Текст книги "Человек-тень"

– Я психолог-криминалист. Я помогаю составлять профили серийных убийц. Однако меня привлекли к работе над этим делом и платят мне из денег налогоплательщиков. А вас выдернули из Лондона.

– Местный эдинбургский отдел особо важных расследований зашивается. Одни его сотрудники откомандированы на работу с Интерполом, другие болеют. Им нужна была помощь. Так что здесь нет никаких тайн.

– Вот только это не убийство. Это исчезновение без признаков преступного умысла или борьбы. Бросьте, вы знаете больше, чем говорите. Выкладывайте.

– Как вы узнали?

– Вы пожали плечами. А пожатие плеч – это наигрыш, это редко бывает непроизвольным в отличие, например, от округлившихся глаз, когда вы поражены. Вы пытались изобразить безразличие и уйти от ответа. Это и выдало вас.

Барда вздохнул:

– Мне сказали, что эта женщина – невестка одной важной шишки.

– Кто он – бизнесмен, знаменитость или политик?

– А разве это важно?

– Да, если вы хотите иметь точный психологический профиль того, кто похитил Элспит. Если у преступника были политические мотивы, то это один тип личности; если финансовые, то другой. Если свекр жертвы занимает видное положение в законодательном органе или в органах охраны правопорядка, это может быть месть. Я могла бы перечислять до бесконечности, но будет быстрее просто сказать, что да, это важно.

– Ее свекр – глава транснациональной IT-компании, известный своей филантропией и имеющий столько политических связей, что и не перечесть… и я понимаю, что вы имеете в виду.

– Но каким-то образом все до сих пор остается шито-крыто. Нет даже намека на утечку в СМИ.

– Полагаю, это потому, что все считают случившееся попыткой вымогательства и уверены, что в случае утечки информации Элспит могут убить. Я не меньше вашего удивился тому, что со мной будет работать профайлер. Что же до траты денег налогоплательщиков, то я уверен, что взносы, сделанные свекром несчастной женщины, значительно перевешивают любые затраты, которые может понести казна, зато при таком раскладе в нашем распоряжении имеются все возможности полиции.

– Понятно, – пробормотала Конни, подойдя к инспектору ближе и понизив голос. – Но вы же понимаете, я не могу составить психологический профиль, если человек вообще не существует. Насколько я могу судить, у Элспит была весьма напряженная жизнь. Устав от такой жизни, человек может просто сесть на поезд, затем поехать автостопом и, наконец, затеряться совсем.

– Вы думаете, она хотела исчезнуть? – спросил Барда.

– Я психолог-криминалист, а не ясновидящая. Чтобы помочь в расследовании, завтра мне надо будет встретиться с членами ее семьи. Вы можете это устроить?

– Само собой, но надо подождать до утра. – Барда посмотрел на часы. – Сейчас уже слишком поздно кому-то звонить. Я арендовал машину и, если вы хотите, могу отвезти вас в ваш отель.

– Да, это бы не помешало. Спасибо.

– Не за что. Но выбор автомобилей у них был невелик, так что мне пришлось взять ярко-желтого уродца, который припаркован сейчас вон там. – Инспектор махнул рукой в сторону противоположного края площади.

Конни уставилась на него.

– Значит, вас не предупредили? – спросила она.

Барда недоуменно сдвинул брови.

– Я ахромат, у меня цветовая слепота. Когда мне было восемнадцать лет, я получила черепно-мозговую травму с кровоизлиянием в мозг. После того как гематому удалили, мое зрение стало черно-белым – я вижу только черное, белое и серое различной интенсивности. Так что боюсь, когда речь будет заходить о цветах, вам придется описывать все более подробно.

– Вы совсем не различаете цвета?

– Я помню цвета, но не в отвлеченном плане. Я могу связывать цвета с теми или иными предметами, местами, иногда даже эмоциями. Вы привыкнете.

– А вы привыкли?

Конни помолчала.

– Мне проще читать выражения лиц. С ландшафтами бывает сложнее, закаты разочаровывают меня, и я могу надевать вещи несочетающихся цветов. Вот и все.

– Сомневаюсь, – усмехнулся Барда. – Лично я не могу представить себе мир, в котором отсутствуют цвета.

– В моем мире присутствуют цвета, – тихо поправила его Конни. – Просто мне приходится мысленно дорисовывать их. Вы бы удивились, если бы узнали, насколько больше всего ты можешь заметить, если прилагать такие усилия.

