Текст книги "Тяжелые времена"

У меня остались приятные воспоминания о моей первой поездке в Индию в 1995 году вместе с Челси. Мы посетили один из приютов для сирот, относившийся к миссии матери Терезы, скромной католической монахини, чьи милосердие и святость превратили ее во всемирную знаменитость. Приют был полон новорожденных девочек, которых бросили на улице или оставили у двери приюта, чтобы монахини нашли их. Так как они не были мальчиками, семьи не были заинтересованы в них. Наш визит побудил местные власти заасфальтировать грунтовую дорогу, ведущую в приют, что было воспринято монахинями как небольшое чудо. Когда мать Тереза в 1997 году умерла, я возглавляла американскую делегацию на ее похоронах в Калькутте. Мы воздали дань уважения ее замечательному гуманистическому подвигу. Ее в открытом гробу пронесли по многолюдным улицам, и президенты, премьер-министры, религиозные лидеры разных конфессий возлагали венки из белых цветов на погребальный катафалк. Позже ее преемница пригласила меня на неофициальную встречу в штаб-квартире ее монашеской конгрегации «Сестры – миссионерки любви». В простом белоснежном зале, освещенном только рядами мерцавших церковных свеч, монахини, тихо молясь, стояли вокруг закрытого гроба, принесенного сюда для последнего упокоения. К моему удивлению, они попросили меня сотворить свою молитву. Я поколебалась, затем склонила голову и поблагодарила Бога за предоставленную мне возможность узнать эту хрупкую, сильную, святую женщину, когда она была еще жива.

Моя первая поездка в Индию в качестве госсекретаря состоялась летом 2009 года. За четырнадцать лет с тех пор, как я впервые побывала здесь, товарооборот между нашими странами вырос с менее чем 10 миллиардов долларов до более чем 60 миллиардов. Продолжая расти, в 2012 году он составит почти 100 миллиардов долларов. Хотя еще оставалось слишком много барьеров и ограничений в этой области, американские компании постепенно получали доступ к индийскому рынку, способствуя тем самым созданию рабочих мест и возможностей в обеих странах. Индийские компании также инвестировали в Соединенные Штаты, и многие высококвалифицированные индийские рабочие обращались за визами в США и содействовали созданию инновационных американских компаний. Более ста тысяч индийских студентов ежегодно находились на обучении в Соединенных Штатах. Некоторые из них в последующем возвращались на родину, чтобы применить там свои знания и навыки, но многие оставались, чтобы внести свой вклад в американскую экономику.

В Дели я встречалась с представителями разных слоев общества, в том числе с премьер-министром Индии Манмоханом Сингхом, крупными предпринимателями, предпринимателями из числа женщин, учеными в области климата и энергетики, со студентами. Я была очень рада встретиться с Соней Ганди, главой партии Индийский национальный конгресс, с которой я познакомилась в 1990-х годах. Она и премьер-министр Сингх объяснили мне, как трудно было проявить сдержанность по отношению к Пакистану после скоординированных террористических актов, организованных в Мумбаи в ноябре 2008 года. Они мне ясно дали понять, что в случае повторных аналогичных акций подобной сдержанности уже не следовало ожидать. Индейцы называли теракты 26 ноября 2008 года «событиями 26/11», по аналогии с «событиями 9/11» – терактами в США 11 сентября 2001 года. В знак солидарности с народом Индии я решила остановиться в элегантном старинном отеле «Тадж-Махал палас» в Мумбаи, ставшем одним из объектов ужасных терактов, в результате которых погибло 164 человека, в том числе 138 индейцев и четыре американца. Я посетила также мемориал в Мумбаи. Тем самым я хотела продемонстрировать, что жители этого города не были запуганы произошедшим и что Мумбаи был открыт для бизнеса.

