Текст книги "Тяжелые времена"

Волна беспрецедентного общественного возмущения прокатилась по всей Бирме. В августе 2011 года Су Чжи, которая после освобождения из-под домашнего ареста некоторое время не проявляла большой политической активности, опубликовала открытое письмо с критикой строительства гидроэлектростанции. Все это, казалось, застигло врасплох новое, номинально гражданское правительство, члены которого, по-видимому, придерживались различных мнений по этому вопросу. На своей пресс-конференции министр информации, генерал в отставке, слезно обещал защитить Иравади. Однако другие руководители общественную озабоченность этой проблемой не разделяли и настаивали на том, чтобы строительство гидростанции было продолжено согласно плану. В конечном итоге Тейн Сейн выступил с обращением к парламенту по этому вопросу. Он заявил, что избранное народом правительство обязано реагировать на те проблемы, которые вызывают озабоченность общественности. Строительство вызвавшей такие споры гидростанции будет приостановлено.

Это стало самым убедительным доказательством того, что новое правительство, по всей видимости, было серьезно намерено проводить реформы. Этот шаг явился также неожиданным официальным отказом Китаю, где эту новость восприняли с настороженностью.

Я с радостью наблюдала, как успешно продвигается формирование гражданского общества в Бирме, где так долго пресекалось любое свободное выступление или деятельность общественных организаций. Роль, которую сыграла проблема строительства Митсоунской ГЭС в процессе оживления общественной жизни в стране, напомнила мне о прекрасном высказывании Элеоноры Рузвельт. «Где в конечном счете начинается защита прав человека? – задала она вопрос в своей речи на заседании ООН в 1958 году, а затем сама ответила на него: – В небольших городках, неподалеку от дома», в «мире каждого отдельно взятого человека, в окрестностях его дома, в школе или колледже, где он учится, на заводе, на ферме или в офисе, где он работает… Если не будет согласованных действий по отстаиванию гражданских прав там, где мы живем, любые попытки достичь успеха в этом направлении еще где-то в мире будут напрасны». Народ Бирмы так долго был лишен многих своих основных прав и свобод. Тем не менее именно проблема ущерба для экологии и экономики страны в конечном итоге вызвала столь широкое возмущение, которое вылилось в прямые и вполне осязаемые результаты. Нечто подобное можно наблюдать и в Китае, где ширятся протесты против загрязнения окружающей среды. То, что начинается как обыкновенная жалоба, может быстро перерасти в нечто гораздо большее. После того как гражданское общество достигает успехов, заставляя свое правительство реагировать на эти повседневные заботы, оно может рассчитывать и на более значительные перемены. Это то, что я называю «сделать права человека реальностью для человека».

Остановка строительства ГЭС, казалось, открыла путь целому комплексу новых действий. 12 октября правительство приступило к освобождению нескольких сотен из более чем двух тысяч политических заключенных. 14 октября оно впервые с 1960 года легализовало деятельность профсоюзов. Эти шаги последовали за более скромными достижениями начала года, когда были сняты некоторые цензурные ограничения и были разрешены определенные конфликты с вооруженными группами этнических меньшинств в сельской местности. Кроме того, правительство выступило с инициативой провести обсуждение экономических реформ с Международным валютным фондом. Су Чжи говорила со своими сторонниками в Рангуне с осторожным оптимизмом и призывала к тому, чтобы было освобождено большее количество заключенных, а также к проведению новых реформ.

Мы в Вашингтоне тщательно следили за развитием событий и размышляли над тем, насколько серьезно следует их воспринимать. Нам необходимо было лучше понять, что на самом деле происходит в стране. Я попросила Майка Познера, возглавлявшего в Госдепартаменте Бюро по демократии, правам человека и труду, поехать в Бирму вместе с Дереком Митчеллом и попытаться прояснить намерения нового правительства. В начале ноября Майк и Дерек встретились с членами парламента и провели с ними оставившие позитивное впечатление беседы о дальнейших реформах, в том числе о предоставлении свободы собраний и разрешении регистрации политических партий. Если бы руководители Бирмы отказались осуществить эти изменения в законодательстве, партия Су Чжи не смогла бы принять участие в парламентских выборах 2012 года, так как была бы по-прежнему запрещена. Решение этого вопроса вызывало серьезные сомнения у лидеров оппозиции, с которыми встречались Майк и Дерек. Они также упоминали, что в тюрьмах по-прежнему находятся много политических заключенных, а в районах проживания этнических групп имеется множество свидетельств серьезных нарушений прав человека. Су Чжи и другие политические деятели оппозиции призывали нас не спешить с отменой санкции против правящего режима и не торопиться поощрять его до тех пор, пока не будут получены более существенные доказательства прогресса демократических преобразований в стране. Такая линия казалась мне вполне разумной, но нам необходимо было также поддерживать заинтересованность руководства Бирмы и укреплять его первые достижения на пути демократизации.

