Текст книги "Кошки-мышки"

Ребус попытался вникнуть в суть сказанного.

– Вы знакомы с кем-нибудь лично? – спросил он.

– Я знаю только, что существуют группы, занимающиеся белой и черной магией.

– Здесь, в Эдинбурге?

Пул снова повеселел:

– Разумеется. В Эдинбурге и окрестностях шесть практикующих кружков. – Он остановился, что-то подсчитывая. – Пожалуй, даже семь. Слава богу, большинство занимается белой магией.

– Белая магия подразумевает использование тайного знания с добрыми намерениями?

– Верно.

– А черная?

Лектор вздохнул и внезапно заинтересовался чем-то происходящим за окном.

Летний день. Ребус стал вспоминать. Когда-то давно он купил альбом Г. Р. Гигера[4]4
  Гигер, Ганс Руди (р. 1940) – швейцарский художник, дизайнер и скульптор, оформитель нескольких кинофильмов («Чужой»); культовые альбомы его работ – «Некрономикон Гигера» и «Биомеханоиды».


[Закрыть], цикл картин, изображающих Сатану в окружении блудниц-весталок. Он сам не знал, зачем ему понадобилась эта книга. Она и теперь, наверное, стоит где-то у него на полке. Он вспомнил, как прятал ее от Роны…

– Есть в Эдинбурге одна секта, – заговорил наконец Пул, – практикующая черное колдовство.

– А они… Они приносят жертвы?

Доктор Пул пожал плечами:

– Мы все приносим жертвы.

Видя, что Ребус не смеется над его шуткой, он тоже сделал серьезное лицо и выпрямился на стуле.

– Может быть, приносят жертвы, традиционные для шабашей. Крысу, мышь, черную курицу… Но скорее все же пользуются символами. Не могу точно сказать.

– В доме, где мы нашли этот знак, – Ребус постучал пальцем по одной из фотографий, разложенных на столе, – было найдено также тело. Мертвое тело. – Он достал фотографии Ронни. Доктор Пул, нахмурившись, просмотрел их. – Смерть от передозировки героина. Ноги вместе, руки раскинуты. По сторонам две сгоревшие свечи. Это ничего вам не говорит?

Пул выглядел явно испуганным.

– Нет, – пробормотал он. – Вы полагаете, что сатанисты…

– Я ничего не полагаю, сэр. Я просто пытаюсь выяснить и сопоставить факты, не пренебрегая ни одной подробностью.

Пул задумался на несколько секунд.

– Возможно, один из наших студентов будет вам полезнее, чем я. Я и представить себе не мог, что речь идет о смертельном случае…

– Студент?

– Да. Я едва знаком с ним, но знаю, что он интересуется мистикой и приготовил в этом семестре большую и обстоятельную работу. Хочет писать курсовую по демонизму. Он на втором курсе, за лето они должны подготовить индивидуальный проект. Вероятно, он расскажет вам больше, чем я.

– Его зовут…

– Не могу сейчас вспомнить фамилию. Обычно он называет себя просто по имени, Чарльз.

– Чарльз?

– Или Чарли. Да, точно, Чарли.

Приятель Ронни. По шее у Ребуса пробежали мурашки.

– Точно, Чарли, – повторил Пул, кивая как бы сам себе. – Несколько эксцентричный молодой человек. Вы можете найти его в одном из корпусов общежития. Кажется, он увлекается игровыми автоматами…

Чарли увлекался не игровыми автоматами, а пинболом. Со всеми дополнительными аксессуарами, тонкостями и хитростями, которые делают игру игрой. Чарли обожал пинбол как человек, недоигравший своего в детстве, со всей пылкостью поздней любви. Ему было уже девятнадцать, жизнь неслась мимо бурным потоком, и он цеплялся за каждую подвернувшуюся соломинку. В детстве он никогда не играл в пинбол. Его детство принадлежало книгам и музыке. К тому же в его школе-пансионе таких автоматов не было.

Теперь, поступив в университет, он хотел жить. И играть в пинбол. И заниматься всем тем, что было недоступно в годы учебы в старших, подготовительных классах, корпения над сочинениями и созерцания своего внутреннего мира. Чарли хотел бежать быстрее, чем бегали люди до него, хотел прожить не одну, а две, три, четыре жизни. Когда серебристый шарик коснулся левой стойки, он яростно бросил его назад, к центру стола. Шарик опустился в одну из бонусных лунок и замер. Еще тысяча очков. Чарли отхлебнул из кружки светлого пива и снова опустил пальцы на клавиши. Еще десять минут, и вчерашний рекорд будет побит.

