Текст книги "Книга Государя. Антология политической мысли"

– Действительно, так и бывает, – сказал он.

– Что же, – спросил я, – не справедливо ли будет заключить, что мы достаточно исследовали, как тирания происходит из демократии и каковы ее черты?

– И очень достаточно, – сказал он.

Возрождение

«Князь» Макиавелли: идеал целесообразности

Никколо Макиавелли родился во Флоренции 3 мая 1469 года. Эпоха его юности совпала со временем правления во Флоренции Лоренцо Медичи, прозванного Великолепным. В год рождения Макиавелли Лоренцо стал фактическим хозяином Тосканы. В историю этот правитель вошел как человек, поощряющий развитие философии, живописи, литературы. Его поддержкой пользовались такие деятели Высокого Возрождения, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Ботичелли, Марсилио Фичино. При нем во Флоренции существовала знаменитая Платоновская академия. Можно сказать, что блеск двора Медичи стал в глазах потомков ассоциироваться с расцветом итальянского искусства и философии в эпоху Возрождения.

Отношение Макиавелли к этому славному периоду в истории его родины было неоднозначным. Может быть, это произошло потому, что он не получил образования в том объеме, который мог бы ему позволить на равных войти в сообщество гуманистов. Как отмечал А. К. Дживелегов: «В семье не было избытка, и образование Макиавелли получил самое суммарное. Греческого он, по-видимому, так и не знал, а в латинском не мог угнаться за матерыми гуманистами. На юридическом факультете, перенесенном во Флоренцию из Пизанского Студио, где учился Гвиччардини, ему побывать не пришлось. Он не имел даже нотариального стажа. Его учитель и друг Адриани носил классическое имя – Марчелло Вирджилио, но совсем не был тем, чем для Данте его Вергилий, он лишь слегка учил его латыни и помог потом устроиться на службу»[67]67
  Дживелегов А. К. Никколо Макиавелли // Макиавелли. Сочинения. М.; Л., 1934. С. 23.


[Закрыть]. Факт отсутствия образования не позволил Макиавелли занять хорошую должность в правительстве Пьетро Содерини в 1498 году. Однако его связей оказалось достаточно для того, чтобы занять место секретаря Совета Десяти, место, которое позволило ему впоследствии (в 1506 г.) выступить с инициативой создания флорентийской милиции.

Больше всего удивляет в биографии Макиавелли то, что он всю жизнь находился в некоем маргинальном положении. Его род был дворянским – но лишь до тех пор, пока его предки добровольно не отказались от своего титула, что было условием получения ими статуса граждан Флоренции. Его образование не позволяло претендовать на причастность к высшей части флорентийских граждан, однако дружеские связи и неуемная энергия позволили ему войти в эту группу горожан. Его должность была связана с исполнением дипломатических функций, которые неудобно было поручать официально назначенным посланникам, однако его инициативы поддерживались непосредственно Пьетро Содерини – правителем Флоренции.

Флорентийская республика приобрела свою славу и могущество за счет деятельности «popolo», пополанов, граждан, не имевших дворянского титула. К этому сословию относились купцы, ремесленники, достаточно зажиточные для того, чтобы определять политику Флорентийской коммуны. Эта группа противостояла дворянству, выступавшему за привилегии, которые ей обеспечивал императорский порядок, то есть отношения, существовавшие в Священной Римской империи. В середине XIII века борьба между этими политическими силами закончилась победой пополанов. Победившее сословие опиралось на мощь капитала, принадлежавшего торговым семействам Флоренции. К XIII столетию не только Тоскана, но и весь север Италии оказался в благоприятной экономической ситуации. Товары с Леванта, торговля с которым оживилась после крестовых походов, устремлялись через итальянские города в другие страны Европы. Из Франции, Англии, Германии шел встречный поток товаров. По суше торговый маршрут проходил через север Италии, а затем – через Шампань с ее знаменитыми ярмарками. Постепенно флорентийские ремесленники начали специализироваться на окраске суровых сукон с Севера. Эта ремесленная монополия явилась причиной монополии торговой, и в результате, благодаря удачной конъюнктуре, флорентийские купцы наряду с венецианцами и генуэзцами стали полноправными участниками рынка, сложившегося на севере Италии.