* * *

В начале ноября, в то время, когда Майк и Дерек проводили в Бирме встречи с диссидентами и законодателями, мы с президентом Обамой составляли планы того, как на следующем этапе развития отношений с Бирмой достичь решительных перемен. Мы понимали, что предстоящая поездка президента в Азию предоставляет нам прекрасную возможность показать, что подразумевают решительные перемены. Мы начали со встречи стран АТЭС на Гавайях, а затем президент отправился в Австралию. Я сделала остановку на Филиппинах, чтобы принять участие в торжествах по случаю шестидесятой годовщины нашего двустороннего военного договора, которые проходили в Маниле на эсминце ВМС США «Фитцджеральд», а затем провела встречу с президентом Таиланда, еще одним нашим ключевым союзником.

17 ноября мы с президентом Обамой прибыли в Индонезию, на Бали, на саммит стран Восточной Азии и встречу лидеров США и АСЕАН, самую значительную ежегодную встречу глав государств в Азии. В тот раз впервые президент США принял участие в саммите стран Восточной Азии. Это было свидетельством приверженности президента Обамы расширению нашей деятельности в регионе. Кроме того, это было прямым результатом той кропотливой работы, которую мы проводили с 2009 года, когда был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве со странами – участницами АСЕАН, и, в целом, результатом многосторонней дипломатической деятельности, которую мы сделали своим приоритетом во взаимоотношениях со странами Азии. В тот момент всеобщее внимание в регионе привлекали территориальные споры в Южно-Китайском море (в предшествующем году у всех вызывали большое беспокойство аналогичные проблемы с Вьетнамом). И так же, как и на встрече АСЕАН в Ханое, Китай не желал обсуждать этот вопрос на открытой, многосторонней основе, особенно в том случае, если в состав переговаривающихся сторон входили Соединенные Штаты. «Внешние силы не должны вмешиваться ни под каким предлогом», – заявил китайский премьер Вэнь Цзябао. Заместитель министра иностранных дел КНР был еще более откровенным в своем высказывании. «Мы надеемся, что на саммите стран Восточной Азии вопрос о Южно-Китайском море не будет обсуждаться», – сообщил он журналистам. Однако небольшие страны, в том числе Вьетнам и Филиппины, были решительно настроены поднять этот вопрос. В Ханое мы попытались осуществить совместный подход к мирному разрешению споров в Южно-Китайском море, но в течение нескольких месяцев после этой встречи Пекин стал еще более неуступчивым в этом вопросе.

Во второй половине дня 18 ноября я вместе с президентом Обамой присутствовала на закрытом заседании глав государств. Кроме нас, в этом заседании принимали участие главы государств и министры иностранных дел еще семнадцати государств. Никто, кроме этих представителей, не был допущен в зал заседания, не было также и представителей прессы. Президент Обама и премьер-министр Вэнь Цзябао молча слушали выступления, которые начались с речи руководителей таких стран, как Сингапур, Филиппины, Вьетнам и Малайзия. У всех этих стран были свои территориальные интересы в Южно-Китайском море. Практически все главы государств, выступая по очереди в течение двухчасового заседания, повторяли принципы, которые мы обсуждали в Ханое: обеспечение открытого доступа и свободы судоходства, мирного и совместного урегулирования споров в рамках международного права, отказ от принуждения и угроз, ведение дел в соответствии с общепризнанным кодексом поведения. Вскоре стало ясно, что в зале сложился практически полный консенсус. Главы государств излагали позицию своей страны решительно и прямо, однако все они воздерживались от резких высказываний. Даже русские согласились с тем, что этот вопрос было уместно и важно обсудить на встрече глав этих государств.

