Текст книги "Известные горы и великие реки. Избранные произведения пейзажной прозы"

Песни полей

Ощущение лета

Лето наполнено волнующим, горячим, быстрым ритмом. Когда закипает вода в котелке на печи, сперва над ней начинает виться пар, затем она принимается бурлить. То же и на горных склонах. Робкая и нежная травка превращается в плотный густой ковер. В перелесках бледная зелень первых листков сгущается в темную непроницаемую стену. На смену легкому порханию бабочек приходит надоедливый стрекот цикад в кронах деревьев. Раскаленное солнце обжигает землю. Жар от него клубится и катится, заливает далекие горы и высокие облака. Он окатывает машины на дорогах, как морская волна – корабли. Золото овладевает миром. Горячий ветер тяжелым маревом качается над полями. Он подхватывает и уносит за собой аромат поспевшей пшеницы. Долго копившееся весеннее очарование перерождается в колоссальную мощь. Она катится по полям, заполняет все пространство от земли до неба. Лето пришло.

Цвет лета – золотисто-желтый. В живописи этому, пожалуй, найдется объяснение. Цвет весны – холодный зеленый, как бирюзовые волны и нежные побеги бамбука. Он скрывает в себе надежду. Цвет осени – горячий красный, как заходящее солнце или готовая сорваться с ветки листва. Он символизирует завершение. Лето находится между весной и осенью. Естественно, что оно – нейтрального желтого цвета: урожай уже есть, надежды оправдываются, но это не конец, а только передача эстафеты. Недавно скосили пшеницу, теперь на полях зелеными листочками тянется к небу хлопок, высятся гаолян и кукуруза, по земле стелются бахчевые культуры. Растения еще полны жизненных сил. Это уже не тонкие неуклюжие росточки, клонящиеся под весенними ветрами и моросящими дождями. Они выросли и окрепли под летним солнцем и теперь делают свой последний рывок на финишной прямой, которая ведет в осень.

Ритм лета очень быстрый, он до звона натягивает каждый нерв. Только посмотрите на крестьян, которые машут серпами в полях. Сгорбленные спины, струи пота, в голове только одна мысль: «Скорее скосить». Когда пшеница скошена, молотком стучит другая мысль: «Скорее перемолоть». Встают они ни свет ни заря, а ложатся затемно. Просыпаются среди ночи, прислушиваются к звукам за окном: не подул ли ветер? Не затянуло ли небо тучами? Только перемололи пшеницу, как снова надо торопиться, удобрять и поливать осеннюю рассаду. «Приносит заботы / крестьянину каждый месяц, / А пятый и вовсе / хлопот прибавляет вдвое»[90]90
  Автор цитирует здесь произведение танского поэта Бо Цзюйи (772–846) – стихотворение «Я смотрю, как убирают пшеницу» (перевод Л. Эйдлина).


[Закрыть]. Лето и осень – непростое время для крестьян.

Как жаль, что писатели прошлых лет посвятили множество строк весенним цветам и осенней луне, но крайне мало внимания уделили лету. Весеннее солнце одаряет долгожданным теплом, осенью вода в озерах особенно спокойна. Что же летом? Люди изнывают от жары. Возвышенные натуры раздражает спешка. Я во весь голос славлю лето, золотое время между весной и осенью.

Июнь 1984 года

Осенние размышления

Если представится возможность, обязательно съездите в горы Люйлян в октябре. Стоит сюда попасть, как осень, подобно крепкому вину, опьянит вас своими красками. Горожане большую часть жизни проводят среди стекла и бетона. Они не знают, как меняет свои наряды природа. Горы, обычно одетые в зеленое, в это время года укрываются цветастыми пледами. Лоскуты пышных кустов, ровные квадраты полей и заплатки перелесков сплетаются в многоцветный узор. В нем самый сочный цвет – красный. По возвышенностям и низинам разливается киноварь. Бордовые дубы, винного цвета боярышник, кроваво-красный можжевельник, а еще финики унаби, стручки острого перца, оранжево-красные тыквы и томаты – оттенки красного искрятся, как драгоценные камни. Прекраснее всех гречиха, целиком покрытая нежным румянцем. Ее поля издалека кажутся расстеленными на горных склонах коврами. Буйство красного приукрашено желтым и зеленым. Местами высятся тополя, словно золотые метлы, до зеркального блеска расчистившие высокое небо. В зеркало неба глядятся сосны и кипарисы. Они приглушают пылающий красный вкраплениями холодного зеленого, будто подчеркивают, что этот жаркий пейзаж все-таки осенний. Под дыханием ветра красно-зеленые волны вздымаются и опадают, катятся вдаль. С гор видишь только этот пожар и тянущийся от него пурпурный дым. Какой же пылкий и яркий этот мир!

