Текст книги "Хранитель секретов Борджиа"

Жоан вспомнил и то трагическое раннее утро, когда неаполитанская королевская семья вынуждена была бежать из охваченного огнем города, который в скором времени был взят французами. Иннико, облаченный в доспехи, был решителен и суров. Он спас Жоану жизнь, приказав солдатам пропустить его внутрь замка Кастелль д’Ово, и таким образом Жоану удалось взойти на борт «Святой Эулалии». В тот день Иннико был назначен губернатором стратегически удачно расположенного острова Искья, который он впоследствии успешно защитил от нападения французской эскадры, несколько раз предпринимавшей попытки овладеть им. Там же Иннико организовал надежное убежище, и многочисленные люди искусства могли творить, не страдая от войны и голода. Продвижение идей, касающихся человеческих ценностей и свобод этого нового времени, в особенности разума и приверженности к чтению, превратилось в идеологию двора маркиза.

Третья встреча Жоана с Иннико д’Авалосом состоялась после того, как он рассказал своему другу Антонелло, что хотел бы основать книжную лавку в Риме, но что у него не было для этого достаточного количества денег.

– Думаю, что настал момент, когда тебе следует снова переговорить с Иннико д’Авалосом, – сказал ему Антонелло после непродолжительного раздумья. Его привычная улыбка куда-то исчезла.

– С Иннико д’Авалосом? – переспросил Жоан удивленно.

– Да, ты с ним уже знаком, он стал губернатором острова Искья и не только оказывает покровительство людям искусства, но и также нам – тем, кто это искусство распространяет. Если он поручится за тебя, ты получишь необходимые деньги.

– И о чем же я буду говорить с ним?

– Он будет говорить – не ты, – резко ответил Антонелло. – На следующей неделе он приедет в Неаполь на встречу с королем и вы увидитесь.

Складывалось впечатление, что Антонелло даже не рассматривал возможности его отказа, и Жоан был заинтригован.

Когда Жоан поднялся в обеденный зал дома Антонелло, Иннико д’Авалос уже был там. Он сидел за столом рядом с книготорговцем и, несмотря на свое высокое положение и возраст, учтиво приподнялся, чтобы поприветствовать его.

Обед протекал в оживленной беседе, в которой снова были затронуты животрепещущие темы предыдущей встречи: книги, религия, наступление новых времен, свобода личности, свет и тьма.

– Человек является венцом божественного творения, и отношение к нему должно быть соответствующим, – настаивал д’Авалос. – Существуют три вида свобод, которые должны неукоснительно соблюдаться: физическая свобода, свобода вероисповедания и свобода мысли.

Позже Жоан узнал, что печать, используемая маркизом для скрепления писем, и очертания его медальона не имели никакого отношения к фамильному гербу, но являлись символом этих трех свобод: каждая из сторон треугольника символизировала одну из них, треугольник в свою очередь помещался внутри круга совершенства, символизировавшего Господа. И Господь как Творец всего сущего покровительствовал человеку и его свободам, разместив его у своей груди.

– Господь создал человека свободным, – продолжал Антонелло. – Ничто не может оправдать желание поработить его тело, дух или интеллект. Мы выступаем против рабства. Рабство – это тьма, свобода – свет.

– Поэтому мы не признаем навязывания религиозных верований, – сказал д’Авалос. – Человек должен быть свободным и может сам избрать свой путь к Богу. Нельзя позволить, чтобы кто-то ему что-либо навязывал.

– Также недопустимо, чтобы человеческая мысль была загнана в жесткие рамки, – объяснил Антонелло. – Никто не имеет права запретить книгу.

– И это три наших основных принципа, – заключил д’Авалос.

– Наших? – переспросил Жоан, не сумев сдержаться. – Кого вы имеете в виду, говоря о «наших»?

– Мы – группа людей, объединенных общими идеалами, – ответил ему Антонелло. – Мы считаем, что мужчина и женщина, являющиеся венцом творения, должны быть свободными. Так возжелал Господь, наш Бог, когда создал нас.