В конечном итоге, когда шестнадцать лидеров уже сделали свои заявления, слово взял президент Обама. К тому моменту все аргументы были уже не раз высказаны, поэтому он лишь поприветствовал такое единодушие и вновь подтвердил, что США полностью поддерживают позицию, которая была сформулирована большинством стран региона.

– Мы не выступаем с территориальными претензиями в зоне Южно-Китайского моря и не принимаем чью-либо сторону в этом конфликте, – сказал он, – однако на нас лежит большая доля ответственности за безопасность судоходства в целом и за решение проблемы Южно-Китайского моря в частности, поскольку США являются тихоокеанской державой, морской державой, страной, ведущей торговлю, а также гарантом безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Когда президент завершил свою речь, он окинул взглядом зал заседаний. В том числе он взглянул на премьер-министра Вэнь Цзябао, который испытывал явное недовольство развитием ситуации во время заседания. Все складывалось для китайской стороны даже хуже, чем ранее на встрече в Ханое. Китай вообще не желал обсуждения вопроса по Южно-Китайскому морю. А теперь он еще столкнулся и с тем, что все государства выступили против него единым фронтом. В отличие от действий министра иностранных дел Ян Цзечи в Ханое премьер Госсовета КНР Вэнь не стал просить устроить перерыв в заседании. Его ответ был вежливым, но твердым: он отстаивал правомерность действий Китая и вновь заявил, что текущая встреча не является подходящим форумом для решения таких вопросов.

Пока разворачивалась вся эта дипломатическая игра, я в равной степени была сосредоточена на том, как развивались события в Бирме. За несколько недель до поездки Курт не раз рекомендовал мне предпринять новые смелые шаги, которые помогли бы установить контакт с режимом и содействовать проведению дальнейших реформ. Я обсуждала проблемы Бирмы с президентом Обамой и его советниками по национальной безопасности. Они хотели получить гарантии, что мы не утрачиваем бдительность и не ослабим преждевременно наше давление на правящий режим. В Белом доме у меня был сильный союзник, который помогал продвигать наше взаимодействие с Бирмой, – речь идет о Бене Родсе, давнем помощнике президента, который занимал пост заместителя советника по национальной безопасности. Бен был согласен со мной в том, что нам уже удалось заложить основу нашего взаимодействия и что теперь необходимо двигаться вперед. Однако в конечном счете, чтобы убедиться, что момент для решительных перемен настал, президент хотел поговорить только с одним человеком. Я попросила Курта и Джейка договориться с Су Чжи о такой беседе с президентом Обамой и устроить им телефонный разговор. Во время полета из Австралии в Индонезию на «борту номер один» ВВС США он впервые поговорил с ней по телефону. Она подчеркнула, какую важную роль может сыграть Америка, помогая ее стране стать более демократической. Эти два лауреата Нобелевской премии мира поведали друг другу также о своих собаках. После этого разговора президент был готов к решительным действиям. На следующий день в Бали я стояла рядом с ним, когда он подошел к микрофонам и объявил, что он попросил меня поехать в Бирму, чтобы лично разобраться на месте в том, каковы перспективы проведения там демократических преобразований и установления более тесных связей между нашими странами. «После многих лет тьмы мы увидели проблески прогресса», – сказал он. Мне предстояло стать первым за более чем полвека госсекретарем, который побывает с визитом в Бирме.

Во время перелета из Индонезии домой мои мысли уже были обращены к этой предстоящей поездке. У меня появлялась возможность составить свое мнение о Тейн Сейне и, наконец, лично встретиться Су Чжи. Удастся ли нам придать дальнейшую динамику этим проблескам прогресса, о которых говорил президент, и преобразовать их в по-настоящему перспективные демократические реформы?

Мы сели для дозаправки в Японии. Шел проливной дождь. Нас ожидали два сотрудника дипломатической службы из нашего посольства в Токио, хорошо знающие Бирму. Услышав заявление президента, они принесли мне стопку книг об этой стране и запись фильма о Су Чжи, который назывался «Леди». Это было именно то, что нужно. Вся команда, в том числе и представители прессы, смотрели этот фильм, пока мы летели на восток через Тихий океан в Вашингтон, где я сразу же начала планировать свою поездку в Бирму.

