Текст книги "Две недели до любви"

Челси
Технический фол

Брэндон – наш финиширующий спортсмен. Последний бегун, который умеет припустить, как никто другой. Вслух мы этого не обсуждали, но спланировали поездку так, чтобы Брэндон вел машину последним.

Это было изматывающее путешествие. Целый день на шоссе, которое петляет через три штата… тут и самый просторный минивэн покажется карцером. Мы знаем, что Брэндон тоже сыт по горло. Мы так и думали. Он понукает наш «Форд-Эксплорер», практически поднимая его на задние колеса, и сворачивает с федерального шоссе. Машина подпрыгивет на щебенке, как резиновый мяч.

– Брэндон! – одергивает его мама с заднего сиденья, хватаясь за подголовник кресла.

– Все под контролем, мам, – стонет Брэндон.

– Ты пропустишь поворот на курорт, – предупреждает она.

Однако Брэндон уже тянется к радиоприемнику и увеличивает громкость. Музыка обостряет его чувства, позволяет ему сфокусироваться и забыть обо всем, кроме дороги, которую облизывает свет фар. Он подгоняет машину двигаться еще быстрее.

Я через плечо вижу, как папа смотрит в оконное стекло; лицо его совершенно спокойно. Он доверяет Брэндону. Доверяет безоговорочно. Однако у мамы вид такой, словно она готова перелезть на переднее сиденье и схватиться за ручник. Я отворачиваюсь от заднего сиденья и, взглянув в лобовое стекло, в панике взмахиваю руками; ногти впиваются в приборную доску, словно колышки палатки в землю.

– Брэнд? Дерево!

Брэндон резко поворачивает руль, и наши вещи скользят по багажнику. С глухим стуком рушится гора спортивных сумок. Брэндон нажимает на кнопку громкости.

– Что это было? – спрашивает он с внезапным волнением в голосе. – С «Анни» же все в порядке?

– «Анни»? – переспрашиваю я. – Она что, едет с нами? Анни. Это имя Брэндон со стоном повторял весь месяц, свернувшись комочком на кровати. «Анни», в тоске бормотал он часами, развалившись в пижаме на диване. «Анни», писал он в блокноте, сидя за кухонным столом, – и это вместо того, чтобы делать уроки. «Анни». Будто это была девушка, которая бросила его, а не бас-гитара фирмы «Фендер». У нее сломалась кобылка, и ее отвезли в ремонт. Аааааа-нннн-иииии, ныл он, невзирая на то, что ее пообещали вернуть через два дня, не больше.

– А что ты собираешься делать с бас-гитарой, которую не сможешь подключить к сети? – Спрашиваю я.

– «Маршалла» я тоже везу, – отвечает он.

– «Маршалла»?! – повторяю я. – Этот фигов усилитель, который весит больше, чем все гантели в спортзале?

– А что? – хмурится Брэндон. Лунный свет сияет на его брекетах.

– А то, что ты не можешь потерпеть три недели и не разрушать наши барабанные перепонки?

– Ох, Челс, да не докапывайся ты до него, – говорит мама, поворачиваясь всем своим крошечным жилистым тельцем и осматривая рухнувшие груды багажа. – А то мне теперь самой неловко за кухонные причиндалы.

– Ты… Ты везешь с собой комбайн? И формочки для кексов? – спрашиваю я.

– Ну, надо же поработать над рецептами, – жизнерадостно отвечает она. – Если забросить их на время, то я точно опоздаю с книгой.

– Да, книга, – бормочу я. Ежегодная коллекция рецептов «Белого сахара». Простая скрепленная спиралью книжечка с новыми идеями для праздничной выпечки от мамы. Мы печатаем такие каждую осень и складываем стопкой у кассы под Хэллоуин. Обычно все экземпляры расходятся уже к Дню благодарения.

– А в чем тогда вообще смысл ехать в отпуск? – злюсь я. – Могли бы и дома своими делами заниматься.

– Ну-ну, – говорит мама. Голос ее звучит приглушенно: она погружается в багажник и, лихорадочно и неловко размахивая руками, расстегивает сумки: проверяет содержимое. Она мечется по машине, точно колибри, случайно залетевшая в гараж.

