Текст книги "Бард. Том 2. Дети Дракона"

Бард. Том 2
Дети Дракона
И. Ю. Пермяков

Иллюстратор Дарья Каневская

Дизайнер обложки Дарья Каневская

Редактор М. И. Пермякова

© И. Ю. Пермяков, 2017

© Дарья Каневская, иллюстрации, 2017

© Дарья Каневская, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-5614-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть III. Студент

Пролог

Слёзы из её глаз падали маленькими капелями на резной столик, где лежал небольшой клочок бумаги, исписанный мелким колючим подчерком. Маленький клочок, больше похожий на обрывок, в котором две небольшие фразы вызвали такую бурю эмоций.

А как она радовалась, когда маленький камушек, который был завернут в этот клочок, влетел в ее комнату. Она немедленно выглянула в окошко, чтобы увидеть долгожданного гонца, но двор был пуст и безмолвен, как и всегда, с тех пор, как отец запер ее в своей комнате.

Она осторожно подобрала эту долгожданную посылку и с наслаждением почувствовала пряный запах его духов, которыми он так любил душить свои редкие послания. Но эйфория мгновенно закончилась, как только до нее дошел смысл написанных фраз. «Прощай. Я тебя больше не люблю».

Слёзы капали, образовывая маленькие лужицы боли и страха. Слезы капали, и в том месте, где они оставляли мокрые пятнышки, чернила расплывались, оставляя неопрятные разводы из синих волн.

Слёзы капали и капали, и вот на этом злосчастном клочке тонкой благоухающей бумаге не осталось не только никаких слов, но даже и букв, а только огромное расплывшееся пятно с разводами, больше напоминающим серое зимнее небо.

Девушка откинулась на высокую спинку неудобного деревянного стула, сложила руки на округлом животе, выдававшем беременность на последнем сроке, слегка всхлипывая, оттерла слезы на глазах и, поглаживая живот руками, ласково произнесла:

– Ну что ты, милый, там развоевался? Всё хорошо. Ты не переживай, это какая-то ошибка. Твой отец тебя очень любит. Ну, в смысле полюбит, как только увидит. У него ведь только девочки, а он так мечтает о мальчике. О наследнике. Вот увидишь, как он будет счастлив. Он не сможет нас бросить. Так и знай. А записка… Да что записка? Это просто какая-то ошибка.

Девушка вновь всхлипнула, и из ее глаз вновь потекли слёзы, оставляя мокрые блестящие дорожки.

Ребёнок в животе перестал шевелиться, по-видимому, успокоенный ласковыми словами матери, а та оглянулась вокруг, словно осматривая маленькую неприветливую комнату.

«Неприветливая комната», – подумалось ей. А ведь когда-то это была самая настоящая комната для принцессы. И хотя с тех самых пор почти ничего в ней не поменялось, эта комната превратилась в темницу, тюрьму, узилище.

«А может, это вовсе и не он написал», – осенило девушку, и она попробовала разглядеть разводы на бумаге.

Ничего она там не увидела, поскольку опустившаяся темнота не позволила ей этого сделать.

Она осторожно поднялась со стула, подошла к камину, взяла с полки маленькую коробочку и, вытащив «неугасимый уголёк», быстро и умело разожгла сложенные в камине поленья. Дрова занялись, весело затрещали и радостным светом озарили комнату танцующим пламенем, осветив чуть опухшее от слез лицо девушки. Она оказалась совсем молоденькой, почти девочкой, с правильными чертами лица, черными как смоль волосами и жгучими чарующими карими глазами, покрасневшими от недавних слез.

Её мешковатое серое платье почти полностью скрывало фигуру, оставляя открытыми только кисти рук и шею.

Девушка, или правильнее будет сказать молодая женщина, горестно вздохнула и попыталась рассмотреть все, что осталось от записки, но то, что она там увидела, не давало никакого представления, что же там было написано ранее.

Она повертела в руках этот клочок бумаги, прошептала себе под нос «я тебя больше не люблю» и неожиданно бросила его в камин, словно эта злосчастная бумага жгла ей пальцы. Та вспыхнула, еще не долетев до раскалённых углей, и через миг рассыпалась, не оставив после себя даже пепла.

