Текст книги "Возвращение танцмейстера"

Под конец совещания снова позвонили Рундстрёму. В горах по-прежнему стоял густой туман.

Было уже четыре часа. Полицейские разошлись кто куда. В кабинете остались только Джузеппе и Стефан. Уже совсем стемнело. Джузеппе зевнул и, не успев закрыть рот, рассмеялся.

– Ну как, пока не нашел боулинг-клуба в Свете? Это то, что нам сейчас нужно – и тебе и мне.

– Я даже кинотеатра не нашел.

Джузеппе показал на окно:

– Тут показывают кино в Народном доме. Сейчас как раз идет «Проклятый Омоль». Хороший фильм. Меня дочка заставила посмотреть.

Джузеппе уселся за письменный стол.

– Эрик просто вне себя, – сказал он, – и я его понимаю. Ничего хорошего, когда у полицейского крадут оружие. К тому же я подозреваю, что он забыл запереть наружную дверь. Здесь, в деревне, многие не запираются. Или может быть, оставил окно открытым. Он почему-то ничего не говорит, как вор проник в дом.

– Он что-то говорил о разбитом окне.

– Мог и сам разбить, увидев, что случилось. К тому же неизвестно, правильно ли оформлена покупка. В этой стране очень много оружия, особенно охотничьего, хранится как попало, вовсе не так, как положено по закону.

Стефан открыл стоящую на столе бутылку «Рамлёзы»[8]8
  «Рамлеза» – шведская минеральная вода.


[Закрыть] и заметил, что Джузеппе за ним наблюдает.

– Как ты? – спросил Джузеппе.

– Не знаю. Наверное, мне гораздо страшнее, чем хочется признать. – Стефан поставил бутылку на стол.

– Давай об этом не говорить, – сказал он. – Мне гораздо интереснее, что нас ждет в следующем действии.

– Я останусь тут на вечер. Просмотрю еще раз бумаги. Похоже, сегодняшнее обсуждение открывает кое-какие новые возможности. Меня беспокоит Эльза Берггрен – никак не могу понять ее роль. Если Ханна действительно ее видела, о чем это говорит? И Эрик, конечно, прав со своими возражениями – семидесятилетняя тетка тащит здорового мужика в лес, прикручивает к дереву и расстреливает. Почти невозможно вообразить.

– В Буросе был один старый следователь, Фредлунд, – сказал Стефан. – Неприветливый, медлительный, брюзга – но какой следователь! Как-то он в припадке хорошего настроения, что с ним бывало крайне редко, сказал одну фразу, и я ее запомнил на всю жизнь. Представь, что ты идешь с лампой в руке, сказал он. Надо светить впереди себя, чтобы видеть, куда ставишь ногу. Но время от времени надо посветить и в сторону, чтобы посмотреть, куда ты не ставишь ногу. Честно говоря, я не совсем уверен, что точно понял, какой смысл он в это вкладывал, но я истолковал так – все время надо проверять, в центре ли ты. Кто из наших персонажей сейчас самый важный?

– И что, если твою теорию применить к нашей ситуации? Я сегодня только и делал, что говорил, теперь я хочу послушать.

– Может быть, еще какая-то цепочка существует между человеком в горах и Эльзой Берггрен? Это же не обязательно правда – ее рассказ, что он на нее напал. Мне пришло в голову, что весь сыр-бор мог разыграться потому, что я туда сунулся. И вот тебе первый вопрос – есть ли связь между ней и Херейрой? Второй вопрос уводит нас в другую сторону. Есть ли кто-то еще, где-то в тени, о ком мы пока ничего не знаем?

– Кто-то с теми же взглядами, что и Молин с Берггрен? Ты предполагаешь какую-то неонацистскую сеть?

– Мы знаем, что она существует.