Только случайно тут оказалась не она, а я. Я даже завидую Царапке, который остался дома с нашей соседкой миссис Уильямс. Теперь она балует его тунцом, и он сладко посапывает в тепле у нее на коленях.

Да уж, вот тебе и подарок на выпускной. Сиди и смотри, как все занимаются любимыми делами. Так себе радость, если кому интересно мое мнение. Мне надо на кого-то наорать (хотя бы по эсэмэс), и я достаю из шорт телефон. Однако сеть тут не ловит, и так продолжается целый час. (Ненавижу свой примитивный мобильный, но не в моем положении жаловаться, что мама не захотела потратить на новый кучу денег. Если посчитать, какой суммы я лишила семью в этом году, то я должна радоваться, что меня не оставили с сигнальным костром в качестве средства связи.) Я провожу пальцем по бесполезным кнопкам и внезапно понимаю: в этом отпуске у меня не будет даже Гейба. Мне хочется вцепиться себе в волосы.

– Почти приехали, – говорит мама, откидываясь наконец обратно в кресле. – Ну и поездочка…

– До сих пор не пойму, почему нельзя было добраться по морю, – говорит Брэндон, глядя в зеркало заднего вида.

– Нам еще за колледж платить, – ворчит папа. – И за врачей.

Я чувствую, как внутри у меня все сжимается.

Наконец наш «форд» подъезжает на парковку, разбрызгивая вокруг себя белый гравий. Брэндон давит на тормоз, и мы резко останавливаемся прямо перед главным зданием. Невероятных размеров вывеска: зеленая рыба с открытым ртом в центре, а под ней – надпись, возглашающая, что мы официально прибыли на рыболовный курорт «Озеро в лесу». Брэндон ставит коробку передач в нейтральное положение и выдергивает ключи из зажигания. Наконец-то больше не слышно этих ужасных «Iron Man».

– Думаю, с такой помпой тут еще никто не появлялся, – бормочу я.

Брэндон выпрыгивает из водительского кресла и бежит к багажнику: проверять свою бас-гитару.

– Брэндон, приятель, нам еще пригодится эта машина, когда мы вернемся, – мягко говорит папа. – Мы в ней развозим товары из кондитерской, помнишь?

Устав от дороги и от переживаний за «Анни», Брэндон не способен адекватно воспринимать критику. Он тут же орет:

– Вы вообще хотели добраться сюда до ночи, а?

Мама поддакивает ему со своим вечным «Мы просто устали и проголодались».

Я толкаю дверь и выхожу наружу. Логотип «Белый сахар» сияет в лунном свете жирными белыми буквами; я закрываю дверь, и он скрывается в ночной тьме.

А я просто стою, впитывая в себя все это: густо-синее полночное небо, остроконечные черные силуэты сосен, белый круг луны. Чем дольше я смотрю, тем больше деревья похожи на черное кружево, а луна – на опаловый кулон. Когда дует ветерок, кружево колышется, словно небесная дама танцует под едва слышные йодли гагар.

А где-то там, еще дальше, по ту сторону тьмы, плещутся волны. Прибоя тут быть не может… наверное, течение набегает на камни? Тшшш, убаюкивает нас этот стремительный пульс. Тишшшше…

Я закрываю глаза и слушаю. Я больше не думаю о песочных часах, в которые превратился баскетбол; о пирамиде песка, растущей на дне. Впервые за много месяцев в моей голове совершенно пусто. Я чувствую себя… спокойной. Надо же.

– Челс! – вопит Брэндон. – Пошли, пока ты корни тут не пустила.

Они с мамой стоят у входа и смотрят на меня. Я переступаю через порог, и тут мой телефон подает сигнал. Я вздрагиваю и запускаю руку в карман; экран освещает ночную тьму бледно-зеленым, как незрелый помидор, сиянием.

Эсэмэска от Гейба: уже скучаю.

Мои внутренности превращаются в текучую карамель. Безумно скучаю, тут же отвечаю я ему. А вдруг стоит мне сделать шаг, и телефон перестанет ловить?

