Текст книги "Алгебраист"

– Спасибо.

Фассин Таак, подтянув прогулочные брюки и засучив широкие рукава рубашки, смирно уселся рядом с большим круглым бассейном, где в слегка парящей и светящейся голубоватой жидкости плавал его дядюшка. Несколько лет назад дядюшка Словиус принял обличье моржа. Бежево-розового, относительно стройного, с клыками едва ли длиннее среднего человеческого пальца, – но тем не менее моржа. Прежних кистей у дядюшки Словиуса не было – они превратились в плавники на конце двух тонких и слабых, довольно необычного вида предплечий. Пальцы его превратились в культяпки – этакое зубчатое завершение плавников. Он открыл рот, собираясь заговорить, но тут подошел один из слуг, облаченный в черное, и, встав на колено рядом с кромкой бассейна, прошептал что-то на ухо Словиусу. Одной рукой с перстнями на всех пальцах слуга придерживал свою косичку, чтобы не замочить ее. Темные одежды, перстни и длинные волосы свидетельствовали о том, что он занимает одно из высших мест в домашней иерархии. Фассин понимал, что надо бы вспомнить имя слуги, но мысли его были заняты другим.

Он оглядел комнату. Камера временного забвения использовалась редко; к ее услугам прибегали, если так можно выразиться, только в тех случаях, когда кто-либо из старейших членов семейства приближался к своему концу. Бассейн занимал бо́льшую часть просторного, почти полусферического помещения, стены которого были сделаны из тонкого прозрачного агата с прожилками потускневшего от времени серебра. Эта полусфера была частью одного из куполообразных крыльев Осеннего семейного дома, расположенного на Двенадцатом континенте кремниевой планеты-луны Глантин, спутника планеты-гиганта Наскерон. Газовый шар, весь в разноцветных вихрях облаков, казался футбольным мячом рядом с перечным зернышком Глантина. Кусочек огромной планеты был виден сквозь прозрачную центральную часть крыши прямо над Фассином и его дядюшкой.

На видимой сейчас Фассину части Наскерона стоял день, и поверхность планеты была покрыта алыми, оранжевыми и ржаво-коричневыми облаками, в сумме дававшими сочный красный цвет, который проникал сквозь разреженную атмосферу Глантина, сквозь его фиолетовые небеса и застекленную вершину полусферического зала, помогая освещать камеру и бассейн в ней, где облаченный в черное слуга поддерживал дядюшку Словиуса, что-то отхлебывавшего из стакана – то ли освежающий напиток, то ли лекарство. Струйка прозрачной жидкости стекала изо рта дядюшки на седой подбородок, на шею и дальше – в голубой бассейн, где в условиях половинной гравитации гуляли высокие волны. Дядюшка Словиус, закрыв глаза, довольно урчал.

Фассин повернулся – к нему подходил другой слуга, держа поднос с напитками и фруктами. Фассин улыбнулся ему и поднял руку, отказываясь от угощения. Слуга кивнул и удалился. Фассин вежливо поднял взгляд на крышу и видимый через нее газовый гигант, краем глаза посматривая, как слуга вытирает губы старику аккуратно сложенной салфеткой.

Величественный, равнодушный, двигающийся почти незаметно, с какой-то отчаянной безмятежностью, Наскерон поворачивался над ними, как огромный кусок раскаленного угля, подвешенный в небесах.

Газовый гигант был самой большой планетой в системе Юлюбиса, находящейся в отдаленной полосе Четвертичного потока – одного из Южных Щупальцевых рифов, галактической окраины, расположенной в пятидесяти пяти тысячах световых лет от номинального центра галактики, практически на самой ее границе.

Степени удаленности (особенно в текущую послевоенную эпоху) были четко расписаны, и система Юлюбиса по всем нормам попадала в предельно-пограничную. Окраинное положение (к тому же существенно ниже плоскости галактики, там, где звезды и газ окончательно переходили в пустоту) не всегда означало, что это место недостижимо, – лишь бы только оно находилось вблизи портала артерии.

