Текст книги "Всё зеленое"

– Значит, ты все-таки туда едешь? А с кем? А когда? Это за деньги?

– Нет, бесплатно. С друзьями. Возможно, в понедельник.

– Так, Никитос, я тоже с вами хочу. Вот Зоя удивится!

– Извини, но это не получится. Никак. Там машина без удобств. И ехать почти сутки.

Я нарочно преувеличил в надежде, что она отстанет, но, если Нине что-то понадобилось, проще было застрелиться.

– Короче, отмазки не принимаются. Ты мой должник. Как только узнаешь подробности – звони.

Этого еще не хватало. Путешествие с Ниной могло привидеться только в кошмарном сне. Не знаю, как Яров с ней справлялся, но меня ее манера общения просто убивала. И послать не пошлешь, и подстраиваться тошно.

На ужин все ели запеченные куриные крылышки с рисом в сливочном соусе, а мне бабушка сварила тыквенную кашу. Это должно было окончательно прочистить и дезинфицировать мой желудок.

Так что спать пришлось лечь голодным. Тыквенная каша – вообще не мое. И что еще хуже, запах зажаристой куриной корочки с чесноком все еще стоял по всей квартире, и от него есть хотелось намного сильнее.

В который раз пересмотрев историю Криворотова, где они, как ненормальные, зажигают в каком-то придорожном баре, я воткнул в уши наушники и на полную врубил Sum 41.

Я думал, будто мне это снится, хотя отлично чувствовал чьи-то пальцы сначала на щиколотках, пока меня тащили, а после на плечах и шее, но глаза предательски отказывались открываться. Я слышал возню и крики, слышал, как матерится Лёха, и откуда-то издалека сдавленный голос Макса.

Странно, что от удара моей головой о дверной косяк наш домик не рухнул. То, что я перемещаюсь не на своих ногах, стало ясно не сразу, но, едва осознав это, я уже летел с крыльца.

Приземлился на четвереньки в песчаную пыль.

После темноты в оранжево-желтом свете фонаря все было отлично видно, хоть и совершенно непонятно. Лёха с Максом на земле, а вокруг какие-то люди. С учетом тех двоих, что тащили меня, человек восемь, не меньше.

Парни отбивались, как могли. Но мы были голые и сонные, а эти отморозки в спортивках и кроссовках.

От возмущения я вскочил на ноги прежде, чем те двое подлетели ко мне. Я так разозлился, что сам набросился на одного из них, схватил за горло, и мы тут же рухнули на землю.

Я был готов не просто задушить его – кажется, я собирался вырвать ему горло. Пальцы сжимались сами собой, я их не чувствовал. Он захрипел, пытаясь высвободиться, и если бы второй не сбил меня ударом ноги, то, возможно, я бы даже его убил. Но я слетел и упал навзничь.

В этот момент из домика, где были Тифон с Зоей, раздался визг, а за ним страшный грохот. Такой громкий, что все, кто дрался, замерли и посмотрели на тот домик.

Этого короткого замешательства хватило, чтобы Лёха вскочил и ринулся головой в живот своему противнику. Уронил его и накрыл сверху кулаком.

И я понял, что эти люди, кем бы они ни были, потому и пришли толпой, что боялись нас. Макс поймал кого-то за ногу и зажал в замок.

Я бросился к тому, кто стоял ближе всех, и ударил его. Обычно я никогда первым не начинаю, но тут не сдержался и ударил.

Из восьмого домика почти так же, как я, только спиной вперед, вылетел человек. Следом вышел Тифон, волоча за шкирку еще одного. Дотащил до мангала и швырнул прямо на него. Человек рухнул вместе с мангалом в рассыпавшиеся, еще мерцающие угли.

Кто-то рванул убегать, но Макс нагнал его, толкнул в спину, а когда тот свалился, пнул со всей силой ногой.

И тут я вдруг понял, что мы попросту избиваем их.

Трифонов подошел к одному из парней и сорвал с него повязку, закрывающую лицо:

– Кто такие?

Под маской оказался лупоглазый.

– Кто такие? – заорал Лёха прямо ему в лицо. – Сейчас вас тут прямо и закопаем. Никитос, тащи лопаты.

– Какой смысл закапывать? – Макс утерся локтем. – В мусорный контейнер скинем, камнями завалим – вообще беспавлевно.