В июле 2011 года, во время душной летней жары, я посетила индийский портовый город Ченнаи на берегу Бенгальского залива, коммерческий центр, находящийся на пересечении важных торговых путей и маршрутов транспортировки в Юго-Восточной Азии. Ни один из госсекретарей США ранее еще не посещал этот город, и мне хотелось показать, что мы понимали: Индия больше, чем Дели и Мумбаи. В публичной библиотеке Ченнаи, крупнейшей в стране, я выступила с речью о роли Индии на мировой арене, прежде всего в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Я отметила, что у Индии есть исторические связи в Юго-Восточной Азии, поскольку купцы использовали Малаккский пролив, чтобы добраться до индуистских храмов, которые во множестве находились в этом районе. Я выразила надежду, что Индия сможет преодолеть свой затяжной конфликт с Пакистаном и стать страной, более активно выступающей в защиту демократии и свободной рыночной экономики в Азии. Я подчеркнула в своей речи перед аудиторией в Ченнаи, что Соединенные Штаты поддерживают политику Индии «Смотреть на Восток». Нам хотелось, чтобы эта политика одновременно также означала «Вести за собой Восток».

Несмотря на некоторые отдельные различия в наших взглядах, стратегические основы наших отношений с Индией (общие демократические ценности, экономические задачи и дипломатические приоритеты) обеспечивали заинтересованность обеих наших стран в более тесном сближении. Мы вступали в новый, более зрелый этап в наших отношениях.

* * *

Основной целью нашей стратегии в Азии являлось содействие политическим реформам и экономическому росту. Мы стремились к тому, чтобы в XXI веке все народы Азии стали не только более процветающими, но и более свободными. А расширение их свободы, я была уверена, привело бы к дальнейшему повышению их благосостояния.

Многие страны региона задавались вопросом, какая модель управления подходит им больше всего. Для некоторых политических руководителей экономический рост Китая и сочетание в этой стране авторитаризма и государственного капитализма являлись весьма привлекательным примером. Нам часто доводилось слышать, что демократия может подходить для любого другого уголка Земли, но только не для Азии. Эти критики предполагали, что демократия не вписывается в логику истории развития региона, возможно, даже противоречит азиатским ценностям.

Эти теории можно было легко опровергнуть. Япония, Малайзия, Южная Корея, Индонезия, Тайвань являлись демократическими обществами, которые предоставляли своим народам широкие экономические возможности. В соответствии с данными неправительственной организации «Фридом хаус», в период с 2008 по 2012 год Азия была единственным регионом в мире, в котором отмечалась устойчивая динамика в области обеспечения политических прав и гражданских свобод. В качестве примера можно привести Филиппины, где в 2010 году были проведены выборы, которые были оценены как значительно более демократичные по сравнению с предыдущими. Новый президент страны, Бенигно Акино III, начал кампанию по борьбе с коррупцией и повышению информационной открытости. Филиппины были ценным союзником Соединенных Штатов, и когда в конце 2013 года на эту страну обрушился сильный тайфун, наши совместные усилия и активная помощь со стороны ВМС США позволили быстро преодолеть его последствия. Безусловно, необходимо упомянуть и Бирму. К середине 2012 года предсказанные президентом Индонезии Юдойоно демократические реформы и процессы повышения информационной открытости находились в этой стране в самом разгаре, и Аун Сан Су Чжи, которая десятилетия провела в тюрьме, олицетворяя собой совесть своего народа, теперь работала в парламенте.

Были, однако, и другие примеры, которые являлись менее обнадеживающими. Слишком многие азиатские правительства продолжали сопротивляться реформам, ограничивали доступ своих граждан к информации и препятствовали высказыванию ими своего мнения, а за выражение несогласия сажали их в тюрьму. При Ким Чен Ыне Северная Корея оставалась самой закрытой страной в мире с репрессивным режимом. Это трудно себе представить, но при нем ситуация стала еще хуже. Камбоджа и Вьетнам добились определенного прогресса, но он был недостаточен. Во время своего визита во Вьетнам в 2010 году я узнала, что за несколько дней до моего приезда несколько известных блогеров были арестованы. В ходе встреч с вьетнамскими чиновниками я высказала опасения по поводу необоснованных ограничений основных свобод, включая аресты и суровые судебные приговоры, которые излишне часто применялись к политическим диссидентам, правозащитникам, блогерам, католическим активистам и буддийским монахам и монахиням.

В июле 2012 года я совершила еще одну длительную поездку по региону, которая на этот раз была призвана подчеркнуть, что демократия и процветание идут рука об руку. Я вновь сначала посетила Японию, одну из наиболее сильных и богатых демократических стран в мире, а затем Вьетнам, Камбоджу и Лаос.

