Текст книги "Эти бурные чувства"

Красивые, но плохо пригнанные двери распахнулись опять, но Джульетта и бровью не повела. Она ожидала этого.

– Джульетта, на минутку. Мне надо сказать тебе пару слов.

Это был всего лишь Тайлер, вышедший в коридор вслед за ней. На лице его читалось недовольство. У него были такой же острый подбородок, как и у Джульетты, и такая же ямочка возле левого уголка губ, которая появлялась в минуты внутреннего напряжения. На каждом семейном портрете они с Тайлером стояли рядом, и все восторгались их сходством, как будто они были близнецами, а не двоюродными братом и сестрой. Но они никогда не ладили между собой. Даже когда были малышами и играли с игрушечными пистолетами вместо боевых, даже тогда Тайлер не упускал случая выстрелить деревянной пулькой в голову Джульетте.

– Говори.

Тайлер сложил руки на груди.

– Что с тобой не так?

– Со мной?

– Да, с тобой. Мне не нравится, что ты отвергаешь любую мою идею…

– Ты же не глуп, Тайлер, так перестань наконец вести себя как дурак, – перебила его Джульетта. – Я ненавижу Монтековых не меньше твоего. Мы все люто их ненавидим. Но сейчас не время начинать войну. Наш город и так поделен на части, которыми владеют иностранцы.

Прошла секунда.

– По-твоему, я глуп?

Тайлер не понял смысла ее слов и оскорбился. Ее кузен имел стальную кожу и стеклянное сердце. Он потерял родителей в слишком раннем возрасте, и с той поры стал себя вести как своего рода анархист – самоуверенный, громкий, сумасбродный. А поскольку рыбак рыбака видит издалека, его друзьями становились те, кто болтался без дела, надеясь примазаться к Цаям. Рядом с ним все ходили на цыпочках и поддакивали ему, так что он уверовал, что с легкостью отразит любой удар. Однако правда в том, что если внезапно лягнуть его в живот, он сразу сдуется.

– По-моему, в защите наших доходов от чужаков нет ничего глупого, – продолжил он. – Мы должны вернуть себе свое, то, что прибрали к рукам эти русские…

Проблема заключалась в том, что, по мнению Тайлера, прав всегда бывал только он сам. Жаль, что она не может заставить себя перестать искать в нем изъяны. Ведь он, как и она, желает Алой банде процветания. Вот только источником процветания он считает себя самого.

Джульетта не желала слушать его дальше и, бесцеремонно повернувшись к нему спиной, пошла прочь. Вдруг кузен сжал ее запястье.

– Какая из тебя наследница?

Он впечатал ее в стену и, зажав в кулаке ее левый рукав, локтем другой руки угрожающе надавил на ее ключицу.

– Пусти, – прошипела Джульетта, отталкивая его.

Но он продолжал прижимать ее к стене.

– Ты должна прежде всего заботиться об Алой банде. О наших людях.

– Не наглей…

– Знаешь, что я думаю? – Тайлер шумно втянул носом воздух, и на лице его отразилось отвращение. – До меня доходили разные слухи. По-моему, ты вовсе не испытываешь ненависти к Монтековым. По-моему, ты пытаешься защитить Рому Монтекова.

Джульетта замерла. Нет, ее охватил не страх, как того хотел Тайлер, а гнев, лютый гнев. Она больше некогда не станет защищать Рому Монтекова, скорее, она разорвет его на куски.

Резко вскинув правую руку, она сжала кулак и всадила его в скулу своего кузена. Он потрясенно заморгал, отпустил ее и уставился на нее с ненавистью. На его скуле алела рана – там, где сверкающий перстень Джульетты рассек кожу.

Но этого мало.

– Защитить Рому Монтекова? – повторила она.

Тайлер застыл. Прежде чем он успел отступить хоть на шаг, Джульетта выхватила из кармана раскладной нож, прижала острие к ране на щеке и зло прошипела:

– Мы с тобой больше не дети, Тайлер. И если тебе вздумалось угрожать мне, выдвигая оскорбительные обвинения, то придется за это ответить.

