Текст книги "Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого"

Опасная, покровительственная Теория

Будучи прикладной постмодернистской Теорией, постколониализм представляет собой серьезную практическую проблему и несет угрозу обществу, что отличает его от первоначального постмодернизма. Особую тревогу вызывает рвение деколонизировать все вокруг – от причесок[163]163
  от причесок: Norwood C.R. Decolonizing My Hair, Unshackling My Curls: An Autoethnography on What Makes My Natural Hair Journey a Black Feminist Statement // International Feminist Journal of Politics. 2017. Вып. 20. № 1.


[Закрыть] до учебных программ по английской литературе[164]164
  до учебных программ по английской литературе: Sabaratnam M. Decolonising the Curriculum: What’s All the Fuss About? // SOAS Blog, URL: http://www.soas.ac.uk/blogs/study/decolonising-curriculum-whats-the-fuss/.


[Закрыть]; срывать со стен картины и разбивать статуи; стирать историю и обсуждать ее с ревизионистских позиций. Когда Уинстон Черчилль, Джозеф Конрад и Редьярд Киплинг становятся не более чем символами расистского империализма, а их достижения и труды считаются слишком скомпрометированными, чтобы заслуживать признания, мы не только отрицаем все то хорошее, чем им обязаны, но и упускаем возможность всестороннего разговора об истории и прогрессе.

Более того, постколониальная Теория с ее пренебрежительным отношением к науке и рациональному мышлению как к локальным западным способам познания не только угрожает основам современных развитых обществ, но и препятствует прогрессу развивающихся. Поскольку многие развивающиеся страны могли бы извлечь пользу из технологической инфраструктуры, способной справиться с такими важными проблемами, как малярия, нехватка питьевой воды, плохие санитарные условия в отдаленной сельской местности и т. д., позиция Теории не только фактически ошибочна, морально бездумна и снисходительна; она опасна в своей беспечности.

Немалым вредом чреват и культурный релятивизм постколониальных исследований, согласно которому Запад, растоптавший другие культуры и навязавший им чуждые моральные системы, отныне обязан прекратить не только всякую критику любых аспектов этих культур, но и в некоторых случаях их излишне прямую поддержку. В рамках правозащитной деятельности это ведет к заметному моральному противоречию, подразумевающему серьезные практические последствия. Например, когда феминистки из Саудовской Аравии, либералы-секуляристы из Пакистана и борцы за права ЛГБТ из Уганды попытались заручиться поддержкой англоязычного мира, используя хештеги на английском языке в социальных сетях для привлечения внимания к нарушениям прав человека, они не получили практически никакого отклика от исследователей и активистов прикладного постмодернизма, которые, казалось бы, должны быть на их стороне. Подобное может озадачить или показаться лицемерием, однако вполне логично в рамках теоретической концепции, которая не действует в соответствии с универсальными принципами прав человека и верит в бинарные системы власти, предусматривающие исключительно западного угнетателя и восточного (или – в глобальном масштабе – южного) угнетенного. Это подводит нас к двум общим тезисам.

Во-первых, постколониальная Теория настаивает: для того чтобы та или иная незападная культура признала нарушения прав человека, она должна быть колонизирована западными представлениями о правах человека (и их нарушении). Но это запрещено, так как укрепляет динамику власти, которую постколониальная Теория призвана разрушить.

Во-вторых, постколониальная Теория нередко заявляет, что любые нарушения прав человека, имеющие место в ранее колонизированных странах, представляют собой наследие колониализма, – и останавливается на этом. Само собой, это приводит к тому, что такие нарушения прав весьма непросто устранить исходя из их собственного контекста и мотивации, которые зачастую связаны с особенностями незападных религий и верований. К примеру, широкомасштабное нарушение прав женщин, атеистов и членов ЛГБТ-сообщества в пространствах строгих исламистских культур не рассматривается как особенность авторитарного понимания ислама – пусть в этом и убеждены сами исламисты, – а интерпретируется как следствие западной колонизации и империализма, извративших местную культуру и сделавших ее насильственной. Такой подход вставляет палки в колеса кампаниям по секуляризации общества, которые могли бы помочь смягчить описанные проблемы.

