Текст книги "Барселона. Проклятая земля"

11

Всю неделю лили дожди, и улицы Барселоны превратились в непроходимое месиво. Фродоин с трудом преодолел лужи на площади и вошел в графский дворец. В тронном зале его ждали виконт с чиновниками, несколько викариев и сборщики налогов – все без исключения франки. В качестве советников также присутствовали и городские boni homines. Прошло уже больше двух недель после прибытия епископа с колонами, время пылких речей и обещаний миновало. Все ждали от епископа первых решений.

Фродоин ощущал свинцовую тяжесть в желудке. Вместе с Сервусдеи он провел несколько дней в архиве, в подвале епископского дворца, где трудились каноники и писцы. Среди вороха рукописей они разыскивали свидетельства собственности на земли епископата, и Фродоин понял свою ошибку. Значительная часть церковных земель была невозделана или разорена сарацинами. Оливковые рощи, виноградники и сады представляли собой кучки обугленных стволов, колодцы стояли отравленные или закопанные, мельницы были разрушены. Из списков рабов и сервов пришлось вычеркнуть половину – кто-то погиб, кто-то пропал. Без монетного двора и торговли податей горожан едва хватало на содержание епископата. Строительство нового собора оплачивать было нечем.

Не лучше обстояли дела и с богослужением. Во многих приходах священника не было вовсе или крестьяне выбирали священником одного из своих, бывало что неграмотного, женатого и с детьми. Мессы такого проповедника являли собой смесь бессмысленных слов и движений, если не были настоящей ересью. За неимением вина освящали молоко или причащали прихожан овощами. Жители некоторых долин вернулись к языческим культам – там десятилетиями не слышали слова Божьего. Феодалы заводили собственные церкви, священником ставили кого-то из родни, а потом собирали десятину и плату за таинства, не спрашивая дозволения епископа.

Сервусдеи был в ужасе. Ситуация оказалась хуже, чем ему рассказывали в Нарбонне. К тому же надвигалась зима. После первых заморозков колоны уже не смогут посеять пшеницу даже на тех наделах, что пригодны для пахоты.

Фродоину было почти нечего предложить этим людям. Он завлек их на дорогу к земле обетованной, воображая себя Моисеем. Колоны терпели лишения и теряли близких, а получали в итоге клочок пустой неродящей земли. Епископ находился на распутье, и город требовал, чтобы он принял решение: отослать колонов обратно или предоставить их собственной участи.

– А чего вы ожидали, епископ?

Виконт, сидевший на другом конце стола, смотрел на него снисходительно. Он уважал упрямство нового прелата, но при этом Фродоин оставался еще одним франком, который верит, что их можно спасти.

– Сунифред, я обещал им будущее!

– Ну тогда сделайте наделы меньше и раздайте им! – огрызнулся Нантигис. Он был самым влиятельным членом совета и не собирался ни в чем поддерживать епископа, пока тот не выразит хотя бы намерение предоставить его семье торговые привилегии.

Фродоин наградил старика презрительным взглядом и подумал о Годе, которую не видел все эти дни. Говорили, что это муж не выпускает ее из дворца, но Фродоин знал, что дело не в муже. Он помнил пламя в ее зеленых глазах. Нантигис обладал лишь той властью, которую она сама ему предоставляла. С другой стороны, Года была женщина разумная и знала, как соблюсти приличия. Фродоин заставил себя сосредоточиться на важном вопросе.

– Чтобы прокормить семью, нужен целый манс[15]15
  Манс – участок земли с домом, площадью от полутора до двух гектаров; по каролингским законам, один манс был необходим для содержания одной семьи. – Примеч. автора.


[Закрыть], – мрачно сообщил он. – У епископата земли на всех не хватит.

– Простой народ голодает, но всегда выдерживает. Они готовы мириться с нищетой.

– Они свободные поселяне, а не сервы! Как смогут они закрепиться здесь, не имея даже самого необходимого?

– Закрепиться? – Старик презрительно рассмеялся. – Вы говорите как моя жена. Не портите свой cursus honorum ради кучки голодранцев. Собирайте подати со всех земель железной рукой и постройте нам собор – ради этого вы сюда и пришли.