Я провел ладонью по лицу. Из рассеченного лба выступило немного крови.

Тот, который боролся с Максом, сам стянул с лица платок и оказался носатым приятелем лупоглазого.

– Теперь у вас точно будут огромные проблемы, пацаны. Я вам отвечаю, – сказал он.

– Кто ты такой, чтобы мне отвечать, а? – полез на него Трифонов. – Отвечает он. Я вас, чертей, знать не знаю, а за то, что ты Зою тронул, сейчас угли эти жрать будешь. Понял?

Зажав в руке камень, носатый почему-то кинулся на меня. Я перехватил его руку, и мы снова свалились. Драка началась по новой. Мы сцепились и покатились по земле. По моим ощущениям, прошла чертова уйма времени, но потом вдруг среди всего этого послышался Зоин крик.

Мне так хотелось вырваться, чтобы узнать, все ли у нее в порядке, что я, не думая, схватил камень и звезданул носатому наотмашь.

Конечно, я знал, что, кроме меня, Зою есть кому спасать, но, обернувшись, увидел лишь отсветы на голых спинах Лёхи и Тифона, ломанувшихся в сторону леса и моментально исчезнувших в темноте.

– Вам конец, – сказал лупоглазый, поднимаясь на четвереньки и протягивая мне руку, чтобы я помог ему подняться. Я помог. – Теперь уже точно. Это вам не Москва.

– При чем тут Москва?

– При том, что задрали, москвичи долбаные.

– Пасть прикрой, – рявкнул на него я. – Езжай к себе домой и там вякай.

– А я у себя дома, чувак. Я тут родился и живу всю жизнь, и вся моя семья здесь живет и будет жить. Ясно?

– Никита, неси аптечку, – услышал я снова Зоин голос.

Макс сидел на столе, а Зоя старательно промывала ему царапину на животе. Лёха и Трифонов внимательно следили за этой процедурой. Я передал Зое аптечку.

– Что случилось?

– У него нож был. Он сзади подкрался. Я не слышала. Схватил за волосы и нож под горло сунул. Так бы и увел. Хорошо, Макс заметил.

– Потому что сразу звать нужно, – сказал Трифонов.

– Как бы я тебя позвала, если ты занят был?

Макс ничего не говорил, просто смотрел, как Зоя мажет ему живот зеленкой.

– Щиплет? – спросила она.

– Да, очень, – он поморщился, и она, наклонившись, принялась шумно дуть.

Тогда Макс накрыл ее руку своей и удержал у себя на животе. Как только я это увидел, у меня от возмущения челюсть отвисла, а Тифон смотрел прямо на них и будто не замечал.

– Эй, алле, ты что, спишь? – закричал я на него. – Тиф! Ты спишь! Ты спишь!

Кто-то схватил за плечо, я резко развернулся, готовясь сразу ударить, и тут проснулся.

– Нет, Никит, я не сплю, это ты во сне?

Заспанный Дятел говорил невнятно, словно с кашей во рту, так что я едва понял.

Я застонал. Надо же такому присниться! Как наяву все было. И драка, и вся обстановка.

– Ложись, – прошептал я.

Он послушно вернулся в кровать, свалился поленом и задрых. Как будто и не просыпался.

И с чего мне такая ахинея привиделась?

Потом сообразил. Из вырванных наушников по-прежнему звучал голос Дерика Уибли[19]19
  Дерик Уибли – вокалист и гитарист канадской рок-группы Sum 41.


[Закрыть].

А он у меня прочно ассоциировался с лагерем.

Я встал и тихонько прошел на кухню. Папа с Аллочкой до сих пор не спали. Из-под двери их комнаты лилось слабое голубоватое свечение. Должно быть, папа еще работал. Тихо затворив кухонную дверь и не зажигая лампу, я открыл холодильник.

Крылышки лежали в круглом пластиковом лотке и оказались еще теплыми. Я снял крышку и стал их есть прямо руками, жадно обгладывая и выкидывая косточки в раковину. И с каждым следующим крылышком все яснее осознавал, как хорошо не болеть. И как хорошо, когда хорошо. И как замечательно думать о предстоящей встрече с необычной девушкой, когда тебе хорошо. И что на самом деле в том, чтобы было хорошо, нет ничего сложного.

Мой подсвеченный белым светом холодильника силуэт отражался в темном стекле окна, и мне показалось, что даже по отражению заметно, какое у меня довольное лицо.

