Текст книги "Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни"

Татьяна переносила это особенно тяжело: «Я надеюсь, что сегодня ты не будешь очень уставшей, – написала она 17 января 1909 года, – и что ты сможешь встать к обеду. Мне всегда так ужасно жалко, когда ты уставшая и не можешь вставать… Наверное, я во многом поступаю неверно, но, пожалуйста, прости меня… Я теперь изо всех сил стараюсь слушаться Мэри [Марию Вишнякову]… Спокойной ночи, и я надеюсь, что ты не будешь уставшей. Твоя любящая дочь Татьяна. Я буду молиться за тебя в храме»[434]434
  LP, p. 320.


[Закрыть].

Александра ответила ей из своей комнаты с материнским увещеванием. «Старайся вести себя как можно лучше и не причинять мне беспокойства, тогда я буду довольна, – писала она Татьяне. – Я на самом деле не могу подняться наверх и проверить, как у вас дела с уроками, как ты себя ведешь и как разговариваешь»[435]435
  Бонетская Н. К., Указ. соч., с. 400.


[Закрыть].

В большинстве случаев, однако, именно Ольга должна была подавать всем пример. «Помни прежде всего о том, чтобы всегда быть хорошим примером для малышей, – высказала ей свое пожелание на Новый год Александра, – тогда наш друг будет доволен тобой!»[436]436
  LP, p. 318.


[Закрыть] Совет Александры, чтобы Ольга была добра и внимательна, распространялся и на отношение к прислуге, особенно к Марии Вишняковой, которая в последнее время сердилась на Ольгу: «Слушайся ее, будь послушна и всегда добра… ты должна всегда быть с ней вежлива, а также и с С. И. [Софьей Ивановной Тютчевой]. Ты уже достаточно большая, чтобы понять, что я имею в виду»[437]437
  Там же, p. 319.


[Закрыть]. На этот совет Ольга откликнулась с благодарностью: «Дорогая мама, мне очень помогает, когда ты пишешь мне, что делать, и тогда я изо всех сил стараюсь так и поступать». Материнские наставления следовали одно за другим: «Постарайся серьезно поговорить с Татьяной и Марией о том, как им следует относиться к Богу». «Ты читала мое письмо от 1-го? Оно поможет при разговоре с ними. Ты должна положительно влиять на них»[438]438
  Бонетская Н. К., Указ. соч., с. 407–408.


[Закрыть]. Очевидно, что Ольга была расстроена, что у нее нет возможности «поговорить как следует» с матерью. «Мы скоро сможем поговорить, – успокаивала ее Александра, – но сейчас я слишком устала»[439]439
  Там же, с. 409.


[Закрыть]. Ее, однако, беспокоило то, что Ольга с трудом сохраняла терпение со своими младшими сестрами и братом. «Я знаю, что это особенно трудно для тебя, потому что ты все очень глубоко чувствуешь и у тебя вспыльчивый нрав, – говорила ей Александра, – но ты должна научиться следить за своими словами»[440]440
  Там же.


[Закрыть].

Теперь детей очень радовали посещения их «друга» Григория, это было приятным разнообразием и отвлекало от мыслей о болезни матери. Он играл с ними, катал их по комнате на спине, рассказывал им русские народные сказки, просто и естественно говорил с ними о Боге. Григорий явно выступал тогда в роли духовного наставника девочек. Он поддерживал с ними постоянный контакт, отправляя, например, телеграмму, которая была получена девочками в феврале. В телеграмме Распутин благодарит их за то, что они вспоминают его, «за ваши добрые слова, за ваше чистое сердце и вашу любовь к Божьим людям. За любовь ко всему Божьему миру, ко всему Божьему творению, в особенности, к этой земле»[441]441
  LP, p. 321; Боханов А. Н., Указ. соч., с. 195.


[Закрыть]. 29 марта 1909 года он неожиданно приехал навестить их. Все дети были в восторге. «Я рада, что вы смогли так долго побыть с ним», – написала Ольге все еще больная Александра[442]442
  LP, p. 321.


[Закрыть]. В июне юная Ольга из Петергофа отправила небольшое письмо своему отцу, который был в отъезде, находясь с визитом у короля Швеции: «Мой дорогой, добрый Папа. Погода сегодня прекрасная, очень тепло. Малыши [Анастасия и Алексей] бегают босиком. Вечером к нам придет Григорий. Мы все очень счастливы, что снова увидим его»[443]443
  Боханов А. Н., Указ. соч., с. 195.


[Закрыть].

Несмотря на свое недоверие к самому этому человеку, Ольга Александровна всегда опровергала любые предположения о нечистоплотности Распутина по отношению к ее племянницам: «Я до мельчайших подробностей знаю, каково было их воспитание. Даже тень намека на дерзкое отношение к ним Распутина поставила бы их в тупик! Ничего подобного никогда не происходило. Девочки всегда были рады его приходу, потому что знали, как велика его помощь их маленькому братцу»[444]444
  Vorres. Указ. соч., p. 141.