До XV века Флоренция была одним из самых развитых городов Европы. Несчастья посыпались, лишь когда пал Константинополь и прекратился приток английской шерсти на итальянские рынки, когда Испания и Португалия стали искать новые пути в Левант, в обход Средиземного моря. Господство пополанов стало подвергаться серьезным испытаниям. Купеческие семьи стали приобретать имения, спасая тем самым свои капиталы и незаметно меняя свой статус. Семейство Медичи пришло к власти в 1434 году. Поначалу оно традиционно отстаивало интересы купечества и ремесленников, но уже при Лоренцо Великолепном начало напоминать типичную феодальную династию, могущество которой основывается на землевладении. Надежды рода Макиавелли не сбылись: поддержав пополанов, дворянская семья не стала процветающей. Но зато разбогатевшие popolo приобрели статус дворян-землевладельцев и вернули итальянскую коммуну в рамки средневекового социума.

Итак, Никколо Макиавелли добивался дружбы с теми людьми, которых смело можно было причислить к флорентийской «золотой молодежи». Дружба эта основывалась отнюдь не на изучении древнегреческого и латыни. Эпоха Высокого Возрождения снискала себе славу и уникальными творениями человеческого гения, и разнузданностью нравов. Что касается второго момента, то для Макиавелли и его друзей отступления от общепринятой морали стали своего рода нормой, соблюдая которую можно было надеяться на пребывание в этом кругу избранных.

Сущность возрожденческой проповеди свободы заключалась в идее универсальности человеческой личности. Прежде всего эта универсальность позволяла гуманистам преодолевать тот исторический барьер, который отделял их от античной классики – безусловного образца для подражания. Они изучали через классические языки образ поведения древних и тип общества давно ушедшей эпохи и следовали этому идеалу в повседневной жизни. Можно сказать, гуманисты жили в рамках коллективно созданного образа реальности. Подобная практика убеждала в том, что от воли и энергии человека могут зависеть не только условия его жизни, но и важнейшие ее нормы. Гуманисты не боялись проектировать города и создавать утопические общественные проекты. Несомненно, что эта свобода лежала в основании политических и социальных изысканий Макиавелли.

Мысль о свободе человека, вкупе с недостатками образования Макиавелли, не позволившими ему заняться эстетической игрой, свойственной гуманистам, а именно игрой, связанной с искусством перевода, определяла поступки автора «Князя» и как политика, и как писателя. Уже после отставки Макиавелли, описывая свой день в деревне, пишет о том, что, входя в библиотеку, он преображается в человека, общающегося на равных с древними. Однако в его устах это не более чем дань уже уходящей в прошлое моде на гуманистическую образованность. О том же свидетельствует и рвение, с которым Макиавелли стал вновь служить Флоренции в 1526 году, забросив все свои литературные занятия[68]68
  К этому моменту он, правда, уже написал ряд сочинений, ставших позже знаменитыми: «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия», «Князь», «История Флоренции», «О военном искусстве».


[Закрыть]. Литературное творчество и в юности, и в зрелые годы не было для него чем-то самодостаточным. Свобода и ее преимущества, воспетые гуманистами, не представляли безусловной ценности в его глазах. Свобода бесцельная, не используемая для чего-либо, по его мнению, несла в себе разрушительный заряд.

Сам Ренессанс понимался современниками двояким образом. Возрождение античного искусства и древних языков было Возрождением, но и приход к власти во Флоренции в 1494 году Джироламо Савонаролы[69]69
  Это произошло после изгнания Пьетро Медичи.