– Может статься, Нантигис прав, – заметил Сунифред. Он не хотел оскорблять епископа, но и обнадеживать тоже не хотел. Истинная его задача – это забота о душах. – А кто пожелает уйти – пусть уходит.

Никто не хотел тратить время на болтовню, а поскольку епископ не раскрывал рта, собрание решили закончить. Колонам не нашлось места в Барселоне. Прежде чем покинуть зал, Нантигис подошел к Фродоину:

– Вы молоды и сметливы. Исполняйте свои обязанности и не мешайте никому, и тогда в один прекрасный день вы станете архиепископом Нарбоннским или подниметесь к самому двору.

Фродоин пришел в ярость. Этот сгорбленный старикашка обладает властью благодаря месту в совете и дружбе с графом Гунфридом. Крестьяне берут в аренду его землю ради пропитания, а если по каким-то причинам не могут вовремя расплатиться, их лишают наделов. И тогда, чтобы рассчитаться с долгом, крестьяне продавали себя, а цену устанавливали именно boni homines с Нантигисом во главе. Злоупотребляя своим положением, старик получал земли и деньги, которые снова пускал в оборот. Фродоин подождал, пока члены совета дойдут до дверей, а потом выкрикнул предложение, над которым они с Сервусдеи размышляли целую ночь. Он не собирался отступать при первой же трудности.

– Нужно предоставить колонам право на априсий!

Boni homines застыли на месте. Фродоин, пользуясь произведенным впечатлением, продолжил:

– Согласно готскому обычаю, король имеет право предоставить крестьянам для обработки пустующие земли. Если крестьянин будет возделывать эту землю в течение тридцати лет, она перейдет в его собственность. Это и называется априсий. Вот что я предлагаю: пусть они вспахивают целину и зарабатывают свои собственные наделы.

– Право априсия не распространяется на Церковь, епископ, – возразил Сунифред.

Фродоин хитро прищурился. Он предусмотрел и это.

– В отсутствие графа виконт имеет право предоставлять землю от имени короля. Безземельные барселонцы тоже могут собрать скарб и уйти в поля. Через несколько лет городские кувшины для зерна снова наполнятся, так что нам придется искать новые хранилища.

– Этот юнец лишился рассудка! – сердито воскликнул Нантигис.

Сунифред смотрел на епископа с изумлением.

Священник был моложе всех в зале и обладал упорством, которое они утратили, претерпев так много злоключений. Фродоин намеревался совершить нечто большее, чем постройка собора. Виконт не ожидал такого дерзкого предложения, поэтому не торопился с ответом. Быть может, это и есть решение для горожан, лишившихся всего во время последнего набега.

– Для этого потребуется одобрение графа Гунфрида.

– Я знаю, но зима уже на пороге, а пшеницу нужно посеять до заморозков. – Фродоин не мог допустить, чтобы новую идею затаскали в бесконечных словопрениях. – Сейчас Гунфрид вместе с нашим государем находится в Аквитании. Он все одобрит!

– В последнее время граф сильно переменился, – заметил Сунифред.

Постоянные конфликты между королем Карлом и его родней держали в напряжении всех власть имущих. Союзы создавались и рушились с головокружительной быстротой. Гунфрид уже не пользовался безоговорочной поддержкой при дворе.

И Сунифреду все это было известно.

– Быть может, он сочтет это неповиновением…

– Я епископ Барселонский! – высокомерно объявил Фродоин. Неподчинение прелату тоже грозило опасностью. – Власть Гунфрида исходит от короля, моя же власть – от Бога. Я уже написал архиепископу Гинкмару Реймсскому, советнику короля. Он уладит любые трудности.

В зале воцарилась абсолютная тишина, и Сунифред склонил голову перед похвальбой молодого епископа. Фродоин волен считать это предложение своей выдумкой, но та же самая идея горячо обсуждалась после сарацинского опустошения, когда город начал сползать в темное болото. Прошлогодние споры выявили внутренние противоречия среди советников. Готы считали передачу земли хорошим началом, а франки видели в ней ущерб собственности Французского королевства. Виконт посмотрел на епископа, чтобы разрешить единственное сомнение.