– Поэтому вы и стали профайлером? Из-за того, как вы видите мир?

Барда направил брелок на ряд припаркованных машин, и у одной из них мигнули фары.

– Нет, – ответила Конни, подходя к пассажирской двери. – Я стала профайлером, чтобы выжить.

Глава 3

Брошенный вишневый «БМВ» стоял на широкой подъездной дороге. Конни повернулась к нему спиной и, уперев руки в бока, смотрела на полицейских, которые первыми прибыли на место.

– Вспомните все свои действия, – велела она им. – Я говорю это каждому из вас. С того момента, когда вы заехали сюда и увидели машину Элспит, до той минуты, когда вы вышли из своих машин и подошли к ней. Через какое окно вы заглянули внутрь? Какой из дверей каждый из вас касался? Вспомните все, что вы видели.

– Не сочтите за неуважение, мэм, но я не понимаю, как это могло бы вам помочь, даже если мы сможем вспомнить… – заметил один из тех сотрудников полиции Шотландии, которые были посмелее.

– Только попробуйте еще раз назвать меня «мэм»!

– Здесь такое обращение свидетельствует об уважении, – вмешался в разговор Барда.

– В Америке, когда полицейский называет тебя «мэм», он либо собирается тебя арестовать, либо хочет, чтобы ты заткнулась и не мешала. Полагаю, тут имеет место второе. Так что слушайте сюда и напрягите извилины. Все ли двери были закрыты, когда вы подошли?

Последовали неопределенные кивки.

– Потому что, если они не были закрыты, это говорит о том, что женщина выходила из машины второпях или что кто-то застиг ее врасплох.

– Э-э… возможно, водительская дверь была малость приоткрыта, – запинаясь, сказал один из полицейских. – Я взялся за ручку, чтобы открыть ее, и я не уверен, что она была закрыта как положено.

– Отлично, именно эта деталь и была нам нужна.

Реплика Барды отвлекла внимание от вздоха Конни.

– А ключи? – продолжила она.

– Они оставались в замке зажигания, мэм. То есть мисс. Мы их не трогали.

– С соседями уже поговорили, – пояснил Барда. – Похоже, эта машина находится здесь какое-то время, хотя никто не смог сказать, когда именно она тут появилась.

– А чей это дом? – спросила Конни.

– Тут живет лучшая подруга Элспит Данвуди. Она и ее семья сейчас совершают круиз по Карибскому морю, и она понятия не имеет, почему машина Элспит могла оказаться у ее дома. В течение двух-трех недель, предшествующих исчезновению Элспит, никто из этого семейства не общался с ней.

– А об их дружбе знали все или это было известно только узкому кругу? – поинтересовалась Конни.

– А что, это имеет значение? – Барда явно был озадачен.

– С некоторыми из своих лучших друзей человек может просто время от времени говорить по телефону, редко видя их вживую, поскольку узы между ними так крепки, что редкость встреч не мешает дружбе. О таких друзьях может знать только кто-то из твоего ближнего круга. Но если эта ее лучшая подруга из числа тех, с кем Элспит часто проводила время, выходя в свет, то это могли заметить. Тогда было бы нетрудно выяснить этот адрес и придумать какой-нибудь предлог, чтобы заманить Элспит сюда.

– Проверьте это немедленно, – приказал Барда патрульным.

Они поспешили прочь, явно испытывая облегчение оттого, что можно удалиться.

– Дом тщательно обыскали, там никого нет. Мобильного телефона Элспит в машине нет, но там находится ее сумка, – сообщил Барда.

– Значит, она не имела при себе ни ключей, ни сумки. И из гардероба Элспит не пропала никакая одежда, а ее муж и дети сходят с ума от неподдельной тревоги. Ничего хорошего это нам не сулит.

– При всем моем уважении не надо быть психологом-криминалистом, чтобы прийти к такому выводу, – хмыкнул Барда.

– Почему люди так говорят? – задумчиво проговорила Конни, обходя вокруг машины и шаря по ней глазами. – «При всем моем уважении». Эта фраза всегда предваряет какое-нибудь оскорбление. Хотя и завуалированное.

– Простите. Я не хотел вас оскорбить. Просто такой вывод казался очевидным.