– Значит, вы против инквизиции, – заявил Жоан.

– Мы против любых действий инквизиции, – ответил д’Авалос. – И в особенности действующей в Испании или навязанной Савонаролой во Флоренции. Эти инквизиции не только направлены против свободы выбора религии, но и против телесной и интеллектуальной свободы и таким образом способствуют возникновению худшего из рабств – страха. Страх связывает человека физически, умственно и духовно, не позволяет ему развить свой потенциал по максимуму и блистать так, как Господь желал, чтобы он блистал. Страх – это тьма.

Жоан задумался на несколько мгновений, а потом спросил:

– Почему вы мне все это рассказываете? Если я донесу на вас Церкви, вам не поздоровится.

– Потому мы давно уже за тобой наблюдаем, – ответил Антонелло. – Мы знаем, что ты думаешь так же, как и мы.

– Но мы ведь познакомились только тогда, когда я приехал в Неаполь.

– Нет. Мы познакомились с тобой намного раньше, – заявил книготорговец.

– Раньше?

– Да, твой друг Бартомеу из Барселоны также и мой друг.

Жоан знал об отношениях своего покровителя в Барселоне с книготорговцем.

– Да, и так же думала семья Корро, – продолжал Антонелло. – И Абдала.

Жоан растрогался, вспомнив их. Супруги Корро относились к нему практически как вторые родители, когда он работал подмастерьем в их книжной лавке, а Абдалу он по-прежнему считал великим мастером. Вдруг многое из пережитого сложилось в картинку. Он познакомился с Антонелло в Неаполе благодаря Бартомеу, и именно Бартомеу помог ему устроиться подмастерьем в книжную лавку книготорговцев Корро в Барселоне. Все они были связаны между собой.

– Вы торгуете запрещенными книгами? – спросил он, посмотрев Антонелло прямо в глаза.

– Конечно, – ответил тот. – Мы противостоим запрету распространять знания и делиться ими.

Жоан вспомнил о трагической гибели Жоанны и Антони Рамона Корро на костре по обвинению в торговле запрещенными книгами. Частично и он был в этом виноват; Жоан все еще чувствовал свою невольную причастность и винил себя в том, что не отдал им долг. Если он сейчас продолжит их дело, то, возможно, заслужит их прощение из потустороннего мира и приглушит угрызения совести.

– Почему вы мне все это рассказываете?

– Вы хотите открыть книжную лавку в Риме, а для этого нужны деньги, – спокойно ответил Иннико. – Я готов одолжить вам кое-что и стать вашим поручителем, поскольку, похоже, вы следуете нашим идеалам.

– А что вы хотите взамен? – спросил Жоан недоверчиво.

– Только то, чтобы вы оставались верным принципам, по которым жили Корро и которым следуем мы, – ответил маркиз. – И что вы вернете эти деньги, когда у вас появится такая возможность.

– Только это?

– Только, – ответил Антонелло, улыбнувшись.

– По рукам! – воскликнул Жоан, возвращая улыбку.

«Время Савонаролы закончилось. Флоренция должна вернуть себе свободу, и вы сможете сыграть ключевую роль в этом процессе, – читал дальше Жоан. – Некто прибегнет к вашей помощи, чтобы свергнуть этого фанатичного монаха. Нам будет приятно, если вы не откажете ему в своей поддержке».

В письме Иннико также касался других вопросов политики и книг, речь в которых шла о трех свободах, которые они защищали.

Жоан сидел в задумчивости. У маркиза был широчайший круг друзей, следовавших тем же принципам свободы, и эти люди делились с ним различными сведениями и секретами. Он сказал себе, что и в самом деле во Флоренции что-то назревает. Он уже участвовал в борьбе против Савонаролы, помогая Никколо и его друзьям и доставляя в город книги, запрещенные монахом. Некоторые из них, кстати, оплачивал маркиз. Что имел он в виду, говоря «нам будет приятно»? Каждые три месяца Жоан отсылал губернатору Искьи и Прочиды часть одолженных у него денег; было совершено уже пять выплат, и Жоан рассчитывал в скором времени полностью погасить долг. Они ничего не могли требовать от него.