Глава 16
Тоня

Не спрашивая никого, Амелин позвонил в экстренную службу спасения. Мы уже порядком намаялись от бестолковых хождений, а происшествие на болоте перепугало даже Тифона. Однако гробовая тишина в трубке означала, что ту зону, где мы находились, не покрывал ни один оператор связи, и больше помощи ждать неоткуда.

Мы обошли болото, но никуда не вышли. Пить хотелось все сильнее, голова гудела, перед глазами всплывали темные пятна.

Амелин отыскал в рюкзаке то самое яблоко из электрички и отдал мне. К тому времени мы почти помирились, однако яблоко, как и положено яблоку, стало причиной очередного довольно неприятного разговора.

Я считала, что нужно поделиться со всеми, а Амелин уверял, что в таком случае не наестся никто, и если я свалюсь без сил, то тащить меня придется ему. Я сказала, что не буду есть в одиночку, потому что это нечестно, тогда он, размахнувшись, запульнул яблоко в малину. Потом сразу пожалел и побежал его искать, но из-за этого его психа есть вообще расхотелось.

План был один-единственный. Шли тупо по солнцу, держа курс на север.

Руки и ноги у всех покрылись царапинами и укусами, а у нас троих еще и засохшей болотной грязью. Разговаривали мало, в основном ругались.

В пять часов остановились передохнуть.

Просто рухнули, обессилев, на землю, как мешки с костями, ничего не подстилая и уже совершенно не задумываясь об удобствах. Но только пристроились между толстых, выпирающих из земли корней, как довольно близко раздался громкий возмущенный автомобильный сигнал, как обычно сигналят обгоняющим по встречке.

– Спасибо тебе, Господи! – Лёха упал на колени. – Я обещаю, что исправлюсь.

– Спокойно, – Тифон встал. – Главное, без резких движений. Теперь осталось только определить, где это.

Мы застыли, прислушиваясь, но больше никаких звуков не было.

Ярослав сказал, что дорога, самое большее, в километре от нас – от силы минут десять, и можно либо всем разделиться и пойти в разные стороны, а через десять минут вернуться назад, либо всем вместе проверить каждую сторону.

В первом случае мы затратим тридцать – сорок минут, во втором при самом неудачном раскладе чуть больше часа, а при удачном – десять минут.

Посовещавшись, решили все же не разделяться и четко помечать маршрут, оставив в том месте, где сидели и слышали сигнал, воткнутую в землю палку с пустой сигаретной пачкой на конце. К ней мы возвращались потом два раза, пока наконец не вышли на узкую, изгибающуюся между деревьев асфальтированную дорогу.

Мы провели в лесу меньше суток, а казалось, будто прожили там лет десять, и если не думать об усталости, голоде и грязной одежде, то идти по пустой дороге, наслаждаясь радостью спасения, было здорово.

Мимо нас проехало несколько машин, но ни одна не остановилась. Что в общем-то неудивительно. Вид у нас был дикий и страшный.

Одна машина так шарахнулась в сторону, когда Лёха, яростно жестикулируя, кинулся к ней, что чуть не улетела в лес.

На попутку мы не рассчитывали, хотели просто узнать, где находимся и как попасть в ближайший населенный пункт.

Ярослав вспомнил про «хайлендер», Тифон про Зою, Лёха заговорил о еде.

– Ладно, давай свое яблоко, – сказала я Амелину, ощутимо подобрев. – Теперь мне не стыдно.

Он растянул завязки рюкзака и протянул его мне, чтобы я достала сама. Переворошив вещи, я отыскала яблоко, и тут под руку попалась кроличья маска. Быстро нацепив ее, я осторожно подкралась сзади к Тифону и схватила за плечи: «Бу!»

Конечно же, он шарахнулся, проморгался, заржал. Затем, сняв ее с меня, надел сам и побежал догонять ушедшего вперед и ничего не подозревающего Ярослава.

Я дождалась Амелина, забрала один наушник, взяла за руку и, пока шли, кормила его злосчастным яблоком.

Смотреть под Tears Into Wine[20]20
  Tears Into Wine – песня группы Billy Talent.


[Закрыть], как после многочасовых блужданий по лесу парни резвятся, отвешивая друг другу пинки и подзатыльники, было очень забавно.