Он тихо рассмеялся.

– Это как же? Ты прикончишь меня прямо здесь, в этом коридоре? В десяти шагах от остальных?

Джульетта надавила на нож и вонзила острие в плоть. По щеке ее кузена потекла кровь, стекла в ее ладонь и побежала по предплечью.

Тайлер перестал смеяться.

– Это я наследница Алой банды, – рявкнула она. – И поверь мне, táng dì, я скорее убью тебя, чем позволю забрать ее у меня.

Она оттолкнула Тайлера, и красный от крови нож вышел из его щеки. Он больше ничего не говорил, просто стоял, вперив в нее непонимающий взгляд.

Джульетта повернулась, и, оставляя своими высокими каблуками следы на ковре, пошла прочь.

Глава четыре

– Тут ничего нет.

Злясь, Роман Монтеков продолжал свои поиски, ощупывая щели между досками настила.

– Заткнись. Продолжай искать.

Они так ничего и не нашли, но солнце стояло еще высоко, и его лучи отражались от волн, тихо плещущихся у самого края деревянного настила, слепя глаза. Мутные желто-зеленые воды реки были у Ромы за спиной, так что он успешно избегал слепящих отблесков, однако он не мог так же легко избавиться от назойливого голоса, бубнящего у него за спиной.

– Рома, Рома-а. Рома…

– Ну, что тебе, мудак? Что там?

Роме совсем не улыбалось возвращаться домой, так и не найдя чего-нибудь такого, что можно будет предъявить его отцу. Он содрогнулся от этой мысли, представив нескрываемое разочарование, которым будет наполнено каждое слово его отца.

– Ты же справишься с этим, не так ли? – спросил сегодня утром отец, хлопнув Рому по плечу. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что этим жестом он хотел подбодрить сына, но в действительности удар его ладони был так силен, что на плече у Ромы, наверное, до сих пор виден красный след.

– Не подведи меня на этот раз, сын, – прошептал его отец.

Он всегда использовал это слово. Сын. Как будто оно что-то значило. Как будто место Ромы не занимал теперь Дмитрий Воронин; конечно, господин Монтеков не называл его сыном, но всячески выделял его – а ему, Роме, поручал только те дела, заниматься которыми Дмитрию бывало недосуг. И нынешнее поручение отец дал ему отнюдь не потому, что так уж ему доверял. А потому, что теперь их головной болью была не только Алая банда: иностранцы пытались выдавить Белые цветы с их законного места главного противника Алых, потому что коммунисты не оставляли попыток вербовать себе сторонников в их рядах. Пока Рома корячился здесь, ища зацепки, господин Монтеков и Дмитрий вели дела с политиками и давали отпор непрестанным поползновениям англичан, американцев и французов, которые жаждали урвать себе кусок этого сладкого пирога – Поднебесной – и особенно рвались завладеть расположенным у моря Шанхааем.

Когда его отец в последний раз посылал сына на территорию Алой банды, как сделал это минувшей ночью, когда повел себя с ним как с настоящим наследником, который должен изучить врага? И дело не в том, что господин Монтеков хотел уберечь его от кровной вражды – те времена давно прошли. Просто его отец не доверял ему, не доверял совсем. И дал ему это поручение как последний шанс доказать свою ценность.

Из задумчивости его вывел стон, прозвучавший за его спиной.

– Знаешь, что, – рявкнул он, повернувшись и заслонив глаза от солнца, отражающегося в реке, – ты сам вызвался пойти сюда.

Маршал Сео только ухмыльнулся в ответ, довольный тем, что ему наконец удалось привлечь внимание Ромы. Вместо того чтобы съязвить, он сунул руки в карманы своих аккуратно отглаженных брюк и небрежно сменил тему, перейдя при этом с русского на быстрый корейский. Рома сумел уловить несколько слов: «крови», «неприятно» и «полиция», – но все остальное осталось непонятным из-за того, что в детстве он слишком часто прогуливал уроки.

