Текст книги "Краткая история: Реформация"

В 1520 г. Лютер опубликовал «Трактат о добрых делах», в основу которого легла проповедь, прочитанная в Виттенберге. В этой проповеди он разъяснял смысл и цель добрых дел и обращался к критикам догмата «оправдания только верой», опасавшимся, что такой акцент на вере вместо дел может привести к беспорядкам. Нет добрых дел, утверждал Лютер, кроме тех, что делаются по воле Божьей и «поистине добрые дела – это не своевольные дела монашеской или какой-либо другой святости». Эти проявления благочестия и милосердия, предписанные средневековой церковью, совершенные без божественного повеления, не играли никакой роли в спасении верующего и одновременно сужали определение акта христианской любви. Даже самые обычные мирские дела, которые делаются с верой, могут быть добрыми.

Если вы спросите, считают ли они добрыми дела, когда человек торгует, ходит, стоит, ест, пьет и совершает какие-то действия по поддержанию своего тела или общего благосостояния, и верят ли они, что такие их дела угодны Богу, они скажут «нет» и дадут столь узкое определение добрых дел, что эти дела сведутся к молитве в церкви, посту и разным пожертвованиям. Другие дела они считают напрасными и думают, что Богу они безразличны. Таким образом, из-за их проклятого неверия они сокращают и уменьшают служение Богу, служением которому является все, что мы говорим или делаем и даже о чем думаем с верой.

Еще более четко обозначился отход Лютера от общепринятых клерикальных правил в его «Лекциях по Посланию к галатам» (1535). В них обсуждение учения апостола Павла рассматривалось в связи с опасностью формализма в вере, принятием фальшивых доктрин, буквальным толкованием Писания, а также религиозным обучением и общей трактовкой религии. В лекциях позиция Лютера была представлена ясно и убедительно, а возможные последствия показаны четко. Для Лютера оправдание и прощение грехов приходят исключительно благодаря Христу, а не с помощью попыток заслужить Божью милость некими богоугодными делами, включая монашеские обряды, которым он некогда и сам предавался с немалым пылом. Не дела людей, а страдания Христа установили праведность человека перед Богом[65]65
  LW 26: 30, 224, 247.


[Закрыть]. Оправдание верой и оправдывало слабость человека, и смягчало гнев Господа на тех христиан, которые не всегда выполняли свои обязательства перед Законом[66]66
  LW 26: 26–27.


[Закрыть].

Подобное утверждение имело далеко идущие последствия и изнутри порывало со средневековой системой наказаний. Окутанный праведностью, оправданный верой, верующий был грешником и праведником одновременно. Он не шел по жизненному пути праведным, порой грешил, но восстанавливал душевный покой благодаря исповеди, отпущению грехов, покаянию и таинствам церкви. Не было таинств, которые могли бы очистить душу от греха, и не было сверхдолжного количества добрых дел, способного восстановить отношения человека с Богом. Далеко не безупречную душу Господь все же принимал, а его благодать становилась божественным прощением, которого человек не мог достигнуть никакими усилиями. Человек, даже укрытый милостью Божьей, по-прежнему остается грешником, а сокровищницы заслуг, на которой построена концепция индульгенций, просто не существует. Аскетические требования монашеской жизни не могли снискать спасения для тех, кто давал обеты бедности, непорочности и послушания. Действительно, доверяться таким обетам и актам умерщвления плоти ради спасения души означало сотворить идола в своем сердце. Паломничество не приносило духовного вознаграждения. Пост и воздержание, которых требовала Церковь, были бесполезны для спасения, а открытое нарушение пятничного поста становилось свидетельством приверженности новой доктрине. Повиновение законам институциональной церкви значило меньше, чем повиновение закону Евангелия[67]67
  C. Lindberg. The European Reformations. London: John Wiley and Sons, 1999, p. 161; A. Pettegree (ed.). The Reformation: Critical Concepts in Historical Studies. London: Routledge, 2004, p. 257; A. Ryrie. The Origins of the Scottish Reformation. Manchester: Manchester University Press, 2006, p. 36; B. Gordon. The Swiss Reformation. Manchester: Manchester University Press, 2004, p. 54; Oberman. Man Between God and the Devil.


[Закрыть].

Папская булла Льва X «Восстань, Господи!», 1521 г.

Такое утверждение имело радикальные следствия. Если индульгенции и поддерживающая их теология ошибочны, по какому праву они стали частью жизни Церкви? Если культ множества святых укоренился в христианской жизни, на каком основании нужно считать его ложным? Если процедура покаяния, установленная Церковью и якобы ведущая христианина по полному опасностей жизненному пути, не имела смысла, чему же теперь мог довериться верующий? Если официальная Церковь заблуждается, то каким образом можно выявить это заблуждение и где можно найти выход?[68]68
  Эти вопросы подробно рассматриваются в главе 2.