– Такое чувство, что мы всесильные и бессмертные. А, Амелин? – Я дернула его за руку. – Ты чувствуешь себя всесильным и бессмертным?

– Бессмертным – однозначно.

– Я хочу пить, есть, у меня отваливаются ноги, но все равно кажется, что еще немного – и взлечу над этой дорогой.

– Это чудо голодания, Тоня.

– Это просто чудо, Амелин. Все это, – я протянула вперед руку. – Все-все чудо.

Он улыбался, кивая в такт песни.

– Я веду себя глупо?

– Ты ведешь себя непривычно.

– Что со мной не так? – Потянув за рукав, я остановила его.

Мы уставились друг на друга. Я ждала, что он меня поцелует и мы окончательно помиримся. Но вместо этого он сказал:

– У тебя сейчас очень-очень зеленые глаза.

– Зеленые, как вон та елка? Как трава? Как папоротник?

– Зеленее всего зеленого, – мне показалось, или в его голосе прозвучала скрытая грусть? – Они такие сияющие и счастливые, как будто ты влюбилась.

– Тогда не смотри, – я зажмурилась и подставила губы для поцелуя, но он поцеловал в щеку.

– Ты все еще обижаешься на что-то непонятное?

– Нет, конечно. На что мне обижаться?

– Вот и я не понимаю. Но чувствую. Ты мне сам говорил, что нужно открыто рассказывать о том, что тебя тревожит. Так что же тебя беспокоит? Только честно.

Он занавесился волосами:

– Просто устал.

– Ну, это ерунда, сейчас дойдем куда-нибудь и отдохнем.

– Нет. По-другому устал. Как будто несу, несу что-то тяжелое и вот-вот надорвусь.

– Что ты имеешь в виду?

– Сам не знаю. Просто чувствую, что устал.

– Костя… – Я потрясла его за руку. – А ну быстро развеселись. У меня такое отличное настроение, как ты не понимаешь?!

Он неестественно заулыбался:

– Так нормально?

– Нет! Давай танцуй!

Приближения автобуса никто не слышал, он вырулил из-за поворота, как призрак.

Высокий, серебристо-серый, туристический, с огромным нижним отсеком для багажа.

Заметив его первым, Амелин отдернул меня на обочину. Я помахала автобусу рукой.

Лёха с Тифоном выскочили прямо перед ним, яростно жестикулируя.

Автобус медленно притормозил и, пока отодвигалась улиточная дверь, мы все, кроме Ярослава, успели слететься к нему.

Держась за поручень, к нам по лестнице спустился низенький лопоухий и круглоглазый мужичок в тонкой белой рубашке с короткими рукавами. На голове у него была плетеная шляпа с лентой.

– Вам куда, детвора?

Тифон, только снявший маску, весь красный и взмыленный, утерся широкой ладонью.

– Возьмите, пожалуйста, мы заплатим. До любого цивилизованного места, где можно поесть и позвонить.

– Мы в лесу заблудились, – крикнул из-за его спины Лёха. – Еще вчера. Дайте глоток воды, умоляю!

– У нас девушка уже еле идет, – Тифон кивнул на меня.

– Я это заметил, – мужичок лукаво хихикнул.

Конечно, ведь, когда автобус подъехал, мы с Амелиным плясали прямо посреди дороги.

– Мы домой едем. Это не город. Но еда и связь там есть.

– Без разницы куда, – заверил Тифон.

– Едем, едем, – заторопил его Лёха, подталкивая в спину.

– Тогда проходите, – мужчина посторонился. – Мест полно.

В салоне автобуса находилось человек пятнадцать. Немолодые мужчины и женщины туристического вида. Мы поздоровались и прошли в самый конец, где никто не сидел.

Пока шли через салон, пассажиры заметно оживились и засыпали нас вопросами: Сколько нам лет? Откуда идем? Автостоперы ли? И все в таком духе.

Кресло показалось мне самым мягким автобусным креслом в мире. Я забралась к окошку, Амелин за мной. В ту же минуту неизвестно откуда в руках у меня появилась бутылка воды. Кондиционер дул в лицо, у водителя играла музыка, кто-то на первых рядах негромко подпевал:

 
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга,
Конца и края нет.
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течет моя Волга
А мне семнадцать лет…
 

Амелин взял мою руку в свою, и мы тут же уснули.