Так и бывает, когда сначала выдвигается предположение о причине явления, а уже затем ищутся ее доказательства. Поскольку исследователи и активисты относят угнетение исключительно на счет колониализма, лишь колониализм они и способны обнаружить. В результате они не только ограничивают свое понимание проблем, которые стремятся решить, но и усугубляют эти проблемы. Обычно это приводит к ярко выраженной тенденции пренебрегать правами женщин, сексуальных и религиозных меньшинств, если только им не угрожают белые западные люди. Это идет вразрез с достижением реальной социальной справедливости, но является неотъемлемой частью идеологии, называемой Социальной Справедливостью.

Поскольку постколониальные исследователи полагают, что знание и мораль – это культурные конструкты, закрепленные в языке, с ними подчас крайне непросто дискутировать. Доказательные и аргументированные доводы понимаются как конструкты западной мысли и поэтому оцениваются как несостоятельные или даже репрессивные. Предполагается, что несогласные с постколониальной Теорией лишь подтверждают ее постулаты и отстаивают расистские, колониалистские или империалистические взгляды ради собственной выгоды и подавления иных точек зрения.

Более того, академический подход, исходящий из предположения, что существует дисбаланс власти, который можно обнаружить, если деконструировать язык и взаимодействия индивида, обречен «находить» все больше и больше примеров «инаковости», «Ориентализма» и «апроприации» в результате все более предвзятого анализа. И это не баг, а фича. Так Теория определяет свой критический метод. Материала для интерпретации и деконструкции всегда хватает, а при достаточной мотивации и определенной доле фантазии все что угодно можно проблематизировать. Повышенная чувствительность к языку и умение усматривать дисбаланс власти во всех взаимодействиях индивида с маргинализованной идентичностью и белого западного человека характерны для всех форм прикладных постмодернистских исследований социальной справедливости.

Описанную проблему нельзя недооценивать. Извлечь уроки из реалий колониализма и его последствий мы можем, лишь изучив их с надлежащей научной строгостью. Постколониальные исследователи и активисты, отрицающие достижимость объективной реальности и стремящиеся скорректировать историю в соответствии с правилами Теории, занимаются совсем другими вещами. Равно как и те, кто отвергает логическое мышление, эмпирические исследования, науку и медицину; кто считает пространство и время западными конструктами; кто создает невразумительные, запутанные тексты и отрицает, что в языке вообще может содержаться смысл.

Такие исследователи, чье влияние значительно превосходит их численность, – как правило, отучившиеся и работающие в лучших западных университетах – действуют в соответствии с предельно теоретической концепцией, зародившейся во Франции и распространившейся в США и Великобритании. Их работа имеет ничтожную практическую значимость для людей, живущих в некогда колонизированных странах и пытающихся совладать с политическими и экономическими последствиями колонизации. Сложно представить, что пострадавшие от гнета колонизации народы извлекут пользу из постколониальной Теории или деколониализма, утверждающих, что математика является инструментом западного империализма[165]165
  инструментом западного империализма: Bishop A. J. Western Mathematics: The Secret Weapon of Cultural Imperialism // Race & Class. 1990. Вып. 32. № 2.


[Закрыть], рассматривающих грамотность как колониальную технологию и постколониальную апроприацию[166]166
  к колониальную технологию и постколониальную апроприацию: Donaldson L. E. Writing the Talking Stick: Alphabetic Literacy as Colonial Technology and Postcolonial Appropriation // American Indian Quarterly. 1998. Вып. 22 № 1/2.


[Закрыть], считающих научные исследования производством тотализирующих метатекстов колониального знания[167]167
  производством тотализирующих метатекстов колониального знания: Mutua K., Swadener B. B. Decolonizing Research in Cross-cultural Contexts: Critical Personal Narratives. NY: SUNY Press, 2011.


