Текст книги "Клянусь, что исполню..."

– Это же просто железо, дорогая, – сказал Эдвард. – Тут не из-за чего расстраиваться.

Для нее было таким облегчением слышать его мягкий, спокойный голос, что на время она почувствовала себя лучше. Но потом напряжение снова вернулось, и она начала рисовать в уме картины возможного исхода несчастного случая. А уже совсем скоро ей надо ехать за Уильямом. Нет, она недостаточно спокойна, поэтому не лучше ли пойти принять еще одну таблетку, прежде чем садиться за руль…

Этой ночью Лайза, на которую все происшедшее, казалось, почти не подействовало, проснулась с криком. Энни, выдернутая из тяжелого сна, с большим трудом сумела понять из несвязного, прерываемого всхлипами бормотания двухлетней девочки, что той приснился страшный сон. Они ехали в машине с мамой, и мама сделала «бум!», и все умерли – и мама, и папа, и Софи, и Уильям, и Лайза.

В эту минуту Энни поняла, что ей надо увеличить дозу транквилизатора, ведь она отвечает за детей. Она въехала в этот злосчастный фургон только потому, что нервничала и позволила Лайзе себя отвлечь. Для того чтобы надежно водить машину, она должна быть совершенно спокойной.

Для того, чтобы водить машину, и для того, чтобы действовать нормально, разумно, чтобы правильно вести дом, быть хорошей женой Эдварду, быть хорошей матерью – такой, какой была ее мать.

4

Первую таблетку транквилизатора она приняла в тот день, когда погибли ее родители. Ее двоюродная сестра, Сьюзан Олдрич, протянула ей несколько крошечных таблеток, сказав, что они помогут притупить боль. Энни послушно проглотила одну. Кузина оказалась права: боль осталась, но стало немного легче. Еще одну она приняла во время поминальной службы, а потом целый месяц даже не вспоминала о транквилизаторах, пока продолжительный приступ бессонницы не заставил ее обратиться к врачу. Тот немедленно выписал валиум.

– Это снимает напряжение, – сказал он.

– Транквилизатор? – с сомнением пробормотала Энни.

– Это лучше, чем снотворное. И гораздо лучше, чем отсутствие сна. – Он взглянул на ее встревоженное лицо и улыбнулся. – Не беспокойтесь, это просто поможет вам избавиться от бессонницы.

Таблетки сделали свое дело. Энни старалась не злоупотреблять лекарством, и через несколько дней, отоспавшись и отдохнув, она спрятала на две трети полный флакон в тумбочку. Прошло несколько месяцев, и она почувствовала, что снова приближается бессонница. И во всем этом не было ничего предосудительного. Лекарство, рекомендованное врачом, столь же респектабельное и полезное, как любой антибиотик, применяемое в особых случаях.

Встреча с Эдвардом – великодушным, привлекательным, состоятельным – была для нее величайшей удачей. Эдвард не так уж и молод, и Энни воспринимала его как максимально возможное приближение к Франклину Олдричу. Эдвард Томас, с его умными серыми глазами, ладной крепкой фигурой и сединой на висках, оказался именно таким, каким обещал быть. Кроме пристрастия к охоте на фазанов и куропаток, которая вызывала у Энни отвращение, в нем не было никаких изъянов. Он был добрым и честным человеком, прекрасным мужем и отцом. Семейная жизнь Энни Олдрич Томас складывалась именно так, как он обещал, когда делал ей предложение, без неожиданностей.

Она понимала, как ей повезло, но все же, все же… Утрата родителей, корней, привычного окружения. Диктуемая ее положением привязанность к дому, месту, где жене Эдварда Томаса надлежало рожать детей, стариться и умереть. Груз чужеродности, который она несла, пытаясь скрыть его тяжесть от всех. Энни отчаянно боялась сделать что-нибудь не так.

Энни все время думала, что ей чего-то недостает.

И в то же время она даже не могла помыслить о том, чтобы делиться своими проблемами с мужем или кем бы то ни было. Энни принадлежала к тем людям, которые в случае необходимости готовы играть роль, устраивающую окружающих. И Энни играла так блестяще, что иногда сама себе верила. Но игра требовала все больших усилий, и, вместо того чтобы выпить бокал вина или коктейль, как, возможно, поступили бы другие, Энни в критических случаях прибегала к помощи флакончика с валиумом.