[Закрыть] На папскую буллу «Восстань, Господи!» (Exsurge Domine), в которой говорилось об отлучении его от церкви, Лютер ответил ярким и внешне церковным действом: 10 декабря 1520 г. в Виттенберге он сжег ее вместе с книгами канонического права и схоластического богословия. Лютер объявил папу антихристом и заявил: «Папское проклятие ни утешит меня, ни напугает».

После сожжения папской буллы Лютер детально разрабатывал смысл и значимость этого события в печатном варианте защиты своих действий – «Почему доктор Мартин Лютер сжег писания папы и его учеников». В течение предшествующих месяцев Лютер занимался «Трактатом о Церкви» (De Ecclesia) Яна Гуса, в котором тот определял и оспаривал природу Церкви, власть папы и коллегии кардиналов, папское право запрещать и разрешать, а также относительную власть Церкви и Священного Писания. Библия как слово Божье, делал он вывод, является достаточным источником веры и поведения и стоит превыше законов и традиций Церкви, которые суть творением человека. «Мы должны, – заключал Гус, – повиноваться Богу, а не людям, и Библия дает единственное необходимое правило жизни и веры». Законы Церкви не были обязательными, если только они не основывались на Писании (præter expressam scripturam), и людская власть, даже власть папы, несравнима с властью Бога. Церковь, католическая и вселенская, была не видимым зданием[69]69
  Visible edifice, или «видимая церковь» (дословно «видимое здание [церкви]»), – обозначение исторически известной церкви, во времена Лютера – католической, то есть официальной, имеющей собственные институты и право.


[Закрыть], а объединением людей во имя Христа. По этому определению, «Церковь» не означала тех, кого римляне считали способными отправлять правосудие, и, значит, она также была не застрахована от ошибок. Главой Церкви был Христос, а не епископ Рима (папа); скалой, на которой была построена Церковь, как сказано в Библии от Матфея, был Христос, а не апостол Петр. Возможно, именно после прочтения трактата Гуса Лютер заявил своему исповеднику и другу Георгу Спалатину, что «мы все гуситы»[70]70
  M. Luther. D. Martin Luthers Werke: Kritische Gesammtausgabe [hereafter, WA], 121 vols. Weimar: Hermann Böhlau; H. Böhlaus Nachfolger, 1883–2009, 2.42.22; S. Hendrix. “We are all Hussites”: Hus and Luther Revisited // Archiv für Reformationsgeschichte 65 (1974): 134–161; S. Hendrix. In Quest of Vera Ecclesia: The Crises of Late Medieval Theology // Viator (1976): 347–378.


[Закрыть].

Одновременно Лютер читал трактат Лоренцо Валла «Рассуждение о подложности так называемого Константинова дара», изданного в 1517 г. гуманистом Ульрихом фон Гуттеном[71]71
  См.: Валла Лоренцо. Рассуждения о подложности так называемой дарственной грамоты Константина / Пер. И. А. Перельмутера // Итальянские гуманисты XV века о церкви и религии. М.: АН СССР, 1963.


[Закрыть]. Чуть позже в ряде памфлетов – «К христианскому дворянству немецкой нации», «О вавилонском пленении церкви» и «О свободе христианина», адресованных разным группам верующих, – Лютер изложил собственные взгляды на власть Церкви и Писания, пап и князей. В этих трех сочинениях Лютер заложил основание новой формы христианской жизни. Он утверждал, что обязанностью князей является обеспечение реформирования Церкви. Если человек спасется, то только через веру и справедливость Бога, а не дела грешника на земле. Таинства, не основанные на Писании, нужно отвергнуть, а, игнорируя или искажая Писание, папа слепо ведет Церковь к идолопоклонству. Духовное и материальное разделение духовенства и мирян отвергалось; Церковь Христа, утверждал Лютер, – священство всех верующих (всеобщее священство). Таинство посвящения в духовный сан не имеет основы в Писании, поэтому положение духовенства должно происходить из веры, а не церковных обрядов.

В этой теории нравственное или богословское заблуждение в Церкви не имело простого лекарства – требовалось более радикальное действие. Как утверждал Брэд Грегори, «институциональные злоупотребления и развращенность рассматривались как симптомы ущербности основания, а именно как ложные и опасные учения». Новые основы богопознания были найдены и объяснены в принципе Sola scriptura («только писание») – лишь Писание служит источником авторитета в Церкви[72]72
  Gregory. The Unintended Reformation, p. 86.