В Лаосе я стала первым госсекретарем США, прибывшим с визитом в эту страну за последние пятьдесят семь лет. От этого краткого визита у меня остались следующие впечатления. Во-первых, в Лаосе все еще чувствовалось сильное влияние коммунистической партии, которая, в свою очередь, находилась под постоянно усиливающимся экономическим и политическим влиянием Китая. Пекин воспользовался этой ситуацией, чтобы организовать в стране добычу природных ископаемых и инициировать строительство объектов, которые не могли повысить жизненный уровень рядовых лаосских граждан. Во-вторых, лаосцы продолжали ощущать ужасные последствия интенсивных бомбардировок США во время Вьетнамской войны. Лаос заслужил тяжкую честь называться «самой разбомбленной страной в мире». Именно поэтому я посетила организованный при поддержке Агентства международного развития США проект в столице Лаоса Вьентьяне, который был призван обеспечить протезирование и реабилитацию тысяч взрослых и детей, по-прежнему лишающихся конечностей в результате поражения кластерными бомбами. Множество таких бомб еще оставалось на трети территории страны, нашли и обезвредили только 1 % из них. Я считала, что в связи с этим у Соединенных Штатов были соответствующие бессрочные обязательства, и была весьма воодушевлена тем, что в 2012 году конгресс в три раза увеличил финансирование мероприятий по очистке территории Лаоса от неразорвавшихся боеприпасов для ускорения этих работ.

Изюминкой летней поездки 2012 года по Азии была Монголия, которую я впервые посетила с незабываемым визитом в 1995 году. Это было трудное время для страны, которая была зажата между северной частью Китая и Сибирью. В течение десятилетий советского господства кочевому обществу пытались навязать сталинскую культуру. Когда помощь от Москвы прекратилась, вся национальная экономика рухнула. Но, как и многие другие, я была очарована суровой красотой Монголии, ее бескрайними, открытыми всем ветрам степями, ее энергичным, решительным и гостеприимным народом. В традиционной юрте, которая называется гэр, семья кочевников предложила мне миску кобыльего молока, которое на вкус было похоже на теплый суточный йогурт без каких-либо добавок. На меня произвели сильное впечатление студенты, активисты и правительственные чиновники, с которыми я встречалась в столице, их готовность обеспечить переход страны от однопартийной коммунистической диктатуры к плюралистической и демократической политической системе. Им предстоял нелегкий путь, но они были полны решимости попытаться сделать это. Я сказала им, что отныне, если кто-либо выразит сомнение в том, что демократия может прижиться в новых уголках Земли, ранее непригодных для этого, я им отвечу: «Приезжайте в Монголию! Посмотрите на людей, готовых участвовать в демонстрациях при минусовых температурах и преодолевать огромные расстояния, чтобы отдать свои голоса на выборах».

Когда я вернулась сюда спустя семнадцать лет, я увидела, что многое в Монголии и по соседству с ней изменилось. Быстрое экономическое развитие Китая и его ненасытный интерес к природным ресурсам породил в Монголии, располагающей огромными запасами меди и других полезных ископаемых, активное развитие горнодобывающей промышленности. Ее экономика в течение 2011 года выросла более чем на 17 %, и некоторые эксперты прогнозировали в течение следующего десятилетия более высокие темпы экономического роста в Монголии, чем в любой другой стране. Большинство монгольских граждан были все еще бедны, и многие продолжали вести кочевой образ жизни, однако влияние мировой экономики, которое раньше никак не сказывалось на стране, теперь проявлялось в полной мере.

Когда я появилась в Улан-Баторе, который раньше был сонной столицей, я была поражена произошедшими изменениями. Блиставшие стеклом небоскребы возвышались на фоне нагромождения традиционных юрт и старых домов советской постройки. На площади Сухэ-Батора солдаты в национальной форме стояли в карауле в тени нового магазина «Луи Виттон»[22]22
  «Луи Виттон» – французский дом моды, специализирующийся на производстве одежды и аксессуаров класса люкс.


[Закрыть]. Я вошла в Дом Правительства, здание сталинской эпохи, миновала огромную статую Чингисхана, монгольского воина XIII века, чья империя охватывала земли, с которыми по площади не могла сравниться никакая другая империя. Советский режим подавлял культ личности этого хана, однако теперь он вернулся и проявлялся с удвоенной силой. В Доме Правительства я встретилась с президентом Монголии Цахиагийном Элбэгдоржем в его протокольной юрте. Мы сидели в традиционном кочевом шатре в правительственном здании сталинской эпохи и обсуждали будущие перспективы стремительно развивавшейся азиатской экономики. Это ли не столкновение совершенно разных миров!

