Текст книги "Красная Литва. Никто не хотел умирать"

Батраков – в дома дворян, дворян – в трущобы батраков!

Буржуазный режим погрузился в кризис, который здесь не рассматривается, 21 июля 1940 г. в Литве была восстановлена Советская власть, а в августе Литва вступила в СССР. Несмотря на то, что многие сегодняшние историки-карьеристы, в советские времена восхвалившие коммунизм, теперь часто говорит об «аннексиях», присоединение Литвы к Советскому Союзу отвечало настроениям и потребностям трудящихся масс. Трудящиеся, жившие в условиях, о которых мы уже говорили, не могли быть на стороне капитализма, а социализм, Советскую власть и СССР тогда все расценивали как единое целое. Единственный недовольный этим слой была буржуазия, которая, если не считать мелких и средних крестьян, составляла только 12,2 % всех жителей страны.

Настроения трудящихся масс показали во многих местах Литвы в июле прошедшие митинги за вступление Литвы в Советский Союз. Например, в Расейняй 19 июля собрались несколько сотен солдат, которые высказались за вступление Литвы в СССР. Также митинг произошел в Вилкавишкис, где люди высказались за вступление Литвы в СССР и национализацию богатств буржуазии. В Мариямполе собрались даже 10 тыс. людей, требовавших присоединиться к СССР и поменять существующую конституцию. Похожие митинги в несколько сотен, а в некоторых местах тысяч человек, происходили в Таурагском, Укмергском, Мариямпольском, Шяуляйском, Вилкавишкисском, Телшяйском уездах, также в Кретинге. Перед этим во многих городах Литвы происходили массовые митинги за легализацию Компартии и Советскую власть в Литве.

Сразу же после восстановления Советской власти начались социалистические преобразования. 26 июля были приняты законы о национализации банков и крупной промышленности. В июле-августе были национализированы все 669 промышленных предприятий, после чего начало расти число рабочих – в ноябре их было уже 14 % больше, чем до национализации. 27 сентября Президиумом Верховного Совета Литовской ССР был принят указ «национализировать все частные торговые предприятия, годовой оборот которых достигает 150000 литов и больше». Также шли и такие реформы, как отмена платы за образование, ввод бесплатной медицины, принят закон об образовании взрослых, начали создавать читальни, разные книжные магазинчики и т. п. Начата борьба с безработицей.

Конечно, преобразования шли и в сельском хозяйстве. 22 июля вся земля была объявлена государственной собственностью. 5 августа Совет Министров принял решение о создании Государственного фонда земли, который должен будет перераспределить землю. Люди эти перемены встретили с энтузиазмом, кадров было достаточно. В комиссиях сельского хозяйства, которые занимались распределением земель крестьянам, участвовало 1455 членов, которым помогали свыше 2000 добровольцев. В бригадах обмера земли работало 2411 людей. Незадолго у 26 526 землевладельцев конфисковали 559 913 га земли, оставив им по 30 га. Всего у монастырей, церковных приходов, дворян и кулаков, некоторых общественных организаций и т. д. на фонд было изъято 607 589 га земли, 62,7 % которых досталось 72 465 семьям безземельных и малоземельных.

Тогдашняя печать много внимания уделяла этим переменам и настроениям трудового народа. 26 октября 1940 г. «Правда Виленска» писала об окончании раздела земли в волости Шумскас, в которой земля нотариуса С. Малиновского была поделена между 33 новоселами: «Торжественное вручение документов под триумфальными воротами, украшенными флагами… Первый документ о получении земли получает безземельный Миколас Гроцюс. Со слезами на глазах он рассказал о своей трагической судьбе при жизни во дворе жестокого землевладельца, на которого работал с 1911 года». «В 1939 году, обвинив в неспособности работать, меня прогнали из комнаты. Корову Малиновский отобрал. Я уже устарел. Работая у помещика, потерял здоровье. Полуголодный, больной, я должен был искать приют у чужих», – рассказывал М.Гроцюс.

Получившим землю крестьянам Советская власть выделила 20 млн. литов долговременной ссуды. Также большое внимание уделялось обеспечению трудящихся крестьян скотом, сельскохозяйственным инвентарем. Например, в буржуазные времена свыше 19 тыс. крестьян не имели коров. До 18 мая 1941 г. 10 800 крестьян их получили. Всего крестьянами было разделено помещичьего инвентаря, машин сельского хозяйства и скота на сумму 50 млн. литов. Началась механизация сельского хозяйства. В этом большую роль сыграли другие республики Советского Союза, из которых начали поступать сотни тракторов и т. п.