[Закрыть]. В течение десятилетия после 1520 г. последствия этого оказались весьма значительными, но сами по себе дебаты были не новы. Мы снова находим подтверждение тому, что теология Лютера выросла из разногласий позднесредневекового христианства[73]73
  F. Oakley. The Western Church in the Late Middle Ages. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 1979, p. 157; H. Oberman. Forerunners of the Reformation: The Shape of Late Medieval Thought. New York: Hold, Rinehart and Winston, 1966; H. A. Oberman. Via Antiqua and Via Moderna: Late Medieval Prolegomena to Early Reformation Thought // Journal of the History of Ideas 48, no. 1 (January – March 1987): 23–40; J. Brevicoxa. A Treatise on Faith, the Church, the Roman Pontiff, and the General Council. Trans. in Forerunners of the Reformation. Philadelphia: Fortress, 1981; G. Biel. Exposition of the Canon of the Mass (1495).


[Закрыть]. Ранние размышления Лютера и преподавание по вопросам Писания стали необходимыми шагами на пути к принципу Sola scriptura. Кроме того, на Лютера оказали влияние Уильям Оккам и его последователи, особенно Габриэль Биль, и тексты Отцов Церкви, с которыми Лютер был хорошо знаком[74]74
  Oberman. Man Between God and the Devil, p. 118.


[Закрыть]. Возможное столкновение между Библией и Церковью было явным, хотя и не получило объяснения в 95 тезисах. Но под давлением Иоганна Экка, в ходе Лейпцигского диспута 1518 г., Лютер полнее оценил последствия утверждения, что можно оставаться верным как папе, так и Писанию даже в том случае, когда папские буллы, казалось, искажали Слово Божие или противоречили ему. «Я не позволю утверждать новые символы веры, бранить, порочить и судить всех других христиан как еретиков, отступников и неверных только из-за того, что они не подчиняются папе, – с пафосом заявил Лютер и продолжал: – Все, что утверждает папа, что он делает и как поступает, я буду принимать только после того, как сверю это со Священным Писанием. Это должно оставаться во власти Христа и быть судимым по Писанию»[75]75
  WA: 6.322. 1ff.


[Закрыть]. Если свидетельства Священного Писания покажут несостоятельность «мнений авторитетов», то они так и останутся только мнениями, а не вопросами веры[76]76
  WA: 6.322. 1ff.


[Закрыть]. Кульминация наступила на Вормсском рейхстаге в 1521 г., когда Лютер заявил перед императором (в еще один, возможно, легендарный момент в истории Реформации): «Моей совестью распоряжается Слово Божие. На том стою и не могу иначе»[77]77
  Первая часть цитаты дана по: Практикум по истории Средних веков. Позднее Средневековье. Методические рекомендации, источники. Ч. 2. М.: МПГУ им. В. И. Ленина. С. 84. Ср.: Лютер М. О свободе христианина / Сост., пер. с нем., вступ. ст., коммент. И. Фокина. Уфа: ARC, 2013. С. 99: «Если меня не убедят свидетельствами из Писания или ясными разумными доводами, то я останусь по-прежнему убежден теми местами из Писания, которые я привожу сам, ибо [говоря словами Писания] “я восхищен в своей совести и уловлен в Слово Божие”, ибо я не верю ни папе, ни соборам, поскольку очевидно, что они часто заблуждались и противоречили сами себе».


[Закрыть][78]78
  Эти утверждения добавлены первым издателем сочинений Лютера Георгом Рорером.


[Закрыть]. Когда сталкиваются Слово Божие и ощутимая несостоятельность Церкви, компромисс невозможен.

Иконоборческую силу догматов «оправдания только верой» и «только Писание» (Sola fide и Sola scriptura) должен был ощутить весь христианский мир. Они требовали и очерчивали новый характер отношений человека с Богом, в том числе относительно структур официальной Церкви, ее таинств и молитвенных обрядов, проповедуемой ею концепции спасения, природы и функций духовенства, отношений между образами и письменным и устным словом, мессы, а также частной и народной религии. Но эти предметы вызывали столь же много вопросов, сколь и ответов. Если Библия в самом деле была критерием веры, как ее нужно использовать? Если Слово Божие действительно должно было быть донесено до каждого деревенского парня, его следует распространять на родном языке. Было ли Слово Божие в Писании самодостаточным или глазам и умам верующих был необходим толкователь священного текста? Какой лучший способ передать послание Евангелия, чтобы его поняли, а не слепо приняли? Если поведение и устройство священнического духовенства были несостоятельными, а Церковь предполагает всеобщее священство, то какова роль священника, пастыря или проповедника? По мере того как теология Лютера проникала в общественную сферу, все ее последствия тотчас стали очевидными.