После моего визита в 1995 году в Монголии заметно окрепли демократические принципы. В стране прошло шесть успешных парламентских выборов. По телевидению можно было наблюдать, как монголы, представлявшие весь политический спектр, открыто и бурно обсуждали различные идеи. Долгожданный закон о свободе информации предоставил гражданам страны возможность получить более ясное представление о различных аспектах деятельности своего правительства. Наряду с этим прогрессом были также и причины для беспокойства. Активное развитие горнодобывающей промышленности усугубило проблемы коррупции и неравенства, а Китай начал проявлять повышенный интерес к своему северному соседу, который стал для него чрезвычайно полезным. Монголия оказалась на перепутье: либо продолжать двигаться демократическим путем и использовать свои новые ресурсы для повышения уровня жизни всего народа, либо очутиться на орбите интересов Пекина и стать худшим примером такого явления, как «ресурсное проклятие»[23]23
  Термин «ресурсное проклятие» впервые введен в обращение английским экономистом Ричардом Аути в 1993 году для описания ситуации, при которой страны, богатые природными ресурсами, были не в состоянии использовать это богатство для развития своей экономики и имели более низкий экономический рост, нежели страны, располагающие меньшими природными ресурсами.


[Закрыть]. Я надеялась поощрять первый вариант и препятствовать второму.

Время для этого было весьма благоприятным. «Сообщество демократий», основанная в 2000 году под руководством госсекретаря США Мадлен Олбрайт межправительственная коалиция демократических государств, ставившая целью укреплять демократические нормы и институты, прежде всего в странах бывшего советского блока, провело в Улан-Баторе конференцию на высшем уровне. Это расширило возможности по укреплению демократических процессов в Монголии и позволило донести до стран Азии идею о важности демократии и обеспечения прав человека. Весьма существенным было то, что этот форум состоялся в стране, непосредственно граничащей с Китаем.

Ни для кого не секрет, что Китай является центром антидемократического движения в Азии. Лауреатом Нобелевской премии мира 2010 года стал находившийся в тюрьме китайский правозащитник Лю Сяобо, и весь мир принял к сведению информацию об отсутствии лауреата на церемонии его награждения в Осло. После этого я предупредила, что этот факт может стать «символом нереализованного потенциала и неисполненных надежд великой страны». Ситуация еще более ухудшилась в 2011 году, когда в его начале в течение нескольких месяцев были необоснованно задержаны и арестованы десятки адвокатов по делам, составлявшим публичный интерес, писателей, художников, интеллектуалов и гражданских активистов. Среди них был и известный художник Ай Вэйвэй, в защиту которого выступила я и многие другие.

В своем выступлении в Улан-Баторе я объяснила, почему демократическое будущее в Азии являлось правильным выбором. В Китае и в некоторых других странах противники демократии утверждали, что она может угрожать стабильности, пробудив к жизни в массах хаотичное начало. Однако у нас было множество доказательств того, что демократия на самом деле благоприятствует стабильности. Действительно, подавление свободы политического самовыражения и жесткий контроль того, что читают граждане, о чем они говорят, что смотрят, может создать иллюзию безопасности, однако иллюзии исчезают, а стремление людей к свободе остается. С другой стороны, демократия предоставляет обществу определенные предохранительные клапаны, необходимые для обеспечения безопасности. Она позволяет гражданам выбирать своих национальных руководителей, гарантирует легитимность принятия этими руководителями порой трудных, но необходимых решений в интересах народа, позволяет меньшинствам выражать свои взгляды мирным путем.

Я хотела бы также опровергнуть утверждение, что демократия является привилегией лишь богатых стран и что государства с развивающейся экономикой должны в первую очередь беспокоиться об ее укреплении и уже затем о демократии. Китай часто приводят в качестве яркого примера страны, которая достигла экономического успеха без существенных политических реформ. Я отвечаю следующим образом: «Это была весьма недальновидная и, в конечном итоге, несостоятельная концепция. Вы не можете в долгосрочной перспективе обеспечить экономическую либерализацию без политической либерализации. Страны, которые хотят быть открытыми для бизнеса, но при этом закрыты для свободного волеизъявления, обнаруживают, что такой подход обходится весьма дорого». Без свободного обмена идеями и безусловного верховенства права какие-либо инновации и предпринимательство не имеют надежной основы.