Место, куда нас привезли, напоминало большую деревню, но не такую, как у Амелина, Якушина или у бабушки Лизы. Все домики были чистенькие, аккуратненькие, с цветочными горшками на подоконниках и тюлевыми кружевными шторками. Невысокие заборы частоколом, распашные калитки, ровные дорожки и резные крылечки.

Повсюду охапки цветов. Георгины, астры, огромные садовые ромашки – прямо Томас Кинкейд в отечественных реалиях.

Но больше всего меня поразила музыка, ненавязчиво игравшая в развешанных на столбах вдоль дороги динамиках. Такая же, как в автобусе: из далеких советских времен.

Пока мы удивленно озирались спросонья, к нам подошла коротко стриженная женщина в спортивном костюме и большущих очках и сказала, что отведет в столовую.

В полной уверенности, что попали на какую-то базу отдыха или пансионат, мы двинулись за ней. Однако по дороге нам встретилась гурьба детей лет шести – десяти с собакой на веревке. Они топали за нами по пятам и разглядывали, как межгалактический экипаж, только вернувшийся с задания.

Вечерело. Но солнце все еще раскидывало повсюду переливающиеся лучи.

Столовая располагалась в просторном деревянном доме, и, как только мы вошли, от запаха овощного супа и котлет у меня так громко заурчало в животе, что Ярослав обернулся.

Столы были расставлены в три ровных ряда и покрыты белыми скатертями. На одном из них стояли пять стаканов с розовым компотом и корзиночка с хлебом.

Женщина кивнула на тот стол:

– Вам уже приготовили. Скоро общий ужин, так что поторапливайтесь.

Лёха кинулся за хлебом, но она его остановила:

– Берете подносы и подходите к тете Вале, – женщина указала на прилавок, за которым возилась дородная повариха.

Увидев нас, тетя Валя расплылась в широченной улыбке. Два зуба у нее были золотые.

– Надо же, какие гости! Добро пожаловать.

Похватав пластиковые подносы, мы выстроились в очередь, как в школе.

Меня выпихнули первой. Из огромного чана тетя Валя налила в глубокую тарелку суп и поставила мне на поднос.

– Это откуда вы такие будете? – с задорным блеском в глазах поинтересовалась она.

– Из Москвы, – ответила я.

– С самой Москвы? Ну надо же! И как там Москва поживает?

– Нормально поживает. Стоит.

– Это хорошо. Пускай стоит. Как же вы тут у нас оказались? – Она замерла с тарелкой в одной руке и ложкой в другой.

– Мы в лесу заблудились, а ваш автобус нас подобрал.

– Как же это вы заблудились? Не маленькие вроде.

– Давайте я вам расскажу, – нетерпеливо всунулся Лёха.

– Хватит, – одернул его Тифон. – Тебя и так уже слишком много.

– Просто дайте мне поесть, и я замолчу.

Тетя Валя спохватилась и продолжила накладывать еду. Положила пюре, две котлеты с коричневой подливкой и соленый огурец.

– А у вас меню есть? – неожиданно спросил Ярослав.

– Конечно, – она кивнула. – Вон там.

На стене, внутри пластиковой прозрачной ячейки, висел листок, в котором было написано: «Четверг. Завтрак: манная каша, омлет и какао. Обед: борщ, котлеты с пюре, сливовый компот. Полдник: печеные яблоки. Ужин: салат Новомосковский, картошка с грибами, чай, баранки. Кефир ежедневно по расписанию».

– А цена где? – удивился Ярослав.

– Какая цена? – Повариха состроила непонимающий вид.

– Сколько это стоит? – ровным голосом пояснил Ярослав.

– Ничего не стоит. Мы ничего не продаем, – она широко развела руками. – И не покупаем.

– Точно дом отдыха, – сказал Тифон, понизив голос.

– Все включено, – добавил Лёха.

– Включено и выключено, – сверкая золотым зубом, передразнила их тетя Валя. – Мы не дом отдыха. В доме отдыха – отдыхают, а мы сначала трудимся и только потом отдыхаем. У нас, ребятки, коммунальное хозяйство. Слыхали про такое? Община. Мы тут деньгами не пользуемся. Нет, не то чтобы совсем не пользуемся, мы же не сумасшедшие. У нас и газ, и электричество имеется, но внутри коммуны денег нет. Никто никому не платит.