– Значит, так: приезжает Херейра и танцует танго с Гербертом Молином. Это становится началом целого ряда событий. Прежде всего: Эльза Берггрен решает, что Авраама Андерссона надо убить. И она подыскивает подходящего человека из своей коричневой организации, который берет на себя эту работу?

– Я сам понимаю, что это звучит странно.

– Не так уж и странно, – сказал Джузеппе. – Я приму это во внимание, когда вечером буду вгрызаться в эти папки.

Стефан пошел в гостиницу. С улицы он увидел, что в номере Вероники Молин темно. Девушка за стойкой склонилась над новым компьютером.

– Ты долго еще здесь пробудешь?

– До среды, если можно, – сказал он.

– На конец недели уже все заказано.

– Испытатели?

– Ориентировщики из Латвии. У них здесь будет спортивный лагерь.

Стефан взял ключ.

– А в Свеге есть кегельбан? – спросил он.

– Нет, – удивленно сказала она.

– Я просто поинтересовался.

Он поднялся в номер и лег на кровать. Смерть Ханны Тунберг напомнила ему что-то, но он не мог вспомнить что.

Наконец он вспомнил. Картинки памяти были очень нерезкими и все время ускользали, и ему потребовалось время, чтобы их истолковать.

Ему было пять или шесть лет. Он не помнил, где были мать и сестры – дома были только он и отец. Кажется, это было вечером. Он играл на полу с машинкой, за красным диваном в гостиной. Машинка была деревянная, желто-голубая, с красной полосой на борту. Он внимательно смотрел на невидимую дорогу, прочерченную им мысленно на ковре, но невольно прислушивался к шороху газеты. Совершенно обычный звук, но не такой уж безопасный. Отец иногда просто приходил в бешенство, читая газеты, мог разорвать газетный лист в клочки. «Эти чертовы социалисты», – восклицал он. И рвал газету. Как листья на дереве – шелестят, словно газета, а потом штормовой ветер срывает их с дерева. Он вел свою деревянную машину по дороге, петляющей у подножия крутой горы. С другой стороны – крутой обрыв. Дорога была опасной. Он знал, что отец сидит в темно-зеленом кресле у камина. Сейчас он опустит газету и спросит, чем Стефан занимается. Без ласки, без интереса – просто проконтролировать, что все в порядке.

Но вдруг шорох прекратился, послышался стон и глухой удар. Машинка остановилась – лопнула задняя шина. Он осторожно выкарабкался из кабины – машина могла в любой момент сорваться в пропасть.

Он встал и посмотрел за диван. Отец лежал на полу. Газета по-прежнему была у него в руке. И он стонал. Стефан осторожно подошел к отцу. Для безопасности, чтобы не быть совсем беззащитным, он взял с собой машину – в случае чего можно удрать. Отец смотрел на него испуганно, он пытался что-то сказать. Губы у него были совершенно синие. «Я не хочу умирать так, – разобрал Стефан, – я хочу умереть стоя, как мужчина». Вдруг картинка погасла. Он уже не был участником, он был вне происходящего. Что было дальше? Он помнил свой страх, машину в руке, синие губы отца… Потом вбежала мать. Сестры, наверное, тоже – но сестер он не запомнил. Там были только отец, мать и он. И машинка с красной полосой на борту. Он даже помнил марку – «Брио». Игрушечный автомобиль «Врио». «Врио» выпускало еще замечательные игрушечные поезда, гораздо лучше, чем машины, но Стефану машина тоже нравилась – он получил ее в подарок от отца. Конечно, лучше бы он подарил ему поезд. Но у машины была красная стреловидная полоса на борту, и она висела на краю обрыва – вот-вот сорвется.

Мать схватила его на руки, что-то крикнула – дальше воспоминания путались. Он помнил только машину «скорой помощи», отца в больничной кровати, губы уже не такие синие. Слова, какие-то слова, их, наверное, часто повторяли, иначе они бы не застряли в памяти. Динамическое нарушение мозгового кровообращения.