– А кто будет оборонять ваших колонов в случае нападения? Ваш капитан Ориоль с горсткой солдат?

Фродоин поморщился. Ответа у него не было. За пределами Коронованного города крестьяне окажутся в опасности, и он не сумеет их защитить.

– Господь о них позаботится.

– На вас напали еще по дороге сюда, – не отступался виконт, – и вы пока не представляете, сколь опасна жизнь за этими стенами.

Епископ хотел выглядеть уверенным даже перед лицом такой сложной проблемы. Времена были тяжелые для всех, где бы человек ни находился, но он должен был сделать этот маленький и трудный шаг, чтобы соблюсти договор, заключенный с Годой.

– Они предпочтут рискнуть, лишь бы не видеть, как их семьи зимой умирают с голоду.

Изембард ехал с Гисандом, Нило и Инверией по дикой местности вдоль реки Льобрегат. Впереди высилась гора Монтсеррат, величественный темный массив сплошь из сосновых рощ.

– Говорят, эти горы воздвигнуты великанами, – рассказывал на ходу Гисанд. – Они как будто не из этого мира, здесь никто не живет, кроме пастухов да редких отшельников.

– От них веет магией, – боязливо добавил Нило.

– Что никто здесь не живет – это неправда. На этих невероятных высях сокрыты страшные тайны, – подытожил суеверный Инверия.

Они ехали вверх по течению в сторону Уржеля, где юноша будет представлен графу Саломо. К отряду без особой охоты присоединились двое сыновей другого вассала Рыцарей Марки: их отец, Гонтарио из Бетии, слишком дряхлый, чтобы доставать из сундука доспехи, тоже видел в Изембарде новую надежду.

Изембард ехал на лошади, которую одолжил им один крестьянин, в обмен на обещание вернуть животное или расплатиться за него, как только юноша разбогатеет. У парня ныли ноги, зато он уже научился держать равновесие на рысях. Дорога шла через пустоши, иногда попадались крепости, разрушенные сарацинами или людьми Дрого де Борра. Изембард обучался также и владению оружием, и его пламенеющая душа постепенно успокоилась, приняв горькую истину: ему не пробиться к Ротель даже с помощью трех старых рыцарей.

Но Гисанд все равно советовал ученику каждый вечер представлять, как он спасает сестру: по его мнению, солдат всегда должен знать, ради чего обнажает свой меч – не важно, благородна или омерзительна его цель. Ротель сумеет за себя постоять, и однажды Изембард будет готов ее отыскать. Тем временем Бог дает ему возможность заглянуть в то, что было жизнью его отца, – защищая эту истерзанную землю. Кое-кто видел в юноше будущего преемника Изембарда из Тенеса, но большинство видели только монастырского серва. Как бы то ни было, Гисанд из Барселоны продолжал в него верить.

– Нам встретится на пути башня старого Адалеу из Льобрегата, – пояснял Гисанд после походного обеда из соленой рыбы с хлебом. – Адалеу был одним из нас. Он охранял деревянный мост через Льобрегат и собирал плату за проход для графской казны. Возле моста Адалеу основал поселок из десяти домов, при нем жили вооруженные вассалы. Но вот уже несколько лет он сидит взаперти и не дает о себе знать.

Ни одна из дорог к башне не вела. Путников охватило недоброе чувство, они двинулись дальше и вскоре заметили стаю кружащих в небе стервятников. Когда достигли берега реки, моста на месте тоже не оказалось. Башня обрушилась, из развалин торчали обгоревшие стропила. И в деревне было слишком тихо. Каменные дома стояли нетронутые, на стенах висела конская упряжь. Но из часовенки на путников пахнуло смертным зловонием. Они вошли, их взорам открылось кошмарное зрелище: с потолочных балок свисала дюжина полуразложившихся трупов. Они покачивались в облачках пыли, веревки скрипели, насекомые вились вокруг тел. Рыцари в ужасе переглянулись. Дышать в часовне было невозможно.