Вместе с тем, началась популяризация идеи коллективизации. Широкая пропагандистская кампания дала толчок, и крестьяне сами начали интересоваться колхозным строем. Например, уже 19 апреля 1941 г. «Паневежио тиеса» писала: «Крестьяне деревни Пруцинай, Виешинтайская волость, собираются этим летом коллективно обрабатывать землю. Это решение стоит поздравить. Оно может быть примером крестьянам других волостей». До начала Великой Отечественной в Литве создалось 11 колхозов.

Конечно, буржуазия была в гневе от проводившихся реформ. И демонстрировала всякие гримасы. Например, 24 июля 1940 г. «Правда Виленска» описала такой случай. Дворянка М.Янусец саботировала указания присланного комиссара и продавала скот, лошади, инвентарь, зерно. Когда потребовали рассчитаться, она заявила, что таким образом она расплатилась с батраками за труд. Такой милосердной она стала только теперь, хотя раньше батракам платила только 1 лит в день, кроме этого, батрак не получал никакой пищи. Дворянка за счет народного добра не стыдится демонстрировать свою «доброту» тем временем нанеся ущерб новоселам, раздавая имущество случайным людям, – писала «Правда Виленска».

Рассматривая разные документы тогдашней власти можно наткнуться вот на такой интересный приказ народного комиссара сельского хозяйства М.Мицкиса от 16 января 1941 г. о поселении сельских рабочих в жилые помещения дворян: «Приказываю немедленно из всех национализированных имениях, которые находятся в ведении Народного комиссариата сельского хозяйства, бывших владельцев этих имениях, все ещё проживающих в домах имениях, переселить в трущобы батраков, а в их место поселить семьи рабочих, предоставляя преимущество имеющим большие семьи». Можно только представить, какой гнев в среде дворян вызывали такие приказы. За такое «советское угнетение», «геноцид литовского народа» этот и ему близкие слои простить Советской власти не могли.

Как бы то ни было, социализм создавался, трудовой народ строил себе будущее. Судя по всему, этот процесс в Литве происходил бы более-менее спокойно, без больших потрясений. Может быть, это происходило бы несравненно более плавно, чем в некоторых республиках СССР до этого. Но началась война.

Фрагмент публикуется по книге: Буткус Ж. Окровавленная Литва. Националистический террор и его причины. URL: http: //left.ru/2009/6/butkus188.phtml, http: //www.left.ru/2009/7/butkus189—2.phtml.

Новый путь Литвы
(Советская Литва летом 1940 года глазами американской журналистки)

Анна Луиза Стронг, известная американская писательница и журналистка, видная общественная деятельница, выступавшая за американо-советское сотрудничество

Анна Луиза Стронг родилась 14 ноября 1885 г. в г. Френд, штат Небраска (США). После окончания высшей школы в г. Ок-Парк, штат Иллинойс, она едет для продолжения своего образования в Германию и Швейцарию. Возвратившись на родину, Анна Луиза Стронг ведет большую работу в различных общественных и профсоюзных организациях, затем редактирует в г. Сиэтл, штат Вашингтон, местную профсоюзную газету «Юнион рекорд», являясь одновременно корреспондентом нью-йоркской газеты «Ивнинг пост». В 1921 г. Анна Луиза Стронг впервые посещает Советскую Россию с американской миссией помощи голодающим Поволжья. Затем она приезжает в Советский Союз в 1925 г. как корреспондент Североамериканского союза журналистов. По возвращении на родину она некоторое время занимается преподавательской деятельностью в различных колледжах США.

В 1930 г. она организует в Москве издание и становится первым редактором «Московских ежедневных новостей» (ныне «Московские новости») – первой газеты на английском языке в Советском Союзе.