Я пообещала, что Соединенные Штаты станут надежным партнером для всех стран Азии и во всем мире, которые будут привержены правам человека и основным свободам. Я в течение многих лет повторяла: «Приезжайте в Монголию!» – и была рада, что многие гражданские активисты и защитники демократии именно так и поступали. Вернувшись домой, я прочла в редакционной статье «Вашингтон пост», что моя речь дает основания «надеяться на то, что резкая смена стратегии США в отношении Азии будет означать выход за рамки простой демонстрации мускулов и утвердит многоуровневый подход к многогранному вопросу усиления Китая в качестве современной сверхдержавы». В Китае, однако, у цензоров не возникло никаких сомнений в необходимости заблокировать в Интернете любые упоминания о моей речи.

Глава 4
Китай: неизведанная территория

Как и многим американцам, настоящий Китай впервые открылся мне в 1972 году, когда президент США Ричард Никсон совершил исторический перелет через Тихий океан. Мы с Биллом были студентами-юристами, телевизора у нас не было, поэтому мы арендовали портативный вариант с комнатной антенной. Каждый вечер мы приносили его к себе в квартиру и настраивали, чтобы посмотреть на страну, которая раньше была нам совершенно недоступна. Я не отрывала глаз от экрана и гордилась тем, чего смогла достичь Америка в течение, как выразился президент Никсон, «недели, которая изменила мир».

Оглядываясь назад, становится ясно, что обе стороны шли на огромный риск. В самый разгар холодной войны они делали ставку практически вслепую. Для обоих руководителей этот шаг мог привести к серьезным политическим последствиям. В частности, на родине их могли обвинить в проявлении слабости или же, как в случае с нашим президентом, в «мягкотелости в отношении коммунизма». Однако те, кто организовал этот визит, Генри Киссинджер со стороны США и Чжоу Эньлай[24]24
  Чжоу Эньлай – премьер Госсовета КНР с 1949 по 1976 г.


[Закрыть] со стороны Китая, а также руководители, которых они представляли, все просчитали и решили, что потенциальная выгода перевешивает риск. (Я как-то пошутила в беседе с Генри, что ему повезло, что во времена его первой негласной поездки в Пекин не было ни смартфонов, ни социальных сетей. Только представьте, мог бы госсекретарь США сейчас попытаться сделать то же самое?) Мы вынуждены точно так же просчитывать ситуацию и в настоящее время, когда имеем дело со странами, с чьей политикой мы не согласны, но сотрудничество с которыми нам необходимо, или же когда мы стремимся избежать каких-либо разногласий и перерастания противоречий в конфликт.

Для американо-китайских отношений по-прежнему характерно множество проблем. Наши страны являются крупными державами с совершенно различной историей, разными политическими системами и взглядами, при этом наши экономики и наше будущее оказались тесно переплетены. Подобные отношения невозможно охарактеризовать такими категориями, как «дружеские» или «враждебные», и в будущем это тоже будет исключено. Мы плывем в неизвестных морях, находимся на неизведанной территории. Чтобы не сбиться с курса, не сесть на мель и не попасть в морской водоворот, требуются как хороший компас, так и маневренность, частые корректировки курса, что порой означает готовность к болезненным компромиссам. Если мы будем оказывать слишком сильное давление на одном направлении, мы можем поставить под угрозу другое. В свою очередь, если мы слишком быстро пойдем на компромисс или смиримся с предъявляемыми требованиями, мы можем спровоцировать агрессивное поведение своего оппонента. С учетом всех этих факторов нельзя упускать из виду то, что наши оппоненты также находятся под соответствующим давлением, им также поставлены определенные задачи. Чем больше обе стороны следуют примеру тех отважных дипломатов, память о которых сохранилась в истории, потому что они смогли преодолеть разногласия и несовпадение интересов, тем больше у них шансов добиться успеха.