Однако он чувствовал, что имел некое моральное обязательство перед маркизом из Неаполя, поскольку разделял проповедуемые им идеи. Так же как он имел определенные обязательства перед Микелем Корельей и каталонцами. А к этому еще приплюсовывались несколько месяцев, которые ему придется отслужить королю Испании. Эти обязательства в значительной степени ограничивали его свободу.

Дилемма между свободой и необходимостью исполнения обязательств беспокоила его, и Жоан достал свой дневник. «Нарушаю ли я обещание стать свободным, данное отцу? До какой степени человек может быть свободным, не беря на себя обязательств?» Он вспомнил один из разговоров, которые они вели с Бартомеу, когда он был еще мальчишкой, только что приехавшим в Барселону, и записал: «Только свободный человек может брать на себя обязательства. А я свободен».

39

– Завтра в полдень у тебя встреча в Ватикане, – сказал Жоану Микель Корелья, однажды вечером придя в лавку.

– Встреча? – спросил Жоан удивленно. – С кем?

– С ватиканским знаменосцем – Цезарем Борджиа.

Книготорговцу не понравился тон дона Микелетто. Его слова звучали скорее как приказ.

– А что он хочет?

– Если я расскажу это, тебе уже не понадобится говорить с ним. Я жду тебя в Ватикане.

Чуть раньше полудня Микель Корелья сопроводил Жоана в зал Сивилл в папских покоях, стены которого были расписаны фресками с изображениями апостолов, пророков и пророчиц. Хотя этот зал был менее пышным, чем тот, где его принял Александр VI, Жоану он показался великолепным.

После короткого ожидания появился Цезарь Борджиа. Ему было двадцать два года, и он считался самым привлекательным мужчиной Рима. Прямой нос, красиво очерченные брови и темные проницательные глаза украшали лицо с аккуратной бородкой каштанового цвета и шевелюрой до плеч. Жоан достаточно хорошо был знаком с ним, поскольку во времена своего кардинальства Цезарь часто заходил в книжную лавку. Несмотря на то что он был церковнослужителем, Цезарь любил одеваться как светский человек, – возможно, для того, чтобы подчеркнуть отсутствие склонности к религиозной деятельности. Вот и теперь его одеяние не претерпело больших изменений: из-под черного шелкового камзола виднелась белая рубашка с кружевами из блонды, а на голове Цезаря была шляпа черного цвета с золотыми медальонами. На шее его красовалась цепь из этого же металла, а на поясе – кинжал и шпага. Роста он был примерно такого же, как Жоан, и статного телосложения. Хотя внешне он не производил впечатления человека-богатыря, в Риме судачили о его неимоверной физической силе.

Цезарь слегка улыбнулся в знак приветствия и, усевшись за свой стол, жестом предложил Жоану и Микелю присесть.

– Вы спрашивали, зачем я вас позвал, – сказал Цезарь с некоторой теплотой в голосе – таким тоном он говорил, когда хотел быть любезным.

– Именно так, ваша милость, – ответил Жоан.

– Я прошу вас, чтобы все, о чем мы сейчас будем говорить, осталось исключительно между нами. – Он смотрел на Жоана не мигая, с вопросительным выражением лица.

– Я вам это гарантирую, – поспешил ответить Микель с той своей особенной улыбкой, в которой таилась угроза.

– Разумеется, ваша милость, – подтвердил Жоан.

– Я знаю, что вам знакома ситуация, в которой сейчас находится Флоренция. У вас работают несколько уехавших оттуда человек, которые, без сомнения, держат вас в курсе.

У Жоана екнуло сердце. Связана ли эта аудиенция с письмом Иннико? Он кивнул в знак согласия и в ожидании продолжения выдержал пристальный взгляд Цезаря.