В галактическом содружестве все зависело от артерий («червоточин» в пространственно-временном континууме) и порталов, которые являлись для артерий входами и выходами. Те и другие обеспечивали почти мгновенное перемещение из одной звездной системы в другую, в противном же случае вы были бы вынуждены плестись с черепашьей досветовой скоростью. Они колоссально влияли на положение, экономику и даже моральное состояние системы. Без них вы были бы точно привязаны к одной маленькой деревне, к одной скучной и болотистой долине, где могли безвыездно провести всю свою жизнь. Но как только рядом с вами появлялся портал артерии, вы тут же словно становились частью огромного, сверкающего огнями города, полного жизни, энергии и надежд.

Переместить портал можно было единственным способом: погрузить его на космический корабль и увезти с досветовой скоростью. При этом другой его конец (обычно) крепился в начальной точке. Это означало, что, если ваша червоточина получала повреждение (а теоретически она могла быть повреждена в любом месте по всей своей длине, хотя практически это случалось только на концах, в самих порталах), вы тут же оказывались там, где были прежде, – в отрезанной от мира маленькой деревушке.

Впервые Юлюбис был соединен с остальной галактикой более трех миллиардов лет назад, в так называемую Новую эпоху. Система была тогда относительно молодой, возрастом всего в несколько миллиардов лет, но уже изобиловала разнообразной жизнью. Ее артериальное соединение являлось частью Второго комплекса – второй серьезной попытки галактического сообщества создать разветвленную сеть червоточин. Этот коридор был утрачен во время волнений продолжительностью в миллиард лет, включавших Долгий коллапс, Войну шквалов, Анархию рассеяния и Распад Информорты. Затем вместе с большей частью цивилизованной галактики система погрузилась в коматозное состояние вследствие Второго, или Большого, Хаоса – эпохи, когда уцелело только население Наскерона: оно принадлежало к видовому метатипу «медленных», жило в ином временном режиме и ничуть не выходило из себя при мысли о том, что на дорогу из пункта А в пункт Б нужно потратить несколько сотен тысяч лет. Известные как насельники, они заявляли, что для них миллиард лет без особых событий – не больше чем долгие каникулы.

По окончании Третьей эпохи диаспоры (и в немалой степени вопреки ей; галактическая история, как ни посмотри, вещь непростая) еще одна червоточина, ставшая частью Третьего комплекса, снова связала Юлюбис с остальной галактикой. Эта артерия действовала в течение семидесяти миллионов мирных, продуктивных лет, когда здесь появились и исчезли несколько видов «быстрых» (ни один из них не происходил из системы Юлюбиса), так что единственным постоянным свидетелем медленно разворачивавшихся событий и жизни оставались только насельники. Разрушение артерии снова погрузило Юлюбис (вместе с девяноста пятью процентами остальной соединенной галактики) в одиночество. Во время Войны новых быстрых и Войны машин исчезло еще множество порталов и червоточин, и только с учреждением Меркатории (по крайней мере, так считали те, кто управлял ею) воцарился длительный мир, знаменовавший начало Четвертого комплекса.

Связь с Юлюбисом была восстановлена в самом начале этого медленного процесса, до сих пор находившегося на ранней стадии, и в течение шести тысяч лет благодаря этой последней артерии система была одной из доступных частей постепенно приходящего в себя галактического сообщества. Однако потом и эта червоточина была уничтожена, и в течение четверти тысячелетия ближайший портал располагался в системе Зенерре, на расстоянии целых двухсот четырнадцати световых лет. Изменение этой ситуации ожидалось лет через семнадцать, когда портал, транспортируемый в настоящее время на борту технического корабля «Эст-тоон Жиффир» к системе Юлюбиса с релятивистской скоростью, будет доставлен и установлен, возможно, в том самом месте, где стоял прежний портал, – в одной из точек либрации недалеко от Сепекте, главной планеты системы Юлюбиса. Однако в настоящий момент эта система, несмотря на всю ее важность как центра по изучению насельников, оставалась удаленной как во времени, так и в пространстве.