– «Я тебя больше не люблю» – вот что там было написано, – прошептала с отчаянием она и, словно пьяная, покачиваясь, вернулась к столу и буквально упала на стул. Девушка закрыла лицо руками и замерла.

Просидев так с десяток минут, она вдруг опустила руки и уверенно произнесла:

– Но он не мог мне такое написать. Ни в коем случае. Это какая-то ошибка или еще хуже, чей-то невероятно злой розыгрыш.

Ум девушки тут же стал искать предполагаемых виновников этой ужасной шутки, но, не найдя никого, кого можно было заподозрить в этом деянии, пошли в другое русло:

– Да нет же. Этого не может быть. Я что-то перепутала.

Она кинулась к камину, словно пытаясь прочитать в языках пламени эти слова, но, не найдя там ответа, уверенно пробормотала:

– Ну, конечно же, я что-то путаю. Отец запер меня в этой комнате и не выпускает из дома уже столько времени. Поэтому он подумал, что это я оставила его. Вот глупый. Ну конечно. Я просто перепутала. Надо срочно бежать к нему. Он ждет меня. Расстраивается. Страдает. Он любит меня.

Ребенок в животике шевельнулся, напомнив о себе.

– Ну, конечно же, нас, – улыбнулась девушка. – Конечно же нас, глупышка. Я рожу ему красивого и сильного мальчика, и он будет любить нас вечно. Надо бежать к нему, рассказать, что я люблю его и что это все чудовищная ошибка. Он наверняка ждет в нашем маленьком особняке. Надо бежать, пока еще не совсем темно.

Девушка распахнула окно и выглянула вниз.

– Ого, высоко. Можно, пожалуй, и разбиться.

Она еще немного постояла у окна, рассматривая с высоты второго этажа аккуратную аллейку, бегущую в большой ухоженный парк, затем подошла к шкафу, открыла его и внимательно заглянула внутрь.

Входная дверь скрипнула и открылась. В комнату вошла старая женщина и, шаркая ногами, внесла поднос с кусочком хлеба, сыра и бокалом молока.

– Зачем камин растопила? – проворчала она.

– Замерзла, – пожала плечами девушка.

– А окно пошто открыла? – покачала головой старуха.

– Жарко стало, – буркнула девица, неодобрительно посмотрев на разнос, который был поставлен на стол.

– Ешь. Да спать ложись, – приказала та.

– Потом поем, постель перестелю, – пожала плечами девушка, вытаскивая из шкафа белье и кладя его на постель.

– Сейчас поешь, молоко ведь остынет.

– Хорошо.

Девушка села на стул и медленно стала есть.

«Все равно ведь не отвяжется, пока не поем», – подумалось ей.

Через несколько минут поднос опустел, и старуха, забрав пустую посуду, вышла за дверь, проворчав:

– Спать ложись, завтра перестелешь. Дня тебе мало было.

– Хорошо, – покорно проговорила девушка и, дождавшись, пока старуха выйдет из комнаты и повернет замок ключом с той стороны, тихонько подкралась к двери.

Прислушалась к удаляющимся шаркающим шагам, затем тихонько закрыла дверь на щеколду со своей стороны.

– Чуть не попалась, – покачала она головой, – как я могла забыть про ужин. Вот дурочка. Зато теперь уже до утра точно никто не придет. А раньше отец всегда приходил меня поцеловать перед сном, – криво усмехнулась она.

Девушка развернула простынь, скрутила из нее что-то больше похожее на жгут, привязала конец к ножке кровати, скрутила вторую простынь, связала с первой, потом еще и еще. Подошла к окну, внимательно прислушалась к тишине за окном и осторожно спустила импровизированную веревку в темноту.

– Надеюсь, что длины хватит, – прошептала она и неуклюже забралась на подоконник.

Схватившись за веревку из простыней, она осторожно сползла с подоконника и, наконец, повисла на них.

– Ой, мамочка, – воскликнула она, поняв, что не может спуститься вниз, поскольку руки судорожно вцепились в простынь. Еще через мгновение она поняла, что и висеть так она не сможет, поскольку кисти рук отчаянно заломило. Превозмогая страх, она слегка расцепила руки и съехала вниз.

«Дело пошло», – отчаянно подумала она.