– Уже до краха клана Медичи и вторжения французов этот безумный монах досаждал папам. В своих проповедях он говорит дикости о моем отце, такие, например, как россказни о том, что для него в аду уже готов трон. Примерно то же самое он говорил о предыдущем Папе – Иннокентии VIII, будто бы он является воплощением дьявола. Этот монах благословил вторжение французов, назвав Карла VIII посланником Господа, и подстрекал его к низложению моего отца. Позже он не позволил, чтобы Флоренция присоединилась к Священному Союзу против Франции, и по-прежнему является союзником французов. Предполагаю, что вам рассказывали о том, каким образом он сеет страх своими завываниями, как сжигает произведения искусства, книги и людей на своих показных кострах.

– Именно так, ваша милость, – подтвердил Жоан.

– Мой отец несколько раз приглашал этого монаха приехать в Рим с тем, чтобы постараться убедить его в обратном, но хитрая бестия все время ссылается на болезни, чтобы остаться во Флоренции. Мой отец даже предложил ему кардинальскую шапочку, но Савонарола отверг это предложение.

– Его проповеди доводят народ до исступления, – вмешался Микель. – Папа запретил ему произносить их, но, сделав перерыв в несколько месяцев, он снова начал проповедовать, вынудив понтифика отлучить его от Церкви. Сейчас он делает вид, что замолчал, но член его братства Доменико ди Пеша, тоже монах-доминиканец, произносит их вместо него. Нет никакого сомнения, что его устами говорит Савонарола.

– Я убедил отца покончить с ним, – сообщил Цезарь, прервав Микеля.

У Жоана от изумления округлились глаза. Иннико был прав.

– У Савонаролы очень много приверженцев, которые готовы отдать жизнь, чтобы защитить его, – сказал Жоан. – Вы планируете идти с войском на Флоренцию?

– Слишком дорого и рискованно, – ответил Цезарь. – Это не самая лучшая мысль; единственным военным актом будет блокада с моря. Мы хотим подорвать веру народа в этого монаха-проповедника так, чтобы они отвернулись от него и чтобы сами флорентийцы его изгнали.

– А что я могу для этого сделать?

– Ключ к этому в книге, – ответил Микель.

– В книге? – удивился Жоан.

– Именно, – продолжал валенсиец. – Нам нужен абсолютно верный, разбирающийся в книгах человек, к тому же мужественный. Ты продемонстрировал эти качества при Остии. Ты понравился Папе, и мы решили, что именно ты найдешь эту книгу и доставишь нам.

– Но о какой книге идет речь? Почему ее значение так высоко?

– Это Книга пророчеств, – ответил Цезарь.

– О чем она?

– Мы думаем, что ее автором был Мишель Бонаколзи и что эта книга содержит в себе, как следует из ее названия, пророчества, – ответил Микель.

– Пророчества? – воскликнул Жоан изумленно. – Но… Папа в это верит?

Он мгновенно осознал, что задал неуместный вопрос, когда увидел, что его собеседники смотрят на него в молчании.

– То есть я хотел сказать, что любой человек может начать… – добавил Жоан, стараясь исправить положение.

– Естественно, верит! – взорвался Микель. – Сильно верит! Как он может не верить в них, если является главой Церкви? Посмотри, чьи изображения написаны на этих стенах! Пророков! Сивилл!

– Именно потому, что он верит в пророчества, Папа и захотел прийти к соглашению с Савонаролой, вместо того чтобы раздавить его, – добавил Цезарь со спокойствием, резко контрастировавшим с возбуждением Микеля.

Жоан смотрел на него, ничего не понимая; он ждал, когда его собеседники возобновят разговор, ибо не хотел вновь попасть впросак, задав ненужный вопрос.

– Монах Джироламо Савонарола начал пророчествовать во Флоренции в 1482 году, – объяснил Микель, поскольку Борджиа продолжал хранить молчание. – Он призывал верующих к жизни в бедности и строгости. Но его непримиримость и критика любого из земных наслаждений, а также постоянные напоминания о бесчисленных карах, которые ждут в аду, многих отвратили от него, и он вынужден был покинуть город. Вернулся он, отточив свое ораторское искусство, в качестве настоятеля доминиканского монастыря Святого Марка, оттуда и возобновил свои выступления. Он призывал к жизни в бедности и строгости, обрушивался на Церковь и Папу Иннокентия VIII и его предшественников, которые оказывали покровительство искусству и художникам.