Тифон задумчиво покачал головой.

– Значит, секта? – прямо спросил Амелин.

– Что ты! – Повариха замахала на него руками. – Мы нерелигиозная община. Кто хочет – верит, кто хочет – не верит. У нас такого нет. Мы идейная община. Коммунизм строим. Ну почти. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Все ради человека, все на благо человека.

– Кто не работает – тот не ест. Трезвость – норма жизни, а искусство принадлежит народу, – обрадованно подхватил Амелин. – Я тоже такое знаю.

– Вот-вот, – тетя Валя вспомнила, что должна накладывать. – И давайте поторапливайтесь, в семь у нас ужин.

Первые десять минут ели молча, потому что были страшно голодные. Потом Ярослав сказал:

– Вы в курсе, что все это время мы по одному и тому же месту круги наматывали?

– А машина чего? – спросил Тифон.

– Стоит. Там же.

– Пойдем за ней?

– Только не сегодня, – взмолился Лёха. – У меня все тело болит.

– Пить надо меньше, – буркнул Тифон.

– Хорошо бы найти кого-то, чтобы нас туда подкинули, – сказал Ярослав.

– Ща оклемаемся и подумаем.

Они снова переключились на еду, только Амелин сидел, внимательно вглядываясь в свекольно-красную густоту.

– Ты чего? – Я пихнула его в бок.

– Десять лет борщ не ел или даже больше. Я уже и вкус его забыл. Представляешь? Помню только, что сильно любил. А теперь не могу вспомнить, как это было. Ужасно все-таки человек устроен. Всякую дрянь хочешь забыть и не можешь, а хорошее растворяется в прошлом, как дым.

– Значит, у тебя появилась отличная возможность почувствовать это снова. И заново его полюбить.

– Нет. Заново не получится, – он отодвинул тарелку. – Лучше я не буду. Ты только представь, что все, что ты любишь, в один день может исчезнуть просто потому, что ты о нем забудешь.

– Временами ты бываешь очень странным.

– В деревне ты говорила, что странные те, кто считает меня странным, – он нашарил под столом мою коленку и стал ласково гладить.

Я поймала его руку и сжала, давая понять, что при всех вести себя так неуместно.

– Ты когда-нибудь смотрела через линзу? – сказал он весело, как будто ничегошеньки не понял. – С вогнутого конца – все странное, и с выпуклого тоже все странное. Только по-другому.

Повариха шумно возилась на кухне, гремела кастрюлями, посудой, переговаривалась с кем-то.

В этот момент Лёха с Тифоном одновременно схватились за кусок черного хлеба, стали тянуть в разные стороны и нещадно его разодрали. У Тифона в руках оказался почти целый кусок, а у Лёхи только корочка.

– Блин. Всегда так! – С расстройства Лёха кинул ложку в тарелку, свекольные брызги разлетелись в разные стороны, но в основном на когда-то белую тенниску Ярослава.

– Дебил! – Ярослав вскочил, замахнулся на Лёху, но тот мигом развернулся и приготовился защищаться.

Постояв еще пару секунд в бессильном гневе, Ярослав отправился к поварихе, спрашивать, где можно застирать пятна.

– Во человек, – покачал головой Лёха. – Мы в болоте чуть не утонули, а ему футболку жалко.

– Потому что веди себя уже нормально, – проворчал Тифон.

– Это ты хлеб порвал.

– Я раньше тебя к нему потянулся.

– Зато я быстрее.

Повариха позвала кого-то, и через минуту из глубины кухни нарисовались две фигуристые девушки в кухонных фартуках и белых косынках на головах.

– Девочки тебе помогут, иди с ними, – сказала тетя Валя.

– Стойте! – Лёха подпрыгнул. – Я тоже испачкался. Мне тоже нужна помощь.

Одна из девушек махнула ему рукой, приглашая следовать за ними.

Со словами «сбереги, пожалуйста» Лёха придвинул ко мне свою тарелку с котлетами и, одним махом опрокинув в себя стакан компота, побежал догонять их.

– Интересное место, – тихо сказал Тифон. – Никогда бы не подумал, что у нас такое бывает. Фантастика какая-то.

– Смотрел «Таинственный лес»? – спросил Амелин. – Там они тоже в общине жили. И даже не знали, что цивилизация существует.

