Текст книги "Барселона. Проклятая земля"

7

Виконт предложил части колонов расселиться под деревянными навесами, построенными рядом с графским дворцом, и в церкви, имевшей форму креста, где были закопаны кувшины с зерном – городские запасы на зиму. Прочие разместились на пустырях и в конюшнях при жилых домах. Вновь прибывшие верили, что через несколько дней епископ сдержит свое обещание и отправится в земли, которые Церковь обещала переселенцам. Вечером было объявлено, что Фродоин оправился от недомогания. Колокола призвали к вечерне – в этот день она была торжественной. В храме собралось все барселонское духовенство, включая и аббатов из близлежащих монастырей Сан-Пере-де-лес-Пуэльес и Сан-Пау-дел-Камп. Оставшееся место заняли семейства патрициев, а простолюдины заполняли площадь.

– Пора поискать то, о чем рассказывал дедушка, – шепнул Элизии Гали.

– Сейчас?

– Пока не закончилась вечерня. Никто и не заметит.

Супруги пробрались сквозь толпу прихожан и поспешили прочь от дворцов по кривому переулку.

– Гомбау мне подробно объяснил, где стоял тот дом.

Они поднимались по улице, на которой частично сохранилась старинная брусчатка. В самой высокой части города помещались руины древнего языческого храма, с которым не справилось и само время. Элизия лишилась дара речи при виде ряда циклопических колонн, которые до сих пор стояли на своих местах.

– Да они толще столетнего дуба! Кто же сумел воздвигнуть подобное?

Гали тоже был впечатлен увиденным.

– Дедушка говорил, что эту штуку называют Миракль: церковники утверждают, будто эти колонны поставили христианские святые, движимые мощью Господней.

Элизия, так и не придя в себя от изумления, шагала вслед за Гали, который мучительно вспоминал дорогу. Рядом с колоннами находилась маленькая площадь, окруженная ветхими строениями; некоторые из них уже обрушились. Ближайшим из них был большой дом с потрескавшимся фасадом. Гали воспрянул духом, увидев, что там никто не живет.

– Это был дом Гомбау, моего деда.

Они заглянули в дверь, от которой остались только куски гнилого дерева. Но внутренние перекрытия сохранились. Дом был двухэтажный, с двускатной крышей и чердаком, служившим хранилищем для зерна. Убедившись, что вокруг никого нет, супруги прошли в дверь. Через прорехи в крыше с шумом вылетели голуби.

– Тут все может рухнуть в любую минуту, – опасливо заметила Элизия.

– Так и лучше: никто сюда не сунется.

Они вошли в просторный зал, где в углу помещалась печь из почерневших камней.

– Смотри-ка. – Гали показал на кусок штукатурки с геометрическим орнаментом, подпорченным сыростью. – Точно как рассказывал Гомбау.

– У тебя была богатая семья, – с уважением признала Элизия.

– Я жил вместе с родителями в новой башне в Вернете – это в Конфленте. Дедушка в основном жил в Барселоне. Он служил графу Сунифреду, а потом бежал, когда Гильем Септиманский напал на город. А сегодня я заберу то, что принадлежит мне.

Элизия с Гали осторожно исследовали другие помещения. Комнаты были непригодны для жилья. Лестница наверх была каменная, но они не решились ею воспользоваться, увидев щели между ступенями. Кухня имела выход в огород. Повсюду валялся мусор и куски строительного цемента. Гали улыбнулся:

– Это должно быть здесь. Давай помогай.

Они расчистили один угол и добрались до крышки в полу.

– Здесь был погреб.

У Элизии нашлись при себе трут и огниво, из веток и соломы она смастерила факел. Подвал оказался полон разбитыми бочками и рабочими инструментами, до того проржавевшими, что пользоваться ими было невозможно.

– Теперь молись, Элизия, молись так жарко, как только можешь.

Девушка глубоко вздохнула. Гали отсчитал несколько шагов и принялся скрести ножом земляную стену. Элизия впервые видела своего мужа за простой работой. Прошла целая вечность, но вот наконец он добрался до ржавого котелка.

– Боже мой! – вырвалось у Элизии.