[Закрыть] тоже был Возрождением, но Возрождением религиозным, означавшим торжество внутреннего, нравственного человека над внешним, погрязшем во страсти и грехе. Начало правления Савонаролы было ознаменовано огромным костром, в котором горели картины, плавились дорогие украшения. Ренессансная Флоренция каялась в грехе светского Возрождения, меняя тем самым его на Возрождение сакральное. Свобода была невыносимым бременем для многих. Купеческая верхушка меняла свободу купца на кодекс чести лендлорда, художники и писатели стремились заручиться поддержкой сильных мира сего и обрести стабильность своего положения. Флорентийская коммуна распадалась. Она уже не могла быть оплотом ренессансной свободы, ее государственное устройство подвергалось серьезным испытаниям. Политическое господство Лоренцо Великолепного превращалось в господство лендлордов, которые уже не были заинтересованы в коммуне, то есть в той форме политического института, с которой связывалось само существование флорентийской государственности.

Чем являлась служба во флорентийском правительстве для Макиавелли? В первую очередь тем, что оправдывало и двусмысленное положение его рода, и неопределенность его образования, а также образа жизни. Кто был наиболее преданным сторонником флорентийского независимого государства? Макиавелли, человек, который не обладал ни способностью к гуманистическим штудиям, ни ремеслом, ни капиталом, достаточным для того, чтобы обеспечить процветание и безопасность себе и своим близким. Что могло дать стабильность и безопасность Макиавелли и его семье? Только государственность Флоренции. Свобода автора «Князя» могла реализоваться лишь в том, что позволяло ей существовать, то есть в идее единой государственной власти, обеспечивавшей возможность полноправного существования в обществе людей, подобных ему. При этом для Макиавелли форма правления не всегда была принципиальна. В «Рассуждениях на первую декаду Тита Ливия» он выступает как последовательный сторонник демократического режима. В «Князе» дается описание методов единоличного правления. Главное в государстве – это сильная власть. Если она отсутствует, то уже не принципиальна форма правления, поскольку отсутствует и сама государственность. Если же государственная власть сильна, то форма правления, опять же, является делом второстепенным. Наличие большого числа свободных людей предполагает демократическую форму правления, при отсутствии таковых целесообразна тирания.

Когда в июле 1498 года Макиавелли стал секретарем Совета Десяти, правившего Флоренцией, которая была освобождена и от власти Медичи, и от религиозного фанатизма Савонаролы, он уже исповедовал эти принципы. По крайней мере, об этом можно судить по его письмам и коротким трактатам-наброскам, ставшим основой для будущих развернутых сочинений. С 1506 года он начал создавать милицию, причем в качестве образца взял римские легионы, с принципом комплектования которых был знаком прежде всего по Титу Ливию.

Однако граждане Флоренции не смогли отстоять коммуну. В 1512 году милиция, созданная Макиавелли, практически без борьбы уступила наемникам папы римского Юлия II, результатом чего стала реставрация правления Медичи. Это был болезненный удар – ведь, по расчетам самого Макиавелли, именно свободные граждане способны к рациональному ведению войны, способны отбросить все то, что мешает завершить боевые действия в пользу государства. У граждан нет кодекса личной чести, который препятствует рыцарям пользоваться плодами победы, они не превращают войну в частный промысел, как это делают наемники.

Однако все эти рассуждения, заставившие Макиавелли создать милицию из граждан Флоренции, были верны для свободных швейцарских кантонов, но не для Флоренции. Граждане уступили власть Медичи не только из-за своей неспособности воевать, но и по причине неспособности властвовать. Угроза потери имущества и стабильного существования оказалась сильнее угрозы потери свободы. К началу XVI века свобода стала для многих итальянских коммун абстрактным понятием или же с легкостью превращалась в звонкую монету. Так, свободные швейцарцы реализовывали свою свободу, продавая свое воинское искусство, служа «пушечным мясом» – то для французского короля, то для германского императора, то для италийских князей. В отличие от них, гражданам Флоренции – после изменений в международной конъюнктуре – уже нечего было продавать. И они пытались приобрести стабильность, вкладывая деньги в землю и возрождая принцип монархической легитимности.