– Я «Солнцестояние» смотрел. Мерзкая дрянь. Ни уму ни сердцу.

– Или так, – Амелин оживился. – Сейчас они притупят нашу бдительность, а потом принесут в жертву своему богу коммунизма. Кто знает, что у них там в пюре или в борще подмешано было?

– Этих, кажется, уже повели, – Тифон кивнул в сторону коридора, куда ушли Лёха с Ярославом. – Но теперь поздно. Борщ мы уже съели.

– Что вы сочиняете? Это все иностранные фильмы, – сказала я. – Обычные страшилки.

– Думаешь, у нас психов мало? – Амелин пододвинул свой нетронутый борщ Тифону. – Так что, если меня, Тоня, заберут для ритуального бракосочетания, не обижайся. Это будет против моей воли.

– Ой, Амелин, да кому ты нужен? Ты и сам псих хоть куда.

– В смысле?

– Они как тебя разденут, как увидят всю эстетику твоего шрамирования, сразу поймут, что такое эмоционально нестабильное потомство им не нужно, – смеясь сказала я. – А вот на месте Тифа я бы переживала.

Тифон забрал амелинский борщ:

– Не волнуйся. Мы одним Лёхой спокойно можем откупиться. Все будут довольны.

Стриженая женщина в очках заявилась еще до того, как вернулись Лёха с Ярославом, и сказала, что нужно идти, потому что с нами хочет поговорить их председатель. Пришлось идти втроем.

В доме, куда нас привели, я ожидала увидеть повсюду советскую символику и плакаты а-ля соцреализм, но ничего этого не было. Обычный добротный загородный дом.

На первом этаже располагалась напоминающая кабинет приемная с хорошей библиотекой, компьютером и рядом стульев под окном.

За письменным столом сидел крепкий пожилой мужчина с залысинами. А увидев нас, поднялся навстречу.

– Добрый вечер, – пожал парням руки и прикрыл крышку ноута. – Присаживайтесь. Меня зовут Петр Сергеевич, но все называют дядей Петей. Я тут вроде как за главного, хочу пару слов о порядках наших сказать. Надолго не задержу.

Мы расселись на стульях. Посреди комнаты на темно-коричневом деревянном полу дрожали солнечные прямоугольники окон.

– Ребята, я все понимаю. Кто вы и почему вас занесло так далеко от дома, меня не касается. Да и не очень интересует, – откинувшись в кресле, дядя Петя изучающе разглядывал нас. – Здесь много людей, у каждого своя история. Кто-то любит рассказывать о себе, кто-то нет. В жизни бывает всякое, оставайтесь, сколько понадобится. Но в таком случае придется жить по общим правилам и работать, как все. Сколько вам лет?

– Восемнадцать, – сказал Тифон. – В декабре девятнадцать будет.

Дядя Петя перевел взгляд на Амелина.

– Нам тоже восемнадцать, – поспешно выдал тот.

– И девочке?

Мы дружно кивнули.

– Хорошо. Место для ночевки вам уже нашли. Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Денег за это мы не просим, но завтра поутру будет здорово, если вы присоединитесь к нашим ребятам в поле, – дядя Петя почесал подбородок, словно вспоминая, что хотел еще сказать, затем продолжил: – Вы наши гости, и мы вам рады, но везде есть свои правила, и, чтобы не получилось ничего нехорошего, важно, чтобы вы их знали и выполняли. А правила такие, что никакого зла или вредительства мы тут не терпим. Никого нельзя обижать, оскорблять, насмехаться. Нельзя брать чужое или отбирать что-либо силой. Кажется, это очевидно, да? Но, поверьте, не всем. Так что приходится объяснять и пояснять. Коммуна у нас большая – шестьдесят человек на постоянке. И десять сезонников – это те, кто на лето приезжает. Молодых и крепких хватает, а со своими проблемами мы привыкли справляться сами. Если вдруг что – система наказания у нас очень простая. Мы вас просто-напросто отвозим в полицию. Надумаете что-то украсть и сбежать – найдем. Проходили уже такое. Алкоголь и наркотики запрещены. Курить можете. Если вам что-то понадобится – сигареты, вода, перекусить, – у нас есть лавка. Там вам это выдадут. Все в пересчете на рабочие часы, разумеется.

– А жертвоприношение когда? – с наивным простодушием поинтересовался Амелин.

