Увидимся завтра.

– Что там? – прошептала Мэгги, заглянув в темный коридор. Там горела всего одна лампа в спальне.

– Твоя новая мать. Может быть, она понравится тебе больше.

Фергюс втолкнул Мэгги внутрь, запер за ней дверь и встал. Лестница колыхалась, то подплывая к нему, то удаляясь. Дрожащими пальцами Фергюс попытался нащупать перила, шаря в том месте, где они находились прежде, но расстояние до них увеличилось.

– Я не могу спуститься, – пробормотал он. – Тут погас свет. Где выключатель?

Лихорадочно шаря рукой в потемках, существующих только для него, Фергюс непроизвольно повернулся боком, споткнулся и полетел вниз левым плечом вперед, удивляясь тому, как он может падать, если еще секунду назад он неподвижно стоял в своем собственном доме. Ему никогда не доводилось кататься на американских горках, но, наверное, он испытывал бы на них такие же чувства, как сейчас. Качаясь на качелях в раннем детстве, он всегда представлял себе свою мать, которая стояла перед ним, протягивая руки. Она не покинет Фергюса сейчас, когда он особенно нуждается в ней. Катясь по узкой лестнице, он улыбался, видя, как мать появляется внизу, уверенная в том, что с сыном не может произойти ничего плохого, раз она стоит там, готовая уберечь его от всего.

Достигнув пятой ступеньки сверху, Фергюс ударился головой, затем пришел черед его шеи, послышался хруст, какой бывает только на скотобойнях, затем в перила врезались ребра с левой стороны, и из его легких вышел весь воздух. Но он все равно продолжал улыбаться.

Фергюс знал, что конец уже близок. Не было ни туннеля, ни яркого света, ни хора ангелов, приветствующего его, но не было и боли. И, что еще лучше, не было страха. Он мог спокойно умереть, зная, что у него наконец-то есть жена и ребенок, которым будет его не хватать. У него нет брата, ему не хватило времени для того, чтобы заполучить себе брата, но это не помешает ему отойти с миром. Фергюс Эрисс умирал и был этому рад.