Она съехала еще, потом еще, пока не сползла до узла. Руки ломило невероятно, и сил, казалось, не осталось совсем. Тем не менее она разжала кисть и попыталась перехватить ее под узлом, но тут вторая рука разжалась, и она полетела вниз.

Перекопанная клумба под окнами если и смягчила падение, то по девушке этого нельзя было сказать. Она, неподвижная, осталась лежать на земле, и, казалось, очень сильно расшиблась. Некоторое время она только тяжело дышала, затем, наконец, с усилием села, покачала головой и осторожно поднялась. Тихонько, слегка покачиваясь, она прошла по дорожке к маленькой калитке на заднем дворе, которой пользовалась прислуга, и выскользнула на улицу.

Ночь подула на нее холодным ветром и мелким моросящим дождем, но она, казалось, не замечала ничего вокруг, продвигаясь по темным улочкам, иногда приваливаясь к стенам домов, чтобы перевести дух.

На самом деле она давно уже заблудилась, поскольку никогда не ходила по улицам своего города ночью. Дважды повернув совсем не в том месте, она вышла на набережную реки, оказалась на скрипучем мосту, который никогда ранее не пересекала. Пройдя его до середины, она остановилась и вдруг с непониманием оглянулась вокруг. Она совершенно не понимала, как тут оказалась, и не понимала, где вообще находится. Еще мгновение, и паника овладела ее головой.

«Боже мой, где я? Как я тут оказалась? Ой, мамочки, я хочу домой»…

Она схватилась рукой за перила и посмотрела вниз. В темноте она ничего не увидела, но в лицо ей пахнул мокрый зловонный запах. В животе у неё забурлило, выпитое недавно молоко подступило к горлу, и она с ужасом перегнулась, чтобы рвущаяся наружу жидкость не замарала ее платье. Хлипкие перила подались вперед, и она, не удержавшись, полетела вниз. Крик, невольно вырвавшийся из её рта, захлебнулся в черной воде, и она, нисколько не сопротивляясь, стала погружаться в глубину.

На ее счастье или, вернее будет сказать, на счастье ее пока еще не родившегося ребенка, все это произошло на глазах у мужчины, проезжавшего в этот момент по мосту на маленьком паланкине.

Увидев разыгравшуюся трагедию, он мгновенно сориентировался и приказал своим людям спасти несчастную девушку. Течение реки было совсем слабым, ее немедленно извлекли из воды и попытались привести в чувства. Откашлявшись, она тем не менее впала в какую-то прострацию и только хрипло дышала и отрицательно качала головой в ответ на любой из вопросов.

Поняв, что от «утопленницы» невозможно ничего добиться, мужчина скомандовал уложить ее в свой паланкин и перевезти в свой дом, который, по счастливой случайности, находился неподалеку.

В доме хозяина паланкина девушка потеряла сознание, а прибывший врач констатировал предродовую горячку. Ближе к полуночи у неё начались схватки, продлившиеся до самого утра.

Утром к изможденному лицу девушки поднесли замечательную малышку. Она открыла глаза, взяла в руки своего маленького ребенка и, поняв, что это девочка, разочарованно произнесла:

– «Прощай. Я тебя больше не люблю». Боже мой, эта девочка. Он меня никогда не полюбит, – после этого она сняла с себя маленький кулон, на котором был изображен баронский герб, и, одев на шею новорожденной, прошептала: – У моего отца больше нет дочери, но у него есть внучка. Отнесите её к нему.

После этого она закрыла глаза и, уже больше не приходя в сознание, умерла.

Студент

Милый Милиус, если бы только знал, как меня порадовала твоя маленькая записка. И даже дело не в том, что это были замечательные стихи, а они как всегда замечательные. Просто очень отрадно, что на свете есть человек, который думает обо мне, переживает и, я уверена, искренне любит меня. Не каждая женщина может похвастаться, что ей посвящают стихи, настоящие стихи, и это очень согревает мое сердце, когда уныние вдруг подбирается очень близко. Спасибо тебе.

