Текст книги "Книга Государя. Антология политической мысли"

Все государства, все власти, которые господствовали и господствуют над людьми, были и суть или республики, или княжества. Княжества бывают или наследственные, где много лет правил род их государя, или новые. Новые княжества или создаются совсем заново, как Милан под властью Франческо Сфорца[72]72
  Франческо Сфорца (1401–1465) – кондотьер (предводитель наемных отрядов); в 1441 г. женился на Бьянке Висконти, дочери герцога Миланского Филиппо Мариа Висконти. В 1450 г. стал герцогом Миланским.


[Закрыть], или они, как отдельные части, присоединяются к наследственному государству Князя, который их приобретает, как королевство Неаполитанское под властью короля Испании[73]73
  Неаполитанское королевство окончательно завоевано для Испании знаменитым полководцем Гонсальво Кордовским в мае 1503 г.


[Закрыть]. Эти покоренные таким образом земли привыкли или жить под властью Князя, или издавна быть свободными; приобретаются они чужим или своим оружием, милостью судьбы или собственной силой.

Я не буду здесь рассматривать республики, так как много говорил о них в другом месте. Я обращаюсь только к княжествам и, придерживаясь описанного выше порядка, буду обсуждать, как можно этими княжествами управлять и как их удерживать. Итак, я скажу, что значительно менее трудно сохранить за собой государства наследственные и привыкшие к роду своего Князя, чем новые; достаточно Князю не нарушать строй, установленный его предками, и затем править, сообразуясь с обстоятельствами; такой Князь, даже при среднем искусстве, всегда удержится в своем государстве, если только какая-нибудь необычайная и особенная сила не лишит его владений; однако, даже лишенный государства, Князь при первой неудаче захватчика вернет его вновь.

Мы видим в Италии пример герцога Феррарского, который выдержал все нападения венецианцев в 1484 году и папы Юлия в 1510-м[74]74
  Речь идет об Эрколе д’Эсте, герцоге Феррарском, и о войне Венеции против Феррары, начавшейся в 1482 г. Альфонсо д’Эсте, герцог Феррарский, сын Эрколе, в 1510 г. был объявлен врагом церкви папой Юлием II.


[Закрыть] единственно потому, что издавна управлял этим владением; дело в том, что у исконного государя меньше оснований, и он реже бывает поставлен в необходимость угнетать; поэтому его должны больше любить, и если особенные пороки не сделают его ненавистным, то вполне в порядке вещей, что подданные естественно будут желать ему добра.

За давностью и непрерывностью господства исчезает даже воспоминание о бывших когда-то переворотах и об их причинах; всякая же перемена, раз происшедшая, всегда и неизбежно влечет за собой другую.

Трудности начинаются именно в новом княжестве. Прежде всего, если оно не создано заново, а является частью наследственного, так что княжество в целом может быть названо как бы смешанным, то перевороты в нем вызываются прежде всего одной естественной трудностью, встречающейся во всех новых княжествах: люди охотно меняют господина, веря, что им будет лучше, и эта уверенность заставляет их браться за оружие против правителя; они обманывают себя, так как потом видят на опыте, что им стало хуже. Ухудшение же связано с другой неизбежностью, столь же естественной и повседневной, – именно: Князю приходится беспрестанно угнетать новых своих подвластных военными постоями и бесконечными другими насилиями, неотделимыми от новых приобретений. Таким образом, твоими врагами становятся все, кого ты обидел при овладении этим княжеством, но ты также не можешь сохранить дружбу тех, кто тебя призвал, потому что удовлетворить их в меру их ожиданий нельзя, а пользоваться против них сильно действующими средствами невозможно, так как ты им обязан; поэтому если кто-нибудь располагает даже самыми могучими войсками, то все же для вступления в какую-нибудь страну ему всегда необходимо сочувствие ее жителей.

По этим причинам Людовик XII, король Франции, быстро занял Милан и быстро потерял его. Чтобы в первый раз отнять у него город, оказалось достаточно собственных сил Лодовико Сфорца[75]75
  Имеется в виду герцог Миланский Лодовико Моро.


[Закрыть], так как тот же народ, который открыл королю ворота, убедившись, что он обманулся в своих ожиданиях и надеждах на хорошее будущее, не мог выдержать гнета нового Князя.