– Это дело рук сарацин? – прошептал Изембард.

– Нет. Посмотрите сюда, – указал Гисанд. – Это его подпись.

В алтаре грубыми штрихами был изображен дракон.

– Дрого де Борр!

Молодой Изембард выбежал прочь, его стошнило. Рыцари мрачно последовали за ним.

– Это предупреждение. Дрого знает, что мы отправились в путь. Может быть, ему известно и то, что мы нашли наследника Тенеса, и он бросает нам вызов.

– Но как он узнал? – спросил юноша. Его тайна как будто разнеслась по всей Марке.

– У Дрого повсюду глаза и уши. Мы ведь побывали в нескольких замках.

– Дети Гонтарио исчезли! – заметил Нило.

Они уехали, пока рыцари находились внутри часовни. Изембард признал то, чего страшился уже давно: трое рыцарей, едущих с ним, цепляются за прошлое, не желая видеть перемен вокруг. Готская знать не признает Изембарда наследником его отца, Рыцаря Марки. Его происхождение – это только легенда.

– Мы должны ехать дальше, в Уржель, – тихо сказал упрямый Гисанд.

– Нет! – Возглас Изембарда всех заставил обернуться.

Он не умел как следует владеть оружием, зато знал предания и легенды о древних героях – их рассказывали монахи. Изембард обладал другим ви`дением мира: ему, воспитанному в монашеской обители, было известно, что для победы не всегда нужна сталь.

– Монахи из Санта-Афры говорили, что легендам верят больше, чем реальности, потому что в легендах действуют высшие силы, а это людям нравится. Рыцарей Марки больше нет, и никто не пойдет за нами, если мы не создадим собственную легенду. Люди должны поверить, что Господь на нашей стороне!

– Что ты имеешь в виду, юноша?

– Я уже много дней не упоминаю о Ротель: я тоже понял, что Дрого слишком опасен. Никто не станет рисковать жизнью и нажитым добром ради старых надежд. Мы должны начать все заново, как сделали когда-то мой отец и другие рыцари.

– Нас всего четверо, Изембард, – ответил Инверия, печально смиряясь с очевидностью.

– Значит, мы будем искать воинов только среди тех, кому тоже нечего терять. – Взгляд Изембарда загорелся. – Но не ради борьбы с Дрого де Борром, а ради защиты новых колонов в обмен на припасы, которыми колоны будут нас снабжать. Если у нас получится, об этом узнает вся Марка и возникнет легенда. И тогда к нам присоединятся новые люди.

Рыцари былых времен не знали, что ответить. Слова Изембарда эхом отдавались в их душах.

– Дрого этого не допустит. Он придет за тобой, юноша, ты представляешь для него угрозу.

– Вы хорошо знаете эти места, он нас не поймает.

Минутное замешательство прошло; рыцари просыпались после долгих лет сна.

– Ты такой же дерзкий, как и твой отец, – изрек наконец Гисанд.

– Быть может, мы отправимся навстречу смерти, но сделаем это с честью, – закончил Инверия.

Они вернулись в дубовую рощу, удрученные виденным в деревне, но с убеждением, что старый обет защищать эту землю заново подтвержден.

12

День ухода выдался серый и ветреный. Колоны и другие жители города, решившие отправиться в новые земли, собрались в древней базилике Санта-Крус. Епископ в торжественном облачении встречал их на крыльце, прихожане смогли рассмотреть расчищенную площадку и новые леса вокруг оснований стен и колонн. Фродоин желал показать, что его приход знаменует новый период в жизни Барселоны, он призвал всех остававшихся в городе мастеров-строителей и изучал вместе с ними восковые дощечки с чертежами нового храма. Большинство каменотесов успели вернуться в Нарбонну и другие безопасные города, но Фродоин верил, что мастера соберутся, когда возобновятся работы и о них раскатится молва.