Они вместе вытащили котелок из стены, их подбадривало металлическое звяканье. Гали откинул прикипевшую крышку и запустил руку внутрь. Он вытащил полную горсть монеток – серебряных денариев и оболов, отчеканенных в Барселоне. Муж высыпал деньги в ладонь Элизии, женщина смеялась со слезами на глазах. Ни он, ни она прежде не видели такого богатства. Они с упоением поцеловались. Начиналась новая жизнь.

– Мой дедушка всегда верил, что один из его потомков сюда вернется. Господь хранил этот клад для нас. Теперь мы сможем, как мечтали, открыть постоялый двор!

– У меня уже есть название! – воскликнула Элизия. В конце концов она увидела свет – после туч их долгого путешествия. Их жизнь продолжается. – Мы назовем наш постоялый двор «Мираклем».

– Мне нравится.

– Смотри, да здесь еще и пергамент.

На лицо Гали набежала тень. Они ведь не умеют читать. «Буквы обладают загадочной способностью сохранять мысли, сколько бы времени ни прошло», – говаривал Ламбер, всегда мечтавший обучиться грамоте. Элизия с любопытством рассматривала линии бурых чернильных завитков, пока Гали не выхватил у нее лист. Он засунул пергамент под рубашку.

– Зачем ты так? – удивилась девушка.

– Эти старые письмена вряд ли что-то значат теперь. – Гали переворошил монеты, привлекая внимание жены. – Вот что важно, Элизия! Вот за чем мы сюда пришли.

Элизия согласилась с мужем и крепко его обняла. Гали ей не солгал, и пришло время забыть о невозможных чувствах и запретных поцелуях, какими бы чистыми они ни казались. Гали – ее супруг, и она научится жить рядом с ним, как научились все те каркассонские женщины, которых выдали замуж родители.

Элизия решила, что не ее это дело – разбираться с пергаментом, который забрал Гали. Они разложили сокровища Гомбау по карманам и уже в темноте покинули разрушенный дом, весело обсуждая радужное будущее, которое принесет им Барселона. С обретенным состоянием им будет легче обзавестись и собственным домом.

Изембард стоял на Морской сьерре, опершись спиной о дуб. Снова стемнело, а он все еще искал Ротель. Как только юноша увидел Дрого де Борра в роли героя и спасителя, он сразу же испугался худшего и не мог посчитать случайностью исчезновение сестры. Изембард растер лицо, чтобы взбодриться. Он совсем выбился из сил. Подумав об Элизии, он окончательно пал духом. Она наверняка уже в Барселоне и наконец-то в безопасности.

Юноша снова побрел куда глаза глядят, пока не увидел огонек на вершине холма. Он осторожно полез наверх. Костер горел возле одного из диковинных гигантских столов, но этот не был похож на другие: столешница лежала на шести камнях. Трое мужчин в одеждах из сшитых звериных шкур в молчании грелись у огня. Их шлемы, утыканные ржавыми шипами, лежали на земле. Эти люди были из тех, что напали на караван минувшей ночью.

Изембард убедился, что Ротель среди них нет, и отступил назад. Только потом он обратил внимание на костер. На углях лежала маленькая человеческая нога – обгоревшая и погрызенная. Чуть поодаль среди камней валялась маленькая туника из серой шерсти, заляпанная кровью. Это была одежда малютки Ады. От этого открытия Изембард неловко оступился и обнаружил себя. Трое вскочивших мужчин выглядели поистине ужасно, один из них, с бороздой шрама от пустой глазницы до подбородка, зарычал по-звериному.

Страшные люди схватили дубины и бросились за добычей. Они настигли Изембарда после долгой погони, когда юноша вконец изнемог. Он сумел увернуться от первого удара, но не удержался на ногах и покатился по траве. Ловцы окружили его. Изембард подумал, что сейчас они переломают ему все кости одну за другой. Но в этот момент из-за деревьев вынырнула еще одна фигура – тень в капюшоне. И ринулась в атаку.