Осенние краски в горах Люйлян

Удивительно, что среди этих осенних цветов красный – такой насыщенный. Местные работники лесной промышленности рассказали мне, что весной эти горы превращаются в изумрудно-зеленые и нежно-желтые. Под ветрами и дождями, под жаркими лучами солнца растительность впитывает в себя соки земли и становится темно-зеленой. К осени она постепенно наливается желтым и красным. Вот, например, китайский финик унаби. Весной его ветки сплошь усыпаны цветами. Немногие из них завяжутся и дадут к осени плоды. Выдержав все натиски непогоды, подарив нектар пчелам и пыльцу – бабочкам, цветы превращаются в плоды. Они меняют зеленый цвет на красный и вырастают размером с фалангу большого пальца. Сколько сил Создатель вложил в этот процесс! Листья, израсходовав все запасы хлорофилла, под действием антоцианов меняют цвет и окрашивают склоны гор огненно-красным. Это служит своеобразным сигналом к завершению задачи длиною в год, знаком гордости и победы.

На самом деле каждое время года прекрасно по-своему. Природа бессловесна, люди ощущают ее доступными им чувствами. После пышного весеннего цветения лепестки неизбежно опадут. Это вызывает грусть, подобную той, с которой Линь Дайюй хоронила вишневые лепестки[91]91
  Линь Дайюй, героиня классического романа «Сон в красном тереме», хоронила опавшие лепестки, чтобы их не затоптали.


[Закрыть]. В осени кроется холод, так опечаливший престарелого Оуян Сю во время ночного чтения книг[92]92
  Оуян Сю (1007–1072) – китайский поэт, литератор, художник, историк и политический деятель эпохи Сун, входит в число «Восьми классиков литературы эпох Тан и Сун». Здесь имеется в виду его ода «Голос осени» (перевод В. Алексеева).


[Закрыть]. На самом деле, зная порядки природы, надо задуматься о другом. Весенние пышные травы и гибкие ветви ив вызывают в людях радость и оживление. Они пробуждают иллюзии и мечты, заставляют с надеждой смотреть в будущее. Осенью высокое небо, легкие облака и одетые в красный наряд горы погружают в глубокие раздумья. Это время сбора урожая, это победа и радость достижения цели. Если человек посвятил жизнь одному делу, шаг за шагом мастерски овладел им, тогда он будет испытывать чувство наполненности и богатства, которое так свойственно природе. На вершине осенней горы я оглядываюсь на путь, пройденный по весне, и невольно вспоминаю слова Павки Корчагина[93]93
  Павел Корчагин – главный герой романа Н. Островского «Как закалялась
  сталь».


[Закрыть]: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы отданы самому главному в мире: борьбе за освобождение человечества». Я думаю, детям, юношам и людям средних лет надо вглядываться в осенние краски природы. Они заставляют переосмыслить жизнь и задуматься о том, как ее нужно прожить.

Октябрь 1981 года

Степь в конце августа

Я часто слышал, что лучшее время в степи – это июль и август. Зеленые травы стелются безбрежным ковром, поверхность которого усыпана мириадами цветов, как ночное небо – звездами. От ветра по траве пробегает легкая рябь. Цветы-звезды вспыхивают пестрыми огоньками. Мне, к сожалению, ни разу не доводилось любоваться этими завораживающими видами. В этом году я еду в степь уже в конце августа.

Оформляя документы, заведующий сказал:

– Думаю, что в степи уже похолодало и смотреть там не на что.