Мессу прочитал сам епископ со своими канониками; после благословения он проводил отряд колонов к Старым воротам, где были приготовлены повозки с инструментами, снедью и зерном. Епископат предоставил по пятьдесят сестерциев[16]16
  В каролингскую эпоху – приблизительно 27 килограммов. – Примеч. автора.


[Закрыть] семян на каждого главу семьи – помимо того, чем люди разжились на собственный счет. Крестьяне получат столько земли, сколько смогут обрабатывать из года в год, и эта весть вдохновила многих барселонских земледельцев, которые прошлым летом лишились всего.

Фродоин предложил неожиданное решение, когда никто не знал, что делать. В каждой своей проповеди он боролся со страхом доверившихся ему прихожан. И хотя ходили слухи, что граф Гунфрид ничего не знает про априсий и может его отменить, люди верили епископу, потому что больше уповать им было не на кого. Альтернативой выступала голодная смерть, и крестьяне взглядами подбадривали друг друга.

Фродоин, до сих пор не привыкший к сырости, решил не расставаться с тяжелым церемониальным покровом, что придало прощанию дополнительную торжественность. В митре, с посохом в руке, он шел вслед за большим распятием. Раб вел в поводу епископского коня – Фродоин решил в знак своего расположения проехать с уходящими часть пути.

В последние дни барселонские писцы были перегружены работой. Каждый глава семьи приводил свидетелей, подтверждавших его добропорядочность и верность христианским обычаям.

Здесь же находились виконт, викарий и другие чиновники графства. Капитану Ориолю с гвардейцами предстояло сопроводить колонов до пяти поселений возле Монтсени – там, рядом с Бредой и Риэльсом, земли принадлежали епископату. Пустующие угодья были плодородны, и если крестьяне поторопятся, то успеют провести сев еще до заморозков.

Сунифред выглядел встревоженным, но Фродоину было не до него. Он спешил попрощаться со знакомыми колонами. Епископ отыскал Жоана, Леду и их детей. Увидев прелата, женщина почтительно поцеловала его кольцо.

– Ты получил документ, Жоан? Даже если ты не умеешь читать, храни его как самое ценное сокровище. Твоя семья будет владеть этой землей из поколения в поколение.

В обычае у готов было письменно фиксировать продажу и передачу земли во владение. Фродоин продолжал:

– Я до сих пор молюсь за вашу дочурку Аду, да пребудет она с ангелами Господними. И не забудь, Жоан: в день святого Фелиу ты должен отдать два окорока, двух каплунов и ребра с одной свиньи – или столько же в переводе на зерно. Церковная повинность обязывает тебя принести также первые плоды земли – они для Бога. Кажется, что это много, но здешняя почва плодородна.

Виконт не позволил предоставить колонам какие-нибудь льготы или поблажки: граф не потерпит убытков. Если земля окажется щедра, семьи переселенцев справятся.

– Точно так и будет, – пообещал Жоан, маскируя неуверенность.

– Сеньор епископ, а верно, что в тех местах водятся драконы?

Жоан дал Гальдерику подзатыльник за то, что тот раскрыл рот без разрешения. Фродоин наклонился и взъерошил непоседливому мальчишке волосы. Этот вопрос был следствием древних преданий, ходивших по Марке, и даже сам епископ не знал, правдивы они или нет. В землях Англии тоже рассказывали о драконах, разрушающих монастыри, но многие утверждали, что это вина кровожадных разбойников с севера.

– Не верь всему, что говорят, сынок. – Фродоин вытащил маленький серебряный крестик. – Возьми, Гальдерик. Ни один дракон не осмелится причинить тебе вред, пока ты его носишь.

– Вы слишком щедры к нам, мой господин, – пробормотала смущенная Леда. Сын ее только что получил самый ценный предмет, каким они когда-либо владели.

Фродоин благословил семью и двинулся дальше. Беспокойство не покидало его. С тех пор как Карл Великий захватил территорию Марки, множество подобных дерзких походов завершались плачевно.