2. Реформация и распространение идей

Сожжение книг Лютера в Лондоне в мае 1521

11 мая 1521 г. Антонио Суриан писал: «Монах нищенствующего ордена Мартин [Лютер] будет провозглашен еретиком, а его труды сожжены. Он уже приговорен, и в воскресенье кардинал Уолси[79]79
  Томас Уолси (также Вулси, англ. Thomas Wolsey; ок. 1473 – 29 ноября 1530) – канцлер Английского королевства в 1515–1529 гг.; архиепископ Йоркский с 1514 г.; кардинал с 1515 г.


[Закрыть] опубликует его признание… еретиком; и что все его книги будут сожжены, а сам он в соответствии с указанием папы будет отлучен от церкви»[80]80
  Calendar of State Papers Relating To English Affairs in the Archives of Venice, Volume 3, 1520–1526. R. Brown (ed.). London, 1869, 121 n.208, British History Online; C. S. Mayer. Henry VIII burns Luther’s books, 12 May 1521 // Journal of Ecclesiastical History 9 (1958): 173–187.


[Закрыть]. На следующий день Суриан вместе с папским посланником и представителями императора собрались, чтобы увидеть, как книги Лютера предают огню. Зрелище было внушительным. Уолси прибыл верхом «с огромной свитой, состоявшей из дворян», епископов и других высокопоставленных лиц, хотя король Генрих VIII в тот день чувствовал недомогание и не присутствовал. Когда Уолси спешился, его проводили под «золотым пологом… к высокому алтарю, где он принес подношение». Затем архиепископ Кентерберийский обратился к собравшимся, и после благословения участники направились на церковный двор. Здесь была воздвигнута специальная платформа с золотым троном для Уолси, которого сопровождали: папский нунций, архиепископ, епископ Даремский и послы. Другие епископы, представители духовенства, дворянства и остальные собравшиеся, которых насчитывалось до 30 000 человек, стояли перед кардиналом, и, когда толпа затихла, епископ Рочестерский Джон Фишер начал свою проповедь.

Во время двухчасовой проповеди Фишера, направленной против Лютера и его трудов, «в указанном церковном дворе было сожжено много книг Лютера». Собравшиеся разошлись в полдень, и кардинал пригласил послов и высшее духовенство на обед в честь «лютеровского празднества». Проповедь Фишера против Лютера поставила реформатора из Виттенберга в перечень про́клятых еретиков, тянущийся со времен ранней Церкви. Лютер, утверждал Фишер, поднял «настоящую бурю», распространяя ересь, которая противоречит постановлениям пап и церковных соборов и направлена против традиций и канонов Церкви. Перевод проповеди на латынь был подготовлен деканом собора Святого Павла, а на английском языке ее текст, напечатанный в типографии Винкина де Ворде, распространили до конца того же 1521 г.[81]81
  G. J. Gray. Fisher’s Sermons Against Luther // The Library, 3rd series, 4, no. 4 (1912): 55–63; F. Heal. The bishops and the printers: Henry VII to Elizabeth // M. Heal (ed.). The Prelate in England and Europe 1300–1600. York: York Mediaeval Press, 2014, pp. 142–172.


[Закрыть]

В Англии в 1517 г. имя Лютера было практически неизвестно, но уже в следующем году его сочинения начали привлекать внимание. Весной 1518 г. Эразм Роттердамский отправил Томасу Мору экземпляр «Выводов» (Conclusiones) Лютера[82]82
  Скорее всего, речь идет об экземпляре 95 тезисов Лютера, написанных на латыни. Их название на этом языке – Disputatio pro declaratione virtutis indulgentiarum. Но не менее вероятно, что Эразм отправил Мору экземпляр «Проповеди об индульгенциях и благодати» (Eynn Sermon von dem Ablasz und Gnade), написанной на немецком языке в марте и опубликованной в апреле 1518 г.


[Закрыть], а несколько месяцев спустя один печатник из Базеля сообщил об отправке в Англию большого количества сочинений Лютера. Продавать такие сочинения в королевстве еще не запрещалось, но число заинтересовавшихся, как книготорговцев, так и читателей, представляется достаточно скромным. В гроссбухе одного торговца книгами из Оксфорда зафиксирована продажа нескольких книг Лютера весной 1520 г. Впрочем, это можно объяснить и высокой стоимостью книг: цена одной книги равнялась дневному заработку работника[83]83
  Mayer. Henry VIII burns Luther’s books, p. 174, 176.


[Закрыть]. Однако, по мере того как количество и разнообразие печатных работ Лютера росло, увеличивались и опасения, с которыми церковники относились к его взглядам. Выражая полное презрение к католической церкви, Лютер в 1520 г. устроил в Виттенберге своего рода театрализованное представление с сожжением книг по церковному праву. В 1521 г. Вормсский рейхстаг осудил Лютера, что, возможно, способствовало тому, что в Англии его работы, хотя и не ставшие бестселлерами, были признаны представляющими потенциальную угрозу. Уолси попытался запретить ввоз книг Лютера, но, несмотря на запрет, многие считали, что Оксфордский университет все-таки «заразился» лютеранством, хотя попытки распространить немецкую ересь в Англии были в основном неудачными[84]84
  Letters and Papers, Foreign and Domestic, Henry VIII, Volume 3, 1519–1523. J. S. Brewer (ed.). London, 1867, i.1193, British History Online.