Дядюшка Словиус, махнув ластом, отпустил слугу и притулился к Y-образной люльке, которая удерживала его плечи и голову над голубой сверкающей поверхностью бассейна. Слуга (Фассин вспомнил его имя – Гвайм, второй в иерархии дядюшкиной дворни) повернулся и попытался помочь Словиусу устроиться поудобнее, но тот недовольно зашипел и замахнулся на слугу рукой-плавником. Гвайм легко увернулся от слабого, медленного удара, поклонился, отошел и встал недалеко от стены. Словиус пытался приподняться повыше над бассейном, и хвостатая нижняя часть его тела медленно колыхалась под светящимися волнами.

Фассин хотел было встать.

– Дядюшка, позвольте мне…

– Нет, – сердито прокричал дядюшка, продолжая свои тщетные попытки подняться повыше. – Я хочу, чтобы вокруг меня прекратили суетиться, только и всего! – С этими словами Словиус повернул голову в сторону Гвайма, но от этого лишь соскользнул еще ниже, так что оказался в более горизонтальном положении, чем раньше. Он ударил ластом, подняв фонтанчик брызг. – Ну вот! Видишь, что ты сделал? Лезут тут всякие идиоты! – Он сердито вздохнул, улегся спиной на волнующуюся поверхность и, явно обессиленный, уставился перед собой. – Можешь меня устроить как хочешь, Гвайм, – глухо сказал он, словно признавая свое поражение.

Гвайм присел на плиточный пол рядом со Словиусом, взял его под мышки и затащил на люльку, так что голова и плечи того оказались в почти вертикальном положении. Словиус устроился поудобнее, потом живо кивнул. Гвайм снова занял свое место у стены.

– Так вот, племянник, – сказал Словиус, скрещивая свои верхние ласты над розоватой кожей безволосой груди. Он посмотрел на прозрачную вершину купола.

Фассин улыбнулся:

– Слушаю, дядя.

Словиус, казалось, колебался. Он опустил глаза на племянника:

– Твои… твои исследования, Фассин. Как они продвигаются?

– Удовлетворительно. Но в том, что касается Транче Ксонджу, они еще на ранней стадии.

– Гм. На ранней стадии, – повторил дядюшка Словиус. Вид у него был задумчивый, глаза снова уставились вдаль.

Фассин тихонько вздохнул. Да, подумал он, тут так быстро не отделаешься.

Фассин Таак был наблюдателем медленных при дворе наскеронских насельников. Насельники (точнее, насельники газовых гигантов, или, если давать полное определение, нейтрально плавучие первого порядка повсеместно распространенной высшей клады насельники газового гиганта) были крупными существами неимоверного возраста, которые образовывали головокружительно сложную и топологически необозримую цивилизацию, уходящую корнями в седую древность; цивилизация эта обитала в облачных слоях огромного газового гиганта – в обиталище столь же колоссальном по размерам, сколь изменчивом по своей аэрографии.

Насельники (по крайней мере, в зрелой своей форме) были тугодумами. Они жили медленно, медленно развивались, медленно передвигались и все, что делали, делали медленно. Считалось, что они могут довольно быстро сражаться, хотя, насколько было возможно установить, в обозримом прошлом сражаться им ни с кем не приходилось. Вообще-то, они, если это их устраивало, могли думать довольно быстро, но по большей части это их, похоже, не устраивало, и потому считалось, что думают они медленно. Никто не спорил с тем, что в последние свои годы (последние эоны) они и говорили медленно. Так медленно, что ответ на простой вопрос, заданный во время завтрака, мог быть получен лишь после ужина. Фассин подумал, что дядюшка Словиус (который теперь лишь слегка покачивался на успокоившейся поверхности бассейна и, судя по его клыкастому одутловатому лицу, впал в состояние, близкое к трансу), кажется, вознамерился перещеголять по этой части насельников.