Элизия и Гали тоже находились здесь. Епископ подозвал их к себе; он до сих пор не привык к происшедшей с этой четой перемене. Гали объявил себя наследником большого дома рядом с Мираклем. Старики помнили историю Гомбау и самого Гомбау, вассала графа Сунифреда, который бежал, когда в город вошел Гильем Септиманский. И про его семью в Вернете тоже знали. Никаких записей о доме не нашлось, но никто и не представил свидетельства против Гали, так что виконт передал ему дом. По совету Сервусдеи, который, как, впрочем, и все в Барселоне, относился к Элизии с нежностью, в документе было проставлено, что десятая часть дома принадлежит супруге: так было положено по готским законам. Без ее согласия Гали не мог совершать с домом никаких сделок. Но самое поразительное было в том, что у четы нашлись деньги на восстановление дома и работы уже начались. Серебряные монеты барселонской чеканки. Фродоин без ведома виконта и викария сумел притормозить затеянное ими расследование – чиновники хотели установить, откуда взялись эти деньги. Настало время смотреть вперед.

– Вот они, самые состоятельные из моих колонов! – лукаво заметил Фродоин.

– Сеньор епископ! – спесиво поздоровался Гали. Он щеголял в короткой тунике ярко-алого цвета и расточал широкие улыбки крестьянам, вынужденным отправляться на пустоши.

– Когда вы откроете двери «Миракля»?

Гали обернулся к Элизии: взгляд ее был полон задора, глаза блестели, словно два светлячка.

– Таверна и кухня скоро будут готовы, а вот с верхним этажом придется подождать, – возбужденно затараторила девушка. – К тому же надо починить крышу, расчистить огород, поставить конюшню, а еще…

Фродоин не стал слушать дальше. Элизия была как стремительный вихрь.

– Ты – благословение для нашего города.

Девушка покраснела и опустила глаза. Хотя ей было всего шестнадцать лет, она лучше других приспособилась к новой жизни. Она была энергична и полна решимости, к тому же хорошо платила за работу; благодаря ей многие каменщики и плотники теперь не боялись встретиться с зимой. В знак ответной признательности они с Гали поднесли епископату щедрое пожертвование, которое Фродоин уже определил потратить на больницу для бедных и новые леса для строительства собора.

Епископ уже шел дальше, когда его нагнал Гали. Элизия осталась болтать с Ледой.

– Господин, я должен вам кое-что передать.

– Не сейчас, Гали. – К этому парню у Фродоина душевного отношения не было. Они были ровесники, но сладкая притворная улыбочка и нехорошая слава среди колонов заставляли прелата соблюдать осторожность.

– У меня для вас послание от Дрого де Борра.

Фродоин посуровел. Ему не понравилось, что один из его колонов связан с Дрого.

– Говори, – процедил он сквозь зубы.

Гали убедился, что их никто не подслушивает.

– Вчера на строительстве появился человек от него, по имени Калорт. Дрого интересуется, насколько вы разобрались в обстановке и станете ли оказывать ему поддержку против готов. Если вы хотите заселить безлюдные территории, для них вам понадобится защитник. Это звучало как предупреждение.

– Почему он отыскал именно тебя?

Гали отвел взгляд; Фродоин почувствовал, что он рассказывает не все.

– Сейчас еще рано решать, кому мы можем довериться, – сухо продолжил епископ. – Могу я доверять тебе, Гали? Почему ты не стал говорить в присутствии жены?

– Ее в это дело не впутывайте. – Гали осекся, поняв, что выбрал неправильный тон для разговора с прелатом, и склонил голову. – Прошу вас, мой господин. – И отошел в смущении.

Только слабость, которую Фродоин питал к Элизии, помешала ему приказать, чтобы Гали забрали во дворец для допроса. Он решил отбросить ненужные мысли и сел на коня, благословив колонов. Епископ возглавил шествие к Французской дороге. Желая сделать зрелище более эффектным для остающихся, он повелел Сервусдеи петь Сто тринадцатый псалом, об исходе евреев из Египта. Они проходили в Старые ворота под овацию и слезы расставания. Жизнь вне города была очень тяжела. Многие из тех, кто уходил сейчас, никогда не вернутся.