Во время одной из своих поездок в Советский Союз, в июне 1940 г. Анна Луиза Стронг остановилась в Литве и явилась очевидцем исторических событий, которые происходили в Литве в июне – июле того года. За время своего пребывания она посетила Каунас, Вильнюс, Шяуляй, Мариямполе, Палангу, Швянтойи и другие города и села республики, встречалась со многими людьми, имела возможность близко наблюдать происходившие события. Она присутствовала на многих собраниях трудящихся и исторических заседаниях Народного сейма Литвы, а затем «выехала вместе с литовской делегацией специальным поездом в Москву…» Результатом ее поездки по Литве и является книга «Новый путь Литвы», впервые изданная в январе 1941 г. в Нью-Йорке под названием «Новая Литва».

Анна Луиза Стронг бывала в Советском Союзе и после Великой Отечественной войны, ведя большую литературную деятельность. Она является автором более пятнадцати книг о Советском Союзе и Китае, среди них: «Я меняю миры», «Советы ждут этого», «Красная звезда в Самарканде», «Народы СССР», «Эра Сталина», «Непобедимый Китай», «Китай в огне», «Китай завтрашнего дня», роман «Дикая река» и многие другие.

В них нашло отражение ее понимание событий того времени. Разумеется, далеко не все оценки Анны Луизы Стронг в этих книгах могут быть приняты сегодня, но это и естественно: она дитя своего времени.

Американский справочник «Авторы ХХ века» называет Анну Луизу Стронr «типичной американкой среднего Запада». О себе Анна Луиза Стронг говорила, что она «человек, всегда жаждущий действий». Несмотря на преклонный возраст, она, например, побывала в Тибете и в 1959 г. опубликовала книгу «Тибетские встречи». (Биографическая справка. Анна Луиза Стронг // Стронг А. Новый путь Литвы / Перевод и биографическая справка В.В.Гущина. Составление и предисловие С.Т.Калтахчяна и Л.В.Метелицы. М.: Политиздат, 1990. С.73–74).

В Литву Анна Стронг приехала всего через несколько дней после свержения режима Сметоны, в самом начале советских преобразований. Конечно, американской журналистке старались показать все лучшее. Первые неудачи и ошибки советской политики проявились лишь позднее. Но она встречалась с реальными людьми, простыми литовскими тружениками, и то, что она увидела своими глазами – было правдой, а не «потёмкинской деревней».

I. Перед моим прибытием

По пути в Москву я остановилась на день в Каунасе. «Одного дня будет достаточно для знакомства с Литвой», – думала я. За все 20 лет своего существования Литва никогда не имела важного значения в международных делах. И теперь, когда война сотрясает Западную Европу и Восточную Азию, маленькая Литва по-прежнему находится в стороне от мировых событий. Во внешний мир доходят слухи, что Литва «становится советской». Это и было причиной побудившей меня задержаться. Мне хотелось разузнать о новом соглашении с Советским Союзом, о прибытии Красной Армии и затем ехать дальше.

Уже после первых часов мне стало ясно, что я должна буду задержаться значительно дольше. День перерос в неделю, неделя – в месяц. Литва приобретала большое значение, даже важность в мировых делах. Суверенное государство переходило от капитализма к социализму вполне конституционным путем – без кровопролития и уничтожения имущества. Этого никогда не бывало раньше.

Все было порядочно, прилично, так что трудно было думать об этих событиях как о революции. Беседы шли обо всем: о профессиональных союзах, о выборах, о контроле над общественной собственностью. Что могло быть, более успокоительным, чем сам этот факт? Однако быстрое развитие событий захватило эту спокойную страну, и уже через несколько недель она вступила в новую фазу социализма: были национализированы земля, банки, промышленность, введен рабочий контроль, избраны Советы.

– И без единого выстрела, – заявил с гордостью Зиманас, редактор коммунистической газеты «Тиеса» («Правда»), которая за три недели из нелегального листка, размером с ладонь превратилась в большую газету на восьми листах, печатавшуюся в самой большой типографии Каунаса. – Даже без нарушения обычного ритма жизни. «Революция без насилия», за которую всегда так ратовали либералы. Но именно за это она больше всего не нравится капиталистическому миру.

Зиманас был прав. Она ему не нравилась. В верхах иностранных посольств о ней говорили, как о «смерти Литвы». Один из служащих американского посольства выразился более откровенно: «Было бы значительно лучше, если бы Красная Армия просто захватила страну и установила протекторат, но они вызвали в низших классах такое движение, которое подрывает всю социальную структуру. Посмотрите только на нашего дворника».