Я подумал, что это не испортит моей поездки, и предложил поехать на машине. Мы выехали из уезда Вэйчан, пересекли горы, густой лес и реку, отделяющую провинцию Хэбэй от Внутренней Монголии. Дорога сначала петляла по серпантину среди высоких гор и глубоких ущелий, а потом утонула в зелени лесов и выбросила нас в совершенно другой мир. Небо и земля в одно мгновение стали широкими и просторными. Среди них мое бренное тело словно перестало существовать. С двух сторон пространство очерчивали горы. Их пологие склоны мягко поднимались и опускались вслед за изгибами степного рельефа. Мелкие, как чайные блюдечки, равнины сменялись глубокими, как суповые миски, низинами. Степь уже оделась в желтое и под солнечным светом излучала золотистое сияние, которое то приближалось, то отдалялось. Так накатывают и убегают сверкающие бликами волны или переливается свет на отрезе шелка. Трава оказалась невысокой и едва доходила до лодыжек, при этом она была такая неровная, будто ее подстригли чьи-то неумелые руки. Теперь я не находил для степи более точного сравнения, чем с ковром. Невообразимо огромный, он занимал все пространство, кроме неба. Мир состоял из двух цветов – синего и зеленого. По синему морю неспешно плыли облака. На зеленом ковре лениво паслись коровы и овцы. Привычные для нас дома и улицы, машины и пешеходы, горы и реки превратились в смутное воспоминание из прошлого. При взгляде на бескрайнюю степь и бесконечное небо чувствуешь, как рассыпаются окружавшие тебя стены. Вместе с ними исчезают без следа все заботы, стремления и идеалы. Ты растворяешься в этом прозрачном мире.

Машина ехала медленно. Кроме шороха шин, больше не слышалось никаких других звуков. Мы словно попали на другую планету. В тишине остались только цвета. Ни одна травинка не колыхалась: ветра не было совсем. Мы вышли из машины и как будто перенеслись в древние времена. Может, это как в «Персиковом источнике»? Тогда мы должны слышать голос человека из Улина, который задает вопросы и дает ответы[94]94
  Речь идет о поэме «Персиковый источник», написанной Тао Юаньмином в 421 г. В ней повествуется об утопическом крае, где на протяжении веков в счастье и гармонии живут люди, сбежавшие от войн и распрей внешнего мира. Человек из Улина – рыбак, главный герой поэмы, который, заблудившись в лесу, случайно обнаружил Персиковый источник и его обитателей. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Может, это остров Пэнлай[95]95
  Пэнлай – один из священных островов и обитель бессмертных в китайской даосской мифологии.


[Закрыть]? Почему же мы не слышим плеск волн? Я напряг зрение, тщательно ощупывая взглядом окрестности, – ни одного человека. Начало казаться, что коровы и овцы тоже не из нашего мира. Я попытался расслышать хоть что-нибудь. Пасущиеся животные были похожи на персонажей немого кино, или рыб за аквариумным стеклом, или тени в солнечный день. Они медленно брели, иногда поднимали головы и смотрели на нас или взмахивали хвостами. Окружающий мир был так чист и просторен, что казалось, будто в нем отсутствует даже воздух.

Степь Башан в Фэннин-Маньчжурском автономном уезде провинции Хэбэй

Огромная степь здесь отличается редкой чистотой, даже в ее красках нет лишних оттенков. Вся трава – одного изумрудно-зеленого цвета, желтый цвет тоже повсюду одинаков. Цвета словно подчинились единому приказу, отданному кем-то из невидимого мира. Кроме травы, есть еще деревья на склонах холмов – из них сотканы полотна перелесков. Они ровные, как свежий срез праздничного торта, и разложены прямоугольными и вытянутыми геометрическими фигурами. Белоснежные березы с темно-зелеными кронами издали похожи на стоящий на желтом поле ряд трехцветных костей маджонга или детских кубиков. Местами березы растут отдельно – тогда они напоминают стройных девушек в зеленых платьях и белых гольфах. Под синим небом только три цвета – желто-зеленый, белоснежный и темно-зеленый. Удивительно, что между деревьями и травой нет никакого перехода. Не видать ни кустов, ни зарослей полыни, ни даже молодых невысоких деревцев. Сразу за ковром травы встает стена кипарисов, таких ровных, словно их регулярно подстригает заботливый садовник. Красота природы обычно выражается в пестроте, неправильных формах и изменчивости. Необычайная аккуратность, декоративность заставляет усомниться в естественности местного пейзажа. Эта степь не такая, как на востоке Внутренней Монголии, – там пасущихся коров и овец видишь только тогда, когда ветер пригибает высокие травы. Не так и на западе, где местами проглядывают островки из песка и гальки. По-другому и в Синьцзяне или Сычуани – там фоном служат горы в снежных шапках и густые реликтовые леса. На что похожа эта степь? На внутренний двор чьего-то дома: «Во дворе густо-густо, во множестве, сгрудились тополи и ивы, словно плотный занавес»[96]96
  Оуян Сю, стихотворение «Бабочка любит цветы» (перевод С. Воронцовой).