Мелкие неприятности стали донимать ее задолго до несчастного случая с автомобилем. Энни, которая всегда отличалась прекрасной памятью, вдруг стала забывчива. Памятные записки, которые она оставляла на зеркалах и подоконниках, не помогали. Однажды она забыла, что ее очередь украшать церковь цветами, в другой раз перепутала время приема у дантиста. Был случай, когда она целый час таскала Лайзу и Уильяма взад и вперед по улице, разыскивая свою машину. Никого, кроме самой Энни, это не беспокоило, а Энни в очередной раз принимала таблетку. Она говорила себе, что должна быть спокойной, собранной и веселой ради семьи. Что дурного в том, чтобы принять лишнюю таблетку? В конце концов, на флаконе было написано: «До трех в день», и она знала, что ей ничто не угрожает.

Наконец Энни отправилась к Питеру Кэри и попросила, чтобы он выписал ей таблетки валиума по пять миллиграммов.

– Мне бы не хотелось этого делать, – сказал он. Энни сидела в удобном кожаном кресле, в котором сидела уже столько раз, и с удивлением смотрела на врача.

– Почему? – спросила она.

Питер Кэри пригладил седые волосы. Его взгляд казался более пристальным, чем обычно. Энни уже не раз думала, что вполне довольна этим румяным стариком, когда дело касается обычного гриппа или детских болезней, но в более серьезных случаях, пожалуй, больше подходит Эндрю Миллер, ее личный врач, работающий в Лондоне.

– Энни, а почему вы считаете, что вам нужны более сильные таблетки? – Кэри не спускал с нее глаз.

Энни смутилась:

– Ну просто… – Она умолкла. Она чувствовала себя так, словно сидит на допросе, когда неверный ответ может повлечь за собой суровый приговор.

– Сколько таблеток в день вы принимаете? – спросил Кэри.

– Когда как, – ответила Энни.

– Одну? Две?

– Иногда две.

– Три?

– Очень редко.

– Насколько редко?

Энни испугалась. Если сказать о своих страхах, Кэри может обратиться к Эдварду. А ей меньше всего на свете хотелось, чтобы Эдвард узнал о транквилизаторах.

Она решила не настаивать.

– Это было всего раз или два. Обычно я принимаю одну, но время от времени мне все равно не удается заснуть. И тогда я часа через два встаю и принимаю вторую. Я подумала, что доза в пять миллиграммов решит эту проблему. – Помолчав, она добавила: – Возможно, это не такая уж хорошая мысль.

– Я тоже так думаю, – мягко согласился врач.

– Значит, мы все оставим как есть? – спросила Энни.

Питер Кэри придвинулся к ней поближе:

– Есть еще проблемы, о которых вы хотели бы мне рассказать, Энни?

– Нет, – бодро проговорила она. – Никаких проблем. Просто я… Я немного нервная. Вы же знаете.

– Вы уверены, что больше ничего?

– Ничего.

Три дня спустя Энни поехала в Лондон к Эндрю Миллеру. На этот раз она старательно подготовилась к разговору, все хорошенько обдумав.

– Я боюсь самолета, – говорила она. – Панически боюсь. Скоро мне предстоят несколько дальних поездок, и это единственный способ их выдержать.

– Вы говорите, что валиум вам годится? – спросил доктор Миллер.

– Вполне. – Энни улыбнулась. Миллер был совсем не похож на Питера Кэри: он был хорош собой, молод и современен, как его приемная.

Он кивнул.

– Я могу выписать вам несколько таблеток по два миллиграмма.

– Я думаю, они недостаточно сильные, – быстро проговорила Энни. – Как бы со мной не случилось истерики. – Она помолчала. – Видите ли, мои родители погибли при аварии вертолета.

Врач кивнул, принимая информацию к сведению.

– Вы хотите таблетки по пять миллиграммов?

– Да, мне спокойнее знать, что они у меня есть.

– Разве у вас нет врача поближе к дому, миссис Томас?

Энни удалось ответить вполне невозмутимо…

– Я им не очень довольна, – ответила она. – А вы так помогли мне, когда у меня были проблемы с желудком…

Эндрю Миллер улыбнулся.

– Я рад быть вам полезным, – улыбнулся Эндрю Миллер. – Он потянулся за рецептом. – Десяти таблеток будет достаточно?