* * *

Я приехала в Нейпьидо во второй половине дня 30 ноября 2011 года. Вечерело. Небольшая взлетно-посадочная полоса этой удаленной столицы имела неплохое покрытие, но недостаточно хорошо освещалась, чтобы принимать рейсы после захода солнца.

Незадолго до вылета из Вашингтона эксперты по Азии в Государственном департаменте выслали всем, кто отправлялся в эту поездку, информационные памятки, в которых приезжающим в Бирму давались советы не носить одежду белого, черного или красного цвета, чтобы не нарушать местные культурные обычаи. В получении подобной памятки перед поездкой не было ничего необычного. Есть страны, где ношение одежды определенных цветов связано с принадлежностью к определенным политическим партиям или этническим группам. В этой связи я тщательно пересмотрела свой гардероб, пытаясь подобрать себе для Бирмы одежду соответствующего цвета. Незадолго до этого я приобрела прекрасный белый жакет, который был очень легким и идеально подходил для жаркого климата. Будет ли и в самом деле бестактно брать его с собой? Я упаковала его на всякий случай: вдруг эксперты ошибались в своих оценках. Разумеется, когда мы вышли из самолета, то увидели, что все бирманцы, которые нас встречали, были одеты именно в те цвета, от ношения которых нас предостерегали. Мне хотелось надеяться, что это не было признаком глубоких заблуждений с нашей стороны, но, по крайней мере, теперь я могла совершенно спокойно надевать свой белый жакет.

Наша колонна выехала из аэропорта. Вокруг расстилались бескрайние поля. Мы двигались по пустому шоссе, казалось, полос в двадцать шириной. Порой мимо кто-либо проезжал на велосипеде, но других автомашин нам не встретилось, людей тоже было очень мало. Мы миновали фермера. На голове у него была традиционная соломенная шляпа конической формы. Он правил телегой, доверху нагруженной сеном. В телегу был запряжен белый вол. Возникало ощущение, словно заглядываешь через окно в прошлое.

Вдали громоздились высотки просторных правительственных зданий Нейпьидо. Этот город был построен военными в 2005 году. Его строительство проходило в обстановке секретности. Нейпьидо был сильно укреплен стенами и рвами, предназначенными для защиты от гипотетического американского вторжения. На самом деле там мало кто жил. Многие здания пустовали или остались недостроенными. В целом этот город производит впечатление потемкинской деревни.

Следующим утром я посетила президента Тейн Сейна. Он принимал меня в зале для официальных приемов. В огромной комнате мы сидели на золотых тронах, и над нами нависала массивная хрустальная люстра. Несмотря на всю эту обстановку, сам Тейн Сейн выглядел удивительно неброско, особенно если учесть, что он являлся главой государства и лидером военной хунты. Он был маленький и слегка сутулый, с редеющими волосами, в очках, больше похожий на бухгалтера, чем на генерала. Когда он занимал пост премьер-министра военного правительства, то всегда появлялся в сильно накрахмаленной зеленой военной форме. Теперь же он носил традиционный синий бирманский саронг, сандалии и белую тунику.

Многие люди в Бирме и за ее пределами предполагали, что бывший правитель, Тан Шве, выбрал кроткого Тейн Сейна в качестве своего преемника, потому что считал его занимающим неагрессивную позицию в отношении внешнего мира и при этом достаточно гибким, чтобы успешно представлять режим, состоящий из жестких руководителей. Однако Тейн Сейн удивил всех, проявив неожиданную независимость и настоящее упорство в продвижении своих зарождающихся реформ.

Я вела беседу, стремясь выразить ободрение и объяснить, какие действия могли бы привести к международному признанию Бирмы и ослаблению санкций.

– Вы находитесь на правильном пути. Как вы знаете, предстоит сделать трудный выбор и преодолеть большие препятствия, – сказала я, – [но] для вас это возможность оставить своей стране наследие исторического значения.

Я также передала ему личное письмо от президента Обамы, который выразил те же идеи.