Я хотела бы, чтобы ты знал – с «вольной жизнью» покончено, я уезжаю из этих мест надолго. Хочу начать новую жизнь и для этого решила выйти замуж. Думаю, ты удивлен. Можешь быть уверен, я удивлена не меньше твоего, но что ты хочешь, я была растерянна, немного напугана после того, что произошло на моей поляне. Я не смогла помочь людям, которые мне доверяли, и это очень гнетет меня, но я смогла выскользнуть из того кольца, которым нас обложили. Поэтому не беспокойся. Со мною все в порядке. Я попытаюсь начать новую жизнь на новом месте. Как все устроится, обязательно дам знать.

Кирия.

Молодой человек, а это был никто иной, как Милиус, еще раз перечитал записку, аккуратно сложил ее и спрятал в нагрудный карман.

– Могла бы, по крайней мере, написать чуть подробнее, – пробурчал он себе под нос и, подумав немного, продолжил, – а, может, и не могла. Ладно, никуда она не денется, этот мир слишком мал для того, чтобы мы могли потеряться в нем. А вот что, интересно, случилось с Роном?

Действительно, уже больше месяца как сей молодой человек уехал по поручению Мила и уже должен был бы вернуться, но от него, как говорится, «не было ни слуха ни духа». Это несколько тревожило Мила, поскольку он чувствовал некоторую ответственность за судьбу этого мальчишки, чья дорога так тесно переплелась с его.

– Хорошо, – произнес вслух Мил, – если до конца этой неделе он не появится, я попробую разыскать его сам, даже если для этого мне понадобится проделать весь его путь. Ну не мог же я забыть все то, что мне преподавали лучшие следопыты Долины.

Не успел Мил произнести эти слова, как в комнату настойчиво постучались.

– Кто бы это мог быть, – удивился он и поспешил ее открыть.

– Сюрприз! – произнесла стоящая на пороге женщина под густой вуалью.

– Графиня? – изумленно произнес Мил. – Диана?

– А ты ждал еще кого-то, мой милый бард? – насмешливо произнесла графиня Шуаси, откидывая вуаль. – Ты позволишь мне войти? Или мы так и будем стоять на пороге?

– Да, конечно, – Мил отступил в сторону и, обведя рукой свое жилище, выспренно произнес, – добро пожаловать в жилище студента старейшего университета Ловерии, где удостоились учиться лучшие умы современности, такие как…

– Какое убожество, – сморщила нос графиня, входя в комнату и цепким женским взглядом оглядывая помещение. – Как тут можно жить?

– Вполне комфортное жилище, – обиделся Мил. – Между прочим, кое-кто так меня задержал в замке, что даже эта комната далась мне с большим трудом, поскольку в это время снять жилье можно уже только на окраине города в получасе ходьбы от университета. Мне пришлось ее буквально перекупать по бешеной цене.

– Но как ты тут помещаешься, ты тут и спишь, и работаешь, и принимаешь гостей?

– Тебе она кажется маловатой? Понятное дело, это не графские хоромы, но спешу тебя уверить, на самом-то деле в таких комнатах обычно живут по двое, а то и по трое студентов, ну, конечно, если они не дети вельмож или по крайней мере купцов. А для бастардов эта комната в самый раз.

– Ужасно, – покачала головой графиня, – но я не могу появляться в таких трущобах.

– Ну какие это трущобы, – примирительно произнес Мил, целуя ее руку.

– Наконец-то догадался, – фыркнула графиня. – А то мне на миг показалось, что ты мне уже не рад.

– Я не рад? Да я только что вспоминал тебя и твое обещание приехать на осенний бал. Правда, он будет только через месяц, и, конечно, я и не надеялся, что ты прибудешь сюда. Кстати, как ты нашла меня?

– Это было совсем просто, – невозмутимо произнесла графиня, внимательно осматривая каждый уголок комнаты, – мне стоило только заехать к коменданту, который, спешу тебе сказать, муж моей родственницы, про которую я как-то тебе рассказывала, и уже через несколько минут его подчиненный выложил все, что знал о тебе, в том числе и твой адрес. Так что, милый, я буду слегка за тобой приглядывать, – лукаво закончила графиня.