– В вас слишком глубоко сидит стремление чуть что извиняться. Право же, вам нужно избавиться от этой привычки. – Конни опустилась на колени возле пассажирской двери и всмотрелась. – Тут что-то есть. Скажите мне, что вы видите.

Барда встал рядом с ней и тоже уставился на самый низ двери.

– Это небольшая капля жидкости красного цвета, которая засохла. Но это же красное на красном. Каким образом вы смогли увидеть ее, если не различаете цвета?

– Вообще-то для меня это легче, чем для вас. Ваш мозг вводит вас в заблуждение. Вы видите красное пятнышко на красном фоне, и вам трудно их различить. А мой мозг имеет дело только с тонами. Капля жидкости на красной краске кажется более темной. Впрочем, на этом польза от моего дальтонизма заканчивается, поскольку я понятия не имею, что это может быть за жидкость – кровь, машинное масло или горчица. – Конни достала свой мобильник и сделала фотографию. – Нам же пришлют фотографии места преступления, не так ли?

– Да, – кивнул инспектор. – Полагаю, если это кровь Элспит, то либо последует звонок с требованием о выкупе, либо нам надо начинать искать ее труп?

– Пока данных недостаточно, чтобы делать такой вывод, даже если окажется, что это кровь, – сказала Конни. – Пока не сообщайте об этом мужу Элспит, но отправьте эту каплю в криминалистическую лабораторию на анализ ДНК. И это надо сделать так быстро, как только возможно.

– Согласен. Я прослежу за этим лично. Думаю, завтра результат анализа ДНК будет уже готов, если я сделаю пару звонков.

– Это впечатляет. В каком именно отделе полиции вы работали в Лондоне?

– В отделе специальных расследований. Я несколько лет проработал в подразделении, занимавшемся похищением людей. Подозреваю, что начальство было радо сплавить меня сюда. Я не очень-то вписываюсь в их структуру, поскольку не соответствую новому типу сотрудников отдела специальных расследований – типу крутого, слегка небритого альфа-самца, проводящего три часа в день в тренажерном зале.

– А что, в этом отделе нет женщин? – спросила Конни.

– Боюсь, они тоже куда большие альфа-самцы, чем я. – Барда улыбнулся.

– Вообще-то недавние исследования показали, что принадлежность к альфа-самцам часто только мешает, когда речь заходит о назначении на высокие должности или о долгосрочных отношениях между партнерами. Руководство компаний предпочитает тех, кто спокоен, дипломатичен и обладает аналитическим умом, а в отношениях сейчас приветствуются постоянство, чувство юмора и теплота.

– Сэр! – донесся крик из кустов, растущих на краю подъездной дороги.

Конни и Барда подошли к полицейскому, который их позвал, и остановились на некотором отдалении, чтобы не нарушить сохранность следов преступления.

– Что там у вас? – спросил Барда.

– Кроссовка, левая. Она точно женская и соответствует описанию, которое предоставил муж пропавшей.

Женщина-полицейский подняла руку в перчатке, держа светлую кроссовку, почти не имеющую износа. Она довольно новая, решила Конни, и недолго лежала на земле.

– На ней есть следы крови? – спросила она инспектора, который подошел поближе, чтобы рассмотреть находку.

– Видимых нет. Вы не могли бы показать, где именно вы ее нашли? – обратился Барда к женщине-полицейскому.

Женщина-полицейский показала пальцем на место, находящееся примерно в метре от ее ног. От края кустов до него было метра два.

– Либо кроссовка слетела с ноги пропавшей, когда она отбивалась, либо ей хватило присутствия духа оставить нам знак, говорящий о том, что ее увезли против ее воли, и она забросила ее сюда. Тот, кто напал на Элспит, не мог выпустить ее из виду и не хотел рисковать и терять время, отыскивая эту кроссовку, – сказала Конни.

– Тогда нам нужно засесть в доме ее мужа и ждать звонка с требованием о выкупе, – быстро заключил Барда.

– Это если Элспит повезло. Все зависит от того, чего хочет похититель от своей жертвы. Вы отвезете меня в отель? Мне надо сделать заметки.

– Сейчас? Разве мы не поедем к семье Элспит, а затем в полицейский участок, чтобы провести совещание? Я обычно оставляю написание заметок на вечер.

– Вы полицейский, инспектор Барда. Вы следуете процедуре, проводите совещания, изучаете зацепки. Моя же работа не такова.