[Закрыть] или борющихся с представлениями французов и американцев о больших черных задницах[168]168
  о больших черных задницах: Toth L. Praising Twerk: Why Aren’t We All Shaking Our Butt? // French Cultural Studies. 2017. Вып. 28. № 3.


[Закрыть].

4. Квир-Теория

Свобода от Нормальности

Квир-Теория сосредоточена на освобождении от нормального – в особенности от норм гендера и сексуальности. Потому что само существование пола, гендера и сексуальности квир-Теория считает угнетением. Наследуя постмодернизму, она с радикальным скепсисом относится к любому биологическому обоснованию этих категорий – рассматривает их как продукт нашего языка, как нечто искусственное. Таким образом, квир-Теория почти полностью игнорирует биологию (или подчиняет ее социализации) и сосредотачивает свое внимание на поле, гендере и сексуальности как закрепленных в языке социальных конструктах. Это не находит особого понимания со стороны большинства людей, обоснованно усматривающих здесь определенную долю безумия.

Квир-Теория исходит из того, что угнетение – следствие категоризации, возникающей всякий раз, когда язык конструирует ощущение «нормальности», создавая и поддерживая строгие рамки пола (мужской и женский), гендера (маскулинный и фемининный) и сексуальности (натурал, гей, лесбиянка, бисексуал и так далее) и «вписывая» в них людей. Эти бесхитростные с виду понятия считаются репрессивными, если не насильственными, и потому главная задача квир-Теории – изучить, критически оценить, пошатнуть и, в конечном итоге, разрушить их.

Все эти операции подчеркнуто опираются на постмодернистский принцип знания, отрицающий возможность существования объективной реальности, и постмодернистский политический принцип, согласно которому общество структурируется несправедливыми самовоспроизводящимися системами власти. Квир-Теория использует эти принципы, чтобы достичь конечной цели: выявить и выставить на всеобщее обозрение то, как существование подобных категорий в языке создает угнетение, – а также помешать этому. В почти неизменном виде в ней выражены постмодернистские сюжеты о власти языка (язык создает категории, навязывает их и вписывает в них людей) и о размывании границ (границы произвольны, репрессивны и могут быть стерты, если довести их до полного абсурда). Наряду с целью подорвать или отвергнуть в пользу «квира» все, что считается нормальным и врожденным, перечисленное подчас делает квир-Теорию мучительно сложной для понимания, поскольку она высоко ценит бессвязность, нелогичность и запутанность. Это делает ее сознательно обскурантистской и по большей части нерелевантной за пределами собственных границ. Тем не менее она оказала колоссальное влияние на переход постмодернистской Теории к ее более современным прикладным формам, особенно в областях гендерных исследований, транс-активизма, исследований инвалидности и исследований человеческой полноты.

Краткая история квир-Теории

Как и постколониальные исследования, квир-Теория возникла в ответ на определенные исторические обстоятельства. Она вышла из среды радикальных групп, с 1960-х занимавшихся феминистскими, лесбийскими и гей-исследованиями и активизмом. Новый виток интереса к изучению гомосексуальности, равно как и способов ее категоризации и стигматизации – как в историческом, так и в современном контекстах, – возник благодаря движению за гражданские права. Глубокое влияние на квир-Теорию оказала также эпидемия СПИДа 1980-х, после которой права геев стали неотложной политической и социальной проблемой.

Как и постколониальная, квир-Теория имеет под собой прочные основания. Мы действительно кардинально изменили наше представление о сексуальности. На протяжении всей христианской истории мужская гомосексуальность считалась тяжким грехом, что резко контрастирует с древнегреческой культурой, где для мужчин было приемлемо заниматься сексом с мальчиками-подростками, до тех пор пока не подходило время женитьбы, после которой, как ожидалось, они переключались на секс с женщинами. Однако в обоих случаях гомосексуальность проявлялась в действии, а не в идентичности. Представление, что человек может быть гомосексуалом, начало получать признание лишь в XIX веке – поначалу в медицинских текстах и гомосексуальных субкультурах. Медицина того времени квалифицировала гомосексуальность как перверсию. В связи с возникновением сексологии в конце XIX века общественное восприятие гомосексуалов постепенно начало меняться, и к середине XX века они рассматривались уже не как порочные извращенцы, которых необходимо наказывать, но скорее как ненормальные индивиды, вызывающие стыд и нуждающиеся в психиатрическом лечении.