– Это очень мило с твоей стороны, – фыркнул Мил. – Я бы с удовольствием угостил тебя вином, но, к сожалению, мои друзья предпочитают пиво, и я, чтобы не отставать от них, пристрастился к этому напитку…

– И совершенно напрасно, мой милый, – проворковала графиня, непринужденно располагаясь на кровати Мила, – пиво – это напиток черни и никак не приличествует такой аристократической натуре, как твоя. Ну ничего, это дело поправимое.

Графиня повернула голову к дверям, хлопнула два раза в ладоши и громко крикнула:

– Эй, как там тебя? Зайди.

Рон, а это действительно был он, в дорожном сером костюме из мягкой набитой ткани, которая больше бы подходила какому-нибудь купцу, а не скромному слуге молодого барда, не поднимая глаз, вошел в комнату.

– Рон? – не сразу узнал его Мил.

– Да, господин Милл И’Усс, к Вашим услугам.

– Привет, дружище, как я рад тебя видеть, – Мил сжал его в своих объятьях, – с тобой все в порядке?

– Да, конечно, со мной все в порядке, – пробормотал тот, как-то опасливо поглядывая на графиню.

– Успеете еще поговорить, – нетерпеливо произнесла та, – бегом в гостиницу, где я остановилась, подойдешь к хозяину и потребуешь для меня две бутылки самого лучшего вина, корзину фруктов и копченостей. Да смотри, чтобы мне не пришлось тебя звать дважды.

Рон кивнул, виновато посмотрел на Мила и скрылся за дверью.

– Что ты сделала с ним? – осуждающе покачал он головой.

– Еще ничего, но пытаюсь выдрессировать для тебя слугу, а то стыдоба одна.

– Я не вельможа, Диана, и лакей мне не нужен. Мне больше по душе, когда меня сопровождает человек, которому я могу доверять.

– Ты, как всегда, говоришь вздор, мой милый. В этом мире, к сожалению, нельзя доверять почти никому, а уж тем более слугам. Лучше закрой дверь и иди ко мне, я так по тебе соскучилась…

– Кстати о твоем слуге, мне бы очень хотелось бы понять, что он делал в Вольсе, вернее, у Вольса, если быть точнее, – томно произнесла графиня, через пару десятков минут надевая платье и поворачиваясь к Милу, чтобы тот помог застегнуть на нем крючки.

– Я отправил его к Гарди, а по пути он должен был передать тебе письмо от меня.

– Да? Я в принципе так и поняла, только вот что он делал на дереве?

– На каком дереве? – удивился Мил.

– На таком огромном, в нем еще есть маленькое дупло, куда так удобно прятать записки. Ну вспоминай, Вы с Региной еще долго сидели возле этого дерева, когда она напросилась к тебе спутницей.

– Ну было там какое-то дерево, – недоуменно произнес Мил, – почему я должен был его помнить?

– Потому что в глубине кроны этого дерева есть одно очень полезное дупло.

– В котором живут пчелы, делающие неправильный мед, – фыркнул Мил, – я уже давно не верю в сказки, моя Диана.

– Может быть, – повела та плечом, – только вот в этом дупле иногда можно найти удивительные вещи.

– Да? И какие же? – безмятежно спросил Мил.

– Ну, к примеру, письмо на красивой синей бумаге, написанное изумительным по красоте шрифтом, начертать который мог только один человек.

– Ты не перепутала цвет, моя дорогая?

– Ну что ты, милый, – дрожащим от возбуждения и обиды голосом произнесла графиня, – ты можешь его прямо сейчас и посмотреть.

Она достала письмо из складок своего платья и протянула его Милу.

Тот невозмутимо взял его в руки, развернул и прочитал вслух:

Здравствуй, я осмелился написать это письмо….

Нет, не так, я не мог не написать это письмо, потому как мои чувства переполняют эмоции, справиться с которыми мне не только невозможно, более того, я просто не желаю с ними справляться, я не хочу даже пробовать сдерживать их в себе, а потому вынужден просто сидеть взаперти, чтобы ненароком не выдать их, и тем самым не скомпрометировать Вас.