– Марш, тебе придется сменить язык, – перебил он. – Сегодня мой мозг не может настроиться на перевод.

Но Маршал продолжал в том же духе. При этом он неистово жестикулировал, размахивая руками так же быстро, как и говорил, склеивая слова и слоги, пока Рома окончательно не перестал понимать, продолжает ли он болтать на своем родном языке или несет какую-то тарабарщину, чтобы выразить досаду.

– Суть этой его речи сводится к тому, что тут воняет рыбой, – сказал третий участник их группы, Веня – Венедикт Монтеков, – и голос его прозвучал тихо и устало, – но тебе лучше не знать, с чем он сравнивает эту вонь.

Венедикт приходился Роме двоюродным братом и был последним членом их дружеского трио в Белых цветах. Обычно светловолосого Венедикта можно было увидеть рядом с черноволосым Маршалом, когда они вместе думали над тем, как помочь Роме выполнить очередное поручение его отца. Сейчас он осматривал штабель ящиков, такой же высокий, как и он сам, и был так сосредоточен, что стоял неподвижно, двигались только его глаза.

Рома сложил руки на груди.

– Хорошо, что тут пахнет рыбой, а не разлагающимися мертвецами.

Его кузен фыркнул – но больше ничего. В этом был весь Венедикт. Казалось, в нем все время кипит еле сдерживаемый гнев из-за каких-то обид, но этот гнев никогда не вырывался наружу. Те, кто работал на улицах, называли его разбавленной версией самого Ромы, с чем Венедикт не спорил только потому, что эта параллель с Ромой, пусть даже несколько уничижительная, помогала ему чувствовать себя более важной фигурой. Те, кто хорошо его знал, говаривали, что у него два мозга и два сердца. Он всегда злился, но неизменно подавлял эту злость – и походил на гранату с небольшим зарядом, в которую он сразу же вставлял чеку, едва лишь кто-то пытался выдернуть ее.

Маршалу такой самоконтроль был неведом. Он имел взрывной нрав. Наконец-то завершив свою темпераментную речь, он резко опустился на корточки у самой воды. Маршал всегда двигался стремительно, словно куда-то спешил. После того как он оказался замешан в скандале, в котором фигурировали еще один парень и темная кладовка, он научился бить первым и делать это быстро, а на преследующие его толки отвечал широкой улыбкой. Если его крутой нрав и жестокость станут известны, никто не выбьет его из седла, никто не посмеет судить его из опасения, как бы Маршал не приставил к их горлу нож.

– Рома.

Веня поманил его рукой, и Рома тут же подошел к своему кузену, надеясь, что тот что-то нашел. После вчерашней ночи трупы увезли и поместили в морг местной больницы для хранения, но место преступления и следы крови никто не трогал. Рома, Маршал и Венедикт должны были выяснить, почему пятеро их людей, один Алый и полицейский-англичанин, разодрали себе горло, вот только здесь, в том месте, где эти семеро погибли, не было никаких зацепок, никаких подсказок, а потому казалось, что из попытки расследования ничего не выйдет.

– Что у тебя? – спросил Рома. – Ты что-то нашел?

Венедикт поднял глаза.

– Нет.

Рома приуныл.

– Мы уже два раза обыскали здесь все, – сказал Венедикт. – Думаю, больше искать нечего – мы ничего не могли пропустить.

Что еще они могут сделать, чтобы понять, что вызвало это помешательство, этот массовый психоз? Нет никаких очевидцев, которым можно было бы задать вопросы, никаких улик. Если виновника нет, если такую жуткую вещь жертвы сотворили с собой сами, то как же найти ответы?

Маршал, сидящий на корточках у воды, с досадой вздохнул, упершись локтем в колено и положив подбородок на кулак.

– А ты не слышал о еще одном таком случае? О том, который вроде бы произошел сегодня ночью? – спросил он, перейдя на китайский. – Ходят кое-какие толки, но ничего определенного я пока не узнал.

Невольно скорчив гримасу, Рома ответил:

– Это правда. Я был там и все видел сам.