Не успеваю я отправить эсэмэску, как Гейб уже пишет дальше: 23 дня до карлайла. Мне становится чуточку страшно. Как в школе, когда мне впервые пришлось выступить с речью.

Это нормально, пытаюсь я сказать себе. Все девушки переживают перед потерей девственности.

«Хватит все драматизировать, Кейс», – ругаюсь я про себя.

Я захожу внутрь и вижу на стене таксофон. Хотя бы одна прочная нить, связывающая меня с цивилизацией, думаю я про себя и иду дальше вглубь. Мама, папа и Брэндон окружили стойку регистрации.

Выходит мужчина, который явно хочет произвести впечатление завзятого походника: жилет цвета хаки, шляпа, обвешанная блеснами.

– А вот и Эрл, владелец рыболовного курорта «Озеро в лесу». Добро пожаловать!

Папа пожимает ему руку, представляясь: «Кейс».

Глаза Эрла загораются:

– Кейс! – повторяет он. – Челси Кейс.

У меня кружится голова. Голос тщеславия шепчет мне, а вдруг Эрл в курсе моего баскетбольного прошлого. Вдруг слава обо мне разнеслась даже сюда? Возможно, думаю я даже, возможно, он помнит USA WEEKEND.

– Тебе повезло. Клинт еще здесь, – провозглашает Эрл, выбегая из-за стойки в тускло освещенный обеденный зал, уставленный пасторальной мебелью из гнутой древесины.

Клинт? Я щурюсь на свет свечей. Дело, значит, не в баскетболе. Мое великое прошлое не удостаивается упоминания даже в примечаниях. Реальность так жестока.

– А вот и он, – говорит Эрл.

Вот этот, которого он волочит в лобби? Боже правый.

Ладно, дело вот в чем. Я не из тех девушек, которые зачитываются любовными романами. Я не люблю хихикать. И флиртовать не люблю. Я не исписывала тетради именами мальчиков – даже Гейба. Я не накручиваю локоны на пальчик, не хлопаю ресницами. Да, Гейб умеет превратить мои внутренности в расплавленную карамель, но даже у него это стало получаться не сразу. В общем, я не из таких девушек, у которых хоть раз в жизни что-то там затрепетало от вида мужчины.

Но этот! Волосы черные и блестящие, как вороново крыло. Обцелованная солнцем кожа. Тело – воплощенная сила. Широкая грудь, изгибы бицепсов под короткими рукавами футболки, узкие бедра… Он улыбается мне, и я отшатываюсь. Не от него; от того, как мое тело реагирует на него.

Что с тобой не так, спрашиваю я себя и тут же начинаю придумывать оправдания: Все на свете обращают внимание на противоположный пол, даже если у них уже есть пара. Такова человеческая природа.

У меня подводит живот, когда я замечаю вышитый логотип «Озеро в лесу», вышитый над карманом его футболки. Но я успокаиваю себя: наверняка просто помогает таскать чемоданы. Потом наши пути разойдутся, и мы больше не увидимся. И слава Богу.

– Рад знакомству, Челси.

Голос у него восхитительно низкий и густой, как начинка шоколадных трюфелей. Он улыбается мне, словно… словно это только начало знакомства. Будто только что дали сигнал и впереди все четыре четверти игры.

– Клинт поработает с тобой в эти каникулы, – говорит папа.

– Что ты имеешь в виду под «поработает»?

– Он проводит тренинги здесь на курорте. Я вчера договорился насчет тебя. Будешь заниматься индивидуально.

Я чувствую, как под моей грудной клеткой разливается что-то теплое. Как только я начинаю подозревать, что это надежда – на то, что папа задумался о том, чего я хочу; приготовил мне приятный сюрприз, как бывало раньше, когда мы дружили… еще до травмы… – он говорит: Мы кучу денег угрохали на этот подарок. Не хотелось, чтобы ты провела все каникулы, сидя на крыльце коттеджа.