[Закрыть].

Что мы можем извлечь из этих событий? Через несколько месяцев после того, как Лютер вывесил свои 95 тезисов, между Реформацией и печатью установились определенные отношения, которые были потенциально выгодны обеим сторонам. К 1520 г. связь между печатью и «ересью» стала настолько явной, что английская церковь и государство решили, что необходимо предпринять определенные действия против свободного хождения текстов для предотвращения дальнейшего распространения духовной заразы. Заслуживает внимания и способ распространения: как работы евангелической теологии, полемики и агитации печатались, передавались и читались? И наконец, учитывая очевидную значимость драматургии и зрелищ как для Уолси, так и для Лютера, – до какой степени печатное слово было единственным средством – хотя и очень важным – распространения идей?

Печать и протестантство

Тесная связь между печатью и протестантством – общепризнанный факт в дискуссиях о распространении Реформации и влиянии на нее этой связи. Лютер и другие толкователи Евангелия широко использовали книгопечатание, считая печатный станок проявлением Божьего Промысла, – он позволял богословам донести до умов прихожан их послание. Лютер говорил о печати как о «величайшем и чрезвычайном акте Божьей благодати, посредством которой продвигается вперед дело Евангелия; это последнее пламя перед угасанием мира». Английский протестант и автор «Книги мучеников» Джон Фокс завершил описание смерти чешского еретика Яна Гуса на оптимистичной ноте: Церковь могла бы заглушить голос одного из своих критиков, но его учение было не так легко игнорировать, поскольку «Бог открыл печатный станок для проповеди, и его голос не способен заглушить даже папа со всей властью своей тиары»[85]85
  Бог даровал людям книгопечатание, несмотря на то что жадность и своекорыстие издателей временами могли затемнить его благие намерения. John Foxe. Acts and Monuments. London, 1570, p. 837; E. Eisenstein. The Printing Press as an Agent of Change: Communications and Cultural Transformations in Early Modern Europe, 2 vols. Cambridge: Cambridge University Press, 1979, I, p. 373.


[Закрыть].

Изображение раннего деревянного печатного станка. Йост Амман, 1568 г. Из «Истории графического дизайна» (A History of Graphic Design) Филиппа Меггса

Эти слова оставили свой след в историографии Реформации и в работах, подчеркивающих важность книгопечатания в распространении идей в раннее Новое время. По мнению Элизабет Эйзенштейн, отношения были двусторонними: изобретение книгопечатания стало предварительным условием протестантской Реформации, но оно и ускоряло ее. Печатный станок не стал нейтральным способом распространения идей – с его помощью стало возможным формировать новые идеи и сам способ их выражения. Недостаточно просто отметить, что критики Церкви использовали печатные книги как орудие проповедования Евангелия; необходимо изучить, в какой степени доступность печатного станка повлияла на проповедование Евангелия с помощью печатного слова. Кроме того, есть опасение, что разговоры о печатном станке как о чуде, ниспосланном Провидением, являются своего рода исполняющим само себя пророчеством. Утверждать, что Господь дал людям печатный станок для продвижения реформы Церкви, – значит отдавать предпочтение печатному слову, принижая иные средства коммуникации. Кроме того, такое утверждение ставит католика и протестанта по разные стороны линии, разделяющей «истинную» и официально признанную религии и рассматривает печатный станок как нечто достаточно влиятельное и эффективное. Некоторые из этих предположений содержат зерна истины, но, чтобы оценить отношения между книгопечатанием и протестантством, нужно сделать нечто большее, чем просто обратить внимание на примерное совпадение этих явлений во времени и сам факт существования евангелической литературы, особенно в немецкой среде. Нам необходимо рассмотреть, в какой степени так называемая революция печати была действительно революционной, не только в технологическом плане, но и в смысле ее интеллектуального, культурного и материального воздействия. Такое предположение, возможно, вполне основательно, но и его необходимо исследовать с точки зрения не только выпуска книг, но и их чтения в те времена.

Производство книг и создание протестантства

Статистику продаж книг Лютера в Англии до 1521 г. нужно рассмотреть в более широком контексте. Проанализировав объемы книжной торговли на континенте, А. Дж. Диккенс выяснил, что между 1517 и 1520 гг. было продано более 300 000 экземпляров тридцати работ Лютера. Только на этом основании он предположил, что «в связи с распространением религиозных идей, по-видимому, трудно переоценить значение печатного станка, без которого вряд ли можно было бы устроить столь масштабную революцию»[86]86
  A. G. Dickens. Reformation and Society in Sixteenth Century Europe. New York: Harcourt, 1966, p. 51.