– Транче Ксонджу. Это о чем?.. – спросил вдруг Словиус.

– Поэзия хаоса, мифы диаспоры и различные исторические узлы, – ответил Фассин.

– Исторические узлы каких эпох?

– Большинство из них еще не датировано, дядя. Некоторые практически не поддаются датировке и, возможно, имеют мифологическое происхождение. Единственные достоверные эпизоды принадлежат к недавней истории и, судя по всему, отражают местные события во время Войны машин.

Дядюшка Словиус медленно кивнул, отчего поверхность бассейна зарябила.

– Война машин. Это интересно.

– Я собирался в первую очередь заняться этими эпизодами.

– Что ж, неплохая мысль, – сказал Словиус.

– Спасибо, дядя.

Словиус снова погрузился в молчание. Где-то вдалеке раздался гром землетрясения, и по жидкости в бассейне побежали концентрические круги.

Цивилизация насельников Наскерона со всей сопутствующей ей флорой и фауной являла собой лишь микроскопическую часть насельнической диаспоры, всегалактической метацивилизации (некоторые предпочитали термин «постцивилизация»), которая, насколько возможно было установить, предшествовала всем другим империям, культурам, диаспорам, цивилизациям, федерациям, консоциумам, содружествам, союзам, лигам, конфедерациям, объединениям и организациям каких бы то ни было сходных или разнородных существ.

Иными словами, насельники присутствовали в галактике практически повсеместно. Что делало их как минимум необычными и, возможно, уникальными. Кроме того, если вы подходили к ним с должным почтением и вниманием, а также проявляли уважение и достаточное терпение, то насельники становились воистину бесценным кладезем информации. Поскольку память у них была хорошая, а библиотеки – еще лучше. Или, по крайней мере, у них была цепкая память и очень большие библиотеки.

Воспоминания и библиотеки насельников на поверку оказывались набиты всякой чушью: странными мифами, туманными образами, неразборчивыми символами, бессмысленными уравнениями, – а в придачу хаотический набор цифр, букв, пиктограмм, голофонов, сономемов, химоглифов, актиномов и всякой всячины; все это вперемешку, без всякого порядка (или же в совершенно невразумительном порядке) – жуткий винегрет миллионов и миллионов совершенно различных и абсолютно не связанных между собой цивилизаций, подавляющее большинство которых давно исчезло и либо превратилось в прах, либо испарилось с излучением.

И все же среди этого хаоса, пропагандистских измышлений, искажений, бредятины и небылиц обнаруживались крупицы действительности, пласты фактов, замерзшие реки давно забытой истории, целые тома экзобиографий, прожилки и нити правды. Профессией людей, вроде главного наблюдателя за медленными Словиуса (в прошлом) и главного наблюдателя за медленными Фассина Таака (в настоящем), были встречи и беседы с насельниками, привыкание к их языку, мыслям, метаболизму; наблюдатели парили, летали, ныряли и плавали (иногда виртуально, на расстоянии, а иногда фактически) вместе с насельниками в облаках Наскерона, разговаривали с ними, участвовали в их исследованиях, разбирали их записки и аналитические выкладки, извлекали крупицы истины из того, что древние – медленные хозяева планеты рассказывали им и позволяли увидеть, и таким образом обогащали и просвещали бо́льшую и более быструю метацивилизацию, населявшую теперь галактику.

– А эта Джааль? – Словиус бросил взгляд на племянника, чей удивленный вид вынудил старшего добавить: – Ну как их там?.. Тондероны. Да. Эта девица Тондерон. Вы ведь все еще обручены?

Фассин улыбнулся.

– Обручены, дядя, – сказал он. – Она сегодня вечером возвращается из Пирринтипити. Надеюсь встретить ее в порту.

– И ты?.. – Словиус повел одной ластовидной рукой. – Ты все еще доволен?

– Доволен чем? – спросил Фассин.

– Она тебя устраивает? И перспектива иметь ее женой?

– Конечно, дядя.