Взгляды продолжали меняться на протяжении второй половины XX века, пока не сформировался доминирующий либеральный дискурс в отношении гомосексуальности, который является моральным стандартом и на сегодняшний день. Эта позиция лучше всего выражается следующим утверждением: «Некоторые люди – геи. Смиритесь с этим». Тем не менее, поскольку квир-Теория – это ветвь прикладного постмодернизма, приведенную универсальную либеральную идею приоритета общечеловеческих качеств над особенностями демографической идентичности она находит проблематичной. Это связано с тем, что подобный подход преподносит ту или иную ЛГБТ-идентичность как стабильную категорию, а также не выдвигает на первый план социальную сконструированность ЛГБТ-статусов, служащую сильным мира сего и способствующую доминированию и угнетению.

Последние полтора века ознаменовались значительными переменами в нашем отношении к гомосексуальности, а вот наше понимание пола и гендера изменилось в гораздо меньшей степени. В целом мы всегда считали, что наш биологический вид включает в себя два пола и гендер в большинстве случаев соотносится с ними. Гендерные роли, однако, изменились коренным образом. На протяжении большей части христианской истории мужчины ассоциировались с публичной сферой и сознанием (sapientia), а женщины – с частной сферой и телом (scientia), что приводило к аналогиям вроде «мужчины для женщин – как культура для природы»[169]169
  как культура для природы: Ortner S. B. Is Female to Male as Nature Is to Culture? // Woman, Culture, and Society / под ред. M. Z. Rosaldo, L. Lamphere. Palo Alto: Stanford University Press, 1974.


[Закрыть]. Поэтому считалось, что женщинам подходят роли прислужниц, домохозяек и воспитательниц, а мужчинам – лидеров, общественных деятелей и строгих руководителей. Такие взгляды, которые называют биологическим эссенциализмом, в значительной степени отражали требования культуры, преобладавшие в обществе примерно до конца XIX века – пока их не начал подтачивать феминизм.

По мере того как биологический эссенциализм терял свои позиции, возникла необходимость в более четком разграничении пола и гендера. Хотя до XX века термин «гендер» в отношении людей не использовался – в некоторых языках сопоставимого слова нет до сих пор, – понятие гендера, похоже, было с нами всегда. Пол соотносится с гендером так же, как мужчина с мужественностью или женщина с женственностью. Таким образом, по-видимому, гендер всегда понимался как соотносящееся с полом, но отличное от него понятие. Если вы находите утверждение «Она очень маскулинная женщина» осмысленным, то уже отличаете пол – биологическую категорию – от гендера – поведения и черт характера, чаще свойственных представителям какого-то одного из полов. История полна примеров того, как люди ссылались на «мужественные» и «женственные», или маскулинные и фемининные, черты характера и особенности поведения, а также использовали эти прилагательные для выражения как одобрения, так и неодобрения, в отношении как мужчин, так и женщин.

Однако ключевые изменения произошли в ходе второй волны западного феминизма во второй половине XX века, когда женщины получили контроль над репродуктивной функцией, доступ ко всем рабочим местам и право на равную с мужчинами оплату за идентичный труд. Сегодня женщины могут заниматься любым делом и практически не сталкиваются с юридическими или культурными препятствиями для входа в любую профессию, хотя в массе своей их предпочтения по-прежнему разнятся с предпочтениями мужчин. Схожих перемен добилось движение за права геев, а впоследствии и трансгендерных людей, преуспевшее в устранении многих юридических и культурных барьеров на пути представителей ЛГБТ-сообщества. Несмотря на то что большинство этих изменений были обусловлены признанием биологической природы пола, гендера и сексуальности, а общее отношение к ним носило либеральный и индивидуалистический характер («трансгендерный человек – ну, пускай»), квир-Теоретики, особенно связанные с феминизмом, воспринимают их как доказательство социальной сконструированности гендера и сексуальности. Например, различие между полом и гендером считается доказательством того, что гендер (и даже пол) – это социальные конструкты[170]170
  это социальные конструкты: Существуют культуры, которые воспринимают третий пол или множество гендеров. По-видимому, по большей части это способ думать о людях, которые не вписываются в существующие категории «мужественный мужчина, которого влечет к женщинам» и «женственная женщина, которую влечет к мужчинам» и обычно рассматриваются как отклонения от преобладающей нормы, корни которых глубоко уходят в биологические реалиии размножающегося половым путем вида.