Несомненно, что если вторично завоевать взбунтовавшуюся страну, то потерять ее уже труднее, так как господин под предлогом восстания меньше стесняется в средствах укрепления своей власти, карая виновных, выслеживая подозрительных и укрепляя более слабые местности. Таким образом, чтобы отобрать у Франции Милан в первый раз, достаточно было герцогу Лодовико поднять шум на границах своего герцогства; чтобы вырвать его у Франции второй раз, пришлось двинуть против нее всех, уничтожить ее войска и выгнать их из Италии. Случилось это по причинам, указанным выше. Тем не менее Милан был отнят у Франции и в первый, и во второй раз. Об общих причинах первого поражения уже говорилось, остается теперь объяснить вторую неудачу и рассмотреть, какие средства были у короля и что при таких же обстоятельствах мог бы сделать всякий, дабы оказаться в состоянии лучше удержать свое завоевание, чем это сделал король Франции.

Итак, я скажу следующее: государства, которые при завоевании присоединяются к исконному государству покорителя, либо принадлежат к одной с ним стране и языку, либо нет. Если принадлежат, то удерживать их очень легко, особенно если они не привыкли жить свободными; чтобы уверенно владеть ими, достаточно истребить род правившего Князя; если во всем прочем оставить им старые порядки, то при отсутствии различий в нравах люди спокойны, как это видно на примере Бретани, Бургундии, Гаскони и Нормандии, которые так давно объединены с Францией; несмотря на известную разницу в языке, обычаи все же схожи и легко могут уживаться друг с другом; завоеватель таких государств, если хочет их удержать, должен позаботиться о двух вещах: первая – это истребить род прежнего правителя, вторая – не трогать ни их законов, ни налогов их; этим путем завоеванное княжество в самое короткое время сливается в одно целое со старым.

Наоборот, при завоевании государств в земле, чужой по языку, обычаям и порядкам, возникают трудности, и для сохранения приобретений надо иметь большое счастье и показать большое умение. Одним из самых действенных и верных средств было бы водворение там на жительство самого завоевателя. Это сделало бы его господство крепче и прочнее. Так поступил турецкий султан с Грецией, и никакими другими мерами не удалось бы ему удержать это государство, если бы он сам там не поселился. Живя на месте, видишь, как зарождаются волнения, и можно действовать быстро. Если же не быть на месте, то о них узнаешь только, когда они разрослись, и помочь больше нельзя. Кроме того, страна не будет разграблена твоими чиновниками, а подданные будут довольны возможностью обращаться прямо к Князю. Поэтому они имеют больше причин любить его, если хотят быть ему верными, и бояться его, если замышляют иное. Тому, кто извне захотел бы напасть на это государство, придется быть осторожнее, так что если жить в стране, то лишиться ее необычайно трудно.

Другое очень хорошее средство – это основать в одном или двух местах военные колонии, которые являются как бы ключом той страны; необходимо или поступить так, или держать там много конных людей и пехоты. Колонии обходятся Князю недорого; он основывает и содержит их без всяких расходов или с очень небольшими и угнетает этим только тех, у кого отнимает поля и дома, чтобы отдать их новым поселенцам, то есть ничтожную часть жителей этого государства; к тому же пострадавшие разрознены и бедны, вредить Князю они никак не могут. Все остальные, с одной стороны, не тронуты и поэтому легко успокоятся, а с другой – они боятся провиниться, опасаясь, как бы с ними не случилось того же, что и с ограбленными. Итак, повторяю, что эти колонии денег не стоят, они надежнее, обид от них меньше, а потерпевшие не могут вредить, потому что, как сказано, они бедны и разбросаны.

Вообще надо усвоить, что людей следует или ласкать, или истреблять, так как они мстят за легкие обиды, а за тяжелые мстить не могут; поэтому оскорбление, которое наносится человеку, должно быть таково, чтобы уже не бояться его мести.

Если же вместо военных колоний держать в стране войска, то это обходится гораздо дороже, так как охрана поглощает все доходы этого государства; таким образом, приобретенное идет Князю в ущерб и угнетает гораздо больше, потому что все государство страдает от передвижений и постоев княжеского войска; эту тяготу каждый чувствует на себе, и каждый становится врагом Князя, а это враги, которые могут вредить, потому что они хоть и повержены, но остаются у себя дома.

Итак, эта охрана во всяком случае настолько же бесполезна, насколько полезно основание колоний.