[Закрыть]. Тем не менее Александру продолжали беспокоить порочащие слухи о Распутине. Хотя обвинения в ереси были сняты как недоказанные, последовали другие обвинения. Столыпин (которого не смягчила помощь Григория его больным детям в 1906 году) распорядился начать в отношении него полицейское расследование[445]445
  Премьер-министр Столыпин поручил агентам Охранного отделения провести частное расследование относительно Распутина. Полученный отчет был крайне критическим, как и относительно мсье Филиппа в 1902 году. Его показали Николаю и Александре, но они предпочли проигнорировать его.


[Закрыть].

Санкт-Петербург полнился слухами о пьяных выходках Распутина, его сексуальных подвигах и сомнительных компаниях, которые он водил. Перестали верить в него и бывшие поклонницы Милица и Стана, особенно теперь, когда Анна Вырубова, которую они презирали, получила к Распутину неограниченный доступ, заменив собой «черногорок» в роли связующего звена между Распутиным и троном. Сестры-черногорки начали активно отговаривать Николая и Александру от поддержания каких-либо дальнейших отношений с Распутиным, которого они считали «дьяволом». В результате те близкие взаимоотношения, которые у них до сих пор были с императорской семьей, распались. Императорская чета не желала действовать под влиянием сплетен и упрямо цеплялась за собственное восприятие Григория как настоящего друга, несмотря на его очевидные недостатки, о которых им не хотелось знать. Истинная причина их дружбы и возрастающей зависимости – гемофилия Алексея – «держалась в строгой тайне и связывала обе стороны все больше, одновременно отдаляя их от остального мира»[446]446
  Naryshkin-Kurakin. Указ. соч., p. 196.


[Закрыть].

К концу 1909 года Александра все чаще испытывала необходимость в духовных наставлениях Григория. Она встречалась с ним в доме Анны Вырубовой. Ее доверие к нему было настолько безгранично, что она позволяла себе отправлять ему в письмах опрометчивые и потенциально опасные строчки, например: «Я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях», – чем впоследствии не преминули воспользоваться ее враги в своих действиях против нее[447]447
  См. сайт: http://traditio-ru.org/wiki/Письма_царских_дочерей_Григорию_Распутину. Письма попали к монаху, приятелю Распутина по имени Илиодор (Сергей Труфанов), который утверждал, что, встретившись с ним в Покровском на Рождество 1909 года, Распутин показал Илиодору многочисленные письма к нему от Александры и девочек и подарил ему «на память» семь писем. Текст этих писем появился в книге о Распутине, написанной русским писателем-диссидентом Андреем Амальриком, которая была опубликована в 1982 году на французском языке. Русский текст можно найти на сайте: http://www.erlib.com/Андрей_Амальрик/Распутин/9/. Некоторые из писем были опубликованы также в книге Истратовой С. П., «Житие блудного старца Гришки Распутина» (М.: Возрождение, 1990), с. 1015–1016. Обратите внимание, что в письма, очевидно, в какой-то момент были внесены поправки и изменения, и в различных источниках они напечатаны с отличиями. До сих пор не вышел в свет ни один источник, где они были бы приведены в полном объеме


[Закрыть]. Девушки тоже регулярно писали ему обычные письма, в которых благодарили Григория за помощь, сообщали о своем желании снова увидеться с ним или спрашивали его совета. Ольга, которая тогда была в том возрасте, которому свойственна крайняя впечатлительность, находясь в полной изоляции от других, более подходящих наставников, рассматривала Григория как своего друга, почти как отца-исповедника. В ноябре 1909 года она писала ему, как сильно она скучала без него, как хотелось ей поверить ему свои чувства девичьей влюбленности и о том, как трудно ей было контролировать свои чувства, несмотря на советы Григория. В декабре Ольга написала ему снова, еще раз спрашивая, что же ей делать:

«Бесценный друг мой! Часто вспоминаем тебя, как ты бываешь у нас и ведешь с нами беседу о Боге. Тяжело без тебя: не к кому обратиться с горем, а горя-то, горя сколько! Вот моя мука. Николай меня с ума сводит. Как только войду в собор, в Софию[448]448
  Ольга имеет в виду Вознесенский собор в Софии – пригороде Царского Села, где члены императорского окружения часто молились в своей церкви, Федоровском соборе, построенном рядом с Александровским дворцом.