[Закрыть]. Такая чистая, аккуратная, ухоженная и прибранная – и при этом невообразимо огромная. Человек всегда ищет красоту в подобии. Наши предки когда-то создали искусственные сучжоуские парки по подобию естественных природных пейзажей. Теперь Всевышний научился мастерству у людей и создал такую природную картину, наделив ее таинственной иллюзорной красотой. Поневоле вспоминаешь о купающихся в божественном свете ангелах на религиозных полотнах, о скакунах, резвящихся в лесу, на картинах Джузеппе Кастильоне[97]97
  Джузеппе Кастильоне (кит. Лан Шинин; 1688–1766) – итальянский миссионер-иезуит, художник и архитектор при дворах цинских императоров Канси, Юн-чжэна и Цяньлуна. Участвовал в проектировании садово-дворцового комплекса Юаньминъюань в Пекине. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Эта красота возведена в ту степень, когда стирается грань между реальностью и вымыслом, между небесным и мирским.

На дне плоского блюда степи плещется водоем. На местном диалекте он зовется «паоцзы» – «небольшое озеро». Когда-то здесь произошла жестокая битва между войсками Сонготу, дяди императора Канси[98]98
  Канси – девиз правления Айсиньгёро Сюанье (1654–1722), четвертого императора из маньчжурской династии Цин (1661–1722). – Примеч. ред.


[Закрыть], и вошедшим в сговор с царской Россией предателем Галданом. Многие тогда отдали жизнь за страну, поэтому водоем в память о сражении был назван Цзяньцзюнь паоцзы – Генеральское озеро. Вода его кристально чистая. Она так застыла, что даже перевернутые отражения облаков в ней не шевелятся. На противоположном берегу высится гора красного цвета; говорят, ее окрасила кровь погибших здесь солдат. Историческая драма прошла сквозь череду поколений и превратилась в туманное сказание. Я вглядываюсь в очертания красной горы на том берегу и плывущие по воде белые облака. Кажется, что озеро – это прозрачный янтарь, в котором замерли тени истории. А может, это окаменелость, где навсегда застыл трилобит. Сочетание ушедшей в глубину веков истории и природной чистоты завораживает. Проникнуться духом столетий можно только в спокойных размышлениях. Кто из нас способен в суете городских улиц, среди снующих пешеходов и непрекращающегося транспортного потока мысленно перенестись в прошлое? В Храме Неба, окруженном древними кипарисами, или в заросшем бурьяном заброшенном саду Юаньминъюань возникают вполне конкретные ассоциации. В просторной тихой степи, где зеленое море травы соприкасается с безграничным синим небом, хочется лишь протяжно выдохнуть: «Постиг я безбрежность / Небес и земли»[99]99
  Чэнь Цзыан, стихотворение «Песня о восхождении на Юйчжоускую башню» (перевод В. Рогова).


[Закрыть] – и громко призвать: «О, духи умерших, придите!» Степь заставляет задуматься о быстротечности времени и о том, что вечно в нашем мире.