Но что он помнил совершенно ясно, так это слова отца: «Я не хочу умирать так, я хочу умереть стоя, как мужчина».

Как солдат в гитлеровской армии, подумал Стефан. Маршируя во имя Четвертого рейха, в надежде, что он окажется не такой хрупкий, как Третий.

Он накинул куртку. Похоже, он вздремнул, вспоминая. Было уже почти девять. Он вышел – почему-то не захотелось есть в гостинице. Он вспомнил, что видел сосисочный киоск недалеко, около заправки. Он съел пару обжаренных сосисок с картофельным пюре, прислушиваясь к комментариям группы подростков по поводу подъехавшего автомобиля. Потом он пошел прогуляться, пытаясь угадать, что сейчас делает Джузеппе. Все еще сидит над своими папками? А Елена? Он вспомнил, что оставил телефон в гостинице.

Он шел по темному городку. Церковь, редкие магазины, пустые конторы, ждущие владельцев.

Подойдя к гостинице, он остановился у входа. Через стеклянную дверь было видно, как девушка-администратор прихорашивается перед уходом. Он увидел, что в окне номера Вероники Молин горит свет. Шторы были закрыты, но между ними оставалась щель. Он скользнул в тень. Девушка вышла из гостиницы и скрылась в глубине улицы. Он вспомнил почему-то, как она плакала. Проехала машина. Он встал на цыпочки под окном Вероники Молин и заглянул в щель между шторами.

Она сидела спиной к нему у компьютера. На ней было что-то темно-синее, может быть, шелковая пижама. Он не видел, чем она занимается. Он уже собрался уходить, как вдруг она встала и исчезла из поля зрения. Он присел, потом снова заглянул в окно. Экран компьютера светился. На нем был какой-то то ли знак, то ли узор – он сначала не понял что.

Потом понял.

Это была свастика.

29

Его словно ударило током. Он чуть не упал. Из-за угла вывернула машина, и Стефан отошел от окна. Он забрел во двор соседнего дома, где помещалась редакция местной газеты. Всего неделю назад, открыв дверь гардероба, он наткнулся на мундир СС. Потом обнаружил, что, несмотря на внешнюю респектабельность, его собственный отец был нацистом и даже после своей смерти платил деньги в. нацистскую организацию, сегодня, может быть, и не опасную, но по сути своей людоедскую. И вот теперь – экран компьютера Вероники Молин со свастикой. Первым побуждением было тут же пойти к ней и потребовать ответа. Ответа на что? Прежде всего, почему она ему лгала. Она не только знала, что ее отец был убежденным нацистом, она сама такая же.

Он заставил себя успокоиться, он же полицейский, он обязан мыслить здраво, анализировать, четко отделять факты от домыслов. И здесь, в темноте, под темными окнами редакции местной газеты «Херьедален», вся череда событий, начавшаяся еще в больничном кафе в Буросе, когда он случайно взял в руки газету с сообщением об убийстве Герберта Молина, вдруг выстроилась перед ним в совершенно логичную цепь. Герберт Молин посвятил свою старость складыванию головоломок, танцам с куклой и безумным мечтам о Четвертом рейхе. Теперь он и сам тоже складывал головоломку, где Герберт Молин был самым главным элементом, и вот наконец все встало на место. Мотив ясен. В голове гудело. Как будто открылись сразу все шлюзы, и он теперь должен быстро направить этот поток воды в нужном направлении. Он не должен терять опоры, иначе его снесет этот поток.

Он стоял неподвижно. Мелькнула какая-то тень, и он вздрогнул. Кошка. Она пересекла сноп света от уличного фонаря и исчезла.

Что я вижу? – думал он. Четкую схему. Может быть, даже больше чем схему, может быть, заговор.