– Ох, не знаю, все-таки несколько перелетов. – Энни сделала вид, что прикидывает. – Может быть, пятнадцать? Тогда мне не придется снова вас беспокоить.

Врач кивнул.

– Пусть будут двадцать. – Он начал писать. – Но я советую вам ломать их пополам. Одну половину принять за полчаса до полета и посмотреть, что получится. Может быть, второй и не понадобится.

– Это разумно, – согласилась Энни.

На некоторое время само сознание того, что они у нее есть – в дополнение к обычному рецепту, – придавало ей сил, причем настолько, что она даже и не думала ими пользоваться. И с успехом продержалась до конца октября – до тех пор, пока Эдвард не попросил ее помочь ему устроить домашний прием. Он редко просил ее о чем-нибудь, и она с радостью согласилась. Но страх сделать что-нибудь не так привел к тому, что она глотала таблетки как леденцы. В начале вечера она совершила ошибку, рассаживая гостей. Главное блюдо оказалось сильно пережаренным. Энни взглянула на Эдварда, когда он положил в рот первый кусок, и увидела на его лице отчаяние, которое он постарался скрыть, потому что всегда вел себя как джентльмен.

На следующей неделе она принимала по десять миллиграммов за один раз.

Через некоторое время Энни стала подумывать о том, чтобы поговорить с Эдвардом о своих проблемах. Просто упомянуть о том, что она испытывает напряжение и поэтому принимает успокоительные. Чем больше она об этом думала, тем более разумным казался такой шаг. Эдвард что-нибудь придумает. Она не хотела огорчать его, но ведь могло оказаться поздно. К тому времени она уже понимала, что у нее возникло привыкание к диазепаму. Сама мысль о том, чтобы существовать без таблеток, была невыносима.

Она решила затеять разговор на эту тему в следующий уикенд. Они будут в лондонской квартире одни, без детей. Правда, предстоит обед в «Савое» по случаю дня рождения приятеля Эдварда, но это не такое уж сложное дело. С помощью желтой таблетки она с ним справится. А потом, в воскресенье утром, поговорит с Эдвардом.

Если бы не Людвиг Брандт, чей день рождения они праздновали, Энни, возможно, удалось бы привести свой план в исполнение. Но несколько случайно оброненных им слов все разрушили.

– На самом деле я ужасно устал, – сказал он в ответ на замечание Боба Стандиша, что он прекрасно выглядит. – Неделями не сплю как следует. – Он разом осушил полбокала «Шато-Круазе». – Думаю попросить у своего эскулапа снотворного.

– Лично я отдаю предпочтение кларету, – объявил Боб.

– Все, что угодно, только не таблетки, – произнес Эдвард.

У Энни похолодели руки.

– Не знаю, не знаю, – проговорил Чарльз Стандиш. – Таблетки, которые мне прописали от повышенного давления, просто спасли мне жизнь.

– Это другое, – возразил Эдвард. – Я говорю о снотворных, транквилизаторах. Все это наркотики.

Энни подумала о содержимом своей сумочки, о хорошенькой круглой фарфоровой коробочке, в которой лежали желтые таблетки. Одно их присутствие давало ей утешение.

– Но, наверное, они приносят пользу тому, кто в них нуждается? – спросила она.

– Люди, которые нуждаются в подобных вещах, – ответил Эдвард резким тоном, испугавшим ее, – либо очень глупы, либо безнадежно слабы. – Уже более мягко он добавил: – Думаю, я в целом достаточно терпимый человек, но я искренне презираю людей, которые не могут приспособиться к жизни без помощи наркотиков.

Позже, уже в квартире, Энни подошла к мужу, который сидел у себя в кабинете и просматривал газеты.

– Я подумала, что, может быть, ты захочешь выпить рюмочку перед сном. – Она протянула ему рюмку с коньяком.

– Спасибо, любовь моя. – Он взял у нее рюмку. – А ты ничего не выпьешь?

– Нет. Ты же меня знаешь. – Помолчав немного, она продолжала: – Можно мне с тобой посидеть?

– Я буду очень рад. – Он пригубил коньяк. – Вечер прошел приятно, правда?

– Чудесно. – Энни села. Вопрос вертелся у нее на кончике языка, но она боялась его задать. – Эдвард.

– Что, дорогая?