– О, отлично! – Маршал вскочил и захлопал в ладоши. – То есть для погибшего это, разумеется, не отлично, а плохо, но в остальном отлично! Давайте вместо этих бесплодных поисков отправимся туда, где это произошло, и будем надеяться, что там мы узнаем больше, чем на этом вонючем…

– Это невозможно, – перебил его Рома. – Это случилось на территории Алых.

Маршал перестал жестикулировать, и у него вытянулось лицо. А Венедикт посмотрел на своего кузена с любопытством.

– А как ты оказался на территории Алых? – спросил он. И, хотя он не добавил: «Не взяв с собой нас», – было ясно, что он имеет это в виду.

– Мой отец послал меня туда, чтобы получить ответы у Алых, – ответил Рома. Однако это была всего лишь полуправда. На самом деле господин Монтеков просто приказал сыну выяснить, что известно Алым, и взмахом руки отослал его прочь. Появление в кабаре было целиком инициативой Ромы.

Венедикт выгнул бровь.

– Ну и как, ты получил ответы?

– Нет. – Рома отвел глаза. – Джульетта ничего не знала.

Относительную тишину этого прибрежного района внезапно огласил громкий треск – это Веня, удивленно взмахнув рукой, случайно задел штабель ящиков, и верхний свалился на землю и разбился на куски.

– Джульетта? – воскликнул Венедикт.

– Джульетта вернулась? – подхватил Маршал.

Рома молчал, оглядывая берег. У него болела голова, и эта боль усиливалась всякий раз, когда он начинал вспоминать. Ему больно было даже произносить ее имя. Джульетта.

Он познакомился с ней именно здесь. Пока мимо торопливо сновали портовые рабочие с торчащими из карманов засаленными платками, которые они время от времени доставали, чтобы вытереть с рук и лиц грязь, они у всех на глазах играли здесь в шарики почти каждый день.

Рома заставил себя выкинуть эти картины из головы. Двое его друзей не знали, что именно происходило тогда, но знали – что-то было. Им было известно, что поначалу отец Ромы доверял ему безоглядно, как только можно доверять сыну, но потом вдруг начал смотреть на него с подозрением, как на врага. Рома помнил, как другие пялились на него, как переглядывались, когда господин Монтеков разговаривал, не обращая ни малейшего внимания на то, что одновременно с ним говорит его сын, и вел себя так, будто Ромы тут вообще нет, или как он оскорблял его и отвешивал подзатыльники за любой пустяк. Эту перемену почувствовали все Белые цветы, однако никто так и не отважился заговорить об этом. Это принимали молча, удивлялись, зная, что обсуждать отношения отца и сына нельзя. Сам Рома тоже никогда не упоминал об этом. Ему приходилось мириться с неприязнью отца, поскольку, если бы он начал открытую конфронтацию, все стало бы только хуже. Четыре года он балансировал, словно шел по канату. И, если он не побежит быстрее, чем от него требуют, он не потеряет равновесие, ходя по канату над головами остальных Белых цветов.

– Джульетта вернулась, – тихо подтвердил он. Его кулаки сжались, горло тоже. Он сделал вдох и с трудом выдохнул из-за того, как сдавило грудь.

Все те чудовищные рассказы о ней, которые он слышал, все те рассказы, которые внушали ужас жителям, не находящимся под покровительством Алых, – он надеялся, что все это ложь, что это всего лишь пропаганда, ведущаяся, чтобы укрепить в своем желании тех, мечтает напасть на Джульетту Цай. Но сегодня ночью он увидел ее – увидел впервые за последние четыре года. Он посмотрел в глаза Джульетты и понял, что эти рассказы правдивы.

Она убийца. Жестокая. Беспощадная. Все это и даже больше, хуже – именно такой она была сейчас.