Он зашагал в сторону моста – ему всегда лучше думалось на ходу. Направо – здание суда, все окна погашены. Навстречу ему попались три дамы, они шли и что-то напевали. Когда он разминулся с ними, они засмеялись. Привет, сказала одна. Что они напевают, подумал он, что-то из репертуара АББА. «Some of us are crying» – «Кто-то из нас плачет». Он помнил эту мелодию. Они исчезли из виду, и он свернул к мосту. Рельсы на деревянном мосту напоминали в темноте трещины. Теперь пути используют только для составов с торфом, летом, правда, работает Внутренняя линия. С другого берега, где стоял дом Эльзы Берггрен, доносился собачий лай.

Посередине моста он остановился. Небо было совершенно ясным и звездным, стало заметно холодней. Он поднял камень и бросил в воду.

Он должен немедленно поговорить с Джузеппе. Нет, может быть, не сразу. Сначала надо привести в порядок мысли. Вероника Молин не знала, что он подсматривал за ней в щель между шторами. У него было преимущество во времени, и он хотел его использовать. Вопрос только – сумеет ли он это сделать?

Он никак не мог справиться со своим гневом. Она обманывала его, лгала прямо в лицо. Она даже позволила ему спать в своей постели, правда, только спать. Может быть, хотела его унизить.

Он пошел назад к гостинице. Он должен с ней поговорить. В вестибюле сидели двое и играли в карты. Они кивнули ему и снова углубились в игру. Стефан остановился перед ее дверью и постучал, с трудом подавив импульс вышибить дверь. Она открыла сразу. Через ее плечо он увидел, что компьютер выключен.

– Я как раз собиралась ложиться, – сказала она.

– Подожди немного. Нам надо поговорить.

Она впустила его.

– Сегодня я хочу спать одна. Чтобы ты знал.

– Я пришел не за этим. Но конечно, мне любопытно, почему ты захотела, чтобы я спал с тобой вчера. И при этом до тебя не дотрагивался.

– Во-первых, это ты захотел, а не я. Но я готова признать, что иногда бывает очень одиноко.

Она села на край кровати и, точно так же, как и накануне, подобрала под себя ноги. Она по-прежнему очень ему нравилась, обида только усиливала это чувство.

Он сел на скрипнувший стул.

– Что ты хотел? Случилось что-нибудь? Поймали того, в горах?

– Не знаю. Я пришел не поэтому. Речь идет о лжи.

– Чьей?

– Твоей.

Она широко раскрыла глаза:

– Не понимаю, о чем ты говоришь. И пожалуйста, я терпеть не могу, когда ходят вокруг да около.

– Тогда я не буду ходить вокруг да около. Несколько минут назад ты сидела за компьютером и любовалась на свастику во весь экран.

Она поняла не сразу. Потом покосилась на неплотно задернутое шторами окно.

– Правильно, – сказал он. – Я заглянул в окно. В этом меня можно упрекнуть. Я подсматривал. Но не для того, чтобы поглядеть на тебя голую. Это был просто импульс. И я увидел свастику.

Она была на удивление спокойна.

– Совершенно точно. Недавно на экране была свастика. Черная на красном фоне. И где же тут ложь?

– Ты такая же, как твой отец, хоть и утверждаешь, что нет. Когда ты скрыла, что знаешь о его прошлом, ты защищала не его, а себя.

– Как это?

– Ты такая же нацистка, как и он.

– Ах, вот что ты решил…

Она встала, закурила сигарету и больше не садилась.

– Ты не просто глуп, – сказала она. – Ты еще и самовлюблен до крайности. Я-то думала, что ты не похож на других полицейских. Но я ошиблась. Такое же ничтожество.

– Оскорбляя меня, ты ничего не добьешься. Можешь даже плюнуть мне в физиономию – из равновесия ты меня не выведешь.

Она снова села на постель.

– Собственно говоря, это даже хорошо, что ты подглядывал. Все можно выяснить, не отходя от кассы.

– Я слушаю.

Она погасила наполовину выкуренную сигарету.