Понимал ли скромный секретарь Совета Десяти эту историческую логику? Он видел падение республиканских нравов и понимал неизбежность этого процесса. Свобода сузилась до минимума. Может, ее хватило бы на то, чтобы один свободный человек, князь, обеспечил стабильность и целостность государства? В результате работа над «Рассуждениями на первую декаду Тита Ливия», за которую Никколо взялся сразу после отставки, была прервана. Макиавелли сел за «Князя», свое самое знаменитое произведение, завершенное уже в следующем, 1513 году. Оно стало трактатом, посвященным рациональным основаниям власти, плавно перетекающим в проект устройства единоличного правления Лоренцо Медичи, восстановившего господство своего рода над Флоренцией (Макиавелли отчаянно хотел вернуться в стихию политической жизни, поэтому без особых усилий отказался от своих республиканских пристрастий).

По его мнению, монарх должен быть свободен в первую очередь от принципа сословной чести, ибо государство – это не власть одного сословия, но власть, осуществляемая в интересах всех сословий. Поэтому государь не должен воплощать добродетели конкретных сословий: честь дворянства, бережливость и честность третьего сословия и т. п. Он свободен от нравственности потому, что она не является всеобщей. Нрав государя – прагматизм, опирающийся на возможность и приемлемость любого действия, которое будет оправданно, если послужит всеобщей пользе. Макиавелли создает тип идеального монарха при помощи серии отрицаний, ибо нрав государя – это отрицание всякой конкретной сословной нравственности.

Этот принцип, простой и понятный, и стал своего рода визитной карточкой Макиавелли. Если нравственность, связывающая государя с его сословием, является препятствием для осуществления управления в рамках всего общества, то от нее необходимо отказаться. Политик должен быть безнравственен. Положение ясное, но небесспорное по отношению к модели Макиавелли уже потому, что оно слишком абстрактно. В крайнем случае отсюда следуют выводы, превращающие Макиавелли в поистине демоническую фигуру, что и было сделано последующими поколениями. Однако если понятие безнравственности совместить с идеей всесословности, то здесь мы видим возможность несколько иной трактовки образа государя. Монарх несет личную ответственность за все, что происходит в обществе. Нравственный же сословный кодекс принципиально выделяет то, за что человек несет ответственность, а за что нет. Рыцарь способен отступить от осажденной крепости, посчитав, что его сословная гордость удовлетворена тем, что соперник от него спрятался. Когда же этот противник вновь становится опасен для государства, рыцарь не поставит себе в вину то, что он когда-то не добил неприятеля окончательно.

Прототип государя Макиавелли, герцог Валентино (Цезарь Борджиа), сын папы римского Александра VI, управлявший папскими землями в Романье, никогда не упускал возможности избавиться от противника раз и навсегда. Его последовательность и рационализм при достижении конкретной цели очаровывают Макиавелли, который находится при его дворе с дипломатической миссией в 1502 году. Если такой правитель, как Борджиа, добивается власти, причем власти абсолютной, то она является чем-то бо́льшим, чем его личное приобретение. Наоборот, она подчиняет личность себе и использует ее в своих интересах. Чем меньше чисто человеческого, сословного остается в государе, тем на большее может подвигнуть его власть, им обретенная. В принципе, речь здесь о том, почему в разное время от правителя требуется проявление совершенно различных качеств, почему бывают времена мягкого правления и почему они вдруг сменяются жесточайшим политическим режимом. Макиавелли считал, что история находится в особом «ведомстве», в «ведомстве судьбы» – силы, скрытой от человека и не поддающейся рациональному изучению. Изменяя принципы существования социума, судьба испытывает человека – но не абстрактное лицо, а политика, стоящего во главе государства. Внезапно меняя правила игры, она обнаруживает недостаточную готовность человека соответствовать всеобщим законам. Безнадежность положения политика перед лицом неотвратимой судьбы могла быть смягчена верой в правильность своих поступков, опирающуюся на религиозную традицию провиденциализма. Однако вера служит для государя и источником заблуждений, поскольку заставляет его остановиться на каком-то одном типе поведения и способе принятия решений. Она не гарантирует его от неудачи и выполняет функцию компенсации только по отношению к нему самому, но обществу, ввергнутому в хаос по причине невежества и непредусмотрительности политика, от этого не легче.