[Закрыть]. Лютеранство, утверждал Диккенс, было «первым ребенком» печатной книги, и, в отличие от Виклифа или Гуса, проповедовавших до него, немецкий реформатор смог произвести «точное, определенное и неискоренимое впечатление на умы Европы»[87]87
  Ibid. См. также: L. Holborn. Printing and the Growth of a Protestant Movement in Germany from 1517 to 1524 // Church History 11 (1942): 123–137; Eisenstein. The Printing Press as an Agent of Change, 1, pp. 303–450; B. Moeller. Stadt und Buch: Bemerkungen zur Struktur der Reformatorischen Bewegung in Deutschland // Wolfgang J. Mommsen (ed.). Stadtbürgertum und Adel in der Reformation: Studien zur Socialgeschichte der Reformation in England und Deutschland. Stuttgart: Klett-Cotta, 1979, pp. 25–39.


[Закрыть]. Способность использовать массовый рынок для распространения революционных идей и их пропаганды была, по мнению Диккенса, определяющей чертой Реформации, которая значительно способствовала как доступности лютеровских мыслей, так и их устойчивости и живучести[88]88
  Dickens. Reformation and Society, p. 51.


[Закрыть].

Элизабет Эйзенштейн дает более осторожную оценку, но и она пишет о большом значении печатного слова в распространении протестантства: даже если оно и не создало Реформацию, «появление книгопечатания по меньшей мере исключило возможность сохранения существующего положения дел»[89]89
  Eisenstein. The Printing Press as an Agent of Change, p. 450.


[Закрыть]. В том же духе выступил и Марк Эдвардс, утверждая, что Реформация сделала первую «серьезную и осознанную попытку» использовать печатный станок для того, чтобы быстро доставить призывающие к изменениям послания максимально большой аудитории. В тысячах памфлетов, написанных евангелическими реформаторами, среди которых самым выдающимся был Лютер, критиковалась старая церковь и возводились элементы новой[90]90
  M. U. Edwards. Printing, Propaganda, and Martin Luther. Berkeley: University of California Press, 1994, p. 1.


[Закрыть].

Исходя лишь из количественных данных, связь между развитием печатного дела и распространением протестантства вполне очевидна. По данным Ганса-Иоахима Кёхлера, между 1500 и 1530 гг. в немецкоязычных землях было издано примерно 10 000 брошюр; только за 1517–1518 гг. рост печатания религиозных брошюр составил 530 %[91]91
  См.: H.-J. Köhler. The Flugschriften and their Importance in Religious Debate: A Quantitative Approach // Paola Zambelli (ed.). ‘Astrologi hallucinati’: Stars and the End of the World in Luther’s Time. New York: W. de Gruyter, 1986, pp. 153–175.


[Закрыть]. Примерно три четверти от всего объема были напечатаны в течение пяти лет после 1520 г. Основная часть представляла собой работы с изложением религиозных дебатов и споров, из коих примерно 20 % были написаны Мартином Лютером. Кёхлер отобрал примерно 3000 таких брошюр, из которых выбрал 356, служащих репрезентативными образцами всего объема. Лютеровская теория оправдания верой была основным предметом в большинстве из них, и почти две трети рассматривали принцип Sola scriptura (более высокое соотношение между 1520 и 1526 гг.). Томас Гогенбергер пришел к аналогичным выводам, основываясь на анализе религиозных брошюр, опубликованных в Германии в 1521–1522 гг. По его утверждению, именно такие брошюры подробно показывали ключевые элементы концепции оправдания верой, но уже в форме, которая могла быть передана с помощью нового средства массовой информации – лубочных картинок[92]92
  T. Hohenberger. Lutherische Rechtfertigungslehre in den reformatorischen Flugshriften der Jahre 1521–1522. Tübingen: J. C. B. Mohr, 1996, p. 396.


[Закрыть].

Другой отличительной чертой пропагандистской кампании стало господство в ней национального (народного) языка. Это, разумеется, не мешало чтению печатных работ той частью образованной церковной аудитории, которая поддерживала гораздо более ограниченный рынок изданий на латыни, но издания на национальных языках действительно позволяли обратиться к более широкому кругу читателей. Латынь в печатных изданиях постепенно уступила первенство преимущественно немецкому языку, и в 1520-х гг. латинские названия печатных работ составляли едва лишь одну четвертую от общего их числа. В случае с сочинениями Лютера преобладание народного языка было еще более поразительным. Большинство евангелических писателей, включая Лютера, в 1520-е гг. были представителями духовенства, и их доминирование, вполне вероятно, способствовало обеспечению связности и однородности протестантской доктрины, чему в этот важный период способствовал печатный станок. Как отметил Марк Эдвардс, это был период, когда географическое распространение публикаций Лютера достигло своего пика. По мере возникновения новых течений в Реформации, вызванных предложенными другими деятелями различных богословских толкований или откликов на местные заботы и обстоятельства, Лютер все больше становился автором сочинений для областной аудитории[93]93
  Edwards. Printing, p. 28.