– А ты ее?

– Надеюсь, да. Думаю, да.

Словиус посмотрел на племянника, задержал на нем взгляд:

– Мм, понятно. Конечно. Ну что ж. – Словиус одним ластом зачерпнул себе на грудь голубую сверкающую жидкость, словно чтобы не замерзнуть. – И когда вы собираетесь пожениться?

– Свадьба назначена на День Всех Святых, на Джокунде-три, – сказал Фассин. – Осталось меньше полугода по физиологическому времени, – услужливо добавил он.

– Понятно, – сказал Словиус, нахмурившись. Он медленно кивнул, и от этого его тело сначала слегка приподнялось, а потом осело в бассейне, образовав новые волны. – Ну что ж, я рад, что ты наконец остепенишься.

Фассин считал себя увлеченным, самозабвенным и умелым наблюдателем, который бо́льшую часть своего времени проводил в реальных экспедициях – сейчас с насельниками Наскерона. Но поскольку он любил после каждого такого отрезка своей жизни, полезного для общества, «хорошенько отдохнуть», старшее поколение клана Бантрабал, а в особенности Словиус, казалось, считали его безнадежным прожигателем жизни. (Дядюшка Словиус и слышать не хотел о «хорошеньком отдыхе» племянника. Он предпочитал называть это «месячный беспробудно-беспросыпный кутеж-долбеж с неприятностями, драками и непотребными дырками…». Злачные места, где оттягивался Фассин, могли находиться где угодно – иногда в Пирринтипити, столице Глантина, иногда в Боркиле, столице Сепекте, или в другом городе этой планеты, иногда в одном из множества увеселительных заведений, разбросанных по системе.)

Фассин примирительно улыбнулся:

– Но я пока еще не вешаю на крючок свои танцевальные туфли.

– Характер твоих исследований за последние, ну, скажем, три-четыре экспедиции, Фассин. Они не уклонялись от того, что можно назвать последовательным направлением?

– Вы меня ставите в тупик своим вопросом, дядя, – признался Фассин.

– Твои последние три или четыре экспедиции, они между собой связаны каким-либо образом – тематически, предметно или через насельников, с которыми ты беседовал?

Фассин в удивлении откинулся к спинке стула. С чего это старый Словиус заинтересовался такими вещами?

– Дайте-ка я подумаю, дядя, – сказал он. – Сейчас я беседую почти исключительно с Ксонджу, который, кажется, выдает информацию беспорядочно и не совсем понимает, что такое ответ. Наша первая встреча и все остальные носили предварительный характер. Видимо, с ним все же стоит поработать, если только его удастся найти. А может, и не стоит. Не исключено, что несколько месяцев перед следующей экспедицией придется целиком потратить на…

– Значит, это была подготовительная экспедиция? Знакомство?

– Да.

– А перед этим?

– Пространные консультации с Чевхорасом, Сараисме-младшим, Акеурле Двублизнецом, траавом Канчангесджа и парой несовершеннолетних из юношеской стаи Эглида.

– И какие были темы?

– Главным образом – поэзия. Древняя, современная, использование образов в эпическом произведении, этика хвастовства и преувеличений.

– А экспедицией раньше?

– С одним Чевхорасом. Долгий плач по его усопшему родителю, какие-то охотничьи мифы из недавнего местного прошлого, многословный перевод и внутреннее упорядочение эпоса о приключениях древних плазматиков, путешествовавших в рамках водородной миграции около миллиарда лет назад, во время Второго Хаоса.

– А до этого?

Фассин улыбнулся:

– Длительный тет-а-тет с Валсеиром, экспедиция, включавшая проживание с Прожженными плутами из трайба Димаджриан.

Он подумал, что в детали этого путешествия углубляться нет нужды. Экспедиция была долгой, шестилетней (в физиологическом времени, тогда как на взгляд извне продолжалась почти столетие), и принесла Фассину известность талантливого наблюдателя, обеспечив ему репутацию как в клане Бантрабал, так и в сообществе наблюдателей вообще. Ценность рассказов и историй, с которыми он вернулся, послужила основной причиной его быстрого возвышения в собственном клане и предложения вступить в брак с дочерью главного наблюдателя клана Тондерон, старшего из двенадцати кланов.