Человек в капюшоне мастерски владел мечом. Первому из дикарей он сразу же вспорол живот. Увернувшись от удара второй дубины, он перерезал горло ее владельцу. Третий все это время пытался достать человека с мечом своим оружием, но тот предугадывал каждое движение неуклюжего бойца. Последовал быстрый выпад, и дикарь получил удар по ноге; когда он рухнул на колени, второй удар раскроил ему череп. Все события произошли как будто в один миг. Изембард оторопело наблюдал за сражением, не поднимаясь с земли.

– Тебе повезло, Изембард из Тенеса.

– Кто вы? – недоверчиво спросил юноша. – Откуда вам известно мое имя?

– Кое-кто в Барселоне сказал мне, что ты шел вместе с колонами.

Воин подошел ближе и откинул капюшон. Открылось лицо пятидесятилетнего мужчины с тонкими чертами, с седой бородой и седыми курчавыми волосами. В глазах незнакомца читалось изумление.

– Боже мой! Как ты похож на своего отца!

Изембард сделал шаг назад, нацелив на воина свой нелепый нож, взятый из монастырской кухни. Вместо того чтобы испугаться, седоволосый вывернул ему запястье, и нож упал на землю.

– Ты, по крайней мере, храбр, Изембард из Тенеса. Я знаю, ты ищешь свою сестру Ротель, но ты погибнешь, если продолжишь бродить здесь в одиночку.

– Они ели… ели… – Юноша до сих пор не мог прийти в себя. – Господи, это ведь была маленькая Ада!

Изембард поклялся никогда не рассказывать об увиденном Жоану и Леде, если однажды ему доведется с ними встретиться.

– Я тоже питался человеческим мясом, когда сидел в осаде, – невесело признался воин. – Иногда в этом заключается разница между жизнью и смертью; впрочем, эти люди одичали и уже не отличают барашка от ребенка. Вот до чего довела нас нищета. Меня зовут Гисанд из Барселоны, и я искал тебя с тех пор, как мне про тебя рассказали.

– Они забрали Ротель!

– Они никого не забирают, разве только по частям. Если ты ее не нашел, значит она у Дрого де Борра.

Изембард рухнул как подкошенный. Худшие его страхи подтвердились, надежды больше не было.

– Тогда помогите мне! Вы воин, и вы знали моего отца!

– Помогу, когда придет срок. Сегодня ночью случилось нечто важное, отчего может перемениться и все остальное.

– Что случилось?

– Я нашел тебя, Изембард Второй из Тенеса. Если ты хочешь хоть когда-нибудь спасти Ротель, иди со мной; если хочешь умереть, как эта бедняжка… или даже хуже, тогда продолжай свои безумные поиски.

– Почему вы меня искали? – Из туманов его памяти наползала безмерная боль. – Мой отец пропал много лет назад, мы с сестрой выросли в монастыре.

– Ныне я простой бродяга в этом лесу, но когда-то я был вассалом твоего отца.

Изембард с удивлением рассматривал Гисанда. Он не помнил этого человека, но понимал, что его знания об отце крайне скудны. Когда юноша думал о своем родителе, в нем закипала обида: ведь отец бросил его и Ротель на произвол судьбы в замке Тенес. И эта глубокая рана так и не закрылась до сих пор.

– Если вы служили Изембарду, вы должны знать, что́ тогда произошло, – прошептал юноша со злостью. – Должны знать, почему он не пришел защитить свой замок и свою семью.

– Пойдем со мной, Изембард, и ты узнаешь правду.

Отчаяние и разброд в мыслях понемногу отступали, Изембард приходил в себя. Гисанд таил в себе загадку, но в эту зловещую ночь Рожденный от земли мог прилепиться только к нему. Ротель больше не здесь, и найти ее будет нелегко – с этим следовало примириться. Терять ему было нечего, поэтому Изембард принял предложение Гисанда. Они выбрались из леса на Августову дорогу. Барселона осталась по левую руку, они пошли на юг, а затем свернули на тропинку, скрытую сосняком и густой травой. Они дошли до утеса на берегу реки – там стояла круглая башня грубой кладки. Навстречу путникам вышли несколько отшельников в лохмотьях. Эти люди тоже удивились лицу Изембарда: они угадывали в нем знакомые черты.