[Закрыть], и увижу его, то готова на стенку влезть, все тело трясется… Люблю его… Так бы и бросилась на него. Ты мне советовал поосторожнее поступать. Но как поосторожнее, когда я сама с собою не могу совладать… Ездим часто к Ане. Каждый раз я думаю, не встречу ли я там тебя, мой бесценный друг; о, если бы встретить там тебя скорее и попросить у тебя советов насчет Николая. Помолись за меня и благослови. Целую твои руки. Любящая тебя Ольга»[449]449
  См. также: Dehn. «Real Tsaritsa», p. 105; Fuhrmann. Указ. соч., p. 94–95, ссылки на Государственный архив Российской Федерации: f 612, op. 1, d. 42, l. 5. Кто именно был этот Николай, установить не представляется возможным. Им мог оказаться любой из офицеров императорского окружения, которого Ольга могла видеть в церкви по воскресеньям. Принимая во внимание, что на борту «Штандарта» Ольга часто видалась и много фотографировалась с Николаем Саблиным, было высказано предположение, что Ольга была влюблена именно в него. Но учитывая, что он был верным членом окружения ее отца, что ему было уже двадцать девять лет, то есть он был почти в два раза старше Ольги, Саблин кажется не очень подходящим кандидатом для такой молоденькой девочки-подростка.


[Закрыть].

Все три Ольгины сестры писали Григорию не менее доверительные письма. В марте того же года Татьяна отправила ему письмо, в котором спрашивала, как скоро он вернется из Покровского, и выражала пожелание навестить его там всем вместе. «Когда же настанет это время? – нетерпеливо вопрошала она. – …Нам без тебя скучно, скучно». Слова Татьяны повторялись и в письме Марии, которая писала Григорию, что она тоскует в его отсутствие и что жизнь ей кажется такой скучной без его посещений и тебя я целую». Даже обычно несговорчивая Анастасия требовала сообщить ей, когда она снова увидит Григория:

«Я люблю, когда ты говоришь нам о Боге… Часто вижу тебя во сне. А ты меня во сне видишь? Когда же ты придешь?…Скорее езжай, я стараюсь быть пай, как ты мне говорил. Если будешь всегда около нас, то я всегда буду пай»[450]450
  См. сайт: http://traditio-ru.org/wiki/Письма_царских_дочерей_Григорию_Распутину/


[Закрыть].

Четыре сестры Романовы вели такое уединенное существование, что к 1909 году им, постоянно находившимся только в обществе друг друга, кроме редких и случайных встреч с другими детьми из императорской семьи, в значительной степени приходилось полагаться на дружбу взрослых: их тети Ольги, нескольких офицеров, прислуги и фрейлин – и сорокалетнего развращенного и набожного авантюриста, чье продолжающееся влияние на их семейную жизнь уже заронило семя для их окончательного уничтожения.

Глава 8
Королевские кузены

В конце лета 1909 года у сестер Романовых наконец появилось нечто увлекательное, что они ожидали с нетерпением: поездка к своим королевским родственникам в Англию. Она была их первым по-настоящему официальным зарубежным визитом, если не считать частных поездок всей семьей к дяде Эрни в Дармштадт и Вольфгартен. При пересечении Северного моря яхта «Штандарт» встретилась с сильными ветрами с юга, и море было очень неспокойное. Всех детей укачивало, да и многих из царского окружения тоже[451]451
  Тютчева С. И., «За несколько лет до катастрофы».


[Закрыть]. Экипаж сделал из пледов и подушек спальное место для детей там, где качка корабля меньше всего ощущалась. Но Татьяна по-прежнему ужасно страдала. Она всегда была очень подвержена морской болезни, иногда ее укачивало, даже когда яхта стояла на якоре. Для нее привезли «целый чемодан специальных средств от укачивания из Америки», но ничего не помогало[452]452
  Саблин Н. П., «Десять лет на императорской яхте «Штандарт», с. 145.


[Закрыть]. На пути в Англию семья ненадолго остановилась в Киле, чтобы навестить сестру Александры Ирэну и ее семью, затем они побывали с трехдневным визитом у президента Франции Фальера в Шербуре, где их встречали с обычной пышностью: оружейными салютами, толпами народа, флагами и множеством оркестров, исполняющих «Марсельезу». По завершении этих трех дней, которые прошли в дипломатических встречах, официальных обедах и на смотре французского флота (девочки были в восторге, что им позволили сделать своими любительскими фотоаппаратами фотографии французских подводных лодок), «Штандарт» наконец взял курс на Англию[453]453
  Zeepvat. «One Summer», p. 12.


[Закрыть].