Когда мы собирались в обратный путь, заведующий посетовал на то, что нам не удалось увидеть многообразие степных цветов. Я ответил, что легко найти цветы, но трудно отыскать такую чистоту, которую мы видели в степи. Спасибо Всевышнему, обстоятельства сложились удачно, и в момент, когда уже нет цветов, но еще нет снега, мы увидели ничем не скрытую истинную красоту степи. Когда зрители на театральном представлении любуются ярким гримом и длинными рукавами – это одно. Когда художник в своей мастерской любуется обнаженной натурщицей в льющихся через окно лучах рассветного солнца – это другое. Что первое, что второе – красота искусства. Вторая более чистая, глубокая, она раскрывает тонкие грани. Ее встречаешь гораздо реже и не видишь на подмостках. Для ее воплощения нужна не только эталонная модель, какие в ничтожно малом количестве с особым старанием создает Всевышний, – тут требуются и особая обстановка, и особый момент, и, что еще важнее, зритель, который обладает чувством прекрасного и способен войти в резонанс с ней. Только когда все эти составляющие сойдутся в одной точке, возникает красота. Она, как вспышка молнии, заставляет сердце трепетать. Часто люди любуются природными пейзажами за компанию, в угоду общественности, это обычное явление. Если человек любуется природой, не учитывая общественного мнения, – это признак тонкости души. Наивысшее же умение – способность отбросить поверхностное и разглядеть самую суть, ощутить истинный вкус природы. Так читатель проникается красотой и философией литературного произведения отдельно от излагаемой в нем истории. Тогда ритм природной красоты совпадает с ритмом биения сердца, и ты обретаешь способность говорить с природой.

Степь в конце августа. Огромная! Тихая! Настоящая! Оказывается, в пейзаж можно влюбиться с первого взгляда, как и в человека. Пейзажи, подобно поэмам, таят в себе глубокий смысл. С огромным сожалением я оглядывался на каждом шагу и покидал эту таинственную землю. Еще долго я стоял, перед тем как уйти за горный перевал.

 
Покинул я равнину и пошел…
Поднялся на вершину – нет пути!
Переставляю ноги, вновь шагнул, —
Душа стоит на месте, где была.
Очнуться от мечты я не могу.[100]100
  Цао Чжи, поэма «Фея реки Ло» (перевод А. Адалис).


[Закрыть]
 

Моя степь! Удастся ли вернуться к тебе в это же время через год?

10 февраля 1992 года

Степи, песни и время

Однажды я попал на концерт уртын дуу[101]101
  Уртын дуу – монгольские протяжные песни.


[Закрыть]. Он проходил во Дворце культуры национальностей и был посвящен сохранению степей и предотвращению опустынивания. До начала концерта зрителям раздали программки. На обложках красовалось имя – Хажаб. Я был поражен. Подумать только, Хажаб! Сколько же ему лет!

Я никогда не видел Хажаба и не слышал песен в его исполнении. Его имя знакомо мне из стихотворения Е Шэнтао[102]102
  Е Шэнтао (1894–1988) – китайский писатель и поэт.


[Закрыть]. В 1968 году после вуза меня распределили во Внутреннюю Монголию, где я начал собирать материалы для статей. Среди прочего мне попался один сборник произведений, написанных известными авторами во время путешествий по этим местам. Там я прочитал стихотворение Е Шэнтао «Слушаю песни монгольского певца Хажаба». Первые строки настолько врезались мне в память, что я с легкостью могу повторить их и сейчас: «Хажаба голос густ, как свежий чай, / И крепок, как старинное вино. / А песен ритм сродни журчанию ручья, / Как ветер в соснах – он с природою одно». С тех пор прошло уже больше тридцати лет, и я ни разу не слыхал о Хажабе. И вот теперь я неожиданно попал на концерт с его участием.