– Мы сейчас в башне Бенвьюр[10]10
  Название Бенвьюр применительно к башне и жилищам отшельников в лесу. Льобрегат появляется в исторических документах позднее, начиная с XI века. И все-таки оно приводится здесь, чтобы дать читателю географическую привязку. – Примеч. автора.


[Закрыть], – объявил Гисанд из Барселоны. – Здесь неподалеку несколько монахов вырыли себе землянки. Ты находишься в Льобрегате, на последней границе. Нынешняя ночь хороша, чтобы рассказывать и слушать, молодой Изембард, но давай дождемся еще двух старых друзей. И вот еще что. – Гисанд положил ему руку на плечо, речь его зазвучала торжественно: – Запомни навсегда, что ты остался в живых благодаря женщине, которую зовут Года из Барселоны. От нее я получил весть о тебе.

Изембард задрожал крупной дрожью. Из всех колонов только Элизия знала о его благородном происхождении, и, стало быть, эта девушка уже свела знакомство с жителями Барселоны. Сама того не зная, она во второй раз спасла ему жизнь. Изембарду отчаянно захотелось вернуться в их пристанище под дождем и снова поцеловать эту женщину – уже без колебаний.

8

Епископ осмотрел могильную плиту, на которой потерял сознание утром. Не было на ней никакого имени, да и могила была пуста. Господь подверг его веру испытанию. Вечером ему следовало быть на празднике, который виконт Сунифред и его приближенные устраивали в его честь в графском дворце. Но прежде Фродоин решил незаметно, без лишней помпы осмотреть город. Он отправился лишь в сопровождении капитана Ориоля и монахов Жорди и Сервусдеи.

Они обошли город по извилистым улочкам, побывали у всех четырех ворот.

– Ориоль, Барселона надежно защищена?

– После прошлогоднего нападения у нас осталось только три десятка стражников, но стены и подступы к воротам – в хорошем состоянии.

– Первый граф Барселонский, Бера́, возвел стену и укрепил ее тесаными камнями, остатками могильных плит и древних саркофагов… – добавил барселонец Жорди.

Епископ со спутниками шли к сердцу города по грязным безмолвным улицам (некоторые были вообще необитаемы); из жилых домов пахло вареным луком и капустой. Барселона была городом-деревней с пашнями и огородами меж разрушающихся зданий – ведь снаружи земледелие было занятием слишком ненадежным. В центре города они посетили часовню Святого Иакова и старую церковь Святых Жуста и Пастора. Священник в драном облачении открыл для них двери храма, который в эпоху вестготов был резиденцией епископа. Церковь была маленькая, с подковообразными арками на крепких колоннах, украшенная светильниками в мавританском стиле.

– Да не обманет вас ветхий облик этого дома, – шепнул Жорди. – По копоти на стенах вы убедитесь, что это самая посещаемая в городе церковь, ведь здесь служат по мосарабскому ритуалу.

Фродоин промолчал. Не пришло время поднимать острые вопросы. Они вышли из храма и осмотрели развалины римских терм и знаменитый Миракль.

– Здесь находился форум и храм Августа.

Трудно было даже вообразить себе былую роскошь, стоя среди глинобитных домов и замшелых могил. Фродоин и его спутники возвращались в епископский дворец в задумчивости. Многим городам довелось столкнуться с подобным упадком.

– Сколько семей живет в Барселоне? Сегодня вечером мы почти никого не видели.

– После недавнего набега и полутора тысяч душ не осталось, – ответил Ориоль. – А будет еще меньше, ведь сарацины уничтожили часть урожая пшеницы и винограда.

Положение было хуже, чем представлял себе Фродоин, а ведь он имел дерзость привести с собой еще сотню лишних ртов.

– Не впадайте в уныние, – пришел на помощь Сервусдеи, внимательно читавший по лицу епископа. – Господь по-прежнему на вашей стороне.

Уже совсем стемнело, когда Фродоин надел шелковый плащ с вышивкой и золотой крест – настала пора познакомиться с местной знатью. Главный зал графского дворца уступал в роскоши палатам Реймса, однако на стенах висели траченные молью ковры, арабские ковры устилали и пол. Огоньки курильниц отблескивали на серебряных кубках, которые виконт Сунифред приказал начистить к празднику.