* * *

Моя первая поездка в Китай в 1995 году была одной из самых запоминающихся в моей жизни. Я приобрела большой опыт во время Четвертой Всемирной конференции по положению женщин, на которой я заявила, что «права человека – это права женщин, а права женщин – это права человека». Я смогла почувствовать всю тяжесть китайской цензуры, когда китайские власти заблокировали трансляцию моего выступления из конференц-центра по официальному телевидению и радио. Бóльшая часть моей речи была посвящена правам женщин, но я также упомянула действия китайского руководства, которое отправило гражданских активистов проводить свое мероприятие в отдаленное местечко Хуайжоу, в часе езды от Пекина, а женщинам из Тибета и Тайваня вообще запретило посещать его.

– Свобода означает право людей собираться, проводить мероприятия и открыто обсуждать любые вопросы, – заявила я с трибуны. – Свобода означает уважение мнения тех, кто может не соглашаться с мнением своего правительства. Она означает отказ от практики забирать граждан у их близких и сажать в тюрьму, жестоко обращаться с ними и отказывать им в свободе и достоинстве в связи с мирным выражением ими своих идей и взглядов.

Эти слова были более жесткими, чем те, которые обычно позволяли себе американские дипломаты, особенно в Китае, и некоторые представители правительства США призывали меня выступить с другой речью либо не выступать вообще. Однако я считала важным встать на защиту демократических ценностей и прав человека в стране, где они находились под серьезной угрозой.

В июне 1998 года я вернулась в Китай с более длительным официальным визитом. В этой поездке меня с Биллом сопровождали Челси и моя мать. Китайцы потребовали участия в официальной церемонии на площади Тяньаньмэнь, где в июне 1989 года танки подавили демонстрации в защиту демократических свобод. Билл хотел вначале ответить отказом, чтобы не проявлять своего отношения к тем ужасным событиям, но в конечном итоге решил, что его доклад по правам человека получит в Китае больший отклик, если он будет вести себя как почтительный гость. Китайцы, в свою очередь, удивили нас, разрешив без какой-либо цензуры трансляцию совместной пресс-конференции Билла с президентом Цзян Цзэминем, на которой они обменялись мнениями о правах человека, затронув, в том числе, и запретную тему ситуации в Тибете. Была также разрешена трансляция речи Билла перед студентами Пекинского университета, в которой он подчеркнул, что «истинная свобода не ограничивается одной лишь экономической свободой».

Я вернулась из этой поездки убежденная в том, что, если Китай со временем приступит к реформам и модернизации экономики, он может стать созидательной мировой державой и важным партнером Соединенных Штатов. Однако этот процесс обещал быть весьма нелегким, и США были должны проявлять мудрость и бдительность в общении с этой, набиравшей силу, страной.

Я вновь побывала в Китае в качестве госсекретаря в феврале 2009 года. Я стремилась наладить отношения, достаточно прочные, чтобы выдержать неизбежные в будущем разногласия и конфликты. Я также хотела встроить отношения с Китаем в нашу более широкую азиатскую стратегию и вовлечь Пекин в международные структуры региона, чтобы стимулировать его взаимодействие со своими соседями на основе согласованных правил. В то же время я хотела, чтобы Китай понял, что он не является единственным центром нашего внимания в Азии. Мы не собирались жертвовать нашими ценностями и интересами наших традиционных союзников ради улучшения отношений с Китаем. Несмотря на впечатляющий экономический рост и успехи в наращивании военной мощи, он еще не мог соперничать с США в качестве самой могущественной страны в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Мы были готовы выступать и с позиции силы.

До своего прибытия в Пекин из Южной Кореи я побеседовала с журналистами, которые сопровождали нас в поездке. Я сказала им, что хотела бы уделить особое внимание вопросам сотрудничества в связи с мировым экономическим кризисом, изменения климата, а также вопросам безопасности, касавшимся Северной Кореи и Афганистана. Перечислив наиболее важные темы предстоявшей повестки дня, я упомянула также вопросы, требовавшие деликатного подхода, такие как Тайвань, Тибет и права человека, и сказала: «Мы в курсе дела, что нам собираются ответить».