– Не понял, – дядя Петя снова озадаченно почесал подбородок. – В большинстве своем мы здесь придерживаемся атеистического мировоззрения. Но каждый волен верить во что хочет. Мы просто принимаем сообща решения и помогаем друг другу во всем. Будь то уход за детьми или строительство дома.

– И все должны работать в поле?

– Вовсе нет. Но все должны приносить пользу. Мы – большая семья, в которой у каждого есть свои обязанности, права и ответственность. Мы не зациклены на натуральном хозяйстве, но оно помогает.

– И что, прям никаких конфликтов и разборок? – спросил недоверчиво Тифон.

– Всякое бывает. В основном на личной почве. Люди ссорятся, как в любой семье. Это естественно. Если вам понравится, можете остаться у нас, но, если у вас проблемы с законом, лучше переночуйте и уходите. Мы тут никого не прячем, и если появится полиция, то будем вынуждены передать вас им.

– У нас нет проблем с законом, – сказала я.

– Вот и замечательно! – Дядя Петя раскрыл ноут, давая понять, что разговор окончен. – Есть еще вопросы?

Вопросов больше не было. Мы вышли на улицу. За забором нас поджидали сбившиеся в стайку любопытные дети. Беспризорниками или дикарями они не выглядели: одежда относительно чистая, лица умытые, глаза блестели, но от нашей бойкой московской мелкотни они явно отличались.

– Расскажи им стих какой-нибудь, – предложила я Амелину, когда мы вышли на дорогу и остановились возле калитки.

Из динамиков на столбе играла музыка. Дети отбежали к соседнему двору. Амелин с нескрываемым интересом смотрел на них.

– Какой?

– Что-нибудь детское и веселое. Тебе лучше знать.

Лукаво улыбнувшись, он посмотрел на меня, на Тифона, а потом громко продекламировал:

 
Мальчик придумал игру – Авиатор,
Пальцы сестренки совал в вентилятор.
 

Пальцы сестренки по дому летают —

Весело брат и сестренка играют.

– Прекрати! – Я шлепнула его по плечу. – Здесь же нормальные дети.

– Детское и веселое, как ты хотела, – он был необычайно доволен своим выступлением и сиял, как предзакатное солнце в окнах дяди-Петиного дома.

– Не-не, давай еще, – попросил Тифон. – Жаль, Лёхи нет, он такое любит.

 
Мальчики в поле в индейцев играли,
Девочки в поле цветы собирали…—
 

Костик сделал паузу, выжидающе глядя на меня.

 
Таня нагнулась – в попе топор!
Метко стреляет индеец Егор!
 

Дети громко загоготали. Тифон с Амелиным тоже.

Меня же больше умиляла чистая, незамутненная насмешкой или скрытой тревогой радость в его глазах. Таким он мне нравился больше всего. Милым, искренним и беспечным. Шаловливым ангельским ребенком, симпатичным бессовестным мальчишкой, которого так и хочется поймать, крепко-крепко прижать и зацеловать до смерти.

– Какой же ты, Амелин, сам еще маленький, – я протянула руку, убирая ему с глаз челку, и только сделала шаг вперед, как мой внезапный чувственный порыв был резко прерван громким детским голосом позади нас.

– Я тоже такие знаю. Мне папа рассказывал, – от стайки детей отделился худенький кареглазый мальчик с едва заметной расщелиной между зубами. – Хотите расскажу?

– Жги! – посмеиваясь, сказал Тифон.

 
Маленький мальчик за сливой полез,
Дед Елисей достал свой обрез!
Выстрел раздался, дед тот упал —
Мальчика сзади отец прикрывал!
 

Последовал новый приступ веселья маленьких и больших детей. Маленькие тесной группкой приблизились к нам. Тифон с хитрой улыбочкой рассматривал их.

– Я остаюсь здесь жить! – К нам бежал Лёха, за ним шел Ярослав. – Здесь все такие добрые и отзывчивые. Нам одежду постирают и зарядку для телефонов нашли.

На обоих были одинаковые самые простые белые футболки.

– А я сваливаю, – сказал Ярослав. – Чем дольше тянем, тем меньше шансов, что «хайлендер» останется на месте.

– Теперь просто так свалить не получится, – сказал Амелин. – Ты борщ ел?

– Ну?

– Придется отрабатывать. Пойдешь завтра утром в поле морковку собирать.