Епископ, чья власть была сопоставима с властью графа, занял место рядом с пустующим троном из резного дерева. Виконт начал представлять ему семьи патрициев и чиновников: мужья и жены, надевшие свои лучшие наряды, подходили в строгом порядке и выражали свое почтение новому епископу. Настал момент, когда сердце Фродоина забилось чаще: к нему подходила мать Арженсии, той девочки, которая первой приветствовала его при въезде в Барселону. Женщина была в платье черного шелка, она элегантно шествовала об руку с лысым старичком, пожелтевшим от времени.

– Это Нантигис из Козеранса, – подсказал на ухо виконт, – владелец земель в нашем графстве, член совета boni homines[11]11
  Boni homines (лат., букв.: добрые люди) – представители аристократии у франков.


[Закрыть]. И с ним его супруга, Года.

Выслушивая приветственные слова старика, Фродоин уже заблудился в изумрудном блеске кошачьих глаз его жены. Красота Годы была царственная. В лице ее и в манерах сквозило нечто странное, загадочное.

– Епископ! – недовольно повысил голос Нантигис. Ему не нравилось, как этот пришлый мужчина смотрит на его красавицу-жену. – Моя семья поставляет лучшее вино членам епископата и священникам здешних приходов.

– Надеюсь, так продолжится и впредь, Нантигис из Козеранса, – рассеянно отвечал Фродоин, заставляя себя отвести взгляд от Годы.

– Если вам потребуются займы для строительства нового собора, мы могли бы обсудить условия.

Годе, казалась, не пришлась по душе активность ее престарелого супруга. Она грациозно извинилась и потащила болтуна к дальнему концу стола, уставленного яствами. Фродоин продолжал любоваться ее тонкой талией, ее платьем с жемчугами.

– Епископ, перестаньте на нее смотреть. Лучший трофей города достался этому франкскому старикану, чья влиятельность соразмерна его ревности. Не стоит его злить.

– Не понимаю, о чем вы, виконт.

Сунифред улыбнулся:

– Мне шестьдесят лет, и я живу в этом городе с самого рождения. И я не знаю ни одного мужчины, который не желал бы Году, ее мать или ее бабушку. У всех у них были эти глаза… Года происходит из древнего барселонского рода. Возможно, ее предки – римляне или даже лайетаны – этот народ жил в здешних краях задолго до римлян. Многие полагают, что эти женщины хранят душу города и что душа исчезнет, если род их прервется.

– А почему она замужем за тем стариком?

– Она была женой рыцаря, которого Гильем Септиманский казнил в восемьсот сорок восьмом году за его верность франкскому графу Сунифреду. Нантигис живет здесь со времен Берната Септиманского, он собирал налог с купцов. Когда Года лишилась мужа, он предложил ей свою защиту в обмен на брак, и вот у них есть дочь, Арженсия.

– Та малышка, которая приветствовала меня утром.

– Года – женщина особенная, вы в этом постепенно убедитесь. Сам я не верю в легенды, которые рассказывают про ее семью, но жители Барселоны – верят, и все мы высоко чтим Году. Не подвергайте ее опасности, поддавшись юношескому пылу.

Фродоин сел за стол, и рабы внесли блюда с жареными утками. Птица задумывалась как основное угощение, однако епископ захотел отведать морской рыбы, редкого для Реймса кушанья, и изумился вкусу копченой трески и селедки, жаренной в кипящем масле.

Сидящий по правую руку виконт рассказывал о сложностях в управлении графством. Слева архидиакон и соборные каноники горячо жаловались на нехватку священников, чаш и украшений в большинстве приходов за городской чертой. Некоторые дворяне строили церкви на своих землях или в своих селениях, назначали собственных священников и даже собирали десятину, как будто речь шла об очередном денежном предприятии.

Фродоина встревожило, что епископская курия почти не занимается делами. Накапливались жалобы и вакантные должности, к тому же казна епархии опустела, а поскольку чеканный двор стоял закрытый, треть монет не отходила епископату. Да, у церкви были сотни рабов и сервов, однако потеря урожая грозила обернуться голодом. И вдобавок ко всему, людей теперь прибавилось, считая вновь прибывших колонов: по мнению большинства, это была плохая идея. Клирики говорили об этом без обиняков, вгрызаясь в утиные ноги и наполняя рот орехами.