Будто обычно я только и делаю, что упускаю возможности. Будто мне постоянно везет, и я недостаточно внимательна, недостаточно аккуратна, чтобы защитить то хорошее, что попадает мне в руки. Разве я хоть раз упустила пас в игре? Тепло надежды разгорается в огонь ярости.

Эрл бренчит ключами, и папа берет их у него из рук.

– Коттедж четыре, – бормочет он, глядя на брелок.

Ясно, понятно, я во всем виновата. Я упустила свою возможность. Я угробила свои шансы на стипендию в колледже. Очевидно, что папа никогда меня за это не простит. В эту секунду мое бедро превращается в открытую рану, куда он опрокинул целую солонку.

Клинт улыбается мне:

– Я бы ни за что не догадался, что у тебя была травма. Да уж. Похоже, этот чувак совершенно ни в чем не разбирается.

Клинт
Блокировка

– Вот подожди, я тоже залезу внутрь, – обещает Кензи. Поначалу я думаю, что «подожди» – это в буквальном смысле, что она заберется в лодку прямо сейчас. Но она продолжает стоять на пристани и подбирает несколько удочек.

– Понятия не имею, почему ты еще не попробовала, – говорю я тем же тоном, которым обратился бы к Грегу или Тодду. Дружелюбно, без задней мысли. Не то чтобы мне так позарез надо было, чтобы она была с нами. Я по ней не тоскую и слюней не пускаю, в отличие от Тодда. Да, можешь отправиться с нами, но если не хочешь, то никто не умрет.

Я перевешиваюсь через борт, чтобы взять удочки, и отношу их под навес в лодке, к пассажирским сиденьям. В таких катерах, около восьми метров в длину, мы с Грегом и Тоддом возим туристов по озеру. Хотя в каждую вместилось бы человек по пятнадцать, группы мы обычно набираем из десяти, так Эрлу больше нравится. А мы и не думаем возражать: не хочется потерять такую отличную работу.

– Да, возьми побольше, – замечает Кензи, когда я жестом прошу ее подать мне пару коробок со снастями. Я уже научен опытом: лучше взять лишнее, потому что каждые выходные находится хоть один рыбак, который на середине озера внезапно понимает, что забыл что-нибудь в коттедже. А еще часто случается, что пара-тройка туристов – вернее, обычно туристок – поначалу клянутся, что не хотят рыбачить, а потом начинается: ну раз мы уже здесь, да и погода стоит такая прекрасная, пожалуйста, пожалуйста, можно и мы поймаем по рыбешке.

Положив в лодку все, что нужно, я карабкаюсь обратно на причал. Этому я тоже научился: если стоять и ждать туристов на причале, они считают, что так почему-то гостеприимнее и что в лодке еще есть место для них. Сегодня мне нужно набить ими полный катер.

Я кидаю взгляд на Кензи. Она улыбается мне своей самонадеянной улыбкой, говорящей «ничего, я еще до тебя доберусь». Раннее солнце играет в ее волосах.

Но у меня и так слишком много проблем, чтобы переживать о том, что мое дружелюбное обращение опять вселило в нее надежду. Я вспоминаю, что сказал в лобби курорта два дня назад, когда Кейсы только приехали:

– Рыбалка – это самое расслабленное занятие, какое можно придумать. Давайте начнем с нее. Если вы поедете все вместе, то увидите, как мы с Челси взаимодействуем; увидите, получится ли у нас сработаться.

Ее отец нахмурился такому предложению, однако ее маме идея понравилась, и она закивала, настаивая.

– Завтра вам лучше отдохнуть и распаковать вещи, – предложил я. – А потом с самого утра я отвезу вас рыбачить на озере.

Ну я и дебил. Теперь, вместо того чтобы сосредоточиться на одном человеке, мне придется впечатлять всю семью. Если смогу добавить человек пять к Кейсам, то, возможно, они как-то отвлекут внимание от меня. Однако тут я замечаю вдали семью Кейсов: они идут по тропинке от четвертого коттеджа. Нет, пяти других туристов будет явно недостаточно, чтобы успокоить мои нервы. О маме с братом можно не беспокоиться: этот долговязый братец вообще меня не колышет, а мама, похоже, из тех женщин, которые довольны всем на свете (ну, знаете, если жизнь дает вам лимоны…) А вот отец… и сама Челси…

Я все думаю о том, как она отшатнулась от меня, когда увидела впервые. И как проигнорировала меня вчера. Она сидела на крыльце коттеджа, и я помахал ей с пристани. В ответ она просто повернулась ко мне спиной. Интересно, зачем вообще ее отец попросил найти ей тренера?