1940 год. Литовцы принимают присягу, вступая в ряды РККА

Да, это так и произошло: не путем оккупации армией, не захватом территории, а приведением в действие сил простого народа. «Массы пришли в движение, – сказал один из прогрессивных литовских интеллигентов. – И никто не знает, как далеко они пойдут».

События предыдущих дней можно обобщить так: в начале июня Советский Союз предъявил ультиматум¹ с требованием образования в Литве правительства, которое выполняло бы договор о взаимной помощи^2, подписанный прошлой осенью. Ультиматум был принят, и 15 июня крупные силы Красной Армии вступили в страну, где со времени подписания договора находились только небольшие воинские части. Танки, кавалерия, пехота на автомашинах двигались по улицам Каунаса к намеченным местам дислокации. Не было никакого вмешательства во внутренние дела Литвы. Для литовской армии воины Красной Армии давали концерты, как это делается между союзниками. Если бы не эти концерты, то об этой армии знали бы только то, что она находится где-то в лесах около границы.

И притесняемый в течение долгого времени литовский народ, борцы за свободу которого во время четырнадцатилетней диктатуры Сметоны были брошены в тюрьмы, свободно вздохнул, начал откровенно высказывать свои мысли и создавать свои организации. Президент Сметона бежал, и президентом стал премьер-министр Меркис. Он назначил премьер-министром Юстаса Палецкиса, выдающегося прогрессивного журналиста, а сам ушел в отставку. Став президентом, Палецкис сформировал кабинет министров из широко известных интеллигентов. Позднее в него вошли несколько коммунистов.

Все это было проведено в строгом соответствии с конституцией. Новые министры были известными людьми: некоторые из них занимали правительственные должности еще в дни «демократии» до Сметоны, другие были видными писателями. Например, Креве-Мицкявичюс, новый председатель Совета министров и министр иностранных дел, был самым популярным писателем в Литве, его произведения были изданы в десяти томах и переведены на многие языки. О нем говорили: «Если бы у нас был кандидат в Нобелевские лауреаты по литературе, то им был бы он». Министр сельского хозяйства Мицкис, окончивший юридическое и сельскохозяйственное высшие учебные заведения, был известен своими работами в области сельского хозяйства.

Другие министры были тоже подобраны удачно. «Их хорошо знают как патриотов и горячо приветствуют, – писала пресса. – Разорваны цепи, сковывавшие борцов за свободу народа. Политическая система страны будет поставлена на службу трудящимся». Без сомнения, широкие массы народа, которым опротивел режим Сметоны, приветствовали новое правительство. Даже в иностранных посольствах признавали это.

Уже при этом новом правительстве и существовавших конституционных формах начались глубокие социальные перемены. Первым же декретом Палецкиса из тюрем были освобождены около тысячи политических заключенных, в числе которых были коммунисты и сочувствующие им. Многие из этих людей были тесно связаны с фабриками, и при их содействии, и под их руководством рабочие стали создавать свои организации. Через неделю после прихода Палецкиса к власти состоялась первая большая народная демонстрация. Десятки тысяч рабочих прошли по улицам Каунаса, требуя легализации коммунистической партии, и добились этого.

Через два дня было образовано Министерство труда; вскоре оно обратилось к рабочим с призывом соблюдать дисциплину и «не принимать фабрики в собственность рабочих комитетов, а ждать распоряжений правительства, которые последуют в ближайшее время». Новый министр сельского хозяйства заявил, что «собственность на землю для тех, кто трудится на ней сам, не будет ограничена, а большие владения и монастырские земли, возможно, будут национализированы». Другие министры заявили, что контроль за записями актов гражданского состояния – рождений, браков, смертей – скоро перейдет от церкви к государству. Конкордат с Ватиканом был расторгнут. Сейм, законодательный орган, избранный в условиях сметоновского террора на основе избирательного права, ограниченного имущественным цензом, был распущен. Были назначены новые выборы с равными правами для всех граждан. В армию были посланы политические инструкторы и было издано распоряжение о реорганизации ее в «народную армию». Солдаты получили политические права наравне со всеми гражданами.

Таковы были события только одной недели перед моим приездом. Они-то и заставили меня остаться. Я хотела видеть стадии этих народных преобразований, этой социалистической революции, осуществленной в рамках закона. Это происходило здесь впервые в истории. Об этом стоило узнать и рабочим всего мира.