Фродоин все больше мрачнел.

– Епископ, что вы намерены сделать для нашего края? – спросила Года с другого конца стола.

Гости разом замолчали. Зеленые глаза Годы прищурились. Она смотрела внимательно, изучающе.

– А что бы сделали вы, Года?

Красавица не ожидала ответного вопроса, лицо ее дрогнуло. Женщины никогда не рассуждали на людях о государственных делах, тем более с высоким церковным иерархом.

– Что может сказать женщина? – изрек Нантигис неверным от вина языком, и некоторые из собравшихся откликнулись презрительными усмешками.

– Сеньор, позвольте вашей супруге высказаться, – твердо произнес Фродоин.

Года нахмурилась. Епископ желает ее выслушать, и в этом он не похож на остальных. Вот почему ее ответ прозвучал дерзко:

– Марка выстоит только в том случае, если графские титулы будут переходить по наследству потомкам графов, независимо от воли короля.

Ответ поразил всех, в особенности франков.

– Всеми бенефициями распоряжается король, – ответил озадаченный Фродоин. – Такова древняя традиция.

– Карл Великий оставил на троне свою ветвь Гильемидов[12]12
  Утверждение Годы не совсем верно. Карл Великий был из династии Пипинидов; его потомков стали называть Каролингами. Гильемиды – знатный франкский род, находившийся в близком родстве с Каролингами.


[Закрыть] в надежде, что его потомки довершат все его реформы ради мира и процветания. Если бы его внуки не предали его замыслы, поддавшись алчности, Марка не была бы ныне темным покинутым местом, а королевства Священной империи не страдали бы от вечной усобицы.

– Как бы выглядела Барселона, если бы в ней из поколения в поколение правила одна династия? – спросил епископ среди общего напряженного молчания.

Хитрец Фродоин подвергает ее испытанию. Уже эту ночь она может провести в темнице при его дворце – вот что подумалось Годе, но глаза Фродоина умоляли ее продолжать. Она хорошо знала этот мужской взгляд, и ей не было страшно.

– Епископ, об этом ведает только Господь, но если бы правители хотели сохранить город, они бы преумножили его население и обороняли его сильным войском. Многие графства в других областях управляются знатными домами, и король чтит эту традицию, передавая графский титул потомкам графа, и такие земли процветают. Но в Барселоне попеременно правят графы из разных домов.

– Хватит, жена, замолчи сейчас же! – не выдержал Нантигис.

Гости загалдели все разом, и тотчас же стало ясно, кто здесь гот, а кто франк. Фродоин и Года смотрели друг на друга, ни на кого не обращая внимания. Епископ чувствовал, как грудь его наполняется неведомым доселе новым огнем. Он приехал в этот город, не имея определенной программы действий. Прекрасная женщина открыла ему, какую непосильную задачу возложил на него Всевышний. Это было как вспышка, как ослепительное видение: только так он сможет спасти Марку.

Года заметила, как переменился в лице епископ, и загадочно улыбнулась в ответ. Фродоин стремился прочесть в ее кошачьем взгляде все потаенные секреты, которых, кажется, было много. Он желал познать эту женщину, и в этот момент она ответила легким кивком, наполнив молодого человека счастьем.

В башне Бенвьюр юный Изембард, несмотря на полное изнеможение и тревогу о Ротель, жадно впился в краюху черного хлеба с куском сыра, которую предложили ему отшельники. Через несколько часов появились двое рыцарей, друзей Гисанда из Барселоны: Инверия из Руссельона и Нило из Монтклуса. Они уже ступили на путь старости, но до сих пор сохранили силу и стать. Все трое были рыцарями без земли, изгнанниками, вольными людьми из леса. Они сохранили верность прошлому, которого уже не вернуть.

– Что же, Изембард, тебе нравятся старинные истории? – спросил Гисанд, раздувая огонь. – Эта земля полнится историями о заколдованных мавританских девах, о драконах и могучих кудесниках. А еще о колонах, которые пришли, чтобы рыхлить эту пустую землю своими мотыгами, но ни к чему хорошему это не привело. Твоя история – она из таких? Поведай нам.