– Помимо ораторского искусства, которым он владел в совершенстве, Савонарола привносил в свои проповеди что-то еще совершенно новое: пророчества, – продолжил Цезарь. – Он попал в точку, предугадав смерти Иннокентия и Лоренцо Великолепного. Апокалипсические бедствия, которыми он устрашал людей, сбывались: голод, эпидемии чумы, сифилис, война… Также он верно спрогнозировал французское нашествие и падение Флоренции.

– Люди считают его пророком, жестким и мстительным посланником Бога. Они дрожат от страха во время его проповедей и, веря в то, что конец света не за горами, следуют его указаниям жить в аскетизме, молитвах и покаяниях. В этой набожности как таковой ничего плохого нет, но она превращается во вредоносную, когда насаждается силой его последователями всем прочим людям. Монах окружен сонмом фанатиков, которые в ожидании божественного вознаграждения готовы отдать жизнь за него. Именно таким образом ему удалось подчинить себе Флоренцию.

Жоан кивнул в знак согласия: он великолепно был осведомлен об этих событиях через Никколо и других своих флорентийских работников.

– А почему вы думаете, что он ошибается? Что заставляет вас считать, что этот монах не прорицатель, а мошенник?

Жоан поймал тяжелый взгляд дона Микелетто.

– Потому что у нас есть свои информаторы, – ответил ватиканский капитан.

– Савонарола – великий оратор, наслаждающийся насаждаемым им страхом среди его слушателей, хотя ничего общего с прорицателем не имеет, – объяснил Цезарь. – В монастыре Святого Марка живут два монаха, очень близко с ним связанные. Один – Доменико де Пеша, который сам проповедует и является рупором Савонаролы, когда тот решает подчиниться приказу Папы и перестает проповедовать. А другой монах – Сильвестро Маруффи – еще более психически неустойчивый, чем первые два: он страдает лунатизмом и его посещают видения. Именно он и есть источник пророчеств, хотя они не являются его собственными – он заимствует их из книги, написанной другим доминиканцем, по имени Мишель Бонаколзи, умершим несколько лет назад.

– Таким образом, если мы отнимем у них эту книгу, которая существует в единственном экземпляре, то лишим этих монахов их самого действенного оружия – пророчеств, – продолжил Микель. – Без них их дело развалится через несколько месяцев.

– Таковой будет ваша миссия: достать книгу, – заключил Цезарь, глядя Жоану прямо в глаза. – В монастыре обширная библиотека, и ваш опыт в книжном деле бесценен.

– Я? Но как же я…

– Мы рассматривали также возможность убийства тобой Савонаролы и этого лунатика, – перебил его капитан ватиканских гвардейцев. – Однако на данный момент отказались от этого плана. Мы не хотим превращать их в мучеников.

Жоан едва не вздохнул облегченно, когда узнал, что его задача не будет сведена к ремеслу наемного убийцы. Но это оказалось невозможно: подобное поручение вызывало в нем огромное беспокойство. Он и представления не имел о том, каким образом выполнить то, о чем его просили. И прекрасно знал, что его собеседники ждали от него исключительно полного подчинения и согласия без каких бы то ни было раздумий. Тем не менее он не собирался делать этого. Жоан набрался храбрости, выпрямился и, глядя в глаза Цезарю, сказал:

– Ваша милость, подобным поручением вы оказали мне огромную честь, поверив в мои способности, которые, к сожалению, далеко не так велики. – Он помолчал. Жоан даже не хотел смотреть на дона Микелетто в тот момент, когда сделает свое заявление. И, выдержав паузу, добавил: – Тем не менее я хотел бы просить вас о том, чтобы мне предоставили пару дней на размышление, прежде чем я отвечу.

40

– Они уверены в том, что ваш долг – подчиниться, – сказала Анна, сидя на постели в спальне, когда Жоан закончил свой рассказ. – Они не примут вашего отказа.