Нет, не Вас, Тебя, ибо нельзя называть человека, любовь к которому просто сжигает тебя, на Вы, это неправильно, так не должно быть. «Вы» не про любовь, ей веет аристократическим снобизмом и гипертрофированным этикетом. «Ты» – ты любовь моя, моя желанная и недоступная. Еще недавно, когда мои губы касались твоих губ, я был на седьмом небе от счастья обладания твоими губами, и хоть эти поцелуи были робки и мимолетны, восторг овладевал каждой клеточкой моего тела. Мне хотелось воспарить с Вами, увести Вас туда, где никто не мог бы помешать насладиться этим чудным мгновениям поцелуя, когда Ваши самые нежные на свете губы дарили мне ласку и радость. Где никто не мог бы помешать Нам сомкнуть свои руки в объятьях, чтобы выразить ту радость обладания друг другом, которую Вы, как я надеюсь, хоть вполовину испытываете ко мне. Впрочем, я опять скатился на Вы.

Я знаю твой ответ, не говори его вслух, ибо слова могут разрушить очарование и сделать мне еще больнее. Я безумен Тобой, я знаю это без твоих слов. Но нет, это не безумство. Безумством было то время, когда я захотел тобой обладать, хотел покорить эту, как мне тогда казалось, надменную и неприступную женщину. Безумство было, когда ты, когда ты позволила мне это сделать. Вот что такое безумство. А сейчас это страсть, это неизлечимая болезнь под названием ЛЮБОВЬ. Я заболел этой сладкой и мучительной болезнью, и нет никакой надежды на выздоровление. Я болен, и я погибаю в этой страсти, и прошу тебя об одном – спаси меня…

– Ну да, это мое письмо к тебе, – недоуменно произнес Мил, поднимая глаза на графиню. – Только мне не совсем понятно, что оно делало в дупле некоего дерева.

– В каком смысле твое письмо ко мне? – растерялась графиня.

– В прямом, это письмо Рон должен был передать тебе, в храме, который как мне помнится, ты систематически посещаешь. Я только не понимаю твоего изумления, ты просила меня хоть изредка писать тебе, а когда я выполнил твою просьбу, пытаешься уличить меня в каком-то несуществующем обмане.

– Не лги мне, мой милый бард, – каким-то хищным тоном произнесла графиня.

– Вот уж и не собираюсь, – безмятежно посмотрел ей в глаза Мил. – Я никогда не говорил тебе, что я патологически честен, иногда я укоряю в этом сам себя.

– Тогда, что это письмо делало в дупле дерева?

– Да я-то откуда знаю, это можно спросить у Рона, как только он вернется из долгого путешествия за вином.

– Думаю, что он уже вернулся и дисциплинированно ждет за дверью.

– Вот и славненько, я потом его порасспрошу, мне и самому интересен ход его действий.

– Было бы правильнее это сделать при мне, – с холодком произнесла графиня.

– Вот ещё. Уж со своим слугой я разберусь как-нибудь сам, – отрезал Мил.

– Хорошо, допускаю, что с этим письмом могло произойти недоразумение, но что ты скажешь про это письмо? – и графиня, словно фокусник, достала свернутый зеленый листок.

– А я что-то должен сказать? – удивился Мил.

– Еще бы, – разозлилась графиня.

– Это письмо написал я, и адресовано оно было совершенно другому человеку, мне очень жаль, что оно попало к тебе.

– Можно узнать имя этого человека? – хриплым голосом произнесла графиня.

– Вот уж нет. Могут у меня быть свои тайны?

– Нет, не могут, – почти прокричала графиня, – или ты сейчас говоришь мне правду, либо окончишь свои дни в одной уютной камере под замком Шуаси.

– Моя милая, я, к моему удовлетворению, не твой раб, не твой вассал. Я свободный человек, и если и ниже тебя по происхождению, то это нисколько не умаляет моих прав свободно распоряжаться своей собственной жизнью по своему усмотрению.

– Можешь мне поверить, мой дорогой, и более знатные люди находили свой последний приют в казематах Шуаси, – спокойным тоном произнесла графиня. – Я, к твоему сведению, если бы очень захотела, могла вытрясти всю правду с твоего мальчишки, но не стала этого делать в память о нашей дружбе.

В комнате повисла тишина.

– Любимый, не бросай меня, – чуть слышно прошептала графиня.

– Да я и не собирался. С чего ты вообще взяла? Выдумала себе невесть что и раздула из этого невероятную бурю, – погладил ее по щеке Мил.