– Что ты вообще знаешь о компьютерах? Об Интернете?

– Не слишком много. Я знаю только, что целый ряд вещей надо как-то пресечь. В первую очередь детскую порнографию. Ты говорила, что в контакте с целым миром, когда сидишь за компьютером, где бы ты ни находилась. Ты сказала: «В нем вся моя жизнь», – или что-то в этом роде.

Она села за компьютер и знаком пригласила его сесть поближе.

– Я возьму тебя в путешествие. В киберкосмос. Слышал такое выражение?

Она нажала на кнопку. Компьютер слабо загудел, экран засветился. Ее пальцы забегали по клавиатуре. Картинки сменяли одна другую, пока экран не окрасился красным. На красном фоне медленно проявилась черная свастика.

– Эта охватывающая весь мир сеть имеет и свои тайные углы, – сказала она. – Здесь ты можешь найти все, что хочешь.

Она снова начала нажимать клавиши. Свастика исчезла, появились фотографии полуголых азиатских девочек – совсем маленьких. Взрыв клавиш – и перед ним уже было изображение собора Святого Петра в Риме.

– Здесь есть все, – повторила она. – Замечательный прибор. Где бы ты ни находился, можешь найти любую информацию. Сейчас, в этот момент, Свег находится в центре мира. Но, как я сказала, есть и темные углы, своего рода интернетовское подполье. Бесконечное количество сведений – где ты можешь купить оружие, наркотики, детскую порнографию, все, что хочешь.

Она еще раз пробежала пальцами по клавиатуре. Вновь на экране возникла свастика.

– В том числе и это. Множество нацистских организаций, в том числе шведских, обнародуют свои идеи через Интернет. Вот сейчас они здесь, на моем экране. Я сидела и пыталась что-то понять. Мне интересно, кто сейчас вступает в нацистские организации. Сколько их, как называются организации, что они думают и что собираются предпринять.

Появился портрет Гитлера. Она продолжала нажимать клавиши. Вдруг на экране возникла она сама – «Вероника Молин. Брокер».

Она выключила компьютер.

– Теперь я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она. – Ты решил сделать вывод из картинки, которую увидел, подглядывая за мной. Может быть, ты настолько глуп, что по-прежнему считаешь, что я тут сидела и молилась на свастику. Идиот ты или нет – это уж, пожалуйста, реши сам. Уходи. Нам нечего сказать друг другу.

Он не знал, что сказать. Она его убедила, и ему было стыдно.

– Если бы ты была на моем месте, – сказал он примирительно, – как бы ты реагировала?

– Я бы сначала спросила, – сказала она, – а не набрасывалась бы с обвинениями во лжи.

Она резко поднялась и открыла дверь.

– Я не могу помешать тебе прийти на похороны отца, – сказала она. – Но пожалуйста, не заговаривай со мной и не прикасайся ко мне.

Она выпроводила Стефана в коридор и захлопнула дверь. Он вернулся в вестибюль. Картежников уже не было. Стефан медленно поднимался по лестнице. Ему было невыносимо тошно – как он мог среагировать так глупо и необдуманно?

Спасение пришло в виде телефонного звонка. Это был Джузеппе.

– Надеюсь, ты не спишь?

– Скорее наоборот.

– Бодр и готов к бою?

– В высшей степени.

Стефан решил рассказать ему, что случилось. Джузеппе выслушал его повествование и засмеялся:

– Опасное это дело – заглядывать в девичьи спальни. Никогда не знаешь, что увидишь.

– Я вел себя как идиот.

– Все иногда ведут себя как идиоты.

– А ты знал, что через Интернет можно докопаться до всех нацистских организаций в мире?

– Думаю, что не до всех. Как она сказала – темные углы? Подполье? Думаю, что под полом этого подполья есть еще одно подполье. Подозреваю, что по-настоящему опасные группы не хвастаются своими именами и адресами в Интернете.