– Именно это и дал понять дон Микелетто по окончании аудиенции. – Жоан сидел на стуле напротив супруги. – Он бросил на меня убийственный взгляд, спросив, как я посмел сказать Цезарю Борджиа, что подумаю над его предложением.

– А вы что ответили?

– Что я свободный человек и имею на это право.

– И что же он сказал?

– Что единственное, что я должен решить для себя, – это то, с ними я или против них. Золотой середины нет.

– Все, что вы можете ждать от них, – это угрозы, – произнесла Анна обеспокоенно. – И что же вы будете делать?

– То, что и сказал им, – думать.

– Боюсь, что тут мало возможностей для раздумий. – Анна тщательно выговаривала каждое слово. – Вы уже знаете мое мнение о клане. Это опасные люди.

– Несмотря на это, я взвешу все возможности, Анна. С одной стороны, мне хочется поехать, но с другой – я не могу оставить вас одну, пока вы полностью не придете в себя после происшедшего.

Анна несмело улыбнулась.

– А если я снова заболею, как во время войны против Орсини?

Жоан понял, что она говорила это не всерьез, и, опершись на спинку кресла, ласково провел рукой по ее лицу.

– Ничего не получится, – сказал он, улыбнувшись в ответ. – Кроме того, вы прекрасно знаете, чем это все закончилось.

Анна задумалась. Ее лицо снова потемнело.

– Дон Микелетто опять использует вас, как сделал это во время убийства Хуана Борджиа. Неужели вы этого не видите?

– Я хочу принять решение как свободный человек.

Она отрицательно покачала головой.

– Это невозможно.

На следующий день Жоан вместе с Джорджио, двоюродным братом Никколо, работавшим мастером-переплетчиком, проверял во дворе мастерской качество кожи и букв, отпечатанных холодным способом на суперобложках партии книг… Речь шла о Secretum secretorum – произведении, переведенном на итальянский с каталонского издания, которое, в свою очередь, было переведено с латинского, а еще ранее с арабского или иврита. Никколо считал эту книгу одной из своих любимых, поскольку речь в ней шла о советах, которые предположительно Аристотель давал Александру Великому по вопросам достойного управления государством. Хотя францисканский теолог Роджер Бейкон в свое время положительно отозвался об этой книге, Церковь с недоверием относилась к ней как по причине ее языческого происхождения, так и ее эзотерической части, где имели место советы по искусству предсказывания будущего. По этой причине, несмотря на огромный спрос, книгу могли приобрести лишь избранные клиенты.

Джорджио был опытным в книжном деле человеком; он владел не только латынью, но и греческим. В свое время он эмигрировал из Флоренции. В действительности он еще лучше, чем Жоан, мог бы управлять всеми делами в книжной лавке, и если он занимался исключительно переплетными работами, то это происходило только потому, что его двоюродный брат Никколо не имел представления ни о переплетении, ни о печатании книг.

Жоан со всей скрупулезностью исследовал каждую деталь сделанной работы, но при этом заметил, что Никколо пару раз заглянул в мастерскую. Жоан понял, что тот с нетерпением ждет, когда он закончит, и удивился, гадая, чем вызвана подобная поспешность.

– Могу я поговорить с вами наедине? – спросил Никколо, как только Жоан зашел в лавку.

– Да, – ответил он и прошел с ним в малый зал.

– Микель Корелья говорил со мной о миссии во Флоренции…

– Я думал, что это исключительно конфиденциально! – удивленно воскликнул книготорговец.

– Так оно и есть. Но не для меня. Я поеду с вами, если вы решите принять предложение.

– Вы? – Это была очень приятная неожиданность.

– Да. И я прошу вас согласиться.

– Почему я должен сделать это, Никколо?

– Потому что это предложение совпадает с вашими собственными представлениями. Когда мы с моим двоюродным братом говорили о Савонароле и установленной им во Флоренции диктатуре, вы возмутились. Вы сказали, что на каждую книгу, которую этот монах сожжет, мы напечатаем десять. И вы всегда защищали нас – тех, кто боролся против него, и предоставляли нам работу в своей книжной лавке.