Ответ Тейн Сейна был осторожным. В нарочито сдержанных предложениях, в которых проскакивали шутливые искорки, проявились не только хорошее чувство юмора, но также честолюбие и проницательность Тейн Сейна. «Реформы будут продолжены», – заверил он. То же самое касается и нормализации отношений с Су Чжи. Он прекрасно осознавал, в каком политическом окружении находится Бирма. «Наша страна находится между двумя гигантами», – сказал он, имея в виду Китай и Индию. Он полагал, что Бирме необходимо проявлять осторожность, чтобы не идти на риск разрыва отношений с Пекином. Передо мной был человек, который, по-видимому, давно и напряженно размышлял о будущем своей страны и о той роли, которую он мог бы сыграть в достижении этого будущего.

За время своих поездок мне доводилось встречаться по крайней мере с тремя категориями мировых лидеров: с теми, кто разделяет наши ценности и мировоззрение и являлся нашими естественными партнерами; с теми, кто хотел бы поступать правильно, но кому, однако, не хватало политической воли и возможностей, чтобы это выполнить; и с теми, кто был уверен, что их интересы и ценности в корне расходятся с нашими, и кто всегда при каждой возможности был готов выступить против нас. «К какой категории причислить Тейн Сейна?» – размышляла я. Даже если он искренне стремился к демократизации, хватит ли ему политического умения для того, чтобы переломить упорное сопротивление своих сослуживцев-военных и действительно провести такую сложную национальную трансформацию?

Я склонялась к тому, чтобы оказать Тейн Сейну полную поддержку. Я надеялась, что международное признание поможет укрепить свои позиции в стране. Но было разумно также проявить осторожность. Прежде чем обнадежить его, мне следовало встретиться с Су Чжи и сравнить наши впечатления. Мы все участвовали в непростом дипломатическом танце, и важно было избежать неправильного движения.

По завершении нашей беседы мы перешли в большой зал, где был накрыт обед. За столом я сидела между Тейн Сейном и его женой. Взяв меня за руку, она трогательно говорила о своей семье и о том, как она надеется, что жизнь детей в Бирме станет лучше.

Затем настало время встречи в парламенте и с широким кругом законодателей, состав которых прошел тщательный отбор и получил одобрение военных властей. Одеты они были в яркие традиционные одежды, в том числе шляпы с рогами и вышивкой мехом. Некоторых из них перспектива проведения дальнейших реформ в стране и тесного взаимодействия с США воодушевляла. Другие откровенно не одобряли происходящие вокруг изменения и мечтали о возвращении к прошлому.

Мы провели встречу со спикером нижней палаты парламента Шве Манном, еще одним бывшим генералом. Она проходила в очередном зале гигантских размеров. Мы сидели под огромным пейзажем, изображавшим пышную бирманскую растительность. Казалось, картина была протяженностью не один километр. Спикер был разговорчив и добродушен.

– Мы изучали вашу страну, мы стремились понять, как управлять работой парламента, – сказал он мне.

Я спросила, что он читал по этой теме и с какими специалистами в этой области он консультировался.

– О нет, – ответил он. – Мы смотрели «Западное крыло»[30]30
  Телесериал «Западное крыло» – политическая драма о работе вымышленной администрации президента США.


[Закрыть].

Я рассмеялась и пообещала, что мы предоставим им больше информации на эту тему.

Тем вечером, уже у себя в отеле, сидя на открытом воздухе за большим столом вместе с представителями американской прессы, я попыталась подвести итоги: что же удалось узнать за этот день? Гражданское правительство уже предприняло ряд серьезных изменений, в том числе были сняты некоторые ограничения на деятельность средств массовой информации и гражданского общества, была выпущена из-под домашнего ареста Су Чжи, были освобождены почти двести других политических заключенных, были приняты новые законы, регулирующие трудовую деятельность и проведение выборов. Тейн Сейн заверил меня, что этот прогресс будет развиваться и далее и что он будет продвигать внедрение еще более смелых реформ, и мне хотелось ему верить. Однако я знала, что искры прогресса можно легко загасить. Есть старая бирманская пословица: «Когда идет дождь, собирайте воду». Наступило время объединения и закрепления прогрессивных преобразований, чтобы они прочно укоренились в обществе и стали необратимы. Как я и сказала тем утром Тейн Сейну, США были готовы двигаться по пути реформ вместе с народом Бирмы, если он был готов продолжать двигаться в этом направлении.