– И как давно это было в реальном времени?

Фассин задумался.

– Лет триста назад… Двести восемьдесят семь, если не ошибаюсь.

Словиус кивнул:

– Много ли информации было передано во время этой экспедиции?

– Почти ничего, сэр. На этом настаивали Прожженные плуты. Это одна из самых… отсталых юношеских стай. Мне разрешалось только раз в год сообщать, что я жив.

– А перед этим что была за экспедиция?

Фассин вздохнул и постучал пальцами по плавленому стеклу у бортика бассейна. Что это старик надумал? И неужели Словиус не мог просто посмотреть журнал клана? Из стены выступала шарнирная консоль с экраном на конце. Фассин не раз видел, как это устройство опускали к Словиусу, чтобы тот мог просматривать домашнюю библиотеку. Метод этот, хотя и не очень быстрый и эффективный – нажимать на клавиатуру ему приходилось своими недоразвитыми пальцами, – обеспечивал ответы на любые вопросы. Старик мог и просто попросить – для этого имелись слуги.

Фассин откашлялся:

– По большей части – инструктаж Паггса Юрнвича из клана Рехео, это была его первая экспедиция. Мы нанесли визит вежливости трааву Хамбриеру во времени один к одному – насельники учли отсутствие у Юрнвича опыта. Экспедиция продолжалась почти три месяца по физиологическому времени. Учебный курс.

– И у тебя не было времени для собственных исследований?

– Очень мало.

– Но все же было?

– Я смог побывать на симпозиуме по глубокой поэтике, проводившемся университетской стаей Марсал. Кто там еще был – не помню, нужно справиться в журнале клана.

– А что еще? Я имею в виду сам симпозиум. Его тему.

– Если не ошибаюсь, охотничьи методики насельников в сравнении с действиями инквизиториев Войны машин. – Фассин погладил подбородок. – Примеры были местные, из системы Юлюбиса, некоторые касались Глантина.

Словиус кивнул и посмотрел на племянника:

– Ты знаешь, что такое представительская проекция, Фассин?

Фассин посмотрел на видимый ему через прозрачную панель в крыше сегмент газового гиганта. На одной стороне уже появлялся ночной терминатор – темнота наползала своим краем на дальние тучи. Фассин снова перевел взгляд на Словиуса:

– Я, кажется, слышал этот термин, но в точности за его смысл не поручусь.

– Представительская проекция – это когда они световым лучом посылают настроенный ряд запросов и ответов к физически удаленной точке, имитируя таким образом своего представителя.

– Вы сказали «они»?

– Инженеры, Администратура. Возможно, Омнократия.

Фассин поднял брови:

– Правда?

– Правда. Если верить тому, что нам говорят, объект этот представляет собой нечто вроде библиотеки, передаваемой сигнальным лазером. Если надлежащим образом поместить его в соответствующую систему достаточной мощности и сложности, это… эта сущность… хотя на самом деле это всего лишь многоканальный набор утверждений, вопросов и ответов плюс ряд правил, регулирующих порядок их озвучивания, так что возникает эффект осмысленного разговора. Это близко к искусственному разуму послевоенного периода. Настолько, насколько это разрешено.

– Это нечто особенное.

Словиус чуть покачивался в своем бассейне.

– Разумеется, они необыкновенно редки, – согласился он. – Одна из них направлена сюда.

Фассин несколько раз моргнул:

– Сюда?

– В клан Бантрабал. В этот дом. К нам.

– К нам?

– От Администратуры.

– Администратуры? – Фассин захлопнул рот, чтобы не показаться идиотом.

– Через техкорабль «Эст-тоон Жиффир».

– Ух ты, – сказал Фассин. – Нам… оказана честь.