– Чарли?

Услышав свое имя, он обернулся. Это была ошибка. Он снова попытался вернуться к игре, но поздно. Окликнувший его человек направлялся к нему с серьезным, неулыбающимся лицом.

– На два слова, Чарли.

– Два слова? Мои любимые – «трансцендентал» и «ректификация».

Улыбка Ребуса длилась не больше секунды.

– Очень остроумно. У нас это называют находчивым ответом.

– У вас?

– В уголовной полиции графства Лотиан. Инспектор Ребус.

– Рад познакомиться.

– И я тоже, Чарли.

– Вы ошиблись. Меня зовут не Чарли. Он иногда заходит сюда, я передам, что вы им интересовались.

Чарли уже почти набрал рекордное число очков, на пять минут раньше срока, но Ребус резко взял его за плечо и повернул к себе. Они были в зале одни, поэтому он и не подумал ослабить хватку.

– Твои шутки, Чарли, не смешнее, чем сэндвич с тараканами. Так что не советую выводить меня из себя.

– Руки!

Лицо Чарли приняло другое выражение, но отнюдь не выражение страха.

– Ронни, – произнес Ребус спокойнее, отпуская плечо парня. Тот побледнел.

– Что Ронни?

– Он мертв.

– Да. – Голос Чарли звучал спокойно, глаза устремились в пространство. – Я слышал.

Ребус кивнул.

– Трейси пыталась найти тебя.

– Трейси… – В тоне Чарли появилось что-то ядовитое. – Она же ничего не знает. Вы ее видели?

Ребус кивнул.

– До чего бессмысленная девица! Она никогда не понимала Ронни. Даже и не пыталась.

Слушая Чарли, Ребус кое-что узнавал о нем. Прежде всего, его удивил акцент: молодой человек несомненно окончил частную школу в Шотландии. Идя сюда, Ребус не знал, с чем столкнется, но определенно ждал чего-то другого. Чарли был хорошо сложен – сказывались, вероятно, школьные занятия регби. Вьющиеся темно-каштановые волосы, не длинные и не короткие, обычный летний студенческий наряд: футболка, легкие брюки, кроссовки. Футболка черная, разорванная под мышками.

– Значит, – подытожил Чарли, – Ронни отправился в мир иной? Хороший возраст. Живи быстро, умирай молодым.

– А ты хотел бы умереть молодым?

– Я? – Высокий смех Чарли напоминал крик какого-то дикого зверька. – Я хотел бы дожить до ста лет. А еще лучше – не умирать никогда. – В глазах его сверкнули искорки. – А вы?

Ребус обдумал вопрос, но отвечать не стал. Он пришел сюда работать, а не обсуждать инстинкт смерти. Об этом инстинкте ему рассказал доктор Пул.

– Мне нужно выяснить кое-что о Ронни.

– То есть вы хотите забрать меня для дачи показаний?

– Если угодно. Но если ты предпочитаешь…

– Нет, нет… Я хочу пойти в полицейский участок. Давайте, ведите меня.

Ребус понял, что имеет дело с мальчишкой. Какой нормальный взрослый человек хочет попасть в полицейский участок?

Пока они шли к стоянке и к машине Ребуса, Чарли шествовал впереди.

Заложив руки за спину и запрокинув голову, он определенно делал вид, будто на него надели наручники. Играл он неплохо, на них оборачивались, кто-то обозвал Ребуса ублюдком. Впрочем, это было так привычно, что инспектор удивился бы гораздо больше, если бы ему пожелали счастливого пути.

– А нельзя купить пару таких снимков? – спросил Чарли, рассматривая фотографии, запечатлевшие его рисунок.

Комната для бесед со свидетелями была покрашена и обставлена намеренно мрачно, но Чарли расположился так вальяжно, словно собирался здесь поселиться.

– Нет. – Ребус зажег сигарету. Чарли он закурить не предложил. – Итак, зачем ты нарисовал это?

– Потому что это красиво. – Чарли продолжал рассматривать фото. – Вы не согласны? Символ, полный глубокого смысла.

– Как давно ты знаком с Ронни?

Чарли передернул плечами и в первый раз взглянул в сторону магнитофона. Перед началом разговора Ребус спросил, не возражает ли он, если его показания будут записаны. В ответ Чарли только пожал плечами, а теперь, казалось, задумался.

– Около года, наверное. Да, конечно. Я познакомился с ним во время первой сессии. Тогда я начал интересоваться настоящим Эдинбургом.

– Настоящим Эдинбургом?

– Ну да. Не тем, что состоит из волынщиков на крепостном валу, Королевской Мили и памятника Скотту.