Тот, кто властвует в чуждой стране, должен, как уже говорилось, стать главой и защитником маленьких соседних князей, всячески постараться ослабить в ней сильных людей и остерегаться, чтобы под каким-нибудь предлогом в страну не вступил иноземный государь, столь же сильный, как он сам; такого чужеземца всегда призовут недовольные из-за непомерного честолюбия или из страха. Так, известно, что этолийцы призвали римлян в Грецию. Вообще какую бы страну римляне ни занимали, они делали это по призыву туземцев.

Обычный ход вещей таков, что не успеет могущественный иноземец вступить в страну, как все наименее в ней сильные присоединяются к нему из зависти к тем, кто раньше был сильнее их.

Что касается этих слабейших, то привлечь их на свою сторону не стоит никакого труда, так как все они вместе сейчас же спешат слиться с государством завоевателя. Ему надо только следить, чтобы они не захватили слишком много силы и значения. С их помощью он собственными средствами легко может унизить сильных и остаться полным хозяином страны. Кто не устроит это дело как следует, быстро лишится приобретенных владений, а пока они еще в его руках, ему предстоят бесконечные внутренние трудности и заботы.

Римляне в захваченных ими странах хорошо соблюдали эти правила, основывали военные колонии, покровительствовали менее сильным, не расширяя их власти, унижали сильных и не допускали влияния иноземных государей. Я хочу ограничиться только примером одной страны – Греции. Римляне поддерживали ахейцев и этолийцев, унизили македонское царство, выгнали Антиоха[76]76
  Антиох III Великий, правивший в державе Селевкидов (224–187 до н. э.).


[Закрыть]. Никогда, однако, заслуги ахейцев или этолийцев не побудили римлян допустить какое бы то ни было расширение этих государств, точно так же никакие уговоры Филиппа не склонили их войти с ним в дружбу, не умаляя его значения, а могущество Антиоха не могло заставить римлян согласиться на то, чтобы он получил в этой стране какое-нибудь владение. Римляне в этих случаях действовали, как должны действовать все умные правители, – которые обязаны считаться не только с волнениями, уже происходящими, но и с возможными в будущем, предупреждая их самым тщательным образом: ведь легко помочь, когда видишь издалека, но если выжидать, пока события подойдут близко, то давать лекарства будет уже поздно, так как недуг стал неизлечим. Здесь происходит то же, что, по словам врачей, бывает при чахотке, которую вначале легко излечить, но трудно распознать; с течением же времени, если ее сразу не раскрыли и не лечили, болезнь становится легко распознаваемой, но трудно исцелимой. То же бывает и в делах государства: различая издали наступающие беды, что дано, конечно, только мудрому, можно быстро помочь, но если, не поняв их вовремя, позволить злу разрастись до того, что его узнает всякий, тогда средств больше нет. Поэтому римляне, умевшие предвидеть осложнения заранее, всегда с ними справлялись и никогда не давали им накопляться, лишь бы избежать войны. Они знали, что война не устраняется, а только откладывается к выгоде противника; по той же причине они хотели вести с Филиппом и Антиохом войну в Греции, чтобы не пришлось воевать с ними в Италии; они могли тогда уклониться от той и от другой войны, но не пожелали. Им никогда не нравились слова, которые не сходят с уст мудрецов наших дней, – «пользоваться благом выигранного времени»; наоборот, они ожидали этого блага только от своей доблести и предусмотрительности: время гонит все перед собой и может принести добро, как и зло, зло, как и добро.

Однако вернемся к Франции и посмотрим, приняла ли она хоть одну какую-нибудь меру из всех указанных выше. Я буду говорить о Людовике, а не о Карле[77]77
  Французский король Карл VIII (1483–1498) предпринял в 1494 г. знаменитый Итальянский поход, который, начавшись успешно, завершился тем, что французы были вынуждены отступить перед Лигой итальянских государств, поддержанных Испанией. Целью похода Людовика XII (1498–1515) в Италию было завоевание Милана, на который французский король претендовал как внук Валентины Висконти, дочери герцога Миланского Джованни Галеаццо. Оборонительный и наступательный союз Франции с Венецией был заключен 9 февраля 1499 г.


[Закрыть], потому что он дольше удерживал свои владения в Италии и ход его действий поэтому яснее: вы увидите, как он делал обратное тому, что надо было делать, для удержания чуждого ему государства.