– Правда?

– Ну конечно.

– И ты меня любишь?

– Но, Диана, как тебя можно не любить? Это невозможно в принципе.

– Врешь ты все, господин бард, – вздохнула она, поправляя на себе платье, – где там этот маленький негодник?

Она хлопнула в ладоши и негромко крикнула:

– Эй ты, как там тебя, Рон!

В дверь осторожно заскреблись, и Мил, подойдя к ней и открыв засов, впустил мальчугана.

Тот подошел к столу и торопливо стал вытаскивать из небольшой плетеной корзины свертки, в которых оказались сдобные булочки, сыр, фрукты, медовые орешки – то, чем любила побаловать себя графиня во времена вечерних трапез, в ожидании ужина или далеко после него. Рон покрутил головой в поисках посуды, куда можно было бы выложить содержимое свертков, и вопросительно посмотрел на Мила.

– И не думай, – покачал головой тот, – у меня отродясь не было никакой посуды, а если и была, то та давно уже разбита, вот пару оловянных бокалов, это да, они там в буфете, так что оставь все в свертках.

Рон кивнул и закончил эту нехитрую сервировку водворением во главу стола двух бутылок вина, сходил в указанном направлении и принес два высоких бокала. Закончив все эти действия, он вопросительно посмотрел на Мила.

– Иди, погуляй часок по городу, – потрепал тот его по плечу, – а потом мы все обсудим. Надеюсь, ты не собираешься поступать на службу к госпоже графине?

– Я и не думал, – серьезно посмотрел ему в глаза Рон, – просто госпожа графиня забрала у меня вашу бумагу и пообещала, что если я попробую сбежать, она повешает меня на первом же дереве, предварительно содрав кожу.

– Вот еще, – пожал плечами Мил, – уверен, она просто пошутила. Ладно, иди, все это после.

Мил закрыл за ним дверь и с укоризной посмотрел на графиню.

– Ну и зачем ты его так напугала?

– Заметь, только напугала, а могла и выпороть. Или еще лучше – отдать в руки дознавателей, знаешь, они отлично умеют находить ответы на мои вопросы. Налей мне вина, если ты, конечно, гарантируешь, что из этих бокалов не пила какая-нибудь шлюшка, знаешь, подцепить заразу у тебя, это было бы слишком.

– Вообще-то гарантирую, но если тебе будет спокойнее, то я налью тебе в свой бокал, из него пью только я. Поскольку все мои друзья считают снобизмом пить из такого дорогого бокала.

Мил подошел к буфету и достал с верхней полки высокий бокал из голубого стекла.

– Я купил у ювелира два таких, думал, приедешь, и мы отметим встречу, наливая вино в это маленькое чудо. Но, к сожалению, один я не уберег, он разлетелся на маленькие осколки, когда я уронил его, хвастаясь друзьям, какое приобрел чудо. Кстати, они это не оценили, особенно узнав его стоимость. Назвали меня мотом и еще каким-то обидным словом, которое я, впрочем, и не запомнил.

Мил произнес все это, откупоривая бутылку и разливая вино по бокалам.

– В одной умной книжке я читала, что не стоит метать бисер перед свиньями, – скривила губы графиня.

– Да нет, на самом деле они нормальные, – попытался заступиться за них Мил, протягивая один из свертков графине.

– О, мои любимые орешки в карамели, как я их обожаю, – восхитилась графиня.

– Я вижу, Рон досконально изучил твои вкусы, – поднял на нее глаза Мил.

– Да ты никак на меня сердит, – рассмеялась графиня, – было бы из-за чего. На самом деле я и пальцем не тронула твоего лакея, так, припугнула немного, для острастки, а ведь на самом деле могла.

– Какое благородство, – желчно произнес Мил.

– Да ладно, какое уж там благородство, – проговорила графиня, отпив из бокала добрую половину вина. – Просто посмотрела в глаза этому юноше и сразу поняла – такого проще убить, чем возиться. Нет, конечно, можно было бы отдать его в руки дознавателя…

– Знаешь, дорогая, иногда ты настолько простодушно откровенна, что у меня мороз идет по коже. Особенно когда я представляю себе некие подробности.