[Закрыть].

Поскольку квир-Теоретики убеждены, что пол, гендер и сексуальность – это социальные конструкты, главным образом производные от преобладающей культуры, материальный прогресс заботит их меньше, чем возведение и навязывание категорий вроде «мужского», «женского» и «гейского» доминирующими дискурсами. Справедливости ради следует отметить, что исследователи и активисты небезосновательно обеспокоены культурной динамикой власти, конечно же возникающей, когда эти категории принимаются как существующие, осмысленные и нормативные. Именно в этом контексте и возникла квир-Теория[171]171
  в этом контексте и возникла квир-Теория: De Lauretis T. Queer Theory: Lesbian and Gay Sexualities Providence. Brown University Press, 1991.


[Закрыть], родоначальники которой, такие как Гейл Рубин, Джудит Батлер и Ив Кософски Сэджвик, активно обращались к трудам Мишеля Фуко и его понятию биовласти – власти научных (биологических) дискурсов. К сожалению, по всей видимости, они упустили из виду, что биологическая легитимация статусов пола, гендера и сексуальности скорее ведет к благосклонному восприятию их людьми, нежели наоборот[172]172
  нежели наоборот: Innala M., Innala. S. The Effect of a Biological Explanation on Attitudes towards Homosexual Persons: A Swedish National Sample Study // Nordic Journal of Psychiatry. 2002. Вып. 56. № 3.


[Закрыть], и что такие дискурсы больше не используются для исключения и угнетения. Безо всякой помощи со стороны постмодернистских Теорий либерализм привел к прогрессу, который те склонны считать своей заслугой.

Квирить/квир

Ключевые аспекты квир-Теории – проблематизация дискурсов (способов высказывания о вещах), деконструкция категорий и глубокий скептицизм в отношении науки. Следуя заветам Фуко, она зачастую обращается к истории и указывает, что определенные категории и дискурсы, в свое время считавшиеся очевидно разумными или истинными, не являются таковыми сегодня. Это наблюдение служит аргументом в пользу того, что категории, которые сейчас кажутся нам столь очевидными, – мужское/женское, маскулинное/фемининное, гетеросексуальное/гомосексуальное – тоже социально сконструированы доминирующими дискурсами. Для квир-Теоретика это становится основанием полагать, что в будущем мы не только сможем по-другому мыслить и говорить о поле, гендере и сексуальности, но и, возможно, станем считать эти категории во многом произвольными и почти до бесконечности гибкими.

Именно здесь и возникает термин квир. «Квир» обозначает все, что находится вне бинарных структур (уже упомянутые мужское/женское, маскулинное/фемининное и гетеросексуальное/гомосексуальное), а кроме того, способ противодействия связям между полом, гендером и сексуальностью. Например, сомнению подвергаются ожидания, что женщины должны быть женственными и испытывать сексуальное влечение к мужчинам, а также что человек вообще должен подпадать под категории мужского или женского, маскулинного или фемининного или сексуальности вообще или что какая-либо из этих категорий должна считаться стабильной. Быть квиром – значит иметь возможность одновременно быть мужчиной, женщиной или ни тем и ни другим; являть собой маскулинность, фемининность, нейтральность или любую комбинацию перечисленного; присваивать любую сексуальность; а также в любой момент поменять любую из этих идентичностей или заявить, что она вообще ничего не значит. Это не просто способ самовыражения, но и политическое заявление о социально сконструированных «реалиях» пола, гендера и сексуальности.