– Ты думаешь, это только поверхность?

– Примерно так.

Стефан вдруг начал чихать. Раз, другой, третий.

– Надеюсь, я тебя не заразил, – сказал Джузеппе.

– Как твое горло?

– Небольшая температура, слева отек и краснота. Знаешь, мы все подвержены ипохондрии. Насмотришься всякой дряни…

– Мне хватает и подлинных болезней. Не воображаемых.

– Я знаю. Я опять что-то не то сказал.

– Что ты хотел?

– Просто поговорить.

– Ты все еще у Эрика в конторе?

– Здесь есть кофе.

– Сейчас приду.

Проходя вдоль фасада гостиницы, он посмотрел на окно Вероники. Оно все еще светилось, но шторы были плотно задернуты.

Джузеппе поджидал его на улице. В руке у него была маленькая тонкая сигара.

– Разве ты куришь?

– Только когда очень устал. Помогает не заснуть.

Он притушил окурок. Они вошли в подъезд, сопровождаемые стеклянным взглядом медвежьего чучела. В здании никого не было.

– Звонил Эрик Юханссон, – сказал Джузеппе. – Он все же очень честный парень. Сказал, что был настолько не в себе после кражи оружия, что не мог работать. Сказал, что сейчас выпьет пару рюмок и примет снотворное. Может быть, не самое лучшее сочетание, но я думаю, он прав.

– А что в горах?

Они вошли в кабинет. Там стояли два больших термоса с надписью: «Коммуна Херьедален». Джузеппе протянул ему чашку кофе, но Стефан отказался. На рваном бумажном пакете сиротливо лежали обломки венских хлебцев.[9]9
  Венские хлебцы – род ватрушки.


[Закрыть]

– Время от времени звонит Рундстрём. Еще звонили из оперативного центра в Эстерсунде – вертолет, который они обычно нанимают, сломался. Завтра прилетит другой из Сундсваля.

– Погода?

– Все еще туман. Они перенесли штаб в Фюнесдален. Патрули на дорогах никого не видели, кроме того норвежского пьянчуги. Его мать была миссионером в Африке и привезла оттуда шкуру зебры. Знаешь, почти всегда и почти все можно объяснить. Но Рундстрём очень волнуется. Если завтра окажется, что его там нет, значит, он прошел мимо патрулей. И может быть, забрался к Эрику Юханссону.

– А может быть, он и не был в горах?

– Ты забываешь, что собаки взяли след.

– Он мог повернуть назад. К тому же я все время думаю – он же из Южной Америки. Глубокая осень в Скандинавских горах – не самый лучший для него климат. Он просто-напросто замерз.

Джузеппе подошел к прикнопленной к стене карте и медленно очертил пальцем окружность вокруг Фюнесдалена.

– Все же остается вопрос – почему он до сих пор не ушел? Все время об этом думаю. И я убежден, что это один из самых важных вопросов в следствии. Единственное объяснение – он еще не закончил то, что задумал. Что-то ему осталось сделать. И это меня беспокоит. Он рискует быть схваченным, но тем не менее не уезжает. Может быть, он раздобыл новое оружие. И здесь возникает еще один вопрос, над которым мы еще не думали.

– Куда он дел старое? Которое он использовал при нападении на Молина?

Джузеппе отошел от карты.

– Мы задавали себе вопрос, где он его взял. Но куда он его дел? И почему? В этом пункте у меня в голове полная путаница. А у тебя?

Стефан ответил не сразу:

– Он уезжает. Дело сделано. Оружие где-то выбрасывает или закапывает. Но потом что-то произошло, и он возвращается. И ему снова нужно оружие?