[Закрыть]. Численное преобладание сочинений Лютера среди изданий на немецком языке сменилось увеличением доли других самых разнообразных работ.

Часть наследия Лютера для Реформации состояла в признании им потенциальной силы, присущей печатному слову. Тесную связь между книгопечатанием и распространением протестантства могли легко распознать как те, кто боялся ее последствий, так и те, кто пытался извлечь из нее выгоду. Эта модель хорошо просматривается на немецкоязычных землях, однако вне границ коренных областей Реформации данные могут быть совершенно иными. Аргументы, приведенные в пользу печатных изданий как главного агента перемен и проповедника Реформации, а также мнение, что сочинения Лютера занимают в этом процессе центральное место, становятся не столь убедительными, если мы займемся анализом иных стран[94]94
  A. Pettegree and M. Hall. The Reformation and the Book: A Reconsideration // Historical Journal 47, no. 4 (2004): 785.


[Закрыть]. Успешные и плодотворные договоренности между Лютером и его печатниками, обращение Лютера к аудитории, для которой он писал, а также практическая, финансовая и техническая поддержка, которая позволяла в короткие сроки выпускать дешевые и доходчивые брошюры, были во многих отношениях уникальной чертой немецкой и городской Реформации. Протестантство не создало книжного дела[95]95
  A. Pettegree. Books, Pamphlets and Polemic // A. Pettegree (ed.). The Reformation World. London: Routledge, 2000, p. 109.


[Закрыть]. Типографии, существовавшие в Виттенберге и других немецких городах до 1520 г., смогли заработать хорошие деньги на издании протестантских работ, в частности Лютера, и, по сути, выступали в роли пропагандистов лютеровской полемики, вкладывая средства в его ранние работы и получая от этого доход, который обеспечивал будущие публикации. Это было не просто книгопечатание, а его особая движущая сила, которая внесла существенный вклад в распространение идей Реформации. В Германии имелись многочисленные центры книжного производства, в городах – грамотная, образованная аудитория, умелые печатники и ремесленники, способные превратить рукописный текст Лютера в популярные брошюры, и почти полностью отсутствовали контролирующие и репрессивные структуры. В других местах Европы, где такое сочетание отсутствовало, отношения между книгопечатанием и протестантством хотя и заметны, но несколько менее сильны.

К 1500 г. во всей Европе имелось более тысячи типографий, и, хотя в течение всего раннего Нового времени количество типографий и печатной продукции постоянно росло, принцип этой экспансии зависел от местных и областных факторов. В первом десятилетии XVI века английские печатники выпустили в свет менее пятисот изданий. В 1540-х гг., во время регентства герцога Сомерсета в первые годы правления Эдуарда VI, строгие ограничения на печать были ослаблены, и количество евангелических работ на английском языке увеличилось. Например, в то время можно заметить резкий рост выпуска памфлетов, направленных против мессы. С развалом системы контроля и цензуры во время гражданских войн 1640-х гг.[96]96
  Имеются в виду события Английской буржуазной революции середины XVII в. См.: Лавровский В.М., Барг М.А. Английская буржуазная революция. Некоторые проблемы Английской буржуазной революции 40-х годов XVII века. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1958; Хилл К. Английская Библия и революция XVII века / Пер. Т. А. Павловой. М.: Институт всеобщей истории РАН, 1998.


[Закрыть] количество названий, напечатанных за это десятилетие, увеличилось до 20 000, то есть более чем в три раза по сравнению с печатной продукцией предыдущего десятилетия. Сосредоточение типографий в Лондоне привело к несоблюдению основного условия взаимовыгодного партнерства между печатниками и протестантством. Поскольку немецкие типографы открывали свои печатни во многих княжеских городах, они имели возможность реагировать на запросы и потребности местных рынков, у английских же печатников такой возможности не было. В других странах Европы влияние светских властей и институциональной церкви было несколько иным[97]97
  Фактически тесная связь книгопечатания и распространения Реформации в Германии, а точнее в северных землях Священной Римской империи, была обусловлена политической раздробленностью последней.