II. Рабочие организуются

– «Что мне посмотреть прежде всего?» – спросила я Гловацкаса, симпатичного человека, отсидевшего при Сметоне 14 лет в тюрьме, а теперь ставшего заместителем министра иностранных дел.

Просмотрев утреннюю газету, он одним своим предложением вовлек меня в самый центр новой жизни Литвы. «Сегодня, – сказал он, – все фабричные комитеты Каунаса собираются в «Дарбо румай», чтобы начать организацию профсоюзов по всей стране. Я дам Вам записку к Шумаускасу, который является там главным организатором».

Мотеюса Шумаускаса, этого пламенного, энергичного организатора, который, как и многие другие руководители, с кем я встречалась, только несколько дней тому назад вышел из тюрьмы, я нашла в красивом, хорошо оборудованном здании, где было много залов, комнат для заседаний и кабинетов. «Это нам подарок от плутократов», – смеялись рабочие, с которыми я встретилась на лестнице. Строительство здания «Дарбо румай» было закончено как раз в тот момент, когда пришел конец диктатуре Сметоны.

Название «Дарбо румай», выгравированное на красивом фасаде здания, – все, что осталось от сметоновской «Палаты труда» – организации, созданной вместо профсоюзов и контролировавшейся государством. Она была образована с целью установить контроль за рабочими: сначала с ее помощью бюрократия пыталась успокоить рабочих, позднее она стала орудием секретной полиции для шпионажа за выражавшими недовольство. Предполагалось, что она будет принимать жалобы от рабочих и реагировать на них в их интересах, но скоро рабочие поняли, что их жалобы направлялись прямо предпринимателям, чтобы те знали, к кому применять репрессивные меры. После этого рабочие перестали обращаться в «Палату труда».

Теперь же рабочие были повсюду: они заполняли кабинеты, ресторан и залы здания. Это произошло очень просто. Новое, народное, правительство назначило Шумаускаса директором «Дарбо румай», и там сразу же возник центр всех фабричных комитетов, которые, так быстро организовывались в Каунасе. Рабочие все еще продолжали называть это место «Дарбо румaй», так как еще не был создан Центральный совет профсоюзов. Однако, как только рабочие создали профсоюзы, они стерли с камня ненавистное старое название.

– «Профсоюзы, – сказал мне Шумаускас, – легальны в Литве чуть больше двух недель». Хотя не было специального декрета об их организации, как только пришла Красная Армия, Сметона бежал, и рабочие поняли, что могут свободно создавать профсоюзы, они сразу же приступили к этому. Они проводили собрания на фабриках и выбирали фабричные комитеты. В некоторых отраслях промышленности прошли собрания делегатов от нескольких фабрик с целью создания профсоюзов по отраслям промышленности.

Этот процесс находится еще в зародыше, – добавил Шумаускас. – Он происходит главным образом в Каунасе. Теперь мы принимаем меры для того, чтобы быстро развернуть организацию профсоюзов по всей стране.

Он пригласил меня в президиум. Почти тут же началось собрание.

Более трехсот рабочих, из которых, наверное, четверть составляли женщины, собрались в хорошо оборудованном зале. Рабочие пришли прямо с фабрик, поэтому женщины были в поношенных хлопчатобумажных платьях, а большинство мужчин – в синих рабочих костюмах. В своем выступлении Шумаускас говорил: «Чтобы обеспечить лучшую жизнь для нас весь рабочий класс должен быть организован. Рабочие Каунаса всегда были впереди, теперь вы должны помочь организовать всю страну. Мы не можем управлять всем из этого центрального бюро; вы сами должны образовать двадцать четыре производственных профсоюза, каждый со своим секретарем и канцелярией. Это здание уже слишком тесно для всех наших собраний; мы просили разрешения использовать для них школьные помещения, и Министерство просвещения согласилось.

Выберите сегодня же из своих рядов лучших организаторов: в конце недели они должны будут разъехаться по всей Литве. Наш центральный орган будет выплачивать им зарплату и командировочные, так что они ничего не потеряют». (Старый «Дарбо румай» имел капиталы; рабочие получили в свое распоряжение действующий концерн!).

Поднялись руки, посыпались вопросы. Один вопрос вытекал из другого, и большое разнообразие их говорило об инициативности литовских рабочих, о широте и важности проблем, стоявших перед ними.

– На фабриках, где комитеты уже выбраны, они останутся?