Фродоин сопровождал караван две мили, а потом, простившись, галопом вернулся в Барселону. Ему было стыдно признаться себе, что этот торжественный выезд служил прикрытием для совсем другого желания, более простого и властного. Епископ проехал арки акведука и овраги Мердансара, затем поскакал по узкой полосе, отделяющей город от моря, миновал ворота Регомир и попал на перешеек между лиманами. По другую сторону Барселоны лежало озеро Кагалель, а впереди высилась Монс-Иовис. Фродоин еще не успел познакомиться с этой юго-западной окраиной, гнилостной и вредной для жизни. Некоторые участки земли успели подсохнуть, летом здесь разбивали огороды. Фродоин проехал через бедняцкую деревню с глинобитными домами. Голые дети бежали за конем, а их матери, истощенные, с дряблой кожей, в испуге звали их обратно. В большой луже мужчины месили ногами грязь пополам с соломой – из этого материала они изготовят блоки для починки домов, пострадавших от последнего набега сарацин. Увидев епископа, мужчины попадали на колени. Фродоин всех благословил и продолжил путь по извилистой тропе к вершине стоящей у моря горы. На склоне росли виноградники Нантигиса – то немногое, что не было разорено.

На вершине стояла суровая квадратная башня из камней, сцепленных раствором, – в городе ее называли «замок». Епископ залюбовался видом на побережье с этой высокой точки. Здесь, наверху, все дышало спокойствием. У подножия горы Фродоин видел маленький порт с остатками древних сооружений и деревянными причалами; на северо-востоке стояла рыбачья церковь, рядом были дома рыбаков и песчаный пляж, а еще дальше виднелось селение Бадалона. Епископ привязал коня к фиговому дереву и подошел к обрывистому краю, откуда смотрела на море женщина в плаще с надвинутым капюшоном. Полы плаща развевались на ветру. Узрев эту картину, епископ вздрогнул.

– Ты пришел, – сказала женщина, не оборачиваясь.

Фродоин мечтал о ней все эти недели.

– Я получил от тебя весть. Ты знала, что я приду, Года.

– Ты дал новую надежду колонам и многим барселонцам.

– Молись, чтобы Господь их охранил.

Года повернулась, и Фродоин увидел в ее глазах слезы счастья. Он понял, что теперь она верит в него, молодого франка, тщеславного и лукавого, но, быть может, способного разрешить трудности, с которыми не справлялись его предшественники, графы и епископы. Он сделал шаг вперед. Вожделение его становилось неуправляемым. В этом пустынном месте легко было забыть обо всех принесенных обетах. Он вдохнул ее запах. Она бросила загадочный взгляд на море:

– Ты спас город и спас меня.

Фродоин был глубоко растроган, увидев в ее зеленых глазах благодарность. Хотя Годе было чуть больше тридцати, в ее душе как будто хранилось знание предков, опыт всех поколений женщин, которые прожили с Барселоной каждое мгновение до единого.

– Я думаю, это правильный путь. Для начала мы должны вспахать эту землю.

Фродоин прикоснулся к ее руке, она ответила взглядом сообщницы. Они здесь вдвоем, и оба понимают, как опасно продолжать то, что возникло между ними в крипте. Если их обнаружит Нантигис, по готскому закону они должны сделаться его рабами – или, возможно, тело епископа будет вывешено на одной из городских башен.

Оба они уже имели опыт тайного нарушения обетов, но сейчас все было иначе: помимо запретного влечения, было и прочное основание, некий сговор неясной природы, в котором оба хотели участвовать.

Все их сомнения развеялись в этом долгом взгляде, улетучились из мира, и Фродоин с Годой поцеловались, стоя над Средиземным морем. Старое море было свидетелем сближения двух далеких звезд, как будто предназначенных для такой судьбы. Года проявила больше осторожности и отвела Фродоина в старую башню, по виду заброшенную. Женщина еще загодя принесла туда свечи и разложила чистые циновки. Фродоин почувствовал, что задыхается от желания. Года источала пленительную женственность, он раздевал ее ласково и страстно.