– Да, это верно, и надеюсь, что до сих пор я держал свое слово.

– Конечно, так и есть. – Никколо смотрел на него с хитрецой, и казалось, что на его губах вот-вот появится улыбка. – Именно поэтому вы не можете отказаться помочь нам в решающий момент.

– В решающий момент? – повторил Жоан с иронией. Его забавляла способность его друга убеждать людей.

– Да, именно так, – настаивал флорентиец. – Наша миссия станет началом конца теократической тирании на моей родине. Жоан, вместе мы успешно противостояли многим сложным ситуациям. Я очень прошу вас стать моим соратником и сейчас. Мы будем бороться за свободу.

– Вы очень красноречивы, мой друг Никколо, но я отвечу вам то же самое, что сказал и Микелю Корелье. – Жоан улыбнулся. – Я подумаю над этим.

– Не знаю, была ли это инициатива самого Никколо, или он говорил со мной по поручению Микеля, – рассказывал Жоан жене. – Но наш друг прав. Все, чем я занимался до сих пор, и даже то, кем являюсь на данный момент, подталкивает меня к принятию предложения.

– Я уверена, что именно дон Микелетто держит в руках все нити, – ответила Анна. – Он хочет казаться простым солдатом, но на самом деле Микель весьма опытный заговорщик. Он очень хорошо вас знает и делает так, чтобы доводы одних и других лили воду на общую мельницу. Никколо – марионетка в его руках. И он использует вас так же, как использовал при убийстве Хуана Борджиа.

– Мне очень жаль, что вы видите все в таком свете.

– Так откажитесь.

Жоан молча смотрел на нее и признался сам себе, что хотел бы поехать. Отказ означал бы предательство друзей и самого себя.

– Не можете, не так ли? – спросила Анна, видя, что он молчит.

– Нет, не могу. – Жоан напряженно смотрел в глаза своей супруги, как будто хотел проникнуть в глубину ее мыслей. – Я понимаю, что вы против и что я подвергну опасности свою жизнь. Может быть, даже погибну. Тем не менее хочу отправиться в путь, сопровождаемый вашей нежностью и вашей улыбкой, без обид.

Анна не ответила. Она подумала, что ничто из того, что ей хотелось бы сказать мужу, не заставит его изменить свой выбор, и решила подчиниться неизбежному. Он видел, как глаза Анны увлажнились. Она раскрыла объятия и потянулась ему навстречу. Он подошел и молча обнял ее.

Жоан должен был принять очевидное и обеспечить будущее своей семьи на случай, если он не вернется. Несмотря на предвзятое отношение Анны к каталонцам, он знал, что они любой ценой защитят ее в случае, если она станет вдовой. Он был уверен в том, что Анна с помощью клана будет в состоянии успешно справляться с ведением дел в книжной лавке, тем не менее было бы более уместным присутствие еще одного взрослого мужчины в семье Серра. Кроме того, если предположения Иннико д’Авалоса сбудутся, флорентийцы, работающие в лавке, вскоре вернутся в свои края. Жоан подумал, что настал подходящий момент, чтобы поговорить с Педро Хугларом, арагонским сержантом ватиканской гвардии, который уже давно ухаживал за его сестрой Марией. Арагонец знал о прошлом женщины и с пониманием относился к этому, а когда сержанта приглашали на ужин, с удовольствием играл с ее детьми Андреу и Марти, которые его обожали.

– Мне бы хотелось решить вопрос будущего Педро и Марии, прежде чем я отбуду во Флоренцию, – сказал Жоан своей супруге.

– Я одобряю это. Педро просил разрешения у Марии, чтобы поговорить с вами и посвататься к ней. Он лишь ждал удобного момента.

– Что ж, этот момент наступил, – ответил Жоан, с радостью восприняв известие. – Я думал предложить Педро должность в лавке в качестве части приданого.