– В настоящее время – да, – ответил Шумаускас.

– Мы уже выработали требования о повышении зарплаты на нашей фабрике. Можем ли мы сразу предъявить их хозяину или нужно сначала вынести их на обсуждение профсоюзного собрания?

– Профсоюз немедленно установит размеры зарплаты на всех фабриках, – последовал ответ.

– Прядильщики и ткачи будут в разных союзах?

– Нет, все они будут в профсоюзе рабочих текстильной промышленности, но при желании и те, и другие могут иметь отдельные секции.

– К какому союзу принадлежат стекольщики? Садовники?

– А как будет с женщинами, выполняющими работы для фабрик на дому?

– Должны ли мы брать вступительный взнос?

– Должны ли мы привлекать в профсоюзы подмастерьев, если в мастерской, кроме хозяина и подмастерья, никто не работает?

Вначале вопросы касались организационных деталей, но вскоре рабочие перешли к политическим проблемам.

– Хозяин сейчас нанимает новых людей – не серьезных рабочих, а бродяг. Должны ли мы принять этих людей в союз?

– Каковы правила приема и исключения из членов профсоюза?

– Членство добровольное или обязательное?

– Какие полномочия нужны нашим делегатам: заверенные нотариусом или просто написанные нами?

– До сих пор всю организационную работу на фабрике проводила организация коммунистической партии. Теперь это будет делать партия или профсоюз?

– Что нам делать, если мы узнаем, что хозяин намеревается закрыть фабрику? Мы все лишимся работы.

Ответы давались быстро: «Членство добровольное, но, если провести соответствующую разъяснительную работу, большинство рабочих вступят в союзы. Наем новых рабочих отныне будет производиться только согласия профсоюза… С момента образования профсоюза именно он, а не коммунистическая партия будет вести всю организационную работу, но, безусловно, при активной помощи коммунистов… Борьба с саботажем собственников – это дело правительства; сначала организуйтесь за осуществление ваших собственных требований как рабочие, а затем представьте правительству вопрос о саботаже.

Кто здесь больше всего представлен? Рабочие-текстильщики… Вы поднимитесь на балкон третьего этажа и выберите свой организационный комитет, в который войдут делегаты от каждой текстильной фабрики. Завтра этот комитет должен уже работать: регистрировать членов и проводить выборы фабричных комитетов там, где их еще нет… Железнодорожные рабочие собираются на четвертом этаже, рабочие-кожевники – на третьем, рабочие-металлисты – на балконе второго этажа, печатники…».

Из среды печатников раздался голос «Мы уже организовались, наш новый союз уже собрался».

Несколько дней спустя в американском посольстве мне рассказали о «новой кампании, которую начали русские». Они намекали, что все это было сделано по приказу Красной Армии и, казалось, были очень удивлены, когда я сказала им, что в действительности кампания проводилась активными литовскими рабочими без участия хотя бы одного русского.

* * *

– Не хотите ли вы поехать с одним из новых уполномоченных посмотреть, как начинают работать новые профсоюзы в провинции? – спросил меня Шумаускас. Я поинтересовалась, когда мы должны ехать.

– Вечером, – ответил он. Такова была та новая скорость, с которой разворачивались события в Литве. Избранные в пятницу уполномоченные к вечеру того же дня получили назначения и мандаты и сразу же выехали проводить кампанию по организации профсоюзов.

Аугустинас Савицкас. «В сожженном фашистами селе». 1965 г.

Таким образом я попала в Шяуляй, скучный провинциальный город с множеством маленьких фабрик, третий по величине в Литве. Наш поезд прибыл далеко за полночь, и я пошла в гостиницу. Но молодой уполномоченный не терял времени на сон. До рассвета он успел посетить многих рабочих, подобрал из них наиболее энергичных, с которыми познакомился за долгие годы нелегальной работы. С этими людьми, ставшими организационным штабом, на следующее утро он начал кампанию.

В субботу в течение дня были проведены собрания на мелких фабриках, а к вечеру была завершена подготовка к ним и на более крупных предприятиях. В субботу вечером и весь воскресный день проходили собрания делегатов от многих фабрик, на которых сразу же были организованы профсоюзы по отраслям промышленности. В воскресенье шяуляйские рабочие разослали новых уполномоченных проводить собрания рабочих, батраков н крестьян в маленьких городах и деревнях в радиусе 15 миль вокруг города.