И тогда Изембард рассказал рыцарям о Рожденных от земли – от начала до самого ночного нападения, при котором исчезла Ротель.

– Эта шайка служит Дрого де Борру; впрочем, ты, наверно, и сам об этом догадывался. По счастью, этот молодой епископ, Фродоин, не попался в его сети и не позволил Дрого въехать в Барселону. Он, как видно, хитрый малый.

– Дрого владеет замком Тенес – замком твоего отца, Изембард, – добавил угрюмый Инверия. – Он спас Фродоина и забрал твою сестру… И то и другое – не случайность. В его распоряжении сотни наемников, а еще эти черти, что живут в пещерах неподалеку. Теперь Ротель – одна из его рабынь. Все, что ты можешь, сынок, – это отомстить.

– Тогда зачем вы привели меня сюда? – печально воскликнул Изембард, бессильный перед услышанной горькой правдой. Он никогда не оставит попыток найти Ротель.

– Чтобы поведать тебе нашу историю, историю твоего отца и историю Рыцарей Марки.

– В Санта-Афре рассказывали, что семеро рыцарей дали королю клятву защищать Марку, но их, кажется, всех истребили вместе с их отрядами. Мне никто не говорил, что мой отец входил в их число.

– В восемьсот тридцать четвертом году, после многих лет страшных потрясений, семеро благородных готов дали императору Людовику Благочестивому обет оставаться в Марке и охранять ее рубежи. Хотя они были обязаны повиноваться сменяющим друг друга графам, Людовик понимал, какая опасность исходит от Кордовского эмирата. Он выделил семерым наделы из государственных земель, чтобы содержать войска и пограничные замки. Вот эту башню рыцари воздвигли на свои средства, а есть и другие – эта линия тянется вдоль рек Льобрегат, Карденер и Сегре, но теперь от укреплений остались только руины. Рыцари также взяли на себя заселение опустевших земель в графствах Барселона, Осона и Уржель. В восемьсот сорок четвертом году к общему делу присоединился и граф Сунифред Уржельский, представитель готского семейства Беллонидов; он занял место Берната Септиманского, казненного за измену. Больше десяти лет сарацинам не удавалось перейти границу Марки. Никто не сомневался, что после Сунифреда король назначит графом одного из его старших сыновей, Гифре́ или же Миро́, дабы продолжилась и династия, и забота о безопасности, но именно тогда появился страшный Гильем Септиманский, мститель за своего отца, и он казнил Сунифреда на глазах у всей Барселоны.

– А я думал, что Рыцари Марки – это только готская легенда о героях.

– Это легенда с печальным концом, Изембард. Твой отец был одним из этих семерых, и он пропал, когда отправился спасать Эрмезенду, супругу Сунифреда, и их семерых детей.

– Что с ним случилось? – спросил юноша, распахнув врата скорби.

– Этого никто не знает. Нам достоверно известно, что, когда Гильем Септиманский вошел в Барселону и казнил Сунифреда, твой отец сумел с боем вывести семью графа из города, но потом их след пропал навсегда. Быть может, они погибли в лесах. О графине и ее детях не было никаких вестей. Мятеж Гильема длился еще два года, он опустошал Марку в поисках своих противников, пока его не сломил Алеран из Труа. То было время крови и ужаса, после которого графство так и не восстановилось. А затем, в восемьсот пятьдесят втором году, новый удар нанесли сарацины. Алеран погиб, и край подвергся разорению. Мы, выжившие, сохранили надежду отыскать потомков Сунифреда, спасти династию готских Беллонидов, которая могла бы вернуть Марке будущее.

– Я помню, что мой отец не вернулся нас защитить, когда на замок Тенес напали, я помню свой страх… – с горечью признался Изембард. – Наемники Гильема Септиманского взяли замок в восемьсот сорок девятом году и убили всех, убили мою матушку… – Голос его задрожал, глаза наполнились слезами. Много лет мальчик боролся с картинами прошлого, но теперь они возвращались – живые и ужасные. – Они явились как шайка разбойников, перебили всех солдат и захватили замок. Только нам с сестрой удалось бежать через туннель под колодцем.