– Что такое? – спрашивает Кензи. Она проследила за моим взглядом по тропинке прямо до коттеджа. Лицо ее сразу осунулось, и Кензи тяжко вздохнула. – Это твоя баскетболистка?

Я киваю. Кензи складывает руку козырьком над глазами и кисло спрашивает:

– Бедро сломала, а?

– Угу, – отвечаю я, направляя горстку отдыхающих к пристани. Пятеро. Пятеро в дополнение к семье Кейсов. Слава богу.

– Жаль, что лицо ей никто не сломал, – бормочет Кензи тихо. Наверное, думает, что я не слышу.

Но я услышал, и мой взгляд невольно возвращается на тропинку до четвертого коттеджа. Кензи, видимо, рассматривает Челси как соперницу, и сейчас ей выдалась отличная возможность убедить меня, что Челси не такая уж и красавица.

Однако у нее ничего не получится, потому что Челси практически идеальна, хотя и не выставляет этого напоказ. Шорты цвета хаки, белая футболка. Никаких призывных тряпок, которые девушки так любят надевать летом: крохотные платьица или мини, которые разве что пупок закрывают. Простая одежда Челси отлично подчеркивает ее фигуру, демонстрируя выпуклости и изгибы в нужных местах; простые старые шорты с футболкой кажутся мне самым сексуальным нарядом из всех, что я видел.

Ох.

Я обвожу взглядом ее бедра и ноги. Помнится, ее мама сказала мне в первый день, что теперь Челси занимается плаванием. Я представляю Челси в бикини. В белом бикини, полупрозрачном от воды. Впервые за два года вид женщины навевает мне такие фантазии. У меня слегка кружится голова; я присаживаюсь на корточки и завязываю потуже шнурки – просто чтобы не упасть в обморок.

Когда я наконец обращаю внимание на Кензи, она приподнимает бровь с таким видом, будто прочла мои мысли.

– Эй, да перестань, – говорю я ей. – Девочке всего восемнадцать.

– А тебе всего девятнадцать, – отвечает Кензи.

– Она мой клиент!

Вот. Теперь звучит профессионально. Да что там звучит, я и есть профессионал. Кроме того, меня такие вещи не интересуют. Обжегшись до черных угольков, разве станешь снова совать руку в раскаленную жаровню? Бессмысленные летние романчики. Кому они вообще нужны?

– Клиент. Ну конечно, – бормочет Кензи и с недовольным видом протягивает мне камеру. – Вот, держи. Может, когда-нибудь и свою купишь.

Я все еще качаю головой, не соглашаясь, но Кензи закатывает глаза и говорит, что ей пора уходить. Она всего в три шага преодолевает расстояние до берега. Мы с Кензи никогда не были парой, даже ни намека, но все же ее явно задело то, как я смотрел на Челси. От этого я чувствую себя комком грязи, той склизкой, влажной грязи, которую я иногда по приказанию Эрла сокребаю со дна лодок.

Кензи исчезает вдали, а Челси, наоборот, подходит к пристани. От ветра ее длинные светлые волосы идут рябью; прекрасные ноги сгибаются и разгибаются при ходьбе. Да уж, следующие три недели дадутся мне нелегко.

Челси
Ничего, кроме сетки

– Помочь тебе? – спрашивает Клинт, когда я дохожу до края пристани. Он протягивает руку и ждет, что я возьмусь за нее.

На солнце глаза у него синее неба, синее озера и почему-то чище обоих. И само лицо… при дневном свете оно кажется выразительней: точеные черты, золотистый загар, зубы, точно из белого фарфора. На лоб спадает темный локон. От его лица меня ударяет взрывной волной. Несмотря на призывы мозга сохранять спокойствие, мой взгляд уже спешит охватить его целиком: мускулистые плечи, сильные руки, узкая талия, смуглые икры.