Николай и его дядя Эдуард VII в прошлом году уже встречались и в течение трех дней в отеле «Ревал» обсуждали способы реабилитировать Россию в глазах мирового сообщества после ужасных событий 1905 года, в то время как повсюду усиливались разговоры о вероятной войне с Германией. Нынешняя встреча предоставляла также возможность долгожданного воссоединения семьи. Однако были и препятствия для ее осуществления: готовящийся визит царя вызвал серьезную обеспокоенность британского парламента и национальной прессы, обеспокоенность значительно большего масштаба, чем при визите императорской семьи в 1896 году. После событий 1905 года британские радикальные организации объявили Николая жестоким тираном, который держит народ России под гнетом самодержавия. Когда в Великобритании шла подготовка его визита в страну, социалисты на митингах, проходивших на Трафальгарской площади и в других местах, развернули кампанию по очернению деятельности Николая. В их выступлениях приводились свидетельства столыпинских репрессий в отношении политических активистов. Таким образом, Николая II пытались представить воплощением зла: «Царь «Кровавого воскресенья», царь Столыпина, царь погромов и черносотенцев»[454]454
  Anglo-Russian XII, 11 May 1909, p. 1265.


[Закрыть]. Приближавшийся визит расколол общественное мнение в Великобритании, хотя господин Хардинг, постоянный заместитель министра иностранных дел, и объявил большую часть протестов попыткой запугивания и пренебрежительно назвал демонстрантов с Трафальгарской площади разношерстным сборищем из «пяти сотен французов, шести сотен немецких официантов, нескольких русских евреев и итальянских торговцев мороженым»[455]455
  Keith Neilson and Thomas Otte. «The Permanent Under-Secretary for Foreign Affairs, 1854–1946», Abingdon, Oxon: Routledge, 2009, p. 133.


[Закрыть]. Одним из наиболее рьяных противников визита Николая был лидер лейбористов Кейр Харди, который организовал сбор 130 резолюций протеста от социалистических групп, школ, евангелических обществ, профсоюзов, пацифистских групп и филиалов лейбористской партии и Женской лейбористской лиги. Эти резолюции с осуждением готовящегося визита были отправлены министру внутренних дел[456]456
  См.: «Petitions of protest against the visit to England of the Emperor of Russia», RA PPTO/QV/ADD/PP3/39. Письма с выражениями протеста в подлинниках хранятся в Национальном архиве Великобритании.


[Закрыть]. На собраниях некоторых особенно радикально настроенных групп звучали открытые призывы к убийству Николая, если он посмеет ступить на английскую землю.

Принимая во внимание огромные сложности с обеспечением безопасности, с которыми неизбежно столкнется полиция на острове Уайт, вскоре стало ясно, что царь и его семья не должны сходить на сушу. Предпочтительнее было им остаться на борту «Штандарта», который бросит якорь неподалеку от городка Каус, на севере острова Уайт, где гораздо легче будет обеспечить их безопасность, поскольку яхта будет находиться в окружении двух русских крейсеров и трех эсминцев, а также кораблей британского флота. Тем не менее была задействована очень сложная система мер безопасности, которая предусматривала тщательное наблюдение за «любыми средствами передвижения и транспортными коммуникациями, с помощью которых можно было бы проникнуть не только в Каус, но и на остров Уайт», – имелись в виду дебаркадеры, автомобильные и железные дороги. Даже за «мирными сельскими жителями из отдаленных местечек острова» следили сотни детективов в штатском и дополнительная специальная группа из тридцати человек, так называемое «велосипедное подразделение». Многие детективы выбрали в качестве подходящего средства маскировки двубортные куртки и белые кепки яхтсменов, но, как отметила одна из газет, «на самом деле это было больше похоже на знак принадлежности к полицейским подразделениям, чем на маскировку. Вместо того чтобы стать неприметными, они, наоборот, привлекали к себе внимание… Яхтсмены, которые бродят по округе парами и при этом никаких яхт поблизости не видно, – таким «камуфляжем» они выдавали себя с головой»[457]457
  «The Detective», Nebraska State Journal, 9 October 1910; «Guarding the Tsar», Daily Mirror, 3 August 1909.


[Закрыть]. Как вспоминал лорд Саффилд, член палаты лордов и представитель либеральной партии, Каус тогда «был переполнен детективами, высматривавшими потенциальных убийц, и, казалось, что все боятся за бедного царя, на которого ведется охота». Детективы были не только британскими. Спиридович также привез несколько своих агентов охранного отделения. Саффилду все это показалось весьма неутешительным: «Не представляю, как человек вообще может выдержать такое раболепие, это слишком большая цена за то, чтобы быть повелителем»[458]458
  Lord Suffield. «My Memories, 1830–1913», London: Herbert Jenkins, 1913, p. 303.


[Закрыть].

Вечером 2 августа (НС) яхта «Штандарт» и ее эскорт направились к якорной стоянке Спитхед в проливе Солент, чтобы встретиться с британской королевской семьей на борту их яхты «Виктория и Альберт». Это событие было заснято на кино– и фотопленку – впечатляющий парад военных кораблей и регата, в которой приняли участие 152 яхты. Обе императорские семьи смотрели парад и регату, после чего их яхты направились в гавань города Каус, где их приветствовала ярко украшенная вымпелами разномастная армада паровых и парусных лодок и яхт[459]459
  В британской прессе было много подробных сообщений на эту тему, см., например, «Дейли Миррор» от 31 июля – 5 августа, которая опубликовала много фотографий. Что же касается мнения русских об этом событии, то см.: Spiridovich. «Last Years», p. 312–319, а также: Саблин Н. П., «Десять лет на императорской яхте «Штандарт», с. 148–158.