– Он – человек военный, и это чувствуется, – ответила Анна. – Он знает латынь, но этого недостаточно, чтобы вести дела в книжной лавке.

– Однако ему нравятся книги, – настаивал на своем Жоан. – Он был частым гостем в лавке еще до того, как стал ухаживать за моей сестрой.

– Да, здесь они и познакомились, – сказала Анна с улыбкой, в которой читалось полное совпадение с чувствами ее золовки. – Мне очень нравится Педро. Думаю, он сделает ее счастливой.

– Латынь не проблема, ее можно выучить. Кроме того, он должен будет начать с подмастерья в переплетном и печатном деле. Вскоре мы сделаем его мастером. Он способный человек.

– Вы думаете, что Педро согласится?

– Если он любит мою сестру…

– Нет, – ответила Анна с суровым выражением лица. – Это нельзя ставить в качестве условия. Ваша сестра любит его, и они должны пожениться, причем независимо от того, захочет он работать в книжной лавке или нет. Даже и не думайте принуждать его к этому.

– Хорошо, – сказал Жоан скрепя сердце. – Я сейчас же пошлю письмо в Ватикан с приглашением встретиться сегодня же. У меня не так много времени.

– Я люблю вашу сестру, и мне нравятся книги. Тем не менее я не собирался оставлять военную карьеру.

Педро Хуглар был человеком крепким, с военной выправкой. Ему было двадцать семь лет – на два года больше, чем Жоану. Почти такого же высокого роста, как и Жоан, он все же казался более крупным. Его лицо всегда было тщательно выбрито, он носил волосы до плеч, взгляд его темных глаз светился умом, а на губах часто играла улыбка, открывая ряд ровных белых зубов.

– Нам кажется, что вы смогли бы быть достойным владельцем книжной лавки. Прошу вас подумать об этом.

– Я искренне благодарю вас, Жоан, – ответил Педро озабоченно. – Я обязательно буду иметь это в виду, но у меня двухгодичный контракт с ватиканской гвардией, и это обязательство, которое мне необходимо соблюсти.

– Не переживайте по этому поводу. Думаю, что, если вы захотите, я смог бы уладить это дело с Микелем Корельей, – сказал Жоан, улыбнувшись. – Это будет частью нашего совместного с ним дела.

– Мне бы хотелось, независимо от сделанного вами предложения, назначить день свадьбы с вашей сестрой, – настойчиво произнес арагонец.

– Конечно. Вы не против, если мы обсудим этот вопрос с Марией и моей матерью?

Педро кивнул. Его лицо осветилось довольной улыбкой.

41

– Мы не знаем, где именно хранится Книга пророчеств, – сказал Цезарь Борджиа, – но уверены в том, что она находится в монастыре Святого Марка.

Когда Жоан сообщил Микелю, что согласен принять участие в миссии, валенсиец через два дня сообщил ему об аудиенции с Цезарем Борджиа и попросил взять с собой Никколо. Он никак не проявил своих чувств, узнав о решении книготорговца. Он действовал так, как если бы уже знал об этом наверняка, и эта уверенность покоробила Жоана. Скорее всего, Анна была права. Встреча состоялась в том же зале, что и в первый раз, и все трое внимательно слушали папского сына.

– Эти доминиканцы представляют очень замкнутый круг, доступ в который открыт лишь тем членам ордена, которые имеют такое же фанатичное и нетерпимое к прочим мнениям отношение к религии, как и у них самих, – продолжил папский знаменосец. – В самый узкий круг входят монахи Доменико ди Пеша, Сильвестро Маруффи и собственно Джироламо Савонарола. А вокруг группируется вся община монахов-доминиканцев монастыря Святого Марка, оберегающая их.

– В свою очередь, монахов защищают управляющие органы города и государства, контролируемые приспешниками Савонаролы, так называемые плаксы, которые только и делают, что постоянно сетуют и раскаиваются во всевозможных грехах, – продолжил Никколо. – А на улицах города уже сами плаксы, организованные в вооруженные соединения, а также одетые в белое – в честь цвета одежды ордена – группировки насаждают законы Савонаролы.