Король Людовик был призван в Италию честолюбием венецианцев, которые хотели благодаря его вторжению захватить половину Ломбардии. Я не собираюсь осуждать это решение короля; раз он стремился утвердиться в Италии, а друзей в этой стране у него не было, и, наоборот, все двери были для него закрыты из-за поведения короля Карла, – Людовик был вынужден брать себе союзников где только мог, и, наверно, задуманное предприятие удалось бы, не наделай король ошибок в других своих мероприятиях. Заняв Ломбардию, король сразу вернул себе значение, потерянное Францией из-за Карла. Генуя сдалась; флорентинцы стали его союзниками, маркиз Мантуанский, герцог Феррарский, дом Бонтиволио, графиня Форли, правители Фаэнцы, Пезаро, Римини, Камерино, Пьомбино[78]78
  Имеются в виду Франческо Гонзага (1466–1519) – маркиз Мантуанский, Эрколе I д’Эсте (1471–1505) – герцог Феррарский, Катерина Сфорца, дочь герцога Миланского Галеаццо Мария, – графиня Форли. Сыном ее от последнего брака был знаменитый кондотьер Джованни Медичи, вождь Черных отрядов, полководец, с которым Макиавелли связывал немалые надежды после своего поступления на службу режиму Медичи в 1526 г. Фаэнца – город в провинции Равенна; 25 апреля 1501 г. после продолжительной осады взята Цезарем Борджиа. Пезаро – город в Анконской Марке; принадлежал Джованни Сфорца, первому мужу сестры Цезаря Борджиа – Лукреции; в 1500 г. захвачен Цезарем Борджиа с помощью Франции. Римини – город в Анконской Марке; захвачен в 1500 г. Цезарем Борджиа, изгнавшим местного тирана Пандольфо Малатеста. Камерино – город в Анконской Марке; захвачен в июне 1502 г. Цезарем Борджиа; владетель Камерино Джулио Варано с сыновьями был удавлен. Пьомбино – город в Тоскане; местный владетель Якопо IV д’Аппиано изгнан Цезарем Борджиа, захватившим город 3 сентября 1501 г.


[Закрыть], города Лукка, Пиза, Сиена – все наперерыв предлагали ему свою дружбу. Теперь венецианцы могли наконец увидеть безрассудство принятого ими решения: желая захватить две местности в Ломбардии, сделали короля властелином двух третей Италии. Посмотрите же, как легко было королю сохранить свое значение в Италии, если бы он соблюдал установленные выше правила, именно: обеспечил бы защиту и безопасность всем своим союзникам, многочисленным, но слабым; они трепетали – кто перед папой, кто перед венецианцами – и поэтому вынуждены были всегда идти с ним; с такой помощью король легко мог обезопасить себя ото всех, кто еще оставался в силе. Но не успел король вступить в Милан, как он сделал прямо обратное и помог папе Александру занять Романью[79]79
  Речь идет об Александре VI Борджиа (занимал престол великого понтифика в 1492–1503 гг.). Романью захватил от имени папы римского его сын Цезарь Борджиа.


[Закрыть]. Решаясь на это, он не сообразил, что таким путем ослаблял себя, отталкивая друзей и тех, кто искал у него убежища, и еще больше укреплял церковь, присоединяя к власти духовной, дающей ей столько влияния, еще и такую большую светскую власть. Сделав первую ошибку, король был уже вынужден идти в том же направлении дальше, и в конце концов ему пришлось лично явиться в Италию, чтобы положить предел властолюбию Александра и помешать ему сделаться повелителем Тосканы. Мало того что король возвысил церковь и сам лишил себя друзей, но, желая приобрести королевство Неаполитанское, он поделил его с королем Испании[80]80
  Договор о разделе Неаполя был заключен королями Франции и Испании, Людовиком XII и Фердинандом Католиком, в Гренаде 11 ноября 1500 г.


[Закрыть]. До того он был вершителем судеб Италии, а теперь ввел туда соперника, к которому могли обратиться все честолюбцы и недовольные в этой стране; наконец, он мог оставить в Неаполе короля, как своего данника[81]81
  Имеется в виду Федерико Арагонский, король Неаполя (1496–1501).


[Закрыть], но он его удалил, чтобы посадить такого, который был в силах прогнать самого Людовика.