– Я рассуждаю примерно так же. Но к какому-то выводу прийти не могу. Мы можем предполагать, что он вернулся, чтобы избавиться от Авраама Андерссона. Но в тот момент у него было оружие! Было бы полным безумием думать, что он дважды уезжал и дважды возвращался. Если это он навестил Эрика Юханссона, то, значит, он выбрасывал оружие тоже дважды? Это полная чушь. Мы знаем, что он умеет планировать. Все это указывает на что-то иное. Может быть, он охотится за Эльзой Берггрен? Он допрашивает ее, он хочет узнать, кто убил Авраама Андерссона. И не получает ответа. Потом сшибает тебя с ног и убегает.

– Что будет, если мы зададим себе тот же вопрос, что и он?

– Это как раз то, чем я занимался весь вечер.

Джузеппе хлопнул рукой по одной из наваленных повсюду бесчисленных папок:

– Этот вопрос преследовал меня все время, пока я просматривал материалы, не все, конечно, самые важные. Я даже спрашивал себя, не хотел ли он навести нас на ложный след, добиваясь от Эльзы, кто убил Андерссона, хотя сам же и убил. Но почему он не уезжает? Что он ждет? Какого-то события? Или за кем-то охотится? Тогда – за кем?

– Одно звено отсутствует, – медленно сказал Стефан. – Это какой-то человек. Вопрос только, преступник или новая жертва?

Они замолчали. Стефану было трудно собраться с мыслями. Он хотел помочь Джузеппе, но думал все время о Веронике Молин. К тому же надо было позвонить Елене. Он посмотрел на часы. Уже одиннадцать – она наверняка спит. Но все равно надо позвонить. Он достал телефон.

– Мне надо позвонить домой, – сказал он и вышел из кабинета.

Он встал рядом с чучелом медведя. Мелькнула мысль, что под защитой такого зверя ничего не страшно.

Она еще не спала.

– Я понимаю, что ты болен. Но разве это дает тебе право так со мной обращаться?

– Я работал.

– Ты не работаешь. Ты болен.

– У меня важный разговор с Джузеппе. – И не было времени мне позвонить?

– Я не знал, что уже так поздно.

Она замолчала.

– Нам надо поговорить, – в конце концов сказала Елена. – Но не сейчас. Позже.

– Мне очень тебя не хватает. Честно говоря, я не знаю, что я здесь делаю. Может быть, я просто настолько боюсь этого дня, когда мне надо в больницу, что просто не в состоянии усидеть дома. Я сам не знаю, что со мной, но мне очень тебя не хватает.

– А ты не нашел там другую?

Он похолодел.

– Кого я могу найти?

– Откуда мне знать. Кого-нибудь помоложе.

– Конечно нет.

Он слышал по голосу, что она очень опечалена. Это усиливало чувство вины.

– Я стою рядом с чучелом медведя, – сказал он. – Он передает тебе привет.

Она не ответила.

– Ты тут?

– Я тут. Но мне надо ложиться спать. Позвони мне завтра. И сам постарайся выспаться.

Стефан вернулся в кабинет. Джузеппе склонился над очередной папкой. Стефан налил себе чашку полуостывшего кофе. Наконец, Джузеппе отодвинул папку. Глаза у него были красные, волосы всклокочены.

– Эльза Берггрен, – сказал он, – завтра опять буду с ней говорить. Возьму с собой Эрика. Но спрашивать буду сам – Эрик слишком уж добрый. Мне почему-то даже кажется, что он ее боится.

– Что ты хочешь достичь этим разговором?

– Ясности. Что-то она утаивает.

Джузеппе встал и потянулся.

– Боулинг, – сказал он. – Попрошу Эрика поставить этот вопрос на совете коммуны – нельзя ли организовать небольшой боулинг-клуб. Только для приезжих полицейских.

Он посерьезнел.

– А что бы ты спросил у Эльзы Берггрен? Ты, по-моему, уже так же завяз в этом расследовании, как и я.

Стефан долго молчал. Должно быть, с минуту.

– Я бы попытался выяснить, знала ли она, что у Эрика дома хранится оружие.