Таким образом, организационная волна из Каунаса докатилась сначала до более крупных городов, как Шяуляй, затем до более мелких и к концу недели достигла отдельных хуторов.

– Рабочие-кожевники организовались до того, как мы приехали сюда, инициатива рабочих не ждет приказов сверху, – сообщил мне мой спутник в субботу утром, представляя меня новому председателю профсоюза рабочих-кожевников Филиппову – дубильщику с пятнадцатилетним стажем.

По словам Филиппова, большое возбуждение в Шяуляе началось две недели тому назад, когда были освобождены из тюрем политические заключенные. «Среди них было пятьдесят человек только из нашего города, – рассказывал он, – почти все рабочие. Я сам был одним из них, в числе тридцати трех рабочих, арестованных одновременно; нас выдал провокатор, когда мы собрались, чтобы создать организацию коммунистической партии. Когда мы возвратились в Шяуляй, рабочие встретили нас демонстрацией и послали отдохнуть на виллу бывшего президента Литвы».

Филиппов отдыхал недолго, вскоре он с головой ушел в работу по организации рабочих-кожевников, которых так хорошо знал. «У нас в Шяуляе две тысячи рабочих-кожевников, – сказал он, – включая две кожевенные и одну большую обувную фабрику; фабрика, на которой работаю я, – самая большая в Прибалтике, и это обязывает нас быть впереди. Мы провели митинг, на котором присутствовала тысяча рабочих; кандидаты выдвигались как комитетом, так и непосредственно рабочими из зала».

Затем Филиппов рассказал о не имевшей установленной формы, зато действенной демократии профсоюза кожевников. Из двадцати кандидатов, предложенных собранием, надо было избрать одиннадцать. Каждый кандидат выходил на сцену, чтобы его все видели, – некоторых знали только в лицо, а не по фамилии, – а затем уходил за сцену, пока обсуждалась его характеристика; голосование проходило поднятием рук. Получивший большинство голосов стал председателем – это был Филиппов; занявший 2‑е место по числу голосов – секретарем, третий – казначеем, еще шесть – членами исполнительного комитета, а последние два – кандидатами в члены комитета.

Таким образом, еще до нашего приезда рабочие-кожевники и металлисты уже организовали свои исполнительные комитеты. Они активно вели регистрацию членов и собирали членские взносы. Другие профсоюзы были организованы к концу недели. Я побывала также на собраниях безработных и рабочих-текстильщиков. В шяуляйском театре собралось около трехсот пятидесяти неквалифицированных безработных рабочих – оборванных, выглядевших изможденными. Они восторженно приветствовали народное правительство и еще сердечнее – Красную Армию. Пункт за пунктом одобряли они новую избирательную программу Союза трудового народа, о которой слышали впервые, – с ее требованиями повышения зарплаты, социального страхования, снижения налогов и многими другими. Они добавили несколько своих требований, например: «Покончить с подвалами, в которых живут дворники и сторожа». Это предложение вызвало наибольшее одобрение.

Чем дальше, тем успешнее шло собрание, но все же оно не смогло избрать комитет. Рабочие мало знали друг друга; им мешали подозрительность и национальные предубеждения. Создавалось впечатление, что на собрании присутствовали дезорганизаторы: предложение той или иной кандидатуры одной группой вызывало поток личных нападок со стороны другой группы. Председатель никак не мог заставить людей понять, что выдвижение кандидатуры – это не выборы и что они будут иметь возможность голосовать. Люди просто не понимали, что такое выборы. Молодой уполномоченный из Каунаса, сам еще не очень опытный, в течение целого часа пытался добиться соблюдения установленного порядка проведения выборов, но в конце концов вынужден был отказаться от этого намерения. Это был его единственный провал в Шяуляе… Но и здесь время не было потрачено напрасно: безработные впервые узнали о политической программе и приветствовали ее аплодисментами. Иную картину представляло собрание рабочих-текстильщиков. Этим рабочим была известна дисциплина коллективного труда. Они знали рабочих своей фабрики, а также других фабрик города. Всего в городе было двенадцать текстильных фабрик, включая не только обычные прядильно-ткацкие, но также фабрику по очистке льна и производству льняной пряжи. Некоторые из них уже выбрали свои фабричные комитеты, другие – еще нет.