[Закрыть]. Четыре дня подряд шли непрерывные приемы. Романовы не встречались с королевской семьей разве что за завтраком, все остальное время дня было посвящено двусторонним контактам. Напряженность такого графика и интенсивность общения трудно давались императрице, это было видно по ее лицу, как следует из наблюдения Алисы Кеппел, давней любовницы Эдуарда VII. На палубе «Штандарта» в окружении плотной толпы людей царица «хранила выражение холодного спокойствия». Однако, как ни странно, высокие моральные принципы Александры не помешали ей пригласить миссис Кеппел к себе в каюту. Как только дверь каюты закрылась за ними, «напряженность внезапно исчезла», – вспоминала Алиса. «Сбросив маску повелительницы, императрица сразу стала просто приветливой домохозяйкой. «Скажите мне, пожалуйста, моя дорогая, где вы покупаете шерсть для вязания?» – это было первое, что она спросила»[460]460
  Richard Hough. «Edward and Alexandra», p. 236.


[Закрыть].

Для детей Романовых этот визит был утомителен своей официальностью, но дал, пусть краткое, представление о совершенно новой для них стране. Правда, для тех, кто обеспечивал их безопасность, любознательность детей стала дополнительной сложностью в выполнении и так непростой задачи. До сих пор дети не видели ничего или почти ничего за пределами своего дома в Санкт-Петербурге, Царском Селе и Петергофе. Утром 3 августа все пятеро совершили свою первую высадку на берег на востоке городка Каус и поехали в открытом ландо к бухте Осборн, где остановились неподалеку от Осборн-Хауса (большая часть которого теперь стала колледжем военно-морских офицеров). Здесь они играли со своими кузенами на частном пляже, катались на лодке, собирали ракушки и строили замки из песка, совсем так же, как когда-то их мать и бабушка Алиса. Следующую импровизированную поездку на берег Ольга и Татьяна устроили во второй половине дня. С ними были сопровождающие и целый отряд детективов, но девочки были в восторге, что им позволили вместо поездки в Вест-Каус в экипаже прогуляться пешком и пройтись по магазинчикам на главной улице городка. Такая прогулка была большой редкостью для них. Мощеная главная улица Вест-Кауса, может быть, не очень была похожа на шикарный Невский проспект, но офицер «Штандарта» Николай Васильевич Саблин отметил, что многие магазинчики были филиалами крупных лондонских магазинов и открылись специально для яхтенного сезона и регаты в Каусе, поэтому в них было много изысканных и дорогих вещей, а также сувениров. Там девочкам было на что потратить свои карманные деньги. Ольга и Татьяна всю прогулку были в приподнятом настроении. Они говорили по-английски с хозяевами магазинчиков, с удовольствием накупили в газетном киоске различных памятных открыток с изображениями их королевских родственников и даже собственных родителей. После этого они перешли в ювелирный магазин, где набрали подарков для членов экипажа. Себе девочки приобрели какие-то духи в аптеке «Бекен и сын»[461]461
  Саблин Н. П., «Десять лет на императорской яхте «Штандарт», с. 151; Alastair Forsyth. «Sovereigns and Steam Yachts: The Tsar at Cowes», Country Life, 2 August 1984, p. 310–312; «Cowes Week», The Times, 7 August 1909.


[Закрыть].

Между тем обычная жизнь Вест-Кауса совершенно замерла, как только по городку распространилась весть об этих очаровательных молодых российских посетительницах, одетых в одинаковые элегантные серые костюмы и соломенные шляпки. Вскоре сестер сопровождала большая толпа любопытных приезжих, которые следовали за ними в прогулке по городу и далее через понтонный мост. В Ист-Каусе девочки посетили церковь Святой Милдред в деревушке Уппинем и взглянули на место, где обычно сидела их прабабушка на службах в этой церкви. Все время их прогулки, как сообщала 7 августа «Таймс», Ольга и Татьяна «держали себя с полным самообладанием, улыбаясь, когда кто-нибудь из поклонников устраивал им шумное приветствие». К концу своей трехчасовой прогулки они были все так же веселы, возбужденно смеялись и переговаривались[462]462
  «The Cowes Week», Isle of Wight County Press, 7 August 1909.


[Закрыть].

На следующий день Романовы сошли на берег всей семьей. Девочки и Алексей кланялись и махали толпе по пути в Осборн-Хаус, где они побывали в оставшемся в частном владении королевской семьи крыле этого особняка и в швейцарском домике, который принц Альберт устроил в саду для своих детей, чтобы обучать их различным ремеслам. Алексею этот швейцарский домик особенно понравился. После традиционного английского чая в усадьбе Бартон-Мэнор с кузеном Джорджем, принцем Уэльским и его семьей, все участвовали в фотографировании. Принцессе Уэльской дети царской семьи показались «чýдными», все отмечали, какие они были неизбалованные и очаровательные[463]463
  RA QM/PRIV/CC25/39: 6 August 1909.


[Закрыть]. Двоюродные братья, Джордж и Николай, которые не виделись уже двенадцать лет, оказались удивительно похожи – оба голубоглазые, с аккуратно подстриженными бородками, одинакового роста, особенно когда они позировали для фотографии со своими сыновьями. Дэвид был в своей военно-морской форме (будущий король Эдуард VIII учился тогда в королевском военно-морском колледже в Дартмуте), а Алексей – в специально для него придуманном белом матросском костюме[464]464
  Когда обсуждался вопрос о возможности приезда принца Уэльского на коронацию Николая в Москве в 1896 году, один российский чиновник, как говорят, заметил: «Нам не справиться с обеспечением безопасности двух царей!» См.: «Alien’s Letter from England», Otago Witness, 29 September 1909.


[Закрыть]. Дэвиду было поручено сопровождать его кузена и кузин в Осборн. Сначала предполагалось, что это сделает его младший брат Берти (будущий король Георг VI), но тот слег с коклюшем незадолго до визита, а императорские врачи панически боялись любой инфекции, которая могла угрожать царевичу. Поэтому Берти отправили в Балморал, а роль почетного сопровождающего императорской семьи перепоручили его брату. В ходе визита Дэвиду очень понравилась Татьяна (несмотря на то, что их бабушка рассматривала Ольгу в качестве возможной будущей невесты для него). Он видел, как она защищала своего робкого маленького братика, а также не мог не заметить «испуганный» взгляд больших внимательных глаз Алексея[465]465
  Anne Edwards. «Matriarch: Queen Mary and the House of Windsor», London: Hodder & Stoughton, 1984, p. 169.


[Закрыть]. Вокруг царя все время находилась «хорошо подготовленная охрана», следившая за каждым его движением, поэтому, как позже вспоминал Дэвид, он «обрадовался, что я не русский принц»[466]466
  Duke of Windsor. «A King’s Story», London: Prion Books, 1998, p. 129.


[Закрыть].

В течение этих четырех идиллических солнечных дней в августе 1909 года «весь мир был у воды», а пролив Солент был «ровным и прозрачным, как стекло, солнце садилось, как красный шарик, а после заката вечера были спокойными и теплыми», и величественные государственные церемонии следовали одна за другой. Как вспоминал позднее генерал Спиридович, «колоссальный флот», который собрался в Каусе, «был неподвижен, как будто во сне, и казался сказочным видением». Это впечатление особенно усиливалось, когда по ночам небо освещалось многочисленными огнями со всех кораблей, которые стояли на якоре неподалеку от берега. В ночь перед отъездом Романовых играли оркестры, были фейерверки и танцы. Адмирал британского флота, лорд Фишер, приглашал танцевать каждую из сестер по очереди. Потом состоялся торжественный прощальный обед. У дам с Александрой – на «Штандарте», у мужчин с королем Эдуардом – на яхте «Виктория и Альберт». А по завершении прощального ланча на пятый день визита, который оказался самым жарким и самым безветренным днем того года, в 3:30 пополудни «Штандарт» снялся с якоря. Николай, Александра и их пятеро детей стояли на палубе и махали на прощание своим родственникам на яхте «Виктория и Альберт». Императорская яхта взяла курс на Ла-Манш. Когда она исчезла из виду, суперинтендант полиции Кауса Куин, как свидетельствуют очевидцы, «предложил сигарету из великолепного золотого портсигара, сияющего новизной, и намекнул, что это подарок царя». У одного из его коллег «была булавка для галстука с бриллиантовой инкрустацией в виде императорской короны, а у другого – золотые часы», все это – «подарки в благодарность за заботу» от признательных российских монархов. Но британская полиция тем не менее испытала большое облегчение от того, что «напряжение завершилось»[467]467
  «Cowes Regatta Week», Otago Witness, 29 September 1909.


[Закрыть].

В целом визит российского императорского семейства в Англию был очень успешным. Это была незабываемая встреча двух великих императорских семей, которым суждено было остаться в истории в качестве неотъемлемых символов последних дней старого мирового порядка. «Четыре русских великих княжны всех очаровали, а трогательный вид маленького царевича растопил все сердца»[468]468
  Hough. «Edward and Alexandra», p. 381.


[Закрыть]. Но многие поддерживали трезвые соображения сэра Генри Уильяма Люси:

«Вышло так, что великий самодержец, повелитель миллионов человеческих жизней, был лишен того, что доступно самому непритязательному туристу с континента. Он посетил Англию и покинул ее пределы, так и не ступив на ее берега, если не считать торопливое и скрытное посещение Осборн-Хауса»[469]469
  Sir Henry William Lucy. «Diary of a Journalist», vol. 2, 1890–1914, London: John Murray, 1921, p. 285.


[Закрыть].

После этого британская и русская императорские семьи больше уже никогда не встречались.

* * *

Когда Романовы вернулись домой, Александра снова слегла. «Мне приходится расплачиваться за утомительные визиты, – писала она Эрни 26 августа, – уже неделю я в постели»[470]470
  Correspondence, p. 284.


[Закрыть]. Состояние ее здоровья вызывало серьезное беспокойство. Оно быстро ухудшалось с зимы 1907 года, когда Александра вызывала своего врача, доктора Фишера, сорок два раза в течение двух месяцев[471]471
  Зимин И. В., «Детский мир. Повседневная жизнь Российского императорского двора», с. 381; см. также письмо Александры Татьяне от 30 декабря 1909 года в издании: LP, p. 307.


[Закрыть]. Примерно в это же время Спиридович частным образом обратился к выдающемуся русскому профессору медицины с просьбой высказать свое мнение о состоянии здоровья императрицы. Профессор пришел к выводу, что она унаследовала некоторую «склонность» к болезням нервов и «большую впечатлительность» от своей гессенской родни и что ее «нервные проявления» имеют отчетливую «истерическую природу». Все это дает физическое проявление в форме общей слабости, боли в области сердца, отеках ног, что, в свою очередь, происходит из-за плохого кровообращения и проблем с нервной и сосудистой системами, кроме того, служит причиной появления красных пятен на коже. Причем все эти симптомы с возрастом лишь прогрессируют. «Что же касается психических расстройств, – делал вывод профессор, – они главным образом выражаются в состоянии депрессии, полного безразличия к тому, что ее окружает, и склонности к религиозным фантазиям»[472]472
  Spiridovich. «Last Years», p. 322, хотя он упоминает врача лишь как «M.X.» [возможно, мсье «Икс»]. См. также: Naryshkin-Kurakin. Указ. соч., p. 192–193.


[Закрыть].

В 1908 году доктора Фишера вновь вызывали, чтобы оказать Александре медицинскую помощь во время обострения невралгии, которая протекала в форме таких болезненных приступов, что императрица не могла спать[473]473
  Это подтверждается в источнике: Mackenzie Wallace, letter to Knollys, RA W/55/53, 7 August 1909. См. также: Spiridovich. «Last Years», p. 321–323.


[Закрыть]. Как специалист по нервным расстройствам, доктор предписал ей абсолютный покой. У доктора также сложилось твердое впечатление, что присутствие Анны Вырубовой, которая теперь проводила с царицей почти каждый день, неблагоприятно воздействует на Александру, может быть, даже наносит ей прямой вред[474]474
  Зимин И. В. высказал предположение, что многие подозревали нечто лесбийское в отношении Вырубовой к Александре. Доктор Фишер, почувствовав это, был вынужден оставить свою должность. Его заменили на более сговорчивого Боткина С. П. См.: Зимин И. В., «Детский мир. Повседневная жизнь Российского императорского двора», с. 380–383, а также: Богданович А. В., Указ. соч., с. 483.


[Закрыть]. В письменной форме он уведомил Николая, что не сможет лечить царицу как следует, если Анна все время будет находиться в такой непосредственной близости к пациентке. Но Александра не позволила удалить от себя Анну. Вскоре после этого Фишер просил разрешения оставить свой пост. В апреле 1908 года вместо него на эту должность был приглашен доктор Евгений Боткин, который сразу предложил императорской семье вместе поехать в Крым, где Николаю предстояло провести смотр Черноморского флота, поскольку это должно было пойти на пользу здоровью императрице.

С этого времени Александра не желала больше слушать советы других врачей, кроме Боткина. Его назначение лейб-медиком было тем не менее подобно отравленной чаше: Александра была такая пациентка, что терпела лишь тех врачей, которые подтверждали ее собственный диагноз. Он подыгрывал ее представлениям о себе как о хроническом инвалиде, которому приходится переносить свои страдания, воспринимая их, как учил отец Григорий, «как жертвоприношение»[475]475
  Almedingen. Указ. соч., p. 123.


[Закрыть]. Подтвержденная медициной инвалидность была полезна, когда необходимо было воздействовать на поведение дочерей, которые очень тяжело переносили ее частые отсутствия в жизни семьи. «Когда Бог сочтет, что наступило время, чтобы мне стало лучше, тогда это и произойдет, но не раньше, – говорила Александра, – а им бы лучше вести себя как следует, чтобы это время действительно наступило»[476]476
  LP, p. 320.


[Закрыть].

В сентябре 1909 года семья отправилась в Крым на поезде. Это была самая длинная поездка по железной дороге для всех детей в семье. Кроме того, они здесь еще никогда не бывали, поскольку Николай и Александра почти не заглядывали в Крым с тех пор, как в 1894 году умер Александр III. В порту Севастополя они взошли на борт «Штандарта» и сначала шли вдоль Крымского побережья. В Ялте их тепло приветствовали праздничными фейерверками и иллюминацией. После этого семья направилась в старый летний дворец в Ливадии, в 53 милях (85 км) далее на юг. На отдыхе дети катались, играли в теннис и плавали на своем частном пляже, часто – вместе с любимым кузеном, восемнадцатилетним великим князем Дмитрием Павловичем, который теперь проводил много времени с их семьей. Николай был рад обществу Дмитрия, поскольку он всегда питал к нему слабость, и они много времени проводили в совместных поездках и прогулках[477]477
  Spiridovich. «Last Years», p. 347.


[Закрыть]. Александра по большей части оставалась дома, лежала в постели или сидела на веранде, никого не принимала и часто даже не выходила к обеду. Ее выздоровление продвигалось очень медленно, это влияло на настроение всех в семье. Но она отказывалась показываться каким-либо специалистам, доверяя только Боткину и собственному самолечению морковным соком, «утверждая, что это вещество разжижает кровь, которая у нее слишком густая»[478]478
  Там же.


[Закрыть]. Возможно, такая строгая вегетарианская диета ей была полезна. Во всяком случае, к концу октября Александра достаточно поправилась, чтобы совершать небольшие прогулки и поездки с дочерьми и ходить с ними по магазинам в Ялте.

Той осенью в Ливадии у Алексея случился очередной приступ кровотечения, когда он снова ушиб ногу. Вызвали французского профессора медицины. Он трижды побывал у Алексея, все три раза эти посещения держались в строгом секрете. Но он был специалистом в области туберкулеза и «объявил себя недостаточно компетентным для диагностики этого заболевания». Совершенно очевидно, что ему просто не сказали, что ребенок страдал гемофилией. Не более эффективными оказались услуги другого эксперта-медика, вызванного из Санкт-Петербурга: он не смог предложить каких-то действенных мер для облегчения состояния мальчика[479]479
  См. Dorr. «Inside the Russian Revolution», p. 113.


[Закрыть]. К этому времени, как отметил Спиридович, становилось все труднее скрывать тот факт, что с царевичем что-то не так, «и это, как дамоклов меч, угрожающе висело над императорской семьей». Стало также ясно – как в отношении себя, так и в связи с болезнью Алексея, – что Александра отказалась от средств и способов лечения традиционной медицины и под влиянием своего духовного наставника, Григория, «рассчитывала только на помощь Всевышнего»[480]480
  Spiridovich. «Last Years», p. 347.


[Закрыть]. То, в каком состоянии находился Алексей, да и ослабленное здоровье его матери делали на ближайшее время переезды для них невозможными, а это означало, что вся семья должна была остаться в Ливадии почти до Рождества. Как только роскошная, солнечная крымская осень закончилась и началась холодная и влажная зима, из развлечений остались только бесконечные игры в домино, уголки и лото да изредка просмотр кинофильма, чтобы отвлечься от всепоглощающей скуки.

Хроническая болезнь матери была серьезной эмоциональной нагрузкой, с которой ее дочерям было непросто справляться. «Помоги Господи, чтобы дорогая мамочка больше не болела этой зимой, – писала Ольга Григорию в ноябре, – иначе будет так ужасно, грустно и тяжело». Татьяна тоже была очень встревожена, сообщая ему: «Нам тяжело видеть ее такой больной. О, если бы вы только знали, как трудно бывает выдержать болезнь мамы. Но нет, вы это знаете, потому что вы знаете все»[481]481
  Амальрик, Андрей: http://www.erlib.com/Андрей_ Амальрик/Распутин/9/.


[Закрыть]. Добрую половину 1909 года императорская семья практически не появлялась на публике в России. Изолированность четырех сестер от реального мира и естественная потребность в общении со сверстниками становились все острее. Но даже теперь Николай и Александра планировали продолжать вести уединенный образ жизни семьи ради слабого здоровья Александры и Алексея. Перед отъездом из Ливадии в то Рождество они распорядились построить там новый дворец вместо старого главного дворца, темного и сырого (хотя рядом с ним стоял кирпичный Малый дворец, где когда-то умер Александр III). В этом новом доме они собирались проводить каждый год всю весну и лето. А для простых россиян все оставалось по-прежнему, как в крестьянской поговорке: «До Бога высоко, до царя далеко»[482]482
  Gregor Alexinski. «Modern Russia», London: Fisher Unwin, 1915, p. 90.


[Закрыть].