Конни подошла к пассажирской двери машины Барды, открыла ее, села, застегнула ремень безопасности и проверила его замок, резко потянув его.

Барда уселся рядом:

– Просто я думал, что вы захотите участвовать во всем. Чтобы ничего не пропустить, ведь чем больше информации – тем лучше.

– Я здесь для того, чтобы составить портрет того человека, который в настоящее время удерживает Элспит. Я предполагаю, что это мужчина, но, возможно, за этим похищением стоит женщина, если речь идет о вымогательстве, мести или попытке отвлечь внимание от преступления другого рода. Если учесть родственные связи Элспит, то это может быть все что угодно – от мошенничества со страховкой до каких-то корпоративных разборок. Моя работа обычно намного проще вашей. Когда у вас имеется череда трупов, то вы рассматриваете такие вещи, как почерк преступника, элементы сходства между его жертвами или какое-то ситуативное сходство. Я не могу позволить себе отвлекаться на соблюдение полицейских процедур и ваши служебные дрязги. Можно сказать, что я метаю дартс в профайлинговую мишень практически с завязанными глазами. Так что я должна возвратиться к тому, с чего все началось, и постараться честно отработать те деньги, которые мне платят. В том хаосе, который чаще всего царит в полицейском участке, это невозможно. Так что вам придется выполнять для меня функции фильтра.

Барда тронулся с места, благодарно помахав полицейским в форме, которые посторонились, чтобы дать ему проехать.

– Мне сказали, что вы много работали с ФБР. А почему вы не стали агентом? – спросил инспектор.

– Я мечтала служить в ФБР. – Конни смотрела в окно на проносящиеся мимо обочины, поросшие вереском, на кусты дрока. – Мой дальтонизм не позволил мне стать агентом, поэтому я выбрала профессию, дававшую мне возможность работать со штатными профайлерами Бюро.

– Каких вещей вам недостает? – спросил Барда.

Конни посмотрела на лицо инспектора. Вопрос был сформулирован нечетко, но по выражению нежности на лице мужчины было понятно, что он имеет в виду. Конни решила смягчить свой обычный резкий тон, осознавая, что ее манера держаться граничит с холодностью. Это было связано с издержками профессии, такой имидж был ей необходим, чтобы противостоять как ведомственному недоверию к специалистам-женщинам, так и тенденции смотреть на нее свысока, которая проявлялась, когда люди узнавали, что она «слабовидящая». Мужчина, который назвал так Конни, убрался из ее комнаты вскоре после того, как она ответила ему, и его больше никогда не видели среди участников тех рабочих групп, в которые входила она.

– В основном самых обыкновенных, – ответила Конни. – Мигающих рождественских гирлянд, морских волн, когда начинает подниматься ветер. Когда-то я могла часами сидеть на заднем крыльце дома моих родителей, глядя на море. Теперь же я не могу им любоваться.

Она на минуту замолкла, думая над вопросом своего спутника. Барда тоже молчал, хотя на его месте большинство мужчин сочли бы, что надо заполнить паузу. Его способность молчать, когда нужно, вызывала у Конни уважение. По ее мнению, мужчин следовало оценивать именно по таким мелким, но чертовски важным деталям.

– Сверкания рубина. Бесконечного разнообразия оттенков зеленого на одном и том же дереве. Снимков Земли из космоса, на которых видно, как прекрасна наша планета. Когда я была ребенком, мои родители как-то свозили меня в Большой каньон. Мне тогда было, наверное, лет десять, и мне подарили мой самый первый фотоаппарат. Я тогда мнила себя фотохудожником и делала только черно-белые снимки. Мои родители взяли тот из них, который нравился мне больше всего, увеличили его, вставили в рамку и повесили в моей комнате. И пока я взрослела, я засыпала, глядя на это фото. И, боже мой, как же я жалею о том, что сделала его нецветным. Ведь это мое единственное воспоминание о Большом каньоне. Это чертово черно-белое фото. Большой каньон – это одно из самых красивых мест на Земле, а я не помню, как он выглядит в цвете. Это парадокс, достойный отражения в каком-нибудь стихотворении, вы не находите?

– А мне бы недоставало блеска шерсти моего рыжего сеттера, когда на него падает свет, – отозвался Барда.

Конни рассмеялась:

– Великолепный образ. А как его зовут?