Года даже не подозревала, что способна так вожделеть мужчину. Своего первого мужа, за которого ее выдали родители, она по-настоящему любила; второй вызывал у нее отвращение, но Годе пришлось согласиться на этот брак, чтобы остаться в живых. А сейчас она впервые выбирала сама, и это возбуждало ее больше всего. В молодом епископе Года видела себя. Они были полны жизни и готовы поставить эту жизнь на кон ради избранной цели и ради такой вот встречи.

Года отдалась на волю пламени, которое давно рвалось наружу. Ей нужно было почувствовать Фродоина внутри себя, слить вместе их бурные потоки энергии. Фродоин целовал ее в шею, отстраняя черные пряди, она гладила его вьющиеся волосы и спину. Она хотела перешагнуть запретный порог вместе с ним. Лаская друг друга, они избавились от одежд, им не терпелось ощутить прикосновение кожи к коже. И когда плоть прошлась по плоти, желание пронзило их как луч, но они хотели дать наиграться всем пяти чувствам. Фродоин был в упоении от этого стройного тела, которое извивалось под его руками, его губы странствовали повсюду, он хотел услышать, как стонет эта женщина. Да, он совершал тяжкий грех, но остановиться уже не мог.

Года откликалась на каждое его прикосновение. Ей не хватало воздуха, кожа трепетала, сделавшись необыкновенно чувствительной. Терпеть эту сладкую дрожь уже не было никакой возможности, и Года распласталась на нем сверху, исследуя мужское тело в бисеринках пота; естество его застыло в напряжении, но Года не желала торопиться. Наслаждение плоти сливалось с другим чувством: она сознавала себя женщиной, хозяйкой над жизнью и над инстинктом продолжения рода.

Наконец Фродоин возлег сверху и проник в нее с ликующим рыком. Года всем телом отзывалась на мощные толчки, она вздымала груди, чтобы Фродоин давил на них, задыхаясь от желания.

А потом женщина уселась на него и снова приняла его в себя, и они проскакали вместе до самого финала, который нахлынул на них с необыкновенной мощью, и Года без сил упала ему на грудь. Ни один из двоих раньше не переживал ничего подобного.

Отдышавшись, Фродоин лег на бок и принялся рассматривать свою возлюбленную. В Годе и сейчас была загадка. Ее нагота напомнила ему наготу античных богинь, которых земля время от времени возвращала из древних руин. Но в ней загадок было даже больше. Епископ успел навести справки об этой женщине. Некоторые церковники мстительно доносили, что Года практикует какие-то странные ритуалы, но все без исключения признавали, что она очень влиятельная дама и пользуется уважением всего города.

Они провели вместе целый вечер, обсуждая прошлое Барселоны, ее утраченные богатства и во что она однажды может превратиться, если осушить болота и расширить морской порт. Беседа их текла, и Фродоин понял, что Года, возможно, и есть душа Барселоны. В эту башню над морем их привело вожделение, однако теперь в них рождались новые чувства. Фродоин будет не только ее любовником, но и ее исповедником. Завернувшись, чтобы не замерзнуть, в плащ Годы, они смотрели, как на море опускается ранняя ноябрьская ночь. Им следовало вернуться в город до того, как закроются ворота. Их связь была тайной, способной погубить обоих, но ни один уже не мыслил об отступлении.

Когда они оделись, Фродоин поделился с Годой последней тревожной новостью.

– Дрого прислал мне весть. Он предлагает защищать колонов в обмен на мою поддержку.

– Если согласишься, ты совершишь ошибку. – Года в раздражении нахмурилась. – Кто передал тебе эту весть?

– Один колон, Гали из Каркассона.

– Муж юной Элизии! – вспомнила Года. Рука ее обвилась вокруг его шеи. – Мне не нравится, что этот человек исполняет приказания Дрого. Элизия – особенная девушка, я это почувствовала, как только увидела ее плачущей в первый день, и эта ее гостиница тоже помогает городу выбраться из агонии. Сейчас это только наитие, но я знаю: мы должны ее защитить. Барселона нуждается в Элизии не меньше, чем в хорошем постоялом дворе.