Он оплакивал ее. Не хотел оплакивать, но оплакивал – ему было больно сознавать, что их нежная юность осталась в прошлом, ушла навсегда, что Джульетта, которую он знал, давно умерла. И еще больнее становилось от того, что он понимал – хотя это он нанес ей смертельный удар, все эти четыре года он думал о ней, думал о той Джульетте, чей смех когда-то звенел на этом берегу. Ее призрак преследовал его. Он похоронил Джульетту, как под половицами хоронят труп, довольствуясь призраками минувшего, приходящими во снах. И теперь, когда он увидел ее вновь, у него было такое чувство, будто труп, похороненный под половицами, не только воскрес, но и приставил к его голове пистолет.

– Эй, что это?

Венедикт оттолкнул ногой кусок разбившегося ящика и подобрал что-то с земли. Приблизив ладонь к глазам, он гадливо вскрикнул и стряхнул с нее что-то, похожее на пыль. Рома опустился на одно колено, сюда же поспешил и Маршал и оба, недоуменно прищурившись, уставились на то, что нашел Венедикт. Прошла минута, прежде чем кто-то из них заговорил.

– Это что… дохлые насекомые? – спросил Маршал и почесал подбородок, не понимая, как эти мелкие существа попали в ящик. Они не были похожи ни на одно из тех насекомых, которых им троим доводилось видеть прежде. Да, у каждого из этих существ имелись голова, грудь, брюшко и шесть ног, но они были странными – размером с ноготь ребенка и черными, как смоль.

– Марш, проверь остальные ящики, – велел Рома. – Венедикт, дай мне твою сумку.

Состроив гримасу, Венедикт протянул ему свою наплечную сумку, с отвращением глядя на то, как Рома подбирает насекомых и кладет их в сумку, к альбомам и карандашам. Но другого выхода не было – Роме надо было сохранить этих тварей для дальнейшего изучения.

– Тут ничего нет, – сообщил Маршал, оторвав крышку со второго ящика. Затем сделал то же самое и с остальными. Он потряс каждый ящик, шлепая его по дну, но ни в одном из них не оказалось насекомых.

Рома поднял взгляд.

– Этот ящик стоял на самом верху, – заметил он. – И до того, как ты опрокинул его, он был открыт, не так ли?

Венедикт нахмурился.

– Вроде бы да, – ответил он. – Эти насекомые могли заползти в него…

Из-за угла вдруг донеслись голоса, говорящие по-китайски, от неожиданности Рома вздрогнул и уронил сумку Венедикта. Повернувшись, он посмотрел в расширившиеся глаза своего кузена, затем взглянул на третьего товарища, который уже встал в боевую стойку.

– Алые? – спросил Маршал.

– Нам лучше не пытаться это проверить, – бросил Венедикт и с силой толкнул Маршала в спину. Тот зашатался и с тихим плеском свалился в воду. Не успел Рома запротестовать, как его двоюродный брат налетел и на него, и они оба очутились в реке Хуанпу до того, как обладатели веселых голосов завернули за угол и ступили на дощатый тротуар.

Над головой Ромы сомкнулась темная вода, пронизанная там и сям пятнами солнечного света. Его сердце громко колотилось, он молотил руками и ногами, не понимая, опускается ли он на дно, или, наоборот, всплывает. И куда обращено его лицо – вверх или вниз? А что, если он так и утонет, так и останется в этой реке, и его тело никогда не найдут?

Его лицо задела чья-то рука, и он открыл глаза. Рядом с ним плавал Венедикт, и его короткие, вставшие торчком волосы колыхались в воде. Он прижал палец к губам, затем схватил Рому за предплечье и поплыл, пока они оба не оказались под дощатым настилом причала. Маршал уже был здесь и плавал, дыша в узком зазоре между поверхностью воды и досками. Рома и Венедикт, стараясь дышать как можно тише, прислушались к голосам. Алые болтали о том, как они избили до полусмерти одного из Белых цветов, который смог сбежать только потому, что мимо проходила группа полицейских. Никто из членов банды соперников не остановился и не заметил сумку, которую Рома уронил на настил, – они были слишком возбуждены недавней дракой и тем, что им удалось унизить одного из своих врагов. Какое-то время их голоса звучали громко, затем начали удаляться, они ведь не догадывались, что в воде прямо под их ногами прячутся еще трое Белых цветов.