При мысли о том, что мы проведем вместе все утро, меня охватывает жар. Да еще и на глазах у всей семьи! Дело сильно усложняется тем, что вчера у меня был весь день на размышления. На то, чтобы вспоминать, как я задрожала всем телом, когда он стоял рядом. На то, чтобы представлять, каково это будет, сидеть рядом с ним целое утро…

– Просто хватайся за мою руку, – говорит он. – Я тебя не уроню. Обещаю.

Он улыбается, сверкая идеально ровными зубами. Мой желудок выделывает трюки на трапеции. Гейб, повторяю я про себя. Гейб, Гейб, Гейб…

Мне бы хотелось задрать голову повыше и шагнуть в лодку самостоятельно, по пути сбив его с ног. Но я боюсь, что упаду сама. Да, эта лодка, конечно, огромная. Но после того, что случилось со мной в этом году, меня пугает любая поверхность, кроме твердой земли. Мне кажется, что катер качается на волнах, как резиновая уточка в ванне. А что, если я оступлюсь? Поскользнусь? Ударюсь бедром? Доктора предупредили меня о том, что повторная травма обойдется мне дороже. Мне бы не хотелось провести первый год колледжа, восстанавливаясь после замены тазобедренного сустава.

Я оглядываюсь через плечо, однако родители с Брэндоном уже сели в лодку. Остальные туристы тоже прошлепали по пристани в катер. Осталась я одна; больше некогда размышлять и собираться с духом.

Я неохотно протягиваю ему руку; мой пульс убыстряется вдвое. Я спешу спуститься в лодку, выпустить его руку из своей, спастись от этого сумасшедшего роя эмоций, которые он пробуждает во мне. Но тут моя нога скользит по мостку, и сердце у меня останавливается.

Вот и сбылся мой худший кошмар. Я падаю. Падаю до ужаса медленно. В голове у меня прокручивается старый фильм, который я видела уже сотни раз: последние секунды игры. Мое тело изогнулось в прыжке, рука закинута за голову, мяч летит после моего броска крюком. Бедро уже болит, разумеется, но совсем не так, как когда я поскользнулась, упала и разбилась на куски…

Я открываю рот – нет, пожалуйста, только не снова! – и собираюсь закричать, но внезапно падаю в его объятия. Из моих губ вырывается лишь жалкое «и-и-и». У него такая твердая грудь, и, о боже, как же хорошо он пахнет. Словно свежие рубашки, только что с веревки для белья.

– Спасибо, – только и могу пробормотать я.

– Не волнуйся, – отвечает он. – У меня есть сертификат спасателя. Если упадешь в воду, я вытащу тебя. Честно говоря, будет даже хорошо, если ты упадешь – в такое-то жаркое утро.

Честно говоря, я упаду нарочно, если ты прыгнешь за мной. Эта мысль врывается в мой мозг точно из ниоткуда и производит эффект землетрясения. Как я вообще могу думать о таком, когда я уже влюблена в другого? Я чувствую, как щеки заливает алый румянец. Наконец выскользнув из его объятий, я спешу сесть рядом с Брэндоном. Всего в лодке около двадцати сидений по сторонам от перил в задней ее части (на корме? или это бак?). Правильно, Челс. Отвлекайся от своих чувств, вспоминай словарные статьи.

– Ты чего? – шепчет Брэндон. Он видит меня насквозь. – Чудишь сегодня. Можно подумать, ты ни разу в жизни не видела живого мужчину.

Он поднимает камеру и запечатлевает мой животный ужас.

– Эй, хорош уже, – рявкаю я.

В последний раз я так себя чувствовала, когда десять раз прокатилась на карусели в свой десятый день рождения. У меня кружится голова. Я ощущаю сильную слабость. Во рту пересохло. Руки слегка дрожат. Я пытаюсь успокоиться, но тут прямо перед носом появляется Клинт и хватает меня за бицепсы, поднимая на ноги. От его прикосновения меня ударяет молния. Боже правый, молния.