Ребус вспомнил сделанные Ронни фотографии замка.

– Я видел фотографии на стене в комнате Ронни.

Чарли посмотрел на него, прищурившись.

– А, эти… Он воображал себя фотографом, собирался стать профессионалом. Щелкал эти идиотские кадры для туристских открыток. Это увлечение, как и остальные, продолжалось недолго.

– У него был неплохой фотоаппарат.

– Что? А, аппарат. Да, его гордость.

Чарли скрестил ноги. Ребус не отрывал взгляда от его глаз, но юноша продолжал изучать снимки пентаграммы.

– Так что ты начал говорить о «настоящем» Эдинбурге?

– Староста Броди и Уэверли[5]5
  Церковный староста Броди – уважаемый согражданами краснодеревщик, по ночам совершавший грабежи и кражи; его история толкнула Р. Л. Стивенсона на создание «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда»; Уэверли – герой одноименного романа В. Скотта.


[Закрыть], Холируд и Скала Артурова трона. – Чарли снова оживился. – Все это показуха для туристов. А я всегда догадывался, что под этой мишурой должна быть какая-то другая, темная жизнь. И я начал искать ее в жилых и заброшенных кварталах:

Вестер-Хэйлз, Оксгангз, Крэгмиллар, Пилмьюир.

– Ты начал бродить по Пилмьюиру?

– Да.

– То есть сам стал туристом?

Ребусу случалось видеть подобных искателей приключений, любителей посмаковать чужую жизнь на дне города, но обычно эти люди, очень ему неприятные, бывали постарше и посостоятельней Чарли.

– Я не турист! – Собеседник Ребуса дернулся, как форель, заглотившая крючок. – Я ходил туда, потому что мне там нравилось и я нравился им. – Голос его помрачнел. – Там я чувствовал себя дома.

– Нет, молодой человек. У вас есть большой собственный дом и родители, переживающие за вашу университетскую карьеру.

– Чушь!

Чарли встал, оттолкнув стул, подошел к стене и прижался к ней лицом. Ребус подумал, уж не собирается ли он стукнуться головой о стену, а потом заявить, что полиция применяет крутые методы воздействия. Но нет, Чарли просто хотел прислонить щеку к чему-то холодному.

В комнате действительно было душно. Ребус, давно снявший пиджак, теперь закатал рукава и потушил сигарету.

– Ну ладно, Чарли.

Внутреннее сопротивление юноши, видимо, ослабло.

Пора было переходить к вопросам.

– В ту ночь, когда Ронни сделал себе роковую инъекцию, ты ведь был у него, правда? – Был. Некоторое время.

– Кто еще находился в доме?

– Трейси. Я ушел, а она осталась.

– А еще кто-нибудь?

– Заходил какой-то парень, ненадолго. До этого я несколько раз видел его вместе с Ронни. Когда он появлялся, они прямо не отходили друг от друга.

– Ты полагаешь, это был его поставщик?

– Нет. Ронни всегда сам доставал себе дурь. Во всяком случае, до последнего времени. В последние две недели ему не удавалось ничего купить. Но с этим парнем они были как-то особенно близки…

– Я слушаю.

– Ну, как любовники, что ли.

– А Трейси?

– Да, да, но это же ничего не доказывает! Вы же знаете, как большинство наркотов зарабатывают деньги. – Воруют?

– Воруют, играют… И работают на Колтон-хилле.

Холм Колтон к востоку от Принсес-стрит. Да, Ребус знал о Колтон-хилле, о машинах, стоящих всю ночь у его подножия, вдоль Риджент-роуд. Знал он и о кладбище Колтон, и о том, что там происходит.

– Ты хочешь сказать, что Ронни торговал собой?

Фраза прозвучала грубо, как заголовок в желтой прессе.

– Я говорю, что он ошивался там вместе с другими парнями и к утру всегда бывал при деньгах. – Чарли сглотнул. – Иногда еще и при синяках.

– О господи.

Ребус добавил эту информацию к тому, что начинало уже складываться у него в голове в подобие дела. Очень грязного дела. Как низко может опуститься человек ради очередной дозы? Ответ выходил один: как угодно низко.

И еще ниже. Он закурил следующую сигарету.

– Ты знаешь это наверняка?

– Нет.

– Сам Ронни, кстати, был эдинбуржец?

– Нет, он из Стерлинга.

– А фамилия его…

– Кажется, Макгрэт.

– Этот парень, с которым они так горячо дружили…

Ты помнишь, как его зовут?

– Он называл себя Нил, Ронни звал его Нили.

– Нили? И, по-твоему, они были давнишние друзья?