Это было именно так. Американские дипломаты поднимали указанные вопросы уже в течение многих лет, и китайская сторона была в своих ответах вполне предсказуема. Я вспомнила бурную дискуссию о действиях Китая в отношении Тибета, состоявшуюся между мной и бывшим президентом Цзян Цзэминем во время официального обеда, который мы с Биллом дали ему в Белом доме в октябре 1997 года. Незадолго до этого я встречалась с далай-ламой, чтобы обсудить бедственное положение тибетцев, и я попросила президента Цзян Цзэминя объяснить репрессивную политику Китая.

– Китайцы являются освободителями тибетского народа, – ответил тот. – Я хорошо знаю прошлое, прочитав множество книг в наших библиотеках, и мне известно, что сейчас тибетцы живут лучше, чем они жили раньше.

– А как насчет их традиций и их права исповедовать свою религию, которую они выбрали? – настаивала я.

Цзян Цзэминь продолжал упорствовать в том, что Тибет являлся частью Китая, и потребовал дать ответ, почему американцы выступают в защиту этих «оккультистов». Как он заявил, тибетцы «стали жертвами религии. В настоящее время они освобождены от оков феодализма».

В этой связи у меня не было никаких иллюзий по поводу того, что китайские чиновники будут говорить мне, когда я вновь подниму эти вопросы. Наряду с этим для меня было очевидно, что, учитывая масштаб и многогранность наших отношений с Китаем, глубокие различия в наших позициях по проблеме прав человека не должны были исключать обсуждения всех остальных вопросов. Нам следовало решительно выступить в защиту диссидентов, одновременно стремясь к сотрудничеству по экономическим вопросам, проблемам изменения климата и распространения ядерного оружия. Нами был выработан такой подход еще с момента визита в Китай президента США Никсона. Тем не менее мои комментарии были весьма вольно интерпретированы таким образом, что якобы права человека не будут являться для администрации Обамы приоритетным вопросом и что китайская сторона может их спокойно игнорировать. Как показали дальнейшие события, подобные утверждения были далеки от реальности. Однако для меня это послужило весьма ценным уроком: теперь, когда я являлась главным дипломатом США, каждое мое высказывание будет подвергнуто скрупулезному изучению, и даже, казалось бы, очевидные реплики могут вызвать в средствах массовой информации невиданный ажиотаж.

Последний раз я была в Пекине более десяти лет назад, и, когда я ехала по городу, у меня возникло такое впечатление, словно меня перенесли в будущее. Там, где раньше была только горстка высотных зданий, теперь в небо вознеслись новый олимпийский комплекс и бесчисленные небоскребы различных корпораций. Улицы, которые когда-то были переполнены велосипедами «Flying Pigeon», теперь были забиты автомобилями.

Находясь в Пекине, я встретилась с группой женщин-активисток, с некоторыми из которых я познакомилась еще в 1998 году. В то время мы с госсекретарем Олбрайт посетили переполненный тесный офис юридической помощи, чтобы послушать их истории о своих усилиях по защите прав женщин, которые стремились отстоять свою собственность и свое право голоса на заключение брака и его расторжение, а также добивались, чтобы к ним относились как к равноправным гражданам. Спустя более десяти лет численность этой группы правозащитников выросла и масштабы их деятельности также возросли. Теперь активисты не только отстаивали законные права женщин, но также занимались проблемами окружающей среды, здравоохранения и экономических прав.

Одним из них был доктор Гао Яоцзе, тщедушная женщина 82 лет, которая подвергалась преследованиям со стороны правительства за обнародование информации о масштабах СПИДа в Китае и о заражении СПИДом в результате переливания крови от заболевших людей. Когда мы впервые встретились, я заметила, что у нее совершенно миниатюрные ножки (они ограничивали ее передвижения), и была поражена ее историей. Она пережила гражданскую войну, «культурную революцию», домашний арест и вынужденную разлуку с семьей, но никогда не уклонялась от своего врачебного долга, стремясь оказать помощь как можно большему числу сограждан в предотвращении СПИДа.

В 2007 году я обратилась к председателю КНР Ху Цзиньтао с просьбой разрешить доктору Гао приехать в Вашингтон, чтобы получить награду, поскольку местные чиновники чинили ей в этом препятствия. Мы встретились с ней спустя два года, и на нее по-прежнему оказывалось давление со стороны правительства. Тем не менее она сказала мне, что намерена продолжать выступать в защиту гласности и подотчетности деятельности властей.