– Милый, ты тоже хорош, отправляешь мальчишку в такое путешествие, да еще с таким, скажем прямо, щекотливым поручением. Ладно, я смирилась с мыслью, что мне придется потерпеть, чтобы ты сам разъяснил мне сложившуюся ситуацию, а если бы он попал в руки, так сказать, моего мужа? И висел бы твой юнец где-нибудь на заднем дворе, подвешенный на крюке. А твое поручение к твоему барону так и осталось бы не выполнено. Кстати, твоя посылка так попахивала колдовством.

– Каким колдовством? – недоуменно переспросил Мил.

– Ну что там этот бедолага вез Гарди.

– Обыкновенный амулет, – пожал плечами Мил.

– Может, и обыкновенный. А, может, и какой атрибут черной магии, лишний повод повесить этого несговорчивого гонца.

– Не сгущай краски, Диана.

– Ты или непроходимый тупица, или настолько юн и наивен…

Графиня внимательно посмотрела на Мила и, вздохнув, произнесла:

– Да, скорее уж, второе. Мой милый, скорее уж взрослей и реально оценивай свои поступки.

– Да, я, наверное, действительно поступил несколько опрометчиво, – пробормотал Мил, подливая графине вина.

– Еще бы. Хорошо, что я взялась за дело и дала твоему гонцу надежный эскорт, чтобы уберечь его от дальнейших неприятностей. И даже не поленилась сама сопроводить его к тебе. А ты тут разыгрываешь роль обиженного любовника.

Она допила вино из бокала и, прищурив глаза, пристально посмотрела на Мила.

– Ты ничего не хочешь сказать мне, милый?

– Что ты хочешь услышать от меня, милая? – лукаво улыбнулся ей Мил.

– Знаешь, когда-нибудь я все-таки заключу тебя в казематы, – вздохнула графиня – можешь не сомневаться, у тебя будут самые роскошные апартаменты. Но ты все равно будешь моим узником.

– Да ладно тебе, – примирительно произнес Мил. – Далось тебе это глупое письмо. Я просто рассказывал одной даме свой сон.

– И как звали эту даму? Нет, мне просто интересно? – вдруг охрипшим голосом произнесла графиня.

– Изволь, если это так тебя интересует. Только поклянись, что не подвергнешь эту даму репрессиям.

– Репрессиям? Ты всегда говоришь настолько заумно, что иногда кажется, что ты издеваешься над своим собеседником. Впрочем, возможно, так и есть. Я обещаю, что и пальцем не трону твою избранницу.

– Избранницу? Знаешь, я не доставлю тебе удовольствия дальше развивать эту тему. В конце концов, ты сама придумала себе невесть что.

– Имя, дорогой.

– Имя? Ну что ж, получи имя. Эту даму зовут… – тут Мил попытался сделать драматическую паузу, но, наткнувшись на хищный взгляд графини, торопливо закончил, – ее зовут мадам Лярна.

– Ляра? – удивленная графиня изменилась в лице, поперхнулась вином и громко расхохоталась.

– Ну да, Ляра, – обиженно произнес Мил, – а что тут, собственно, смешного, она, между прочим, моя официальная дама, с твоей легкой руки.

– Ну конечно, как я не догадалась, мой милый бард все еще льстит себя надеждой ее покорить, а эта злодейка водит его за нос. Да, не ожидала от тебя такой наивности.

– Наивности? Причем тут наивность. Ну да, пока мои дела дальше невинных поцелуев не зашли, но я не привык отступать.

– Оставь эту затею милый, она тебе не по зубам. Уж поверь мне.

– Это мы еще посмотрим, дорогая, – слегка поклонился Мил.

– Посмотрим, посмотрим, – безмятежно проворковала графиня, настроение которой резко улучшилось. – Осталось узнать, кто должен был передать Ляре письмо.

– Я не могу ничего тебе больше сообщить, – недовольным тоном процедил Мил.

– Да и не надо. Итак все ясно. Если учесть, что в это время Ляра гостила в Вольсе, то есть два варианта. Либо она сама должна была забрать это письмо, что маловероятно. Либо его ей должна была передать Регина. И я склоняюсь к последней версии. Вы, по-видимому, сговорились с этой бестией во время вашего прощания под этим деревом.