Едва они ушли, Маршал хлопнул Венедикта по голове.

– Зачем ты толкнул меня в воду? – сердито пробормотал он. – Ты слышал, о чем они болтали? Мы могли бы разобраться с ними. А теперь я весь промок.

Пока Венедикт и Маршал спорили, Рома оглядывал нижнюю часть настила. В ярком свете, проникающем в щели между досками, были видны прилипшие к ним плесень и грязь. Но что это? Рядом с ними плавал башмак, ударяясь о доски.

Рома узнал его.

– Черт возьми! – воскликнул он и, подплыв к ботинку, вытащил его из воды и торжествующе потряс им. – Вы понимаете, что это значит?

Маршал с недоумением уставился на башмак.

– Что в реке Хуанпу плавает слишком много всякой дряни?

Венедикт, которому, видимо, надоело плавать в грязи, скопившейся под настилом, выплыл наружу, за ним последовал Маршал, и Рома, вдруг вспомнив, что им больше нет нужды прятаться, поспешно сделал то же самое – подтянувшись, вскарабкался на доски и встал.

– Этот башмак, – сказал он, – принадлежал тому малому, который умер на территории Алых. Значит, он побывал и здесь. – Схватив сумку Венедикта, он сунул туда башмак. – Пошли. Я знаю, куда…

– Погоди, – перебил его Маршал, вглядываясь в поверхность воды. – Ты… ты это видел?

Рома посмотрел на реку, но увидел только слепящее солнце, отражающееся в мелких волнах.

– Ты что, шутишь, валяешь дурака? – спросил он.

Маршал повернулся к нему, и лицо его было таким серьезным, что Рома понял – это не шутка.

– Мне показалось, что там, в воде, были глаза.

Рома стиснул сумку, обеими руками прижав ее к себе.

– Где? – спросил он.

– Это случилось очень быстро, – ответил Маршал, пытаясь выжать воду из волос. – Если честно, это мог быть просто солнечный свет.

– Но ты вроде был уверен, что видел глаза.

– Но откуда там могли взяться глаза…

Венедикт кашлянул, и остальные повернулись к нему.

– Вы же слышали, что говорят люди?

Реакция была мгновенной.

– Гоэ-мул, – прошептал Маршал, а Рома пробормотал:

– Чудовище.

Венедикт кивнул. Рома, стряхнув с себя оцепенение, махнул своим друзьям рукой.

– Да ладно, неужели ты веришь этой болтовне о том, что в городе завелось чудовище? Все, ребята, пошли.

Рома шел быстро, петляя между торговыми палатками и не обращая внимания на уличных разносчиков, которые то и дело хватали его за рукава, расхваливая свой товар. Венедикт и Маршал едва поспевали за ним, время от времени недоуменно переглядываясь и гадая, куда он направляется с таким решительным видом, обеими руками прижимая к себе сумку с дохлыми насекомыми.

– Сюда, – сказал он наконец, остановившись перед лабораториями Белых цветов и тяжело дыша. Венедикт натолкнулся на Маршала, и они оба тоже остановились как вкопанные. К этому времени все трое уже успели почти полностью просохнуть.

– Ты меня толкнул, – пожаловался Маршал.

– Извини, – ответил Венедикт. – Я едва не поскользнулся на этой штуке. – Он подобрал листовку, отвалившуюся от столба. Обычно на таких листках рекламировали услуги по перевозке грузов или сдающиеся квартиры, но на этом огромными иероглифами было написано: «СПАСИ СЕБЯ ОТ ПОМЕШАТЕЛЬСТВА. СДЕЛАЙ ПРИВИВКУ».

– Дай сюда, – сказал Рома и, когда Венедикт отдал бумагу ему, сложил ее и спрятал в карман. – Пошли.