Она все-таки решилась начать, но очень осторожно:

– Мне показалось, ты сегодня был чем-то расстроен.

– Правда? Когда это?

– Когда Людвиг заговорил о снотворном.

– Да, ты права, – признался Эдвард. Энни ждала, но он больше ничего не сказал.

– Почему? – спросила она.

– Почему это меня расстроило?

– Да. – Энни посмотрела ему в лицо и увидела незнакомое мрачное выражение. – Если ты не хочешь мне говорить, не надо, – быстро произнесла она. – Просто ты был сам на себя не похож.

Эдвард сделал большой глоток, поставил рюмку на край стола.

– Раньше мы с тобой никогда об этом не говорили.

– Ты имеешь в виду снотворные таблетки? – осторожно произнесла Энни. – Наверное, не было повода.

– Ну да, снотворные таблетки, – сказал Эдвард, не глядя на нее. – Болеутоляющие, транквилизаторы. Пилюли для успокоения, потом пилюли для возбуждения. Пилюли, чтобы помогать жить.

Энни наклонилась вперед, руки ее лежали на коленях. Она чувствовала, что сердце бьется слишком быстро.

– Эдвард, ты говоришь так, будто это касается тебя самого.

– Нет, – ответил он. – Не совсем. Не меня. Ладони у нее вдруг стали влажными. «Он знает, – в ужасе подумала она. – О боже, он знает». Эдвард очень тихо произнес:

– Моя мать.

Он сказал, что это его единственный секрет, которым он с ней не делился. Он не лгал ей. София Томас действительно умерла от рака костной ткани, но Эдвард не говорил Энни, что его мать была морфинисткой. Наркотик не только уничтожил ее как личность, он разрушил жизнь ее мужа и омрачил детство сыновей.

– Мы видели, как она веселела, приняв новую дозу, и мы видели, что с ней было, когда она пыталась бросить. А она пыталась, я в этом уверен. – Энни никогда еще не слышала в голосе мужа такой печали. – Ее трясло, она покрывалась потом, она испытывала страшную боль – это была ломка. Раковые боли пришли позже. Уже невозможно было сказать, отчего ей так плохо, да это и не имело значения. Она почти постоянно пребывала в агонии. Ты даже представить себе этого не можешь.

– О Эдвард, – еле слышно прошептала Энни. – Мне так жаль.

– Теперь жалеть не о чем. – Он улыбнулся, глядя на ее встревоженное лицо. – У меня есть ты, есть дети. У моих братьев тоже хорошие, достойные семьи. Я очень счастливый человек. – Помолчав, он продолжал: – Но теперь ты понимаешь, почему я так отношусь к наркотикам.

– Да, – сказала Энни, – конечно.

Теперь она понимала, как он относится к наркотикам, и понимала, что никогда, никогда не сможет ему ничего рассказать.

И более того. И хуже того. Теперь в ней поселился новый страх. Она боялась, нет, испытывала настоящий ужас при мысли, что испортит жизнь мужу. Может быть, даже испортит жизнь детям.

Поэтому, вместо того чтобы признаться Эдварду, она продолжала скрывать правду. И принимать транквилизаторы.

– Извините, – сказала ей однажды утром Джейн Райс-Смит, мать одного из друзей Уильяма, когда пришла очередь Энни забирать из школы обоих мальчиков, – но я решила сегодня приехать за Майклом сама.

– О, – пролепетала Энни, – я с удовольствием бы его привезла.

– Не сомневаюсь, – заявила миссис Райс-Смит. – Но лучше я сделаю это сама.

От явной холодности ее тона у Энни упало сердце.

– Что-нибудь не так?

Миссис Райс-Смит посмотрела ей в глаза:

– Честно говоря, мне кажется, вы сегодня не в лучшей форме.

– Со мной все в порядке, – возразила Энни.

– Нет, – твердо проговорила миссис Райс-Смит. – Я так не думаю. Простите, миссис Томас, но у меня такое впечатление, что вы плохо держитесь на ногах. Вы нездоровы?

– Да нет. – Пристальный взгляд собеседницы лишал ее остатков самообладания. – Хотя может быть, я действительно что-нибудь подхватила.

– Возможно, у вас начинается грипп, – вежливо произнесла миссис Райс-Смит.

– Возможно.