– Мне нужен доброволец, – говорит он, мягко подталкивая меня к центру лодки. Мы поворачиваемся лицом к пассажирам.

– Мы называем эти штуки жилетами Мэй Уэст, – говорит он, держа жилет в вытянутых руках. Я поворачиваюсь и продеваю руки в отверстия.

Клинт вращает меня, как манекен. Его лицо – его прекрасное лицо — оказывается напротив моего. Я чувствую его дыхание на щеке. Мысли у меня путаются. Мне нужно что-то сказать. Что-то, что отвлечет меня от того, что его пальцы тянутся к завязкам на жилете… Завязкам, которые располагаются прямо на моей груди.

– Так это… Почему Мэй Уэст? – наконец выдавливаю я.

– Я, наверное, тут одна такая старая, что помню, кто такая Мэй Уэст, – кричит седовласая дама, затягивая шнурки на собственном жилете. – Ее сиськи заполняли собой целый экран! Мне такие светят, только если я надену один из таких жилетов.

Я в ужасе таращусь на Клинта. Он кивает:

– Угу. Если упадешь в воду, просто дерни за веревочку вот здесь, внизу, и фффух! – Он вытягивает руки, демонстрируя, какой шикарный будет у меня бюст. – Сразу превратишься в Мэй Уэст.

Я плетусь на свое место. Готова поклясться, все лицо у меня теперь ярко-малинового оттенка. Брэндон так смеется, что вот-вот лопнет.

– Нет, это слишком прекрасно, – говорит он мне. – Я так рад, что мы поехали. Думаю, твое лицо теперь никогда не вернет свой нормальный цвет.

Он щелкает камерой, а я пылаю от злости.

Клинт ловко направляет лодку к центру озера и замедляет ход. Мы бродим туда-сюда по палубе, и он выкрикивает:

– Забрасываем удочки! Будем блеснить.

Я представляю себе россыпи блесток, сверкающие шары на дискотеке… Нет, это он вряд ли имеет в виду.

– Эй, Челси, помочь тебе закинуть удочку? – Голос Клинта раздается прямо за моей спиной; он приобнимает меня за плечи. Я закусываю губу. – Вот смотри, просто пусти леску по воде. Пусть волочится вдоль борта.

Чье-то уханье отвлекает Клинта от меня.

– Клюет! У меня клюет! – вопит старушка, которая только что неудачно пошутила про Мэй Уэст. – Неси свою сеть, Клинт! Рыбина огромная!

Клинт спешит к ней на помощь. Я благодарно перевожу дух, хотя (я что, правда готова в этом признаться?) одновременно испытываю некоторое разочарование.

– Глэдис, погляди, какого красавчика ты подцепила! – кричит Клинт, затаскивая рыбу в лодку. Он поднимает ее вверх, чтобы все поглядели. – Отличный большеротый окунь. Годится на ужин. Чарли, наш шеф-повар, будет счастлив познакомиться с этим парнишей, а вас, Глэдис, ждет вкусный ужин.

Он кладет рыбу в переносной холодильник, и все поздравляют старушку.

– Челси! – кричит он, снова обращая на меня внимание. – Ты отмотала столько лески, что, наверно, рыбачишь в Канаде. Твоей рыбе придется показывать паспорт.

Я морщусь, устраиваюсь поудобнее и пытаюсь накрутить леску обратно на катушку.

– Боже! Кажется… Кажется, я поймала что-то.

– Продолжай накручивать. Медленно, – говорит Клинт, подходя ближе.

Я напрягаю плечи, но прошло уже слишком много времени с тех пор, как мне приходилось сильно напрягаться. Я чувствую себя увальнем на уроке физкультуры, который молится, чтобы никто не увидел, как он ведет мяч. Движения мои совсем не скоординированы. Я предпринимаю нелепую попытку замотать леску обратно, мечтая лишь о том, чтобы Клинт уже избавил меня поскорее от этой муки, и тут из глубины выпрыгивает огромная рыба. Ее зеленоватая чешуя переливается радугой над бледно-голубой водой. Рыба подпрыгивает так высоко, что похоже, будто она стоит на поверхности озера.