– Ты помнишь своего отца? Он всегда говорил о тебе с гордостью.

– Мне было семь лет. – Эти воспоминания ранили еще больнее. – Отец проводил с нами зиму, он всегда ходил в доспехах. Он сражался в тысяче битв и обещал, что научит меня владеть мечом, но не сдержал обещания. Они с матушкой почти не разговаривали, и теперь я думаю, что причиной тому была Ротель.

– Твой отец был великим воином с благородным сердцем, никогда не забывай об этом, Изембард, хотя он и предпочел семейному счастью данный им священный обет, – печально объяснил Гисанд. – Мы трое были вассалами. Я был вассалом твоего отца, Инверия и Нило служили другим рыцарям. После казни графа Сунифреда нас предал один из семерых, Дарверд из Берги, – он попал под влияние Дрого де Борра. В течение следующих двух ужасных лет остальные рыцари и верные им люди были пойманы и казнены. Потом настал черед семей – да, и твоей тоже, а замки рыцарей были разрушены или захвачены. Многих вассалов постигла тогда страшная участь, судьба некоторых до сих пор окутана покровом зловещей тайны.

– А теперь назначение нового молодого епископа из франков, кажется, пробудило к жизни амбиции Дрого. – Инверия, невесело щурясь, поворошил поленья. – За последние годы Дрого де Борр расширил свои владения и собрал войска, а еще на этих землях живет демон – такой черный, что тебе и не представить, Изембард. Мы видели, как он тут бродит, и мы считаем, что он в союзе с Дрого.

– Чего хочет Дрого? В Санта-Афре говорили, что когда-то он был священником.

– В нем осталось мало святости. Он уже много лет стремится занять место нынешнего графа, Гунфрида из Готии, а еще и место графа Уржельского, и тогда он станет маркграфом.

Изембард вспомнил ножку маленькой Ады, и его едва не стошнило.

– Человек, обрекающий на смерть беззащитных людей, не должен править ничем.

– Вот, ты начинаешь понимать, – отметил Гисанд. – Никакой король, даже самый безжалостный или беспечный, не отдаст графский титул человеку, который того не заслуживает, но Дрого де Борр франк по происхождению, и он уже избавился от всех своих ближайших соперников.

Теперь заговорил Нило:

– Хотя ситуация в Марке становится все хуже, король не пришлет сюда свои войска, ведь это ослабит его позиции перед братом, который правит остальной частью Империи. Марка должна обороняться собственными силами, а Дрого сейчас единственный, кто способен с этим справиться; вот почему он считает себя вправе претендовать на графскую корону, такова его стратегия. Он надеялся, что другой франк, епископ Фродоин, поможет ему взобраться на городской трон. Теперь он наверняка чувствует себя оскорбленным и разрабатывает план мести, чтобы заставить Фродоина склониться перед его желаниями.

– А вы собираетесь ему помешать?

Гисанд, Инверия и Нило переглянулись.

– Мы трое опальных лесных бродяг, безземельных и бездомных. Наших сеньоров убили, а мы уже одиннадцать лет скитаемся по лесам, безуспешно разыскивая Беллонидов. Наше время ушло, но сегодня вечером мы узнали, отчего Господь до сих пор не призвал нас к себе. – На глаза Гисанда навернулись слезы. – Может быть, новый епископ ничем не поможет нашему делу… И все равно вместе с ним к нам пришла надежда, которую мы считали погибшей: это ты, молодой Изембард.

Инверия из Руссильона положил руку на плечо юноши:

– Хотя у тебя нет ни оружия, ни воспитания, ни земли, ты Изембард Второй из Тенеса, единственный выживший сын Рыцарей Марки. Твое сходство с отцом столь явно, что знатные готы не станут его отрицать. Только ты сможешь заново объединить вассальные дома семи рыцарей – те, что до сих пор целы, но разрозненны. Даже граф Саломо Уржельский, который приходится родней Сунифреду, признает тебя наследником дома Тенесов. Граф Саломо высоко чтил твоего отца. Однажды мы отыщем Беллонидов и ты, Изембард Второй, встанешь во главе их войска, так же как твой отец водительствовал нами!