Как и другие постмодернистские Теории, квир-Теория – политический проект, ставящий перед собой цель подорвать нормы, согласно которым люди должны выбирать одну из двух гендерных или половых ролей, и опровергнуть предположения, что пол или гендер связаны с сексуальностью или предписывают ее. Подобная примитивная категоризация должна быть отвергнута. В общем смысле политическая задача квир-Теории – бросить вызов тому, что называется нормативностью, то есть установке на то, что более привычные для человеческой природы вещи считаются и более нормативными с социальной (а значит, и моральной) точки зрения. Квир-Теоретики занимаются в основном тем, что намеренно смешивают два значения термина «нормативный» и удобным для себя образом подчеркивают моральное понимание этого слова, чтобы проблематизировать его описательное значение. Нормативность для квир-Теоретиков имеет негативное значение и обычно предваряется префиксом «гетеро-» (сексуальное влечение к людям противоположного пола), «цис-» (совпадение биологического пола и гендера) или описывается словом «стройный» (без лишнего веса). Оспаривая нормативность во всех ее проявлениях, квир-Теория стремится объединить группы меньшинств, не подпадающих под нормативные категории, под единым знаменем – «квир». Это понимается как освободительный проект для людей, не вполне вписывающихся в категории пола, гендера и сексуальности, а также для тех, кто не вписался бы в эти категории, если бы не конформизм и социализация. Но фактически это приводит к смешению гендерных и сексуальных меньшинств, озаглавленному должным образом изменчивой аббревиатурой, чаще всего начинающейся с букв ЛГБТК[173]173
  чаще всего начинающейся с букв ЛГБТК: «Q» здесь, похоже, кооптирует статус L, G, B и T для своего собственного политического проекта, под которым другие не могут подписаться (и часто не подписываются).


[Закрыть][174]174
  Традиционно используемая аббревиатура LGBT содержит в себе указание на «лесбиянок», «геев», «бисексуалов» и «трансгендерных людей» (англ. Lesbian, Gay, Bisexual and Transgender); в случае с ЛГБТК последняя буква отвечает за «квир» (англ. queer), то есть индивидов, отказывающихся от стабильной сексуальной и гендерной идентичности. – Прим. ред.


[Закрыть].

Поскольку речь идет о политическом проекте, предназначенном для квир-активистов, в последние годы стало привычным использовать «квир» в глагольной форме. Квирить что-либо – означает подвергать сомнению стабильность, нарушать видимую устойчивость категорий и проблематизировать «бинарные структуры». Когда исследователи говорят о квиринге, они имеют в виду, что намерены вывести нечто за пределы категорий, в которых мы это мыслим, и взглянуть на это нечто с новой и неожиданной стороны. Квиринг – это свержение любого ощущения нормальности с целью освободить людей от нормативных ожиданий. Согласно квир-Теории, эти ожидания – выраженные явно или скрытые – порождают культурную и политическую власть («личное – это политическое»[175]175
  «Личное – это политическое» – лозунг второй волны феминизма, авторство которого принято закреплять за радикальной феминисткой и активисткой Кэрол Ханиш.


[Закрыть]), которая зовется нормативностью и угнетает людей, неспособных идентифицировать себя с ней. Описанное явление может не иметь ничего общего с гендером или сексуальностью, да и вообще разрослось настолько, что включило в себя время и пространство[176]176
  включило в себя время и пространство: Halberstam J. In a Queer Time and Place: Transgender Bodies, Subcultural Lives. New York: New York University Press, 2005.


[Закрыть] и саму квир-Теорию[177]177
  и саму квир-Теорию: Halperin D. The Normalization of Queer Theory // Journal of Homosexuality. 2003. Вып. 45. № 2–4.