– Не нам, Фассин. Тебе. Проекция направляется для беседы с тобой.

Фассин едва заметно улыбнулся:

– Со мной? Понимаю. И когда?..

– В настоящее время идет передача. Проекция будет готова к ночи. Тебе нужно освободить для нее время. У тебя есть какие-то планы?

– Планы?.. Ужин с Джааль. Я уверен…

– Пусть это будет ранний ужин. И не опаздывай.

– Да, конечно, – сказал Фассин. – Вы не знаете, чем я заслужил такую честь?

Словиус немного помолчал, потом ответил:

– Понятия не имею.

Гвайм повесил на крючок трубку внутренней связи, покинул свое место у агатовой стены, встал на колено рядом со Словиусом и что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул и посмотрел на Фассина:

– С тобой, племянничек, желает поговорить мажордом Верпич.

– Верпич? – повторил Фассин, глотая слюну.

Семейный мажордом, самый главный слуга клана Бантрабал, обычно пребывал в спячке, пока весь клан не перемещался в зимнее жилье, что должно было произойти через восемьдесят дней. Еще ни разу этот порядок не нарушался.

– Я думал, он спит, – сказал Фассин.

– Его разбудили.

* * *

Корабль был мертв уже несколько тысячелетий. Никто, похоже, не знал, сколько именно, хотя, по самым правдоподобным оценкам, речь могла идти о шести или семи. Это был один из множества кораблей-неудачников, в составе какого-то из огромных флотов участвовавший в Войне новых быстрых (а может, в чуть более поздней Войне машин, или в последующих Разрозненных войнах, или же в одном из быстротечных, ожесточенных, сумбурных сражений, нередко происходивших в Рассеянии), еще одна забытая и никому теперь не нужная пешка в великой игре галактических держав, в соревновании цивилизаций, в изощренных ходах панвидов, во всеобщей метаполитике галактического масштаба.

Корпус корабля лежал необнаруженным на поверхности Глантина не менее тысячи лет, потому что, хотя по человеческим стандартам Глантин и был малой планетой (чуть меньше Марса), по тем же меркам он был малонаселен – менее миллиарда обитателей, бо́льшая часть которых сосредоточилась в тропиках, а район, куда упал корабль (Северная пустыня), посещался редко и особых достопримечательностей не имел. Местной системе наблюдения потребовалось немало времени, чтобы хоть отчасти вернуться к тому состоянию, в каком она пребывала до начала военных действий, а это также способствовало тому, что корабль долго оставался необнаруженным. И наконец, несмотря на солидные размеры корабля, его системы автокамуфляжа частично уцелели после крушения, гибели всех смертных на борту и удара о поверхность планеты-луны, все это время маскируя корабль еще под одну складку пустой породы, извергнутой из глубокого кратера, созданного падением гораздо меньшего, но куда более скоростного аппарата, который от удара испарился десятью километрами дальше в самом начале конфликта между новыми быстрыми.

Останки корабля были обнаружены только потому, что кто-то на флаере врезался в один из его огромных искривленных стабилизаторов (на тот момент идеально голографо-закамуфлированных под призывно сверкающе чистое небо) и погиб. Только после этого останки корабля исследовали: те немногие из его систем, что еще находились в рабочем состоянии (но не были запрещены новым режимом, а значит, практически никакие), были сняты, после чего корабль (подъем его корпуса с основными надстройками был бы запредельно дорогим предприятием, разрезание на куски и утилизация – делом тоже недешевым и, возможно, опасным, а полное уничтожение потребовало бы многих гигатонн взрывчатки, против чего население малой планеты-луны в мирное время категорически возражало, даже если речь шла о местах ненаселенных), на всякий случай и на неопределенное время обнесли воздушными предупредительными бакенами.

– Нет, может, это и неплохо, может, позитивно, – сказал им Салуус Кегар и развернул свой маленький флаер над пустыней по направлению к пересеченной местности, где на фоне медленно темнеющего пурпурного неба виднелись траченные временем стабилизаторы упавшего корабля, похожие на складки теней; за его обломками вдруг замерцал огромный сине-зеленый световой занавес – покрыл рябью и волнами все небо, а потом медленно исчез.