– Да, наверняка. Так называют только старых приятелей, верно?

Ребус окинул Чарли одобрительным взглядом.

– Не зря же я занимаюсь психологией, инспектор.

– Не зря.

Ребус проверил кассету и убедился, что на ней осталось еще немного чистой пленки.

– Ты можешь описать, как выглядел этот Нили?

– Высокий, худой, темные короткие волосы. Физиономия немного прыщавая, но всегда чисто вымытая. Одевался в джинсы и легкую куртку, носил с собой черную спортивную сумку.

– Не знаешь, что он в ней держал?

– Почему-то мне казалось, что одежду.

– Хорошо.

– Что еще вас интересует?

– Давай поговорим о пентаграмме. После того как были сделаны эти снимки, кто-то вернулся в дом и дополнил ее.

Чарли ничего не ответил, но и не удивился.

– Ведь это сделал ты?

Тот кивнул.

– Как ты попал в дом?

– Через окно на первом этаже. Там отодвигаются две доски, это как запасная дверь. Многие только через него и ходили.

– Зачем ты вернулся?

– Знак был не закончен. Я хотел добавить еще несколько символов.

– И написать приветствие.

– Да. – Чарли улыбнулся сам себе.

– «Привет, Ронни», – процитировал Ребус. – Что это означает?

– Означает приветствие. Его дух, его душа все еще живут в доме. Я просто хотел сказать ему: «Хелло!» У меня оставалось немного краски. И еще хотелось кого-нибудь немного попугать.

Ребус вспомнил, что он испытал, увидев кровавые буквы, и почувствовал, что сейчас покраснеет.

– А свечи ты помнишь?

Чарли кивнул, но явно начинал волноваться. Помогать полицейскому расследованию оказалось не так приятно, как он ожидал.

– Как продвигается твоя курсовая? – переменил тему Ребус.

– Курсовая?

– Исследование по демонизму.

– Да, я над этим работаю. Но еще не определился окончательно с темой.

– Какому аспекту демонизма оно будет посвящено?

– Не знаю, может быть, народной мифологии, превращению старых страхов в новые…

– Тебе известны эдинбургские оккультные секты?

– Мне известны люди, которые утверждают, что состоят в них.

– А сам ты там никогда не бывал?

– Нет, не довелось. – Чарли снова вышел из задумчивости. – Послушайте, к чему все это? Ронни мертв, его больше нет. К чему эти вопросы?

– Расскажи-ка мне о свечах.

Парень взорвался:

– А что, собственно, вы хотите услышать о свечах?

Ребус и бровью не повел. Он выдохнул дым и пояснил:

– В гостиной стояли свечи…

Он подходил к тому, чтобы сообщить Чарли нечто совсем для того неожиданное. На протяжении всего разговора он исподволь подводил собеседника к интересующему его вопросу.

– Стояли. Большие, высокие свечи, Ронни принес их из какого-то специального магазина. Ему нравились свечи. Он говорил, что они создают особую атмосферу.

– Трейси нашла Ронни в спальне. Она думает, что он был уже мертв. – Голос Ребуса стал еще глуше. – Но когда она позвонила нам и в дом приехала полиция, тело Ронни было перенесено на первый этаж. Оно лежало между двумя сгоревшими свечами.

– Когда я уходил, от свечей уже почти ничего не оставалось.

– А когда ты ушел?

– Около полуночи. В одном из соседних домов намечалась вечеринка, я рассчитывал, что меня пригласят.

– Сколько времени горели свечи до этого момента?

– Час, два часа, откуда я знаю.

– Какую дозу принял Ронни?

– Понятия не имею!

– Ну сколько он принимал обычно?

– Я правда не знаю. Я же не колюсь сам, терпеть этого не могу. В шестом классе у меня было два друга… Сейчас оба лечатся в частных клиниках.

– И слава богу. Им еще повезло.

– Так вот, Ронни не мог купить порошка много дней и был уже на пределе. А потом где-то достал. Больше я ничего не знаю.

– Почему вдруг он не смог купить героина? Разве это проблема?

– Насколько мне известно, этого добра сколько угодно, но имена поставщиков надо спрашивать не у меня.

– Если так легко достать дозу, почему же Ронни это не удавалось?

– Не знаю. Он сам не понимал. Торговцы стали как будто избегать его. А потом все вернулось на свои места, и он добыл этот пакет.

Ребус снял с рукава невидимую нитку. Теперь пора как следует встряхнуть свидетеля.

– Ронни был убит, – произнес он. – Или все равно что убит.

Рот у Чарли приоткрылся, щеки побледнели, