Текст книги "На семи морях. Моряк, смерть и дьявол. Хроника старины."

Длина острова всего пять с половиной километров. Меж двух гор, занимающих почти весь остров, лежит ущелье с густо заросшими крутыми склонами. Чтобы проникнуть в глубь острова, необходимо пройти вдоль бегущего там ручья по обкатанной гальке. Деревья растут так густо, что их кроны переплелись между собой, и солнечные лучи почти не попадают на влажную почву.

Если на острове Пасхи уже открыт первоклассный отель и имеется даже аэродром, то на Кокосе, четыре пятых которого занимают горы, жителей нет совсем. Единственные обитатели этого затерянного тихоокеанского острова – бабочки, морские птицы да завезенные сюда моряками крысы и одичавшие кошки.

В прежние времена этот остров посещали странные гости: одни закапывали сокровища, другие их разыскивали. Первыми на Кокос высадились корсары. После разбойничьих походов они должны были спрятать свою добычу, поскольку испанские военные корабли почти всегда отрезали им обратный путь в Вест-Индию через Магелланов пролив или вокруг мыса Горн. Правда, кроме этого пути был еще один – по примеру Френсиса Дрейка – под парусами вокруг света через Тихий, Индийский и Атлантический океаны. Однако перспектива такого плавания у многих корсаров не вызывала большого восторга.

Несмотря на строжайшие меры по сохранению тайны местонахождения пиратских кладов, при численности экипажей в сто и более человек кое-какие сведения об этом все же просачивались. Так, один флибустьер из пиратской группы Девиса, попав в плен, выдал тайну острова Кокос. Правда, судьи сочли это уловкой кандидата в покойники, имеющей целью оттянуть срок отправки на виселицу.

Тем не менее известно, что сам Девис купил себе амнистию за весьма значительную сумму и остаток своей жизни прожил вполне обеспеченным человеком.

Многое свидетельствует о том, что на Кокосе зарыл свои сокровища не один пират. Во всяком случае земля этого острова скрывает еще немало тайн. Когда в первой четверти прошлого века Сан-Мартин[05]Примечание 5
  Хосе де Сан-Мартин (1778–1850), один из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Америке 1810–1826 гг. Генерал, национальный герой Аргентины. Осуществив труднейший переход через Анды, в 1817 г. освободил Чили, в 1821 г. – Перу.


[Закрыть] со своими повстанцами шел на столицу Перу, верноподданные испанского короля с лихорадочной поспешностью грузили все драгоценности на корабли, чтобы отправить их в Испанию. Для транспортировки груза среди прочих кораблей была зафрахтована английская шхуна, находившаяся в Кальяо. Имея на борту такие ценности, английский капитан решил ими завладеть. Он приказал сбросить за борт испанский караул, отделился от остальных кораблей и взял курс на Кокос. Там основной груз – распятия, кадила, детали алтаря и сосуды для причастия – был спрятан. Члены команды разделили между собой и взяли на корабль только те предметы, которые не могли служить уликой: выломанные драгоценные камни, брусочки золота, подсвечники.

На обратном пути их настиг один из тех знаменитых тихоокеанских шквалов, которые неожиданно обрушиваются при ясном небе и проносятся со скоростью более ста километров в час. Шхуна не выдержала битвы со стихией и затонула. Капитану удалось спастись. Он добрался до Канады и поселился там. Через несколько лет, убедившись, что ему не грозит разоблачение, он обзавелся бригом и отправился за спрятанными сокровищами. В пути он начал сомневаться в команде и решил, что на Кокос он высадится один на шлюпке, а затем, взяв с собой лишь небольшие по размеру, хорошо упакованные драгоценности, незаметно ночью вернется на корабль. Делиться с экипажем еще раз он не желал.

Однако на обратном пути шлюпка капитана попала в предательское течение, затянувшее ее в водоворот, и перевернулась. Его крики о помощи услышал только вахтенный. Он всматривался в ночную темноту, пытаясь обнаружить терпящего бедствие, но тщетно… Позднее в Канаде среди вещей погибшего нашли старую, пожелтевшую карту с таинственными знаками. Наследники увезли ее в Австралию, где она и по сей день хранится в морском клубе в Сиднее.

Все новые и новые кладоискатели пытают на Кокосе свою судьбу, составляя конкуренцию друг другу.

Одна из самых недавних экспедиций на Кокос была предпринята тремя французами. Они пришли на небольшой крейсерской яхте, вооруженные старой, пожелтевшей картой с характерными крестообразными отметками некоторых пунктов. Следуя этим указаниям, они отыскали грот, однако вход в него находился под водой. Снова оправдалась пословица: «Золото искать – себя потерять». Лодка с кладоискателями перевернулась, и двое из них, писатели Протелли и Шарлье, утонули. В живых остался лишь спелеолог Вернье. Несчастье излечило его от кладоискательской лихорадки, и он покинул остров.

Вообще поиски золота чаще всего приносили разочарование. Еще Колумба, Картье и Фробишера осыпали ядовитыми насмешками за то, что они привезли домой золотую калийную обманку, считая ее золотой рудой.

Когда англичане и французы отобрали у испанцев некоторые их островные владения в Карибском море, пиратство там стало затихать. Центр тяжести морского разбоя переместился в Юго-Восточную Азию. Малайцы и китайцы еще во времена арабской мировой торговой империи нападали на купеческие парусники, а позднее стали «стричь шерсть» с португальцев. Когда эти времена миновали, китайские пираты переключились на другую разновидность разбоя – опиумные операции.

В первой половине XIX века в Восточной Азии процветала торговля опиумом. Английские и американские клиперы набивали в Персидском заливе трюмы курительным зельем и выгружали его в Китае. Это был незаконный ввоз, контрабанда, и задача пиратов, выслеживающих нагруженные опиумом клиперы, значительно облегчалась тем, что власти не вмешивались в их дуэль с нарушителями закона. Более того, если члены экипажа пострадавшего от пиратов или выброшенного на берег клипера оказывались на китайской территории, они попадали из огня да в полымя. Местные власти сажали их в тюрьму, пытали, иногда даже казнили.

В столкновениях между опиумными контрабандистами и пиратами при нормальной ветровой обстановке первые почти всегда выходили победителями: их клиперы значительно превосходили неуклюжие пиратские джонки в скорости и маневренности, да и вооружены они были значительно сильнее. Однако положение менялось, если на тропическом участке опиумного маршрута, особенно в Малаккском проливе, спадал ветер. При таких обстоятельствах в 1842 году был захвачен пиратской джонкой клипер «Мейвис». А о судьбе «Христиании», вышедшей из Макао в Бомбей, стало известно лишь спустя два года, когда в Шанхае вынесли на базар для продажи хронометр и секстан с этого судна. В руки морских мародеров попали 150 тысяч серебряных долларов.

Клиперы «Омега» и «Каролина» были атакованы и захвачены несколькими джонками, на которых находились около 600 вооруженных до зубов пиратов, прямо на якорной стоянке на рейде Фучжоу. Из экипажей обоих кораблей в живых не осталось никого. Распаленные жаждой наживы, которую сулил захват клиперов, пираты становились безумно храбрыми. Но не всегда их расчеты оправдывались. Однажды, когда «Эсмеральду» попыталась остановить черная джонка, вооруженная пушками, снятыми с четырех клиперов, капитан взял курс прямо на пиратское судно. Таран рассек джонку пополам, и она затонула через несколько минут.

Уже давно исчезло корсарство, но в старинных морских песнях – шэнти – оно живет и поныне. Очень популярна на палубах парусников была шэнти о флибустьерском капитане Кидде, повешенном в 1701 году. Она называлась «Оh, my name is Captain Kidd».

«О, мое имя капитан Кидд, и я иду под парусами… Наделал я много скверных дел. И божьи заповеди я преступил, когда я шел под парусами. О, я прикончил Уильяма Мура… И оставил его лежать в кровавой луже за много лиг от берега, когда я шел под парусами» и так далее.

Эта шэнти была в свое время настолько популярна, что ее распевали моряки многих стран. Вот, например, один из вариантов этой шэнти, правдиво рисующей картину времен пиратских бесчинств на всех морях мира.

 
Мое имя – Уильям Кидд,
Ставьте парус, ставьте парус.
Рядом черт со мной стоит, абордажный нож блестит.
Ставьте парус!
Дым от залпов, словно шлейф.
Ставьте парус, ставьте парус.
Я свищу: ложитесь в дрейф, открывайте сами сейф!
Ставьте парус!
Никнут вражьи вымпела.
Ставьте парус, ставьте парус.
Нас с купцами смерть свела. В пасть акулам их тела!
Ставьте парус!
На добычу я лихой.
Ставьте парус, ставьте парус.
Льется золото рекой. Краше нет судьбы такой.
Ставьте парус!
 

Кидд принадлежит к выдающимся морским разбойникам. Он получил под команду вооруженный 34 пушками трехсоттонник под названием «Эдвенчер Гали» и вместе с ним королевский патент на каперство, повелевающий ему захватить действующих в Красном море пиратов Тью и Эвери, а также топить и брать в плен французские корабли. Кидд был преданным английской короне капитаном и стремился оправдать оказанное ему доверие, но удача целый год отворачивалась от него. В команде назревал бунт. Кидд уложил на месте зачинщика бунта – старшину комендоров Мура и восстановил тем самым порядок на корабле.

После этого кровавого инцидента, уступая требованиям своего разбойного экипажа, Кидд заявил, что будет брать на абордаж и другие корабли помимо указанных в каперском пакете. К этому вынуждало Кидда и плохое состояние его корабля, имеющего многочисленные течи. Первый же захваченный им парусник «Куидей Мерчент» был использован Киддом для продолжения каперства.

Аппетит приходит во время еды: Кидд стал пускаться в погоню за любым кораблем, показавшимся на горизонте, невзирая на его флаг. Между тем о его самочинных действиях стало известно в Лондоне и Нью-Йорке. Выпущенный на каперство, как козел в огород, капитан вошел в списки разыскиваемых и заранее осужденных пиратов. Узнав об этом, Кидд принял решение зарыть значительную часть своей добычи на необитаемом острове. В Нью-Йорке, куда он явился, чтобы навестить семью, Кидд был схвачен, закован в цепи и после двухлетнего предварительного заключения повешен.

Существует целая пиратская лирика. Ведь мрачные страсти, доставшиеся нам в наследство от далеких предков, всегда волнуют воображение человека. Этим кормились целые поколения уличных певцов. Так и представляешь себе пестрые, обагренные кровью холсты, служившие декорациями при исполнении такой, к примеру, песни о «Братьях-витальерах»:[06]Примечание 6
  Братья-витальеры – пираты Северного и Балтийского морей XIV–XV вв., плававшие под водительством Клауса Штёртебекера, Гёдике Михеля, Магистра Вигбольда. Само слово «витальер» произошло от латинского «viktualien» – «съестные припасы», ибо пираты снабжали продовольствием осажденный датчанами в 1389 г. Стокгольм.


[Закрыть]

 
Штёртебекер и Гед Михель вместе всегда лихо режут килями морские волны.
Но, как видно, господь отвернулся от них и стыдом лишь их трюмы полны.
И сказал Штёртебекер: «Черт побери! Все моря мы на западе знаем.
Поплыли!
Там купчишки монетой и добрым вином нам свой счет оплатить забыли».
 

Или:

 
Жан Барт, Жан Барт,
Куда взял старт?
Туда и обратно,
Возьмем все бесплатно.
Возьмем без покупки
Из золота кубки,
Английские пинты,
Голландские кринты,
Испанские вина.
Гуляй, морячина!
 

Все об одном и том же: о золоте, серебре и прочей добыче!

Тот, кто однажды встал на путь разбоя, уже не мог остановиться и продолжал идти, хладнокровно рискуя и постоянно ощущая под ногами зыбкие подмостки виселицы. Но встречались и такие пираты, чьими действиями руководили не низменные разбойничьи инстинкты, а своеобразная философия. Морским рыцарем без страха и упрека был Чарльз Белами. Однажды, как утверждает английский историк корсарства Джонсон, он следующим образом отчитал капитана абордированного купеческого судна:

«Годдем! Как и все другие, наказанные нами, вы управляетесь законом, который богачи придумали для собственной безопасности. Эти трусливые собачьи души не имеют смелости каким-либо иным способом защитить то, что они мошеннически нахапали. Проклятья и кровь на имуществе этих продувных бестий. Между нами единственное различие: они обирают бедняков под покровительством закона, не так ли? А мы грабим богатых, рассчитывая только на свою храбрость».

Глава четвертая
МОРЕ И ВИСЕЛИЦА ЛЮБОГО ПРИМУТ

Баллада о великих мятежах на море

 
…Команда ярится —
устала команда.
Шепчутся:
Черту ввязались в попутчики.
Дома плохо?
И стол и кровать.
Знаем мы
эти
жидовские штучки —
разные
Америки
закрывать и открывать!»
За капитаном ходят по пятам.
«Вернись! – говорят,
играют мушкой. —
Какой ты ни есть
капитан – раскапитан,
а мы тебе тоже
не фунт с осьмушкой».
Лазит Коломб
на брамсель с фока,
глаза аж навыкате,
исхудал лицом;
пустился вовсю:
придумал фокус
со знаменитым
Колумбовым яйцом.
Что яйцо? —
игрушка на день.
И день
не оттянешь
у жизни-воровки.
Галдит команда, на Коломба глядя:
«Крепка
петля
из генуэзской веревки…»
 

В. Маяковский. «Христофор Коломб»

В начале декабря 1787 года корабль его величества «Баунти», вооруженный транспорт британского военно-морского флота, покинул гавань Спитхэд. Он должен был погрузить на Таити саженцы хлебного дерева – истинного древа жизни обитателей Южных морей – и доставить их в Вест-Индию для обеспечения пищей черных рабов. Командовал кораблем Уильям Блай, свирепейший из капитанов, которых когда-либо качало море на своих волнах. За короткое время он сделался самым ненавистным человеком на корабле. И не только за то, что буквально тиранил команду. Была и другая причина: перед выходом в море Блай разбазарил около трети матросского продовольственного содержания, и люди во время плавания стали голодать.

Матросский кошт на британских военных кораблях и без того был настолько плох, что нередко матросы его величества перебегали на американский флот. А на «Баунти» солонина в бочках была еще и с недовесом. В довершение всего вместо свинины или говядины бочки были наполнены кониной. Алчный капитан выгадывал, таким образом, не только на количестве, но и на качестве мяса. Как свидетельствовали опубликованные впоследствии дневники статс-секретаря Адмиралтейства при Карле II Самюэля Пеписа, английский военный флот был насквозь пропитан коррупцией.

А тут еще и скотское обращение с людьми! Блай не щадил ни кадет, ни офицеров. Не проходило недели, когда бы команду не выстраивали на палубе для наказания проштрафившихся. Так при крайнем недовольстве экипажа прошла первая часть плавания. Лишь на Таити, где предстояла погрузка саженцев и где Блай при встрече с вождем местного племени выдал себя за сына Кука, он немного отпустил поводья.

Мстительное настроение команды временно улеглось. На этом райском острове среди изобилия плодов, рядом с грациозными женщинами можно, как по мановению волшебной палочки, забыть о прошлом, настоящем и будущем. Скоро каждый матрос завел здесь себе милую.

Тем печальнее было пробуждение от чар, когда во время дальнейшего плавания Блай повел себя еще более жестоко по отношению к команде. После очередного, чрезвычайно унизительного для себя столкновения с капитаном молодой лейтенант по имени Флетчер Крисчен принял роковое решение – любой ценой отомстить за попрание своего человеческого достоинства. Склонив на свою сторону часть экипажа, что при назревавшем бунте сделать было нетрудно, он вместе с матросом Томасом Баркитом утром 28 апреля 1789 года ворвался к капитану в каюту и арестовал его. Тем временем другие заговорщики заставили немногих матросов, не пожелавших из страха перед виселицей примкнуть к мятежу, спуститься в буксируемый за кораблем барказ.[01]Примечание 1
  Барказ – гребно-парусная шлюпка, имеющая от 14 до 22 весел.


[Закрыть] За ними туда же проводили и капитана. Все было разыграно в считанные минуты.

Мятежники снабдили высаженных продовольствием и дали им четыре короткие сабли. Еще четверть часа шлюпка оставалась на буксире у «Баунти». На юте собрались новые хозяева корабля. Они осыпали Блая проклятьями и издевательствами. Потом обрубили буксирный конец. Флетчер Крисчен, используя весь свой авторитет, с трудом добился, чтобы Блай не был повешен озлобленным экипажем. И теперь он вынужден был отобрать ружья у нескольких парней, пытавшихся застрелить ненавистного человека.

Несмотря на жестокий характер, моряком Блай был отличным. Лишь один человек погиб в пути. Всех остальных вынужденных участников этой тихоокеанской одиссеи он сумел, хоть и истощенными, измученными и больными, но живыми, доставить до Зондских островов. На своем пути им приходилось обходить острова, населенные каннибалами, поскольку огнестрельного оружия у них не было. Они выбирали между возможностью умереть от голода и опасностью самим быть съеденными.

Люди, высаженные с «Баунти», попали на своем открытом барказе в полосу затяжных, не прекращающихся ни днем ни ночью ливней. Вот как описывают их странствия по океану британские морские офицеры и романисты Норд-хоуф и Хелл: «Мы вычерпывали воду с отчаянием обреченных на гибель… Это была дождевая, пресная вода, о которой затерянные среди морской пустыни моряки давно понапрасну молили небо запекшимися, почерневшими губами. И мы вынуждены были выплескивать ее за борт. Черпаками, кокосовыми скорлупками, шляпами и просто голыми руками. Ведь эта бесценная влага, которую лишь накануне капитан отмерял нам чайной ложкой, теперь грозила нам гибелью».

Неистовствующая стихия швыряла барказ, как на качелях, валила на борт. Полуживые от голода, едва прикрытые лохмотьями истлевшей одежды, люди из последних сил вцеплялись в планширь, не желая оказаться за бортом. Большинство из них не могло уже сидеть на банках. Они, скрючившись, лежали прямо на днище барказа. Лишь через 41 день закончилось это плавание между жизнью и смертью. Не все больные смогли на Яве прийти в себя после перенесенных лишений. Многих там и зарыли. На этом драматическое путешествие для восемнадцати человек из экипажа «Баунти» закончилось.

Мятежный корабль после высадки капитана Блая сначала вернулся на Таити. Многие моряки сыграли свадьбы с островитянками и остались на этом «острове, рожденном из грез», невзирая на опасность быть обнаруженными в недалеком будущем английскими кораблями, которые часто сюда заходили. Так и случилось. Розыскная команда, прибывшая с одним английским бригом, схватила их. На пути в Англию корабль с пленниками налетел на риф. Среди немногих спасшихся оказались, как нарочно, все люди с «Баунти». Снова подтвердилась старая морская пословица: «Кому быть повешенным, тот не утонет».

Но не все мятежники остались тогда на Таити. Девять человек, опасавшихся за свою безопасность, не стали дожидаться прихода злосчастного брига, и в августе 1789 года «Баунти» покинул Таити. Вместе с ними ушли двенадцать таитянок и шесть полинезийцев. Все они, исключая троих англичан среднего возраста, были молодыми, сильными людьми. Большинству женщин не было и шестнадцати. Они не представляли себе, что на одном из необитаемых островов судьбой им уготовано стать родоначальницами новой смешанной расы.

На борту «Баунти», как на Ноевом ковчеге, находилось множество всевозможной живности: бык, корова, свиньи, козы, собаки, куры. Этому кораблю не суждено было больше заходить в гавани. Он должен был доставить своих пассажиров и экипаж на укромный необитаемый остров и на том навсегда закончить свою службу. Так распорядился Флетчер Крисчен. Его целью был Питкэрн – остров, открытый Картеретом в 1767 году. Этот остров, представляющий собой вершину подводного вулкана, труднодоступен из-за многочисленных рифов и стремительных течений. Попытка Картерета высадиться здесь на берег была тщетной.

Данные Картерета о местонахождении Питкэрна оказались неверными, и «Баунти» удалось отыскать его лишь после четырехмесячного плавания вокруг да около в неисследованных водах. Из-за бешеного прибоя высадка на берег получилась чрезвычайно сложной и удалась только благодаря замечательному искусству рулевого Меттью Квинтала. Когда в конце концов «Баунти» бросил якорь в маленькой бухте, Флетчер Крисчен приказал разобрать корабль. Вся внутренняя обстановка была перенесена на берег. Палубная обшивка и надстройки превратились в блокгаузы. Окнами в них служили стекла иллюминаторов. Затем люди лихорадочно принялись за уничтожение всех следов, которые могли бы выдать их убежище. Корпус корабля, лишенный мачт и палуб, отбуксировали из бухты, просверлили в нем дыры и подожгли. Место затопления оказалось мелким, и некоторое время из воды еще торчала корма. Лишь волны разыгравшегося вскоре шторма утащили «Баунти» на глубину.

Это было началом одной из самых нашумевших трагедий на Тихом океане. Неприступность вулканического острова, расположенного на полпути из Южной Америки в Новую Зеландию, обеспечивала беглецам защиту от британских розыскных кораблей, но никто не мог защитить их от собственных страстей. Прекрасный, удобный для жизни, плодородный остров, который мог бы стать раем для своих новых сынов и дочерей, стал ареной жесточайшего самоистребления.

Борьба из-за женщин, оказавшихся в меньшинстве, распаляла мужские сердца. Полинезийцы, пришедшие на Питкэрн вместе с мятежниками, не стерпели унижений со стороны некоторых англичан и перебили половину белых. Оставшиеся в живых устроили в отместку кровавую баню полинезийцам. После победы началась повальная пьянка, которая привела к тому, что вскоре в живых осталось всего несколько мужчин.

Для всего мира судьба «Баунти» долго оставалась загадкой. Многочисленные поисковые корабли понапрасну прочесывали Тихий океан по всем румбам розы ветров. В 1808 году американский фрегат «Топаз» охотился за тюленями и случайно обнаружил Питкэрн. На остров послали шлюпку. Капитан Фоулджер и его унтер-офицер нашли там лишь одного дожившего до той поры участника мятежа. Он жил в обществе таитянок и восемнадцати выросших тем временем детей.

В 1814 году на остров для расследования дела пришли два английских фрегата. Процветающая коммуна, созданная потомками мятежников, произвела на судей сильнейшее впечатление. Единственный оставшийся в живых член экипажа «Баунти», совершенно седой к тому времени, исполнял обязанности учителя. Он был отпущен с миром, и фрегаты ушли назад.

И поныне еще живут потомки Флетчера Крисчена и его спутников на острове, давшем приют и убежище их несчастливым прародителям. Ограниченность территории, быстрый рост численности населения заставили часть островитян переселиться в 1856 году на остров Норфолк. Подобные переселения повторялись в течение десятилетий, и ныне потомки мятежников «Баунти» живут на многих островах Океании. Один из потомков Флетчера Крисчена в течение ряда лет руководит профсоюзом докеров в Сиднее.

На Питкэрне в настоящее время живут 160 человек, о которых в «Пасифик Айлэнд Йербук» говорится: «В последние годы там побывало много специалистов. Все они единодушно сошлись во мнении, что жители острова – чистый, порядочный, крепкий телом и душой народ».

Сейчас на Питкэрне лишь три семьи носят фамилии мятежников «Баунти». Это потомки Крисчена, Мак-Койя и Янга. Однако выяснить доподлинно, чья именно кровь течет в жилах каждого из потомков, не представляется возможным, поскольку моральное падение первых поселенцев Питкэрна привело к прекращению брачных отношений. А когда горстка мужчин убавилась до четырех человек, эти последние могикане были объявлены общим достоянием двенадцати таитянок.

Один из Мак-Койев, по имени Флойд, служит в наши дни полицейским, единственным на Питкэрне. Его предок был матросом на «Баунти» и принадлежал к зачинщикам мятежа. Позднее именно по его вине распалось их маленькое сообщество. В детстве он был отдан в ученики на винокурню, где изготовляли доброе шотландское виски. Когда из последней бочки рома с «Баунти» нельзя уже было выжать ни капли, Мак-Кой тайком соорудил в одной отдаленной лощине простенький самогонный аппарат и стал гнать из перебродивших фруктов и кореньев пахнущую дымком сивуху. Сперва он напивался в одиночку. Потом посвятил в свою тайну приятелей. В конце концов оставшиеся в живых после «гражданской войны» на острове мужчины стали закатывать вместе с некоторыми женщинами целые алкогольные оргии, и пили до тех пор, пока не затрещали по всем швам последние остатки порядка. Сам Мак-Кой впоследствии в припадке помешательства покончил с собой.

Его потомок Флойд знает обо всем этом. Он давно интересуется всем, что вышло в мире о трагедии «Баунти», и собрал обширную библиотеку по этой теме. Как реликвия у него сохранился топор и наковальня с «корабля без гавани».

И в других семьях берегут кое-какие мелочи, напоминающие о полных драматизма днях возникновения их смешанной расы. Однако на острове уцелели лишь немногие вещи. Штурвальное колесо с «Баунти» или, вернее, то, что от него осталось, находится в музее в Сува на острове Фиджи. Другие реликвии исчезли в карманах охотников за сувенирами. Несколько лет назад у Питкэрна обнаружили якорь «Баунти» и части медной обшивки корпуса. Это были последние подарки Тихого океана людям в память о той эпопее.

Мятеж на «Баунти» был не первым и не последним бунтом в истории мореплавания.

К сожалению, не сохранилось никаких преданий о возмущениях рабов на античных или средневековых галерах. Об этом можно лишь догадываться. Первые отмеченные историей случаи неповиновения бака юту относятся к эпохе Великих географических открытий. Бартоломеу Диаш, стремившийся проложить путь в Индию, вынужден был из-за недовольства экипажа вернуться назад вскоре после прохождения мыса Доброй Надежды. Существует версия, будто на каравеллах Колумба во время первого путешествия в Новый Свет также возник мятеж. Однако следует заметить, что открытого мятежа там, видимо, не было. Иначе какой бы имело смысл адмиралу, неоднократно отмечавшему в своем бортовом журнале самые незначительные события, умолчать о таком чрезвычайном инциденте! Тем более что лицам, пославшим его, было отлично известно, с какими человеческими страстями ему придется считаться на этом пути в незнаемое и насколько сомнительны качества его экипажа, рекрутированного из каторжников и авантюристов. Колумб лишь единожды пишет в этой связи: «Люди жаловались на продолжительность путешествия и не желали идти дальше. Адмирал успокоил их, рассказав, какую пользу могут они извлечь из этого плавания». Впрочем, ему пришлось еще неоднократно прибегать к таким выступлениям, сочетающим в себе посулы и угрозы. Приближаясь к местам, где, по его расчетам, должна была открыться земля, адмирал сделался крайне нервным и даже по ночам то и дело, словно призрак, появлялся на баке, стараясь не спускать глаз с команды. В своем дневнике он записал, что в эти ночи не смог сомкнуть глаз.

Опасался ли он за свою жизнь и не появлялись ли у него в связи с этим мысли о возвращении? Капитан Пинсон, подошедший однажды к «Санта-Марии» на своей каравелле на расстояние слышимости, знал, очевидно, о ропоте экипажа адмиральского корабля, потому что крикнул, обращаясь к Колумбу, но так, чтобы слышали все имеющие уши: «Удави их с полдюжины!»

Первый большой мятеж во времена трансокеанских плаваний произошел на эскадре Магеллана. Его корабли пересекли Атлантику и, отыскивая проход в Тихий океан, продвигались все время на юг вдоль восточного побережья Южной Америки. При этом неоднократно случалось так, что принимаемая ими за долгожданный пролив глубоко вдающаяся в материк бухта оказывалась в действительности лишь устьем реки. Все дальше к северу оставался экватор. Становилось холоднее. К такому резкому изменению климата люди в своей легкой одежде подготовлены не были. Приближалась зима. Магеллан распорядился встать на зимовку близ порта Сан-Хулиан на патагонском побережье. Экипажи, состоящие исключительно из добровольцев и находившиеся в пути сравнительно недавно, отнюдь не настаивали на возвращении. Ведь до сих пор им не приходилось испытывать какие-либо тяготы в этом плавании. Раздражало их лишь предстоящее многомесячное пребывание в этом забытом богом, негостеприимном краю, тогда как они могли бы высадиться на берег раньше, в более ласковых широтах. Их недовольство в первую очередь было вызвано значительным сокращением дневной нормы пищи, введенным Магелланом с 31 марта 1520 года. Эту вынужденную меру он обосновывал тем, что теперь каждый сам имел возможность охотой и рыбной ловлей улучшить свой рацион. Однако дело вряд ли дошло бы до мятежа, если бы не интриги испанских капитанов, с первого часа плавания возненавидевших маленького, прихрамывающего португальца. Теперь им предоставлялся случай, используя недовольство экипажей, устранить презираемого ими докучливого командира эскадры.

Поводом для мятежа заговорщикам послужил отказ команды повиноваться приказу Магеллана об обязательном участии в мессе на берегу 1 апреля 1520 года. За первым неповиновением вскоре последовало второе. В ночь с 1 на 2 апреля капитан корабля «Консепсьон» Хуан де Картахена во главе вооруженного отряда завладел кораблем «Сан-Антонио» и арестовал его капитана, державшего сторону Магеллана. Экипаж «Сан-Антонио» был обезоружен.

Утро 2 апреля показало, что дела адмирала складываются неважно: три корабля из пяти, составлявших эскадру, были уже в руках бунтарей. Магеллан пустился на хитрость. Он послал преданного ему Эспиносу с несколькими вооруженными матросами на корабль капитана Луиса де Мендосы «Виктория» якобы для того, чтобы начать переговоры. Кичившиеся своей голубой кровью зачинщики мятежа были настолько самонадеянны, что не считали нужным соблюдать меры предосторожности. Эспиноса был принят мятежным капитаном с глазу на глаз. Когда Мендоса с издевкой потребовал безоговорочной капитуляции Магеллана, Эспиноса молниеносно выхватил спрятанный в рукаве стилет и всадил его Мен-досе в горло. Затем с окровавленным оружием в руках он выскочил из капитанской каюты и без всякого сопротивления захватил власть на «Виктории». За выполнение этого рискованного поручения Эспиноса был назначен капитаном «Виктории».

Когда о происшедшем стало известно на других мятежных кораблях, их капитаны объявили тревогу и приказали привести в готовность оружие. Но видимо, они не были едины в своих действиях. В течение следующей ночи они не предприняли никаких решительных шагов. Магеллан воспользовался этим и блокировал своими тремя кораблями выход с якорной стоянки.

Кто знает, как развивались бы события дальше, не сорвись «Сан-Антонио» в ту ночь с якоря. Незаметно для вахты корабль медленно сносило к выходу из бухты. Магеллан решил сначала, что это какая-то уловка, и немедленно изготовил свой корабль к бою. Однако вскоре ситуация разъяснилась.

Когда «Сан-Антонио» оказался в непосредственной близости от адмиральского корабля, его без единого выстрела взяли на абордаж. Выполнить это оказалось нетрудно, поскольку экипаж «Сан-Антонио» и без того не находил особого удовольствия в подчинении «благородным» капитанам, руководившим мятежом.

Теперь и главарю зачинщиков Хуану де Картахене, командиру корабля «Консепсьон», не оставалось ничего другого, как капитулировать. Так хитрость и счастливые обстоятельства помогли Магеллану навести порядок в эскадре. Теперь необходимо было для устрашения остальных строго наказать виновных, иначе следующий мятеж не заставил бы себя ждать. Ведь экспедиции впереди предстояли еще большие испытания и лишения, чем до сих пор.