Больше ничего сказано не было, но Энни стало ясно – на ее странности обратили внимание чужие люди. И если Джейн Райс-Смит считала, что она недостаточно надежна, чтобы возить ее сына, а примерно это она и сказала, что ж, в конце концов, она была права. Наркотик уже начал разрушать ее жизнь.

Надо бросать. Бросать, пока никто еще не успел ничего сказать Эдварду и детям. Пока не случилось чего-нибудь ужасного. Пока еще не поздно.

Она решила бросить, как бы тяжело это ни было. Она придумала план. Миссис Райс-Смит удачно подсказала ей идею гриппа. Энни сообщила друзьям и соседям, что больна, – ничего страшного, никакой помощи не нужно, нужны только покой и отдых. Оливии и Джиму она сказала, что уезжает, звонить ей поэтому не надо. Детей отдала в пансион на целую неделю, потому что боялась, как бы не всплыла правда. Ведь ее может тошнить или вдруг она начнет бросаться на стены или что-нибудь еще. Ей нужен был пустой дом.

В следующие несколько дней ничего особенного с ней не происходило. Кроме того, что она была вся в напряжении от ожидания и боязни, – ведь, вполне возможно, у нее не хватит воли. Она заперла таблетки. Заперла, но не выбросила. Этого она не могла заставить себя сделать. Ей не было слишком плохо. Она даже чувствовала себя победительницей. «Смотри, – говорила она себе, – все в порядке, я могу бросить, я не наркоманка».

Но все только начиналось.

Потом был кошмар. Самый настоящий кошмар, гораздо страшнее, чем она ожидала. Она чувствовала неимоверную слабость, ее трясло, голова кружилась так, что пол, казалось, качался под ногами. Но хуже всего было ощущение отчаяния, такое сильное, что ей хотелось умереть, и сознание, что есть только один способ избавиться от этого ощущения – таблетки. Она не смогла найти ключ от шкафчика, где они лежали. Прошло несколько часов или дней. Энни начала выходить из кошмара и обнаружила, что оторвала дверцу, хотя не помнила, как это делала.

Респектабельная, аккуратная, чистенькая, золотоволосая и синеглазая Энни Олдрич-Томас выдрала дверцу шкафчика голыми руками. В доказательство этого по всему полу валялись осколки стекла, а по ее пальцам текла кровь.

Она думала, что сойдет с ума. Долгое время она получала свои таблетки без всяких затруднений – просто звонила обоим врачам по очереди и просила новый рецепт. И вдруг система снабжения стала давать сбои. Питер Кэри заявил, что вообще перестанет выписывать ей валиум, если она немедленно не обратится к специалисту, Эндрю Миллер сказал, что необходимо снизить дозу.

Но у нее был такой расстроенный вид, что Миллер выписал ей рецепт, правда сильно уменьшив количество, и ясно дал понять, что он откажется ею заниматься, если она не обратится к психиатру.

Однажды она отправилась за покупками и зашла в аптеку Бутса получить таблетки по рецепту. До этого момента она кое-как держалась, подавляя новые страхи, порожденные предупреждением Миллера. Но когда у нее в руках оказалась бумажка со знакомой размашистой подписью, Энни ощутила приступ просто панического ужаса. Вдруг это в последний раз? Вдруг он откажется давать новый рецепт? Питера Кэри уговорить еще труднее, чем Миллера. Что делать, если ей будет неоткуда взять таблетки?

Выходя из аптеки, она буквально тряслась, чувствуя себя так, будто распадается на части. Какая-то часть ее – прежняя Энни Олдрич-Томас – надеялась, что это незаметно. Другой части было все равно, ее волновало, только где взять новую бумажку, дарующую относительное спокойствие, подобие нормального состояния духа.

Совсем рядом с ней вдруг оказался темноволосый мужчина – чисто выбритый, очень бледный и в темных очках, хотя на улице не было и намека на яркое солнце.

– Нужна помощь? – спросил он.

От неожиданности Энни остановилась.

– Нет. Нет, спасибо. – Она заторопилась, оглядываясь по сторонам в поисках такси.

Мужчина не отставал.

– У вас такой вид, будто вам плохо. Я могу вам помочь, – проговорил он прямо ей в ухо.