Стремление к завоеваниям – вещь, конечно, очень естественная и обыкновенная; когда люди делают для этого все, что могут, их всегда будут хвалить, а не осуждать; но когда у них нет на это сил, а они хотят завоевывать во что бы то ни стало, то это уже ошибка, которую надо осудить. Поэтому, если Франция с имевшимися у нее силами могла напасть на Неаполь, она должна была это сделать; если она этого не могла, не надо было его делить. И если дележ Ломбардии с венецианцами еще можно извинить, потому что Франция благодаря этому утвердилась в Италии, то раздел Неаполя заслуживает осуждения, так как он не оправдывался такой же необходимостью. Итак, Людовик сделал следующие пять ошибок: он уничтожил малых правителей, увеличил в Италии мощь того, кто был могуч, ввел в нее сильнейшего иностранного государя, не поселился в ней, не основал там военных колоний.

Пока он был жив, даже эти ошибки, быть может, не повредили бы ему, если бы он не сделал шестой – не начал отнимать государство у венецианцев[82]82
  Макиавелли имеет в виду инспирированное папой Юлием II (1503–1513) создание антивенецианской Камбрейской лиги. Вошедший в нее Людовик XII разбил венецианцев в битве при Аньяделло 14 мая 1509 г., однако через пару лет Юлий II объединился с венецианцами и испанцами уже против Франции.


[Закрыть]. Дело в том, что было вполне разумно и необходимо их ослабить, если бы он не создал могущества церкви и не призвал в Италию испанцев, но раз он уже сделал то и другое, ему ни в каком случае не следовало допускать развала Венеции. Ведь пока венецианцы были сильны, они всегда удержали бы других от захвата Ломбардии, потому что согласиться на это они могли бы, только сделавшись господами захвативших; никто другой со своей стороны не захотел бы отнимать Ломбардию у Франции, чтобы отдать ее венецианцам, а идти на столкновение с ними двумя ни у кого бы не хватило смелости. И если бы кто-нибудь сказал: король Людовик уступил Романью Александру и Неаполь Испании, чтобы избежать войны, то я, опираясь на уже сказанное выше, отвечу: никогда не следует допускать развиться беспорядку из желания избегнуть войны – она не устраняется и только во вред тебе же откладывается. И если кто-нибудь еще стал бы ссылаться на обещание, данное папе, устроить ему это дело в благодарность за расторжение брака короля и за кардинальскую шапку, пожалованную архиепископу Руанскому, ответом моим будет сказанное дальше о том, что́ такое слово Князя и как его надо держать. Итак, король Людовик лишился Ломбардии, потому что не считался ни с одним правилом, которым следовали другие люди, покорявшие страны и хотевшие их удержать. В этом нет ничего удивительного, – напротив, все совершенно понятно и обыкновенно.

Об этом предмете я говорил в Нанте с архиепископом Руанским, когда Валентино, как называли в просторечии Цезаря Борджиа, сына папы Александра, занимал Романью. Когда кардинал сказал мне, что итальянцы ничего не понимают в военном искусстве, я ответил, что французы ничего не смыслят в государственном деле, потому что если бы они в этом разбирались, то никогда бы не допустили такого усиления церкви. Опыт показал, что могущество папы и испанцев в Италии было создано Францией, а сокрушение в Италии французов устроено ими. Отсюда вытекает общее правило, которое никогда или редко оказывается ошибочным: кто помогает могуществу другого, тот погибает, ибо могущество это создано или искусством, или силой, а то и другое вызывает подозрительность того, кто могущество приобрел.