[Закрыть]. В Англии контролировать выпуск печатной продукции было значительно легче в силу того, что типографии располагались в основном в Лондоне, а книжный рынок был относительно небольшим. Как правило, все хозяева печатных мастерских стремились заполучить королевское расположение, и поэтому публикация откровенно евангелической литературы становилась делом малопривлекательным и даже опасным. В основном такие работы, все же имевшие некоторое распространение в Англии, ввозили из-за границы. Примером тому могут служить книги Лютера, которые кардинал Томас Уолси публично сжег в 1521 г. Похожая ситуация сложилась и во Франции, где жесткий контроль над печатниками и недостаточное распространение печатной продукции существенно ограничили ее возможности как посредника в распространении Реформации. Шведские печатных дел мастера получили достаточно широкую поддержку только после того, как было решено принять Реформацию на государственном уровне, что обусловило тесную взаимосвязь между финансируемым государством протестантизмом и распространением печатной продукции.

Изобретение печатного станка со сменными литерами предоставляло бо́льшую возможность предложить обществу новый и изменчивый набор религиозных идей. Но степень их распространения зависела не только от присутствия в обществе людей, желавших написать такие работы, но и от наличия печатников, способных и желавших их напечатать. Экономические соображения служили важной движущей силой. Через полвека после изобретения Гутенберга у типографий появилась возможность печатать большое количество экземпляров любого текста. По мере уменьшения себестоимости продукции снижалась и цена на издания. Но в то же время печатное производство зависело от многих непредвиденных обстоятельств, и поэтому доход от выпуска той или иной брошюры предсказать было сложно. Подготовка к печати солидного издания могла обеспечить работой всю типографию на многие месяцы. Помимо этого хозяину печатни нужно было взвесить риски, связанные с выпуском таких книг, как полиглотта Библии или «Книга мучеников» Фокса, и сопоставить их с возможной прибылью и престижностью такого предприятия. Имело значение и покровительство власть имущих – в качестве защиты от вмешательства в дела издательского дома. Если имя автора увеличивало продажи, то разрыв отношений между печатником и писателем мог погубить карьеру обоих. Например, Мельхиор Лоттер, напечатавший многие ранние работы Лютера, вынужден был закрыть свою типографию, когда тот отказался его поддерживать. Региональный спрос также мог изменить картину. Приведем пример Марка Эдвардса: если в Страсбурге проявляли интерес к работе, впервые изданной в Виттенберге, то, вполне вероятно, печатник в Страсбурге перепечатает эту работу. Если первое издание вышло в Виттенберге, то это вовсе не означало, что следующие выйдут из-под того же печатного станка[98]98
  Edwards. Printing, p. 8.


[Закрыть].

Книгопечатание, чтение и религиозное обращение

Даже если печатники выпускали евангелические работы из конфессиональной симпатии, в любом случае они должны были получать достаточную прибыль, чтобы продолжать свое дело. Альтруизм вряд ли является правильным поведением в экономике, поэтому любой книгопечатник, издавая книгу или брошюру, скорее всего, предполагал, что на нее будет определенный спрос. Однако было бы неверно полагать, что печатник всегда оказывался прав в оценке возможного рынка. Если публику не заинтересовывало выпущенное издание, то типограф оказывался в убытке, который он, впрочем, мог компенсировать благодаря счастливой случайности или хорошим продажам в другом городе. Единственный выпуск какого-либо сочинения не позволяет утверждать, что оно имело достаточно широкий круг читателей (хотя сам печатник мог на это рассчитывать). Повторное издание работы служит гораздо лучшим показателем общественного интереса. Но даже это, разумеется, не гарантирует, что читательская аудитория увеличилась в соответствии с ростом тиража, хотя и позволяет думать, что первое издание раскупалось достаточно хорошо, что и позволило печатнику решиться на повторный выпуск книги.

Однако следует быть осторожным в оценках того, насколько выпуск той или иной брошюры может свидетельствовать о ее популярности и влиянии. В некоторых случаях такое предположение вполне обоснованно, но в XVI веке, впрочем, как и в наши дни, владение книгой вовсе не говорит о том, что купивший ее человек разделяет убеждения автора. Доказательство того, что печатная продукция была эффективным распространителем протестантских идей, основывается на расчетах того, как различные слои населения раскупали и читали такие книги и как подобное чтение влияло на взгляды обывателей. В некоторых случаях дело могло обстоять именно таким образом: кто-то мог купить теологическое сочинение Лютера, потому что слышал о его идеях и захотел узнать больше. Печатные тексты с антикатолическими памфлетами могли стать побудительным мотивом для принятия Реформации. То, что печатные издания подвергались цензуре, а светские и церковные власти постоянно предпринимали попытки остановить распространение евангелической литературы, говорит о том, что светские и церковные власти осознавали ее опасность. И с этой точки зрения те, кто писал реформаторские работы, и те, кто их печатал, отлично осознавали свои цели и эффективность своих действий.