Энни старалась не обращать на него внимания. Она дрожала все сильнее и сильнее, тошнота подступала к горлу. День был холодным и сырым, но она чувствовала, что на лбу и верхней губе выступили капельки пота. Она старалась держаться подальше от края тротуара и поближе к стенам, на которые в случае чего можно было опереться и не упасть.

– Я могу кое-что достать, – сказал он. – Никаких рецептов, никаких вопросов.

– Уходите! – с яростью крикнула Энни. Адреналин, неизменный спутник гнева и страха, на время придал ей силы.

– Да ради бога, – беззаботным тоном ответил он. – Но вы уверены?

– Да, – сказала Энни.

Она ощущала спиной стеклянную дверь пиццерии, два тяжелых пакета с покупками тянули ее к земле. Примерно в пятидесяти ярдах она заметила свободное такси. Может, она сумеет перехватить его, если побежит?

– Я буду тут, поблизости, на случай, если вы передумаете, – сказал мужчина и куда-то делся.

Энни на мгновение закрыла глаза. Открыв их снова, она увидела, что такси все еще стоит, но к нему быстрым шагом идет человек в темно-синем пальто, с кейсом и зонтиком.

«Порядочный человек, – подумала Энни, – не наркоман».

– Такси! – пронзительно закричала она.

Люди удивленно смотрели на женщину, которая с обезумевшим лицом бежала по улице. Она оказалась рядом с такси одновременно с мужчиной в синем пальто. Она увидела, как его рука тянется к ручке дверцы. Энни оттолкнула его и не ощутила ни стыда, ни раскаяния.

Она рванула на себя дверцу, бросила пакеты на сиденье, скользнула в машину и захлопнула дверцу изо всех сил.

– Пэддингтонский вокзал, – задыхаясь, выговорила она и откинулась на спинку сиденья.

Она знала, что стыд придет позже.

Валиума ей хватило на месяц.

Она так и не смогла вспомнить, как добралась до Пиккадилли-Серкус – на такси, на автобусе или пешком. Она не могла вспомнить и то, как пришла к такому решению, какая яркая вспышка логики, свойственной безумию, затмила бессмысленное, несвязное бормотание затуманенного рассудка.

Но она отлично помнила, что именно она решила. Ей надо было найти человека. Того или другого такого же. Торговца наркотиками.

Он же сказал: «Я буду поблизости, на случай, если вы передумаете».

Энни долго простояла у аптеки. Время от времени она поглядывала на часы, делая вид, что кого-то ждет. Вероятнее всего, на эту уловку попадалось большинство людей, многие и вовсе не обращали на нее внимания – у всех, знаете ли, свои заботы. Но где-то рядом были те, кто умел разглядеть за внешней респектабельностью – за пальто из калана и тщательно наложенным, умеренным макияжем – обнаженное отчаяние.

– Нужна помощь?

Энни посмотрела на мужчину. Не тот. Этот был моложе, с прилизанными светлыми волосами, аккуратной бородкой и острыми зелеными глазами. У Энни по спине пробежал холодок, каждый волосок встал дыбом, кожа покрылась мурашками, и даже соски затвердели под бюстгальтером.

Мужчина сверлил ее взглядом.

– Я спросил, не нужна ли вам помощь, – снова проговорил он.

И вдруг Энни стало удивительно спокойно. Несколько лет назад они с Эдвардом попали в страшный шторм в Гудзоне. Тогда время для них сжалось, и сумятица вздымавшихся со всех сторон волн, словно в один миг, сменилась мирной зеркальной гладью океана. Вот так и Энни отчего-то мгновенно успокоилась.

– Да, – ответила она. – Да, прошу вас.

Они прошли пешком до Лечестер-сквера, свернули в переулок, и Энни объяснила, что ей нужно, а он сказал, что это будет стоить пятьдесят фунтов. У Энни было с собой только сорок семь плюс обратный билет до Оксфорда. Она быстро посчитала – все еще погруженная в это море обманчивого спокойствия, – что ей нужно оставить по крайней мере двенадцать фунтов, чтобы добраться до Пэддингтонского вокзала, а потом от Оксфорда до Стоунбриджа. За тридцать пять фунтов она получила ровно половину того, что предлагалось за пятьдесят. Торговец сказал, что таковы правила игры.

– Рынок, – заявил он с приятной улыбкой. Энни не спорила. Она сможет доставать столько валиума, сколько захочет. Великолепно!