– Это, конечно, мысль, – сказал Джузеппе. – Мы ищем для этой ведьмы место на нашей картинке. Надеюсь, оно в конце концов найдется.

Зазвонил телефон на столе. Джузеппе поднял трубку. Он послушал немного, сел и пододвинул к себе блокнот. Стефан подал ему упавшую на пол ручку. Джузеппе кивнул и поглядел на часы.

– Мы едем, – сказал он и положил трубку.

По его лицу было видно, что случилось что-то серьезное.

– Рундстрём, – сказал Джузеппе. – Двадцать минут назад машина на высокой скорости миновала заграждение. Чуть не сбила полицейских.

Он подошел к карте и нашел место, о котором шла речь, – перекресток к югу от Фюнесдалена. Стефан прикинул в уме расстояние – от дачи Фростенгрена до этого перекрестка было около двадцати километров.

– Темно-синий легковой автомобиль, может быть «Гольф». В машине был один мужчина, по виду напоминает описание. Но полицейские ничего не успели толком разглядеть. Значит, наш орел прорвал заграждение и летит сюда. – Он снова поглядел на часы. – Если он едет быстро, то через два часа будет здесь.

Стефан посмотрел на карту.

– Он, скорее всего, свернет вот тут, – показал он на съезд на Свег.

– Как раз сейчас все дорожные патрули переводят из Фюнесдалена на другие точки. То есть у него за спиной вырастает стена. Только здесь, у нас, никто ничего не охраняет.

Он взял трубку.

– Надеюсь, Эрик еще не заснул.

Он поговорил с Эриком – они обсуждали, где поставить патрули.

Джузеппе положил трубку и покачал головой.

– Эрик молодец, – сказал он. – Он только что выпил снотворное, но собирается сунуть два пальца в рот. Он и в самом деле хочет взять этого типа. И не только потому, что тот, возможно, спер его оружие.

– Этого не может быть, – сказал Стефан. – Что же, по-твоему, Херейра приехал сюда, взломал дом Юханссона, взял оружие и потом опять вернулся в горы?

– По-хорошему, вообще ничего этого не может быть. Но что же, нам теперь надо думать еще о ком-то третьем, кто замешан во всей этой истории?

Джузеппе прервался на полуслове.

– А может быть, – задумчиво сказал он. – И что все это значит?

– Понятия не имею.

– Кто бы ни был в этом автомобиле, не исключено; что оружие у него. И он может в любой момент пустить его в ход. Мы положим колючку. В случае, если он начнет стрельбу, – улыбнулся Джузеппе, – будем держаться на безопасном расстоянии.

Потом он опять заговорил серьезно:

– Ты полицейский. А у нас очень не хватает людей. Поедешь со мной?

– Да.

– Эрик захватит оружие для тебя. – Джузеппе скорчил забавную мину. – У него еще остался пистолетик, правда, я не уверен, оформлен ли он по правилам. Лежит в подвале. А еще служебный пистолет.

Опять зазвонил телефон – снова Рундстрём. Джузеппе слушал, не задавая вопросов.

– Машина угнана, – сказал он, положив трубку. – Это и в самом деле «Гольф». На заправке в Фюнесдалене. Шофер грузовика видел, как ее угоняли. Рундстрём говорит, что это один из партнеров Эрика по покеру.

Они заспешили. Джузеппе стряхнул на пол несколько папок, лежавших на его куртке.

– Эрик захватит еще двоих – весь полицейский штат Свега. Нельзя сказать, что мы представляем собой внушительную силу. Но этот-то «Гольф» неужели мы не сможем остановить?

Через четверть часа они выставили патруль к северо-западу от Свега. Они ждали. Вокруг шумел лес. Джузеппе тихо разговаривал с Эриком Юханссоном. Остальные маячили, как тени, по обе стороны дороги.

Фары полицейских машин ярко светили в темноте.