– Отлично! – подбадривает меня Клинт. – Большой экземпляр! Она пытается порвать леску. Держи крепче. Она может сорваться с крючка.

Сердце у меня подскакивает выше, чем рыба на крючке. Я бросаю взгляд в сторону, ожидая, что вот-вот подойдет Клинт и подведет под рыбу свой подсачек. Однако он просто стоит в сторонке, хотя эта гигантская рыбина весит больше, чем Брэндонов усилитель. Папа с братом не разрешили мне помочь им затащить громоздкого «Маршалла» в коттедж, так почему сейчас никто не придет мне на помощь? Почему Клинт так спокойно взирает на мои страдания? На лбу у меня выступили такие крупные капли пота, что они, наверно, выглядят, как аляповатая тиара из горного хрусталя.

– Не останавливайся. Продолжай накручивать – медленно, размеренно, – инструктирует меня Клинт.

Я бросаю на него злобный взгляд и кряхчу, просто чтобы показать, как я зла.

Но теперь уже никто – даже родители с Брэндоном – не обращает не меня внимания. Все облокотились на борт и наблюдают за моей леской. Пухлый мужчина средних лет сумел протиснуться вперед; какой-то папаша держит сына на руках, чтобы тому было лучше видно. Вода в озере такая чистая; уверена, что они видят даже чешуйки рыбы, которая борется со мной из-под воды.

Я напрягаюсь всем телом и накручиваю катушку.

– Продолжай! – кричит Клинт. – Она попалась! Вот ведь, а! Никогда не видел, чтобы кто-нибудь поймал такую огромную рыбу с первой попытки.

Я упираюсь ногой в борт и думаю, что могу прислониться бедрами к перилам. У меня напряжены все мускулы, и тело понемногу вспоминает, каково это – чувствовать жар борьбы. Да, оно вспоминает… как физические упражнения заряжали меня энергией, как они служили мне источником счастья. Я продолжаю крутить рукоятку, бороться. Я начинаю наслаждаться схваткой.

На мгновение закрыв глаза, я представляю себя не на лодке, а на поле. Идет последняя четверть. Я веду борьбу за мяч. Я вернулась; я снова невредима. Я здорова.

Я наслаждаюсь этой драмой. Напрягаю бицепсы, чтобы крутить катушку. Рыба так близко, что может шептать мне на ухо. Наконец рука Клинта мелькает у меня перед лицом; он подхватывает рыбу в сеть. Сеть куда крупнее, чем та, которую он использовал для улова Глэдис.

– Какой восхитительный желтый судак! – говорит Клинт.

«Восхитительный». Забавное слово он подобрал для рыбы; однако оно недалеко от истины. Чешуя у нее блестит на солнце, как старинный золотой браслет.

– Он просто огроменный, – говорит Клинт, протягивая мне рыбу.

Я держу судака размером от моей головы до бедра, и руки у меня дрожат от его веса.

– Надо сфотографировать, – продолжает Клинт и бежит к куче рыболовных снастей. Он выныривает из нее с камерой в руках и направляет на меня объектив. – Уверен, что это верная победа на конкурсе «самый большой улов лета». Если до конца августа не поймают никого покрупнее, ты выиграешь бесплатную неделю на курорте следующим летом.

Сердце у меня дико бьется; пот застывает на руках; ноги дрожат. Впервые с того момента, как я очнулась, извиваясь от боли, на полу спортзала… С того момента, когда партнерши по команде смотрели на меня сверху вниз, слишком напуганные, чтобы помочь, я чувствую себя собой.

– Прекрасное начало каникул. Надо будет отметить сегодня в «Заводи», – возглашает Клинт.

Не подумав, я позволяю себе улыбнуться. Но не вежливой улыбкой для фотоснимка. Не так, как улыбаешься из чувства долга. Я одаряю Клинта честной, настоящей улыбкой полного счастья. Такой же, как та, которая в первый год старшей школы завоевала сердце Гейба Росса.

Перед тем как щелкнуть затвором камеры, Клинт улыбается мне в ответ.