Мероприятие посвящалось защите окружающей среды и восстановлению экологии и потому носило достаточно сдержанный характер. Хажаб выступал последним. Ведущий сообщил, что в этом году он отметил свой восьмидесятилетний юбилей. Певец был в перехваченном широким поясом монгольском национальном халате с узорами на красном фоне. Его лицо и грузная фигура выдавали почтенный возраст. Молодые певцы выстроились в линию, потом образовали полукруг. Хажаб чуть хрипловатым голосом запел классическую монгольскую протяжную песню «Старый гусь». Я закрыл глаза. На меня нахлынуло ощущение чего-то древнего и необъятного. Когда-то прекрасные монгольские степи и звучные песни были широко известны. Тридцать лет назад я работал в тех местах корреспондентом. Я разъезжал по степи на коне, лежал в высокой траве, считал белые облака на синем небе и слушал доносящиеся издалека песни, которые пели не для публики. Слова одной из них, популярной в то время по всей стране, я помню и сейчас: «Разбиваю плеткой утренний туман, и к траве склоняет голову баран». В то время никто и представить себе не мог, что через несколько десятков лет вся эта красота исчезнет. В последние годы в степи поднимаются пыльные бури, доходящие до самого Пекина. В прошлом году крупная пекинская газета опубликовала целую полосу фотографий прошлых лет и настоящего времени. Над ними крупным шрифтом стояла надпись: «Раньше за высокими травами было не разглядеть пасущихся овец и коров, а теперь в степи не скроется даже мышь». Я слушал песню, и к закрытым глазам невольно подступили слезы. Нет больше ни свежего чая, ни крепкого вина. Стих ветер в соснах, не бегут ручьи. Безвозвратно сгинуло все то, о чем писал Е Шэнтао под впечатлением от монгольских песен. Остались только пустота и тишина. В моем воображении возник старый гусь. Он рисовал круги между синим небом и желтой землей и силился что-то вспомнить, отыскать. Сидящий позади коллега, который до сих пор работал корреспондентом в степях, тихонько шепнул мне на ухо:

– Как за душу берет…

Дома после концерта я никак не мог уснуть. Отыскал блокнот тридцатилетней давности и перечитал замечательные строки Е Шэнтао:

 
Хажаба голос густ, как свежий чай,
И крепок, как старинное вино.
А песен ритм сродни журчанию ручья,
Как ветер в соснах – он с природою одно.
Каждая песня трогает душу,
И заставляет согласно кивать.
Все в этих песнях точно как нужно,
Ничего не прибавить, ничего не отнять.
Я очарован, я наслаждаюсь,
Хоть язык этот мне не знаком,
Хоть ни слова я не понимаю,
Но песня сама скажет мне обо всем.
Звуки песни рисуют степи необъятность,
Свежесть трав и нежность цветов,
Словно чую я их ароматную пряность,
Словно вижу неспешно бредущих коров.
Вот застолье поется веселое,
Гости счастливы, блюда вкусны,
Вот на спинах широких
По струнам, по нотам
Баторов несут скакуны.
Вот красавица грустно румяную щеку
Подпирает изящной рукой,
Хоть любимый ее далеко-далеко,
Она с ним своей юной душой.
Пусть высохнет море, пусть камни истлеют,
Пусть канет все в темную мглу,
Они дали клятву навеки быть вместе,
По жизни лететь крылом к крылу.
Эти песни всегда будут кстати,
Им не страшен времени бег,
Смысла им никогда не утратить,
В них поется о том, чем живет человек.
Хажаба голос густ, как свежий чай,
И крепок, как старинное вино.
А песен ритм сродни журчанию ручья,
Как ветер в соснах – он с природою одно.
В воздухе песня растаяла мягко,
Но будет долго в сердце звучать,
Струны умолкли,
А я продолжаю такт рукой отбивать.
 

Е Шэнтао не знал монгольского языка. Несмотря на это, он абсолютно точно понял, что в песнях поется о свежей траве и нежных цветах, о неспешно бредущих коровах и о волнующей сердце любви. Стихотворение было написано в сентябре 1961 года. Я переписал его в свой блокнот тридцать лет назад.

За эти годы на наших глазах в городах с немыслимой скоростью выросли бетонные джунгли. Со степи сорвали ее зеленый покров, и теперь она, ничем не укрытая, беззащитно стоит перед ледяными ветрами и палящим солнцем.

Если нет зелени, откуда взяться жизни? Если нет жизни, откуда появиться любви? Если нет любви, откуда родиться песням? Какое стихотворение написал бы Е Шэнтао, послушав песни Хажаба сегодня? Степь, которую я помню, о которой сложил свои строки поэт: прошу тебя, вернись.

«Жэньминь Жибао», 13 декабря 2001 года