Если обдумать, как трудно удержать вновь приобретенное государство, можно было бы удивиться тому, что случилось после смерти Александра Великого, ставшего в несколько лет властелином Азии и скончавшегося почти сейчас же после ее завоевания; казалось естественным, что все это государство восстанет; тем не менее преемники Александра удержались там, не встретив при этом иных трудностей, кроме тех, которые из-за собственного их властолюбия создались в их же среде. Я отвечу, что все княжества, память о которых сохранилась, управлялись двояко: или одним Князем, и тогда все остальные только рабы, которые помогают ему управлять государством, как слуги, единственно по его милости и порученью, или Князем и баронами, получающими это достоинство не по милости господина, а по древности рода. У таких баронов есть собственные владения и подданные, которые признают их своими господами и питают к ним естественную привязанность. В государствах, управляемых Князем и слугами, власть князя больше, так как люди во всей стране никого, кроме него, над собой не признают, и если повинуются кому-нибудь еще, то только как слуге Князя, или чиновнику, не чувствуя к нему никакого особого расположения. В наше время примерами этих двух образов правления являются турецкий султан и король Франции. Вся монархия турецкого султана управляется одним владыкой, остальные его рабы; разделив свое царство на санджаки, он посылает туда различных правителей, меняет и смещает их, как ему угодно. Наоборот, король Франции окружен многочисленной родовой знатью, признанной и любимой своими подданными, у нее есть особые права, и король без опасности для себя отнять их не может. Поэтому кто изучит то и другое государство, найдет, что очень трудно покорить царство турецкого султана, но раз оно побеждено, то удерживать его совсем легко. Причины трудности завоевания турецкого царства состоят в том, что нападающий не может быть ни призван высокопоставленными в этом царстве людьми, ни рассчитывать облегчить себе дело бунтом приближенных султана. Выше уже было сказано, почему это так. Раз все рабы и обязаны ему, то подкупить их труднее, а если бы это даже и удалось, толку можно ожидать мало, потому что по указанным причинам такие люди не могут увлечь за собой народ. Значит, нападающему на султана надо приготовиться встретить единую силу, и ему следует больше надеяться на собственные средства, чем на смуты у противника. Но когда тот уже побежден, разбит в бою и не может вновь собрать войска, то опасаться можно разве только рода прежнего властителя; когда он будет уничтожен, некого больше бояться, так как народ другим не доверяет. Если до своего торжества победитель не мог надеяться на подданных султана, то после победы ему совершенно не приходится их страшиться. Обратное происходит в государствах, управляемых как Франция, потому что ты легко можешь туда вступить, заручившись помощью кого-нибудь из баронов королевства; ведь среди них всегда найдутся люди недовольные и охотники до перемен. Они по причинам, уже указанным, могут открыть тебе дорогу в эту страну и облегчить победу; но если ты потом захочешь ее закрепить, то пойдут нескончаемые затруднения как с теми, кто тебе помогал, так и с теми, кого ты обидел. Недостаточно будет тебе истребить род Князя: ведь уцелеет та родовая знать, которая будет во главе новых переворотов, и, не имея возможности ни удовлетворить ее, ни уничтожить, ты потеряешь это государство, как только представится случай. Теперь, если вы посмотрите, какова была природа правления в государстве Дария[83]83
  Имеется в виду Дарий III, царь Персии (336–330 до н. э.), побежденный Александром Македонским.


[Закрыть], то найдете, что оно похоже на царство турецкого султана; поэтому Александру необходимо было прежде всего ударить по всем его силам, окончательно вывести их из строя; но после победы и гибели Дария это государство по причинам, уже рассмотренным выше, спокойно осталось под властью Александра. И преемники его, будь они только в согласии, могли бы наслаждаться властью совершенно беззаботно. В царстве этом не бывало никаких волнений, кроме тех, которые они возбуждали сами. Но государствами, устроенными как Франция, невозможно владеть с такой же беспечностью. Потому и поднимались частые восстания против римлян в Испании, Галлии и Греции, что в этих странах много княжеств, и пока память о них сохранялась, римляне никогда не были уверены в крепости своего господства; лишь когда воспоминание о них исчезло и установились могущество и прочность римского владычества, только тогда римляне стали безусловными властителями этих земель. А позднее, когда римляне воевали друг с другом, каждая сторона могла уже опираться на эти провинции, смотря по тому, где она приобрела влияние; в провинциях же, вследствие исчезновения рода исконного господина, не признавали никого, кроме римлян. Вдумайтесь теперь в эти обстоятельства, и никто не станет удивляться ни той легкости, с которой Александр удерживал власть в Азии, ни тому, как трудно было иным, например Пирру и многим другим, сохранять приобретенное[84]84
  Пирр – царь Эпира (295–272 до н. э.). Призваный в Италию городом Тарент для помощи против римлян, он одержал ряд побед, затем переправился в Сицилию и объявил себя государем этого острова. Однако направленный против него военный союз Рима и Карфагена не позволил Пирру удержать завоеванное.


[Закрыть]. Произошло это не от большей или меньшей мощи победителя, а от разницы условий в подвластных государствах.