Быстро войдя в здание, он двинулся по коридору, одну за другой открывая двери лабораторий. Вообще-то при входе в здание полагалось надевать белый лабораторный халат, но никто из здешнего персонала ни разу не посмел сделать ему замечание, и молодые научные сотрудники, работающие на банду Белых цветов, обычно даже не поднимали глаз, когда Рома раз в месяц являлся сюда. Они привыкли видеть его здесь и не докучали ему, и старший над ними, Лауренс, тоже никогда не упрекал его за то, что он не надевает халат. Впрочем, разве кому-то придет в голову делать выговор наследнику Белых цветов? Ведь его отец, как-никак, платит им зарплату.

– Лауренс? – позвал Рома. – Лауренс, ты где?

– Я тут, наверху, – донесся со второго этажа низкий бас Лауренса, говорящего по-русски с русским акцентом. Он стоял на лестничной площадке и махал рукой. Рома взбежал по лестнице, перескакивая через ступеньки, за ним торопливо следовали Маршал и Венедикт.

Лауренс посмотрел на них и нахмурил свои густые седые брови. Он не привык видеть здесь сразу стольких гостей, обычно Рома являлся сюда один. При этом он всякий раз втягивал голову в плечи, как будто, съежившись, мог каким-то образом избавиться от неловкости, когда приходил за ежемесячным отчетом о ходе работ над субстанциями, выходящими из этих стен.

В этом научном центре официально работали над производством современных лекарств, но это была только вывеска. В действительности же здесь перерабатывали опиум и изготавливали из него более совершенные наркотические вещества, еще быстрее вызывающие зависимость.

Затем Белые цветы отправят эти наркотики по назначению, получат за них деньги, и жизнь пойдет своим чередом. Это было не гуманитарное предприятие, а бизнес, делающий жизнь бедняков еще более тяжелой и помогающий богатым роскошествовать и приумножать свой капитал.

– Сегодня я тебя не ждал, – заметил Лауренс, поглаживая свою клочковатую бородку. – Мы еще не закончили работу над нынешней партией.

Рома поморщился. Когда-нибудь он привыкнет к тому, как спокойно здешние сотрудники относятся к своей работе. Ведь работа есть работа.

– Я здесь не из-за наркотиков. Мне от вас нужно экспертное заключение.

Пока Рома торопливо входил в кабинет Лауренса и сдвигал в сторону бумаги на его рабочем столе, Маршал воспользовался случаем, чтобы представиться.

– Маршал Сео, рад знакомству. – Он протянул Лауренсу руку и отвесил легкий поклон, довольный тем, что к длинному списку его знакомых добавилось еще одно лицо.

Лауренс, двигаясь с заметным трудом, пожал его руку. Вид у него при этом был настороженный. Затем он перевел взгляд на Венедикта, и тот тоже протянул руку, сделав это довольно вяло.

– Венедикт Иванович Монтеков, – представился он. В его голосе сквозило раздражение, а бегающие глаза остановились на насекомых, которых Рома раскладывал на столе, корча гримасы, пока его пальцы отделяли букашек друг от друга.

Лауренс глубокомысленно хмыкнул и ткнул пальцем в Рому.

– Твое отчество вроде бы тоже «Иванович», да?

Рома оторвал взгляд от насекомых и посмотрел на ученого.

– Лауренс, моего отца зовут не Иван. И вы это знаете.

– Я не могу вспомнить твое отчество, хоть тресни, – пробормотал Лауренс. – Должно быть, это возраст. Николаевич? Сергеевич? Мих…

– Не могли бы вы просто посмотреть вот на это? – перебил его Рома.

– Ага. – Лауренс повернулся к своему столу. И, не заботясь о гигиене и озадаченно моргая, коснулся пальцем одного из мелких черных существ. – Что это?

– Мы обнаружили этих насекомых на месте, где погибли люди. – Рома сложил дрожащие руки на груди. – Восемь человек сошли с ума и разодрали себе горло.

Лауренс и глазом не моргнул, только пару раз дернул себя за бороду и свел кустистые брови.

– И ты полагаешь, что сделать это их заставили эти самые букашки?