– От тебя никто ничего другого и не ждал, – сказала Таинс, играя кнопками на пульте управления переговорным устройством.

В громкоговорителях трещали и шипели атмосферные помехи.

– Может, не стоит лететь так низко? – спросила Айлен, упиравшаяся головой в фонарь кабины, и посмотрела вниз, потом кинула взгляд на молодого человека, делившего с ней заднее сиденье флаера. – Серьезно, Фасс, может, не стоит?

Но Фассин уже говорил:

– Сал никак не смирится с мыслью о том, что его неумолимый позитивизм может порождать у других негативные эмоции. Извини, Лен. Что ты говорила?

– Я говорила…

– Да, – пробормотала Таинс, – подними-ка эту чертову землеройку повыше.

– Я только хочу сказать… – продолжал Салуус, взмахнув рукой и опустив флаер еще ниже, еще ближе к черной земле, мелькавшей внизу.

Таинс цокнула языком и потянулась, чтобы нажать кнопку монитора, после чего раздался отрывистый звук; флаер поднялся на несколько метров и стал ровнее держаться над поверхностью. Сал сверкнул на нее взглядом, но противоаварийного устройства не выключил.

– Я только хочу сказать, – продолжил он, – что мы пока еще в порядке, нас не разорвало, а теперь есть возможность исследовать кое-что, к чему в обычных обстоятельствах нас бы не подпустили. В нужное время, в нужном месте – идеальная возможность. Разве это не позитивно?

– Только при этом ты предлагаешь нам, – произнес Фассин, растягивая слова и подняв глаза к небу, – не обращать внимания на тот злосчастный факт, что некоторые слишком уж исполненные энтузиазма и глубоко неверно понятые запредельцы, судя по всему, пытаются превратить нас всех в радиоактивную пыль?

Казалось, его никто не услышал. Фассин демонстративно зевнул во весь рот (этого тоже никто не заметил) и откинулся к кожаной спинке, вытянув левую руку и положив ее на спинку сиденья Айлен Дест (та по-прежнему прижимала лоб к фонарю и, словно загипнотизированная, глядела, как под флаером проносится маловыразительная песчаная поверхность). Он попытался по крайней мере принять беззаботное и по возможности скучающее выражение. Хотя на самом деле он был в ужасе и чувствовал себя совершенно беспомощным.

Эта пара – Сал и Таинс – были мотором группы. Салуус – пилот, дерзкий, красивый, своевольный, но безусловно талантливый (и, подумал Фассин, чертовски везучий), наследник огромной финансовой империи, ничуть не смущающийся того, что его сказочно богатый папаша – настоящий разбойник. Жадина – так окрестил Фассин Сала в первый год их учебы в колледже, и общие друзья их пользовались этим прозвищем только за глаза, пока Сал обо всем не пронюхал и не принял это имя – лично одобренный ярлык – с воодушевлением. Таинс – второй пилот, штурман и начальник связи, неизменно проницательный и язвительный критик группы (себя Фассин считал проницательным и саркастическим критиком), офицер на обучении Таинс Йарабокин, как ее теперь следовало называть, Воячка (еще одно из выдуманных Фассином прозвищ); она была одной из лучших в колледже, но тем не менее успела пройти половину пути к офицерскому званию в Навархии, посещая на выходных и каникулах заочные курсы в военной школе, а потом получила в колледже неполный диплом и на последнем курсе перешла в Военную академию, где ей зачли первый год, переведя сразу на второй, и уже на таком беспрецедентно раннем этапе ее считали кандидатом в Объединенный флот, непосредственно подчиняющийся Кульмине – главенствующей суперсиле всей галактики. Иными словами, блестящее военное будущее Таинс, казалось, было предопределено в такой же мере, в какой Салу было уготовано беспримерное финансовое процветание.