– Таппервер. Кличку ему выбрала наша четырехлетняя дочь – мы позволили ей это сделать это, и это была ошибка. Тогда название этого магазина посуды было ее любимым словом. Но обещание есть обещание. Чем больше мы уговаривали дочку выбрать какую-нибудь другую кличку, более подходящую для собаки, тем больше она упрямилась.

– О боже, значит, вам приходится гоняться за рыжим сеттером по парку, крича «Таппервер»? Никогда не слышала ничего более занятного.

– Сейчас мне удается бывать дома и видеть пса и моих детей не так часто, как хотелось бы. – Голос Барды зазвучал тише.

– Почему?

– Ну, сами понимаете, такова жизнь.

– Вздор! Жизнь может помешать тебе поиграть в гольф, или навестить твою родню со стороны супруга, или сходить к хиропрактику, но твоя семья – это и есть твоя жизнь. Что может мешать общению с ней?

Инспектор пожал плечами:

– У моей жены сейчас роман. Она честно мне все рассказала. Не делала никаких попыток скрыть от меня свою связь, за что я ей благодарен. Я рассудил, что будет легче не докучать ей моим присутствием, пока она пытается уразуметь, чего хочет.

Конни и глазом не моргнула:

– Вы все еще любите ее?

– Думаю, да.

– А вам известно, с кем у нее роман?

– Да, с одним из сотрудников отдела специальных расследований. Так что ситуация довольно щекотливая. Возможно, именно поэтому все и были так рады, когда меня спровадили сюда.

– Черт возьми, Барда! – Конни присвистнула. – А вы, случайно, не прячете гнев за своим безупречным поведением?

– Никакого гнева. По-видимому, я не удовлетворял потребности жены, она ясно давала мне это понять, так что чего еще я мог ожидать? Я должен признать, что часть вины лежит и на мне.

– С такими вещами надо быть осторожным, – заметила Конни. – Беря на себя вину за решения другого человека, ты позволяешь ему оправдать свое отклонение от норм морали, причем без всяких сдержек и противовесов. Вы хотите вот так просто отпустить жене все ее грехи?

– Вы не знаете ее и не знаете меня.

Конни посмотрела на инспектора. Его шея была напряжена, руки крепко стискивали руль.

– Простите, это было грубо. Я вообще-то никогда не бываю грубым. Надеюсь, вы сможете…

– Перестаньте, – перебила инспектора Конни; она говорила так тихо, что ее голос едва-едва перекрывал гудение двигателя. – Это я должна просить у вас прощения. Давайте на сегодня покончим с признаниями личного плана, хорошо?

У Барды зазвонил телефон. Он включил громкую связь.

– Сэр, нас донимают СМИ с просьбой дать комментарий. Не знаю, как утекла информация, но они знают о нашей пропавшей женщине, и им известно, кто она и кто ее родные.

– Черт! – пробормотала Конни.

– И мужу Элспит только что позвонили и потребовали пять миллионов купюрами по пятьдесят фунтов. У нас есть сорок восемь часов. На записи слышен голос Элспит Данвуди, говорящий: «Пожалуйста, помогите». Уже подтверждено, что голос принадлежит ей. Ее свекор был поставлен в известность. Мы работаем над тем, чтобы проследить, откуда был произведен звонок, и держим под контролем выплату выкупа.

– Отлично, – сказал Барда, отключившись. – Что ж, значит, вам не придется напрягаться. Похоже, у нас уже есть все, что нам необходимо.

– За исключением Элспит, – пробормотала Конни. – Какова ваша статистика касательно случаев похищения, схожих с этим? Каковы шансы вернуть ее живой?

– В среднем в Соединенном Королевстве регистрируется от пятидесяти до восьмидесяти случаев похищения людей в год. В большинстве полиции удается найти людей живыми.

– А сколько бывает неудач?

– Немного. В основном жертвы похищений погибают, когда мы выходим на похитителя. Он начинает паниковать и решает, что будет проще не оставлять свидетеля, который мог бы его опознать.

– Бедная Элспит, – вздохнула Конни. – Надеюсь, она этого не знает.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал Барда. – То, что похититель связался с ее мужем, это хороший знак. Я настроен оптимистично и надеюсь, что мы вернем ее родным целой и невредимой.

– Я рада, что вы настроены оптимистично, но очень сомневаюсь, что так же настроена и Элспит, где бы она сейчас ни была.