Рома переглянулся с Венедиктом и Маршалом. Они пожали плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Я надеялся, что на этот вопрос мне сможете ответить вы. Ума не приложу, почему еще на месте их гибели могли оказаться насекомые. Единственная альтернативная версия состоит в том, что из реки Хуанпу выплыло какое-то чудовище, появление которого и свело их всех с ума.

Лауренс вздохнул. Если бы перед ним был кто-то другой, Рома, возможно, ощутил бы досаду, решив, что его слова не восприняты всерьез. Но Лауренс ван Дайк вздыхал постоянно – когда заваривал себе чай, когда разрезал конверты. Для него это было обычным делом.

Лауренс опять дотронулся до насекомого. Но на сей раз тут же отдернул палец.

– Ага. Это интересно.

– Что там? Что вам интересно?

Лауренс, ничего не ответив, зашаркал к шкафу, окинул его взглядом, затем пробормотал что-то по-голландски. И, только взяв с полки красную зажигалку, сказал:

– Я тебе покажу.

Венедикт скорчил недовольную гримасу и молча взмахнул рукой.

– Что это с ним? – беззвучно шевеля губами, произнес он.

– Пусть развлекается, – так же беззвучно ответил Маршал.

Лауренс приковылял обратно и, достав из ящика стола чашку петри, осторожно взял три дохлых насекомых и одного за другим положил жуков на ее дно.

– Может, вам стоило бы надеть перчатки? – предложил Венедикт.

– Тише, молодой человек. Вы не заметили, да?

Венедикт снова поморщился, будто жевал лимон. Рома подавил невольную улыбку и предостерегающе сжал локоть кузена.

– Не заметили чего? – спросил Роман, когда убедился, что Веня будет держать свое недовольство при себе.

Лауренс, держа в руке чашку петри с тремя насекомыми, отошел от стола шагов на десять.

– Идите сюда.

Рома, Веня и Маршал последовали за ним и стали смотреть, как он высек пламя и поднес его к насекомому, лежащему в середине. Оно скукожилось.

Но что это? Два жука, лежащие справа и слева, тоже загорелись, скукоживаясь и светясь. По мере того как насекомое в середине сгорало, все больше и больше сворачиваясь, то же самое происходило и с другими двумя.

– Мощная у вас зажигалка, – заметил Маршал.

Лоуренс погасил пламя. Затем, демонстрируя такую прыть, какой Рома еще никогда за ним не наблюдал, быстро подошел к столу, держа чашку петри над остальными насекомыми, которых на столешнице было не меньше двух десятков.

– Дело не в зажигалке, мой мальчик.

Он опять высек огонек. На сей раз, когда насекомое, к которому он поднес пламя, начало гореть и скукоживаться, то же самое стало происходить и с остальными насекомыми на столе – резко, сразу, так что Роме на секунду показалось, что они разом ожили.

Веня отшатнулся. Маршал прижал руку ко рту.

– Как такое возможно? – изумился Рома.

– Главное здесь – это то, что они находятся близко друг от друга, – ответил Лауренс. – Даже после смерти поведение каждого из них определяется поведением других, находящихся рядом. Возможно, у них нет своей воли. Возможно, они действуют как единое целое – все такие насекомые, которые остаются живы.

– Что это значит? – продолжал выпытывать Рома. – Это они виноваты в смерти тех семерых?

– Возможно, но сказать наверняка нельзя. – Лауренс поставил чашку петри на стол и потер глаза. Похоже, он колебался, чего прежде Рома никогда за ним не замечал – и от этого ему стало не по себе. До сих пор старый ученый всегда прямо говорил, что думал, нисколько не заботясь о том, как это может прозвучать.

– Давайте, выкладывайте, – сказал Веня.

Лауренс тяжело вздохнул.

– Эти существа не естественного происхождения, – заключил он. – Чем бы они ни были, их сотворил не Бог.

И, когда Лауренс осенил себя крестным знамением, до Ромы дошло – они имеют дело с чем-то потусторонним, с чем-то страшным.