Перелет в Рангун занял всего сорок минут, но, когда мы там оказались, возникло ощущение, что мы попали в другой мир после сюрреалистических пейзажей правительственного города-призрака Нейпьидо. В Рангуне проживает более 4 миллионов человек. На улицах этого города всегда царит шумная сутолока. Очарование колониального стиля постепенно тускнеет, десятилетия изоляции и бесхозяйственности берут свое: разрушаются фасады зданий, с них осыпается облупившаяся краска, но все еще можно себе представить, почему когда-то этот город считался «жемчужиной Азии». Сердце Рангуна – высоко вздымающаяся пагода Шведагон. Этому буддистскому храму уже две с половиной тысячи лет. Он украшен блестящими золотыми башнями и многочисленными золотыми статуями Будды. В знак уважения к местным обычаям я сняла обувь и прошла босиком по великолепным залам этой пагоды. Моим телохранителям было совсем не по душе, что пришлось снимать обувь: они чувствовали себя не полностью готовыми отразить возможную опасность в случае возникновения чрезвычайной ситуации. А американские журналисты посчитали, что это очень забавно. Кроме того, им понравилось рассматривать цвет лака, которым были накрашены ногти у меня на ногах. Они придумали для него следующее название: «сексуально-красный, как у обольстительной сирены».

Меня сопровождала толпа монахов и зрителей, я зажгла свечи и благовония перед большой статуей Будды. Затем они привели меня к одному из огромных колоколов, которые, как говорят, весят сорок тонн. Монахи вручили мне позолоченную трость и сказали, чтобы я трижды ударила в колокол. Затем, как мне подсказали, я вылила одиннадцать чашечек воды на небольшую алебастрово-белую статую Будды: это был традиционный знак почитания. «Можно мне загадать одиннадцать желаний?» – поинтересовалась я. Это было увлекательное знакомство с бирманской культурой. Но это был не просто осмотр достопримечательностей. Посетив почитаемые пагоды, я надеялась таким образом показать народу Бирмы, что Америка заинтересована во взаимодействии не только с их правительством, но и с ним.

В тот вечер я наконец лично повстречалась с Су Чжи. Наша встреча произошла на берегу озера, на вилле, где когда-то была резиденция американских послов. Я была одета в тот самый белый жакет и черные брюки, памятка с предостережениями о цветах одежды теперь была официально предана забвению. Всех очень позабавило, что Су Чжи пришла почти в такой же одежде. Мы выпили с Дереком Митчеллом и Куртом Кэмпбеллом, а затем поужинали вдвоем с Су Чжи. Ее политическая партия получила разрешение регистрироваться в ноябре 2011 года, и в результате длительных обсуждений ее лидеры приняли решение принять участие в выборах 2012 года. Су Чжи сказала мне, что она сама намерена баллотироваться в парламент. После стольких лет вынужденного одиночества это было непростой перспективой.

За ужином я рассказала ей о своих впечатлениях от встреч в Нейпьидо с Тейн Сейном и другими руководителями государства. Я также поделилась своими воспоминаниями о том, как я впервые баллотировалась на государственный пост. Она задала мне много вопросов о том, как проводится подготовка к тому, чтобы стать кандидатом на эту должность, и какие процедуры для этого необходимо пройти. Это было для нее глубоко личным делом. Бремя ответственности перед памятью о ее погибшем отце, герое борьбы за независимость Бирмы, одновременно и тяготило ее, и придавало ей сил. Это отцовское наследие делало ее властительницей дум своего народа, оно же создало странную связь между ней и теми самыми военными, которые так долго держали ее в заключении. Она была дочерью офицера, ребенок из семьи военного, и никогда не теряла уважения к этому государственному институту, к его уставу и порядкам. Она с уверенностью сказала мне, что с военными можно иметь дело. Я подумала о Нельсоне Манделе, который обнимал своих бывших тюремщиков после церемонии его инаугурации, которая проходила в Южной Африке. Это был момент, когда проявился его безмерный идеализм и одновременно трезвый прагматизм. Су Чжи обладала теми же свойствами. Она была полна решимости изменить свою страну и после десятилетий ожидания была готова идти на компромисс, задабривать своих давних противников и находить с ними общие задачи.