Модель государя Макиавелли принципиально иная. Для того чтобы соответствовать судьбе, политик не должен питать иллюзий относительно правильности своего поведения. Всякий тип политической практики относителен. Именно поэтому наиболее разумной и рациональной формулой политического действия может быть формула всеобщего поступка, то есть готовность стать тем, кого судьба сейчас предпочитает в качестве правителя: в добрые времена нравственного и справедливого, в злые – жестокого и неумолимого. Для роли политика не подходит ни праведник, ни злодей. Макиавелли изображает своего Князя как существо универсальное, но не лишает его всяких конкретных человеческих качеств. Наоборот, его универсальность представляет собой конкретное единство разнородных поведенческих типов. Поэтому можно сказать, что государь Макиавелли – это не идеализированный образ хрестоматийного ренессансного злодея, каковым, например, был тот же Цезарь Борджиа, а определенная утопическая модель, способы воплощения в реальность которой еще не могли быть обнаружены в эпоху, когда отошедший от дел секретарь Совета Десяти Флорентийской республики занимал свой досуг написанием политических трактатов[70]70
  Умер Никколо Макиавелли в 1527 г.


[Закрыть].

И. Гончаров

Никколо Макиавелли
Князь

Люди, желающие снискать благосклонность Князя[71]71
  Здесь и далее слово «Князь» пишется с большой буквы. А. К. Дживелегов считает, что это особое понятие, под которым подразумевается тип правителя, появившийся в Италии в XV–XVI вв., то есть государь, обладающий особой свободой политических решений.


[Закрыть], обычно приносят ему вещи наиболее для них дорогие или приходят к нему с дарами, которые, очевидно, всего больше его радуют; поэтому часто можно видеть, что князьям дарят коней, оружие, парчу, драгоценные камни и другие подобные украшения, достойные княжеского величия. Желая точно так же представить вашей светлости некоторое свидетельство моей преданности, я не нашел во всем своем имуществе вещи, которая была бы для меня дороже или ценилась так высоко, как знание дел великих людей, приобретенное мной долгим опытом дел нашего времени и постоянным чтением древних. Я с большой тщательностью продумал свои знания, долго проверял их и теперь подвел им итог в маленькой книжке, которую преподношу вашей светлости. И хотя я считаю этот труд недостойным предстать перед вами, но все же я твердо верю, что вы по доброте своей удостоите принять его, так как знаете, что с моей стороны нельзя сделать вам больший дар, чем предоставить возможность в самое короткое время узнать то, что я постиг за столько лет, с такими лишениями и опасностями.

Я не приукрасил этот труд и не наполнил его ни пространными рассуждениями, ни широковещательными и пышными словами, ни другими приманками и украшениями, которыми многие обычно расцвечивают и украшают свои сочинения, так как я хотел, чтобы вся работа или прошла незаметно, или привлекла внимание единственно многообразием содержимого и важностью предмета. Я просил бы не считать за самомнение, что человек такого низкого и незаметного состояния позволяет себе рассуждать о правлении князей и устанавливать для них правила, ибо, как люди, рисующие какой-нибудь вид, спускаются в долину, чтобы видеть очертания гор и возвышенностей, и высоко поднимаются на горы, чтобы видеть долины, так и для того, чтобы хорошо познать сущность народа, надо быть Князем, а чтобы правильно постичь природу Князя, нужно быть из народа. Пусть же ваша светлость примет этот малый дар с теми же мыслями, с какими я его ей посвящаю; если вы внимательно его прочтете и обдумаете, то увидите в нем выражение самого большого моего желания: чтобы ваша светлость достигли того величия, которое обещают вам судьба и другие ваши качества. И если ваша светлость с вершин своей высоты обратит когда-нибудь взор на эти низины, она поймет, как незаслуженно переношу я тяжкую и непрестанную враждебность судьбы.