[Закрыть]. Таким образом, суть квир-Теории в том, что категоризация гендера и сексуальности (или чего-либо еще) означает легитимацию в качестве знания лишь одного дискурса – нормативного – и его использования для ограничения индивидов. Эту проблему она решает при помощи постмодернистских методов, в первую очередь используя Теории Мишеля Фуко и Жака Деррида.

Вышеописанное делает квир-Теорию исключительно трудной для определения, в том числе потому, что любая определенность в принципе противоречит ее радикальному недоверию к языку и стремлению избегать любой категоризации, включая свою собственную. Тем не менее Дэвид Гальперин[178]178
  Дэвид Гальперин (р. 1952) – специалист в области гендерных исследований, квир-теории и критической теории. Профессор Мичиганского университета.


[Закрыть] пытается определить «квир» в своей работе 1997 года «Святой Фуко: навстречу житию гомосексуалов», где утверждает, что представление Фуко о том, что сексуальность – это продукт дискурса, произвело революцию в гей– и лесбийском политическом активизме. Он описывает «квир» как «все что угодно, идущее вразрез с нормальным, легитимным, доминирующим. Нет ничего конкретного, к чему бы это с необходимостью отсылало. Это идентичность без сущности»[179]179
  идентичность без сущности: Halperin D. Saint Foucault: Towards a Gay Hagiography. New York: Oxford University Press, 1997.


[Закрыть] (курсив в оригинале).

Поскольку главная особенность квир-Теории заключается в том, что она противостоит категоризации и не доверяет языку, с ней в принципе сложно взаимодействовать. Квир-Теорию невозможно определить не только в обычном смысле, но и функционально, основываясь на том, как она работает. В научных статьях, где используется квир-Теория, как правило, сначала изучается объект исследования, затем он проблематизируется при помощи квир-методов (или «квиринга», или «гендерфакинга»[180]180
  или «квиринга», или «гендерфакинга»: Авторы спешат отметить, что «genderfucking» – технический термин в квир-теории, который означает, грубо говоря, «играться со значением гендера, чтобы остранить его».


[Закрыть][181]181
  Что в обиходном языке сродни понятию «травестировать». – Прим. ред.


[Закрыть]) и в конце концов делается вывод, что никаких выводов сделать нельзя. Как заявляет Аннамари Джагоз[182]182
  Аннамари Джагоз (р. 1965) – исследовательница ЛГБТ, писательница. Декан факультета искусств и общественных наук Сиднейского университета.


[Закрыть], автор «Квир-теории: вступления», «дело не только в том, что квиру еще предстоит затвердеть и обрести более упорядоченную форму, а скорее в том, что определительная неопределимость, эластичность – одна из его основополагающих характеристик»[183]183
  одна из его основополагающих характеристик: Jagose A. Queer Theory: An Introduction. New York: New York University Press, 2010. С. 3. Ягосе также пытается дать следующее определение квир-теории: «В то время как не существует критического консенсуса касательно границ определения квира (детерминированность является одним из его широко пропагандируемых достоинств), его общие очертания часто набрасываются и обсуждаются. В широком смысле квир описывает те проявления или аналитические модели, которые драматизируют несогласованность якобы стабильных отношений между хромосомным полом, гендером и сексуальным желанием. Сопротивляясь этой модели стабильности, которая утверждает, что гетеросексуальность становится причиной, когда точнее выступает следствием, квир сосредотачивается на несоответствии между полом, гендером и желанием. Институционально квир больше всего ассоциируется с лесбиянками и геями, но его аналитическая база также включает такие темы, как кроссдрессинг, гермафродитизм, гендерную неоднозначность и корректирующую гендерную хирургию. Будь то выступление дрэг-артиста или академическая деконструкция, квир обнаруживает и использует несогласованность в тех трех терминах, которые стабилизируют гетеросексуальность. Демонстрируя невозможность „естественной“ сексуальности, он ставит под сомнение даже такие, казалось бы, беспроблемные термины, как „мужчина“ и „женщина“». (Там же. С. 3.)


[Закрыть]. Невменяемость квир-Теории – это не баг, а фича.