Прежде чем расстаться тем вечером, мы с Су Чжи вручили друг другу свои подарки. Я привезла ей стопку американских книг, которые, как мне думалось, могли бы ее заинтересовать, а также игрушку для ее собаки. Она же подарила мне серебряное ожерелье, узор которого она придумала сама на основе древнего бирманского рисунка, изображающего стручок.

На следующее утро мы опять встретились с Су Чжи, на этот раз на другом берегу озера в ее старом доме в колониальном стиле, где она жила в детстве, в доме с полами из прочного дерева и изогнутым потолком. Здесь с трудом вспоминалось, что этот дом многие годы являлся ее тюрьмой. Она представила меня старейшинам своей партии, людям в возрасте за восемьдесят, которые пережили долгие годы гонений и не могли до конца поверить в те перемены, которые происходили у них на глазах. Мы сидели за большим круглым деревянным столом и слушали их рассказы. Су Чжи умеет найти подход к людям. Она могла бы быть мировой знаменитостью и знаковой фигурой в своей стране, однако проявляла к старейшинам такое уважение и внимание, которого они заслужили, и они отвечали ей за это любовью.

Затем мы гуляли по ее саду. Он был прекрасен, весь в розово-красном цвету. Однако колючая проволока, которая отделяла его от остального мира, была отчетливым напоминанием о том, что и сад когда-то был местом заточения. Мы стояли на крыльце, рука об руку, и говорили с толпой журналистов, которые успели там собраться.

– Вы вдохновляли всех, – сказала я Су Чжи. – Вы защищаете всех людей вашей страны, которые заслуживают тех же прав и свобод, что и все люди в мире.

Я обещала, что Соединенные Штаты станут другом народу Бирмы, который движется по историческому пути к лучшему будущему. Она любезно поблагодарила меня за поддержку и помощь советами, которые мы оказывали ей многие месяцы и даже годы.

– Это станет началом нового будущего для всех нас, если мы можем его создать, – сказала она. В этих словах вновь прозвучало все то же знакомое нам сочетание оптимизма и осторожности.

Из дома Су Чжи я поехала в расположенную неподалеку художественную галерею, где были выставлены произведения художников из многих этнических меньшинств Бирмы, которые составляют почти 40 процентов населения страны. Стены были увешаны фотографиями. С них на зрителя смотрел многоликий народ Бирмы, и в глазах его отражались и гордость, и печаль. С тех пор как в 1948 году страна добилась независимости, бирманская армия вела боевые действия против вооруженных сепаратистских групп в этнических анклавах страны. Обе воюющих стороны творили зверства, среди гражданского населения было множество жертв, но основным их виновником все же являлась армия. Эти кровавые конфликты были главными препятствиями на пути к новой эре, в которую, как мы надеялись, Бирма вскоре должна была вступить. Я обращала особое внимание Тейн Сейна и министров его правительства на то, что мирное завершение этих конфликтов было делом чрезвычайной важности. Представители всех основных этнических групп рассказывали мне, как пострадали их народности в этих конфликтах, и говорили, что они надеются на достижение соглашения о прекращении огня. Некоторые даже высказывали вслух сомнения, будут ли новые права и свободы Бирмы распространяться и на них. Это был тот вопрос, который должен был быть предусмотрен в процессе реформ.

Первые проявления прогресса были вполне реальными. Если бы Тейн Сейн выпустил новых политзаключенных, принял новые законы, защищающие права человека, попытался достичь прекращения огня в этнических конфликтах, прекратил военные контакты с Северной Кореей и обеспечил проведение свободных и справедливых выборов в 2012 году, мы бы ответили на это восстановлением дипломатических отношений в полном объеме и назначением посла, ослаблением санкций и наращиванием инвестиций, оказанием многогранной помощи в развитии страны. Как я сказала Су Чжи, это было бы действием в ответ на действие. Я надеялась, что мой визит поможет создать ту международную поддержку реформаторам, которая была им необходима для укрепления их авторитета, и позволит продвинуть процесс реформирования. На улицах Рангуна были развешаны плакаты с фотографиями нашей с Су Чжи прогулки в саду. Ее портрет быстро становился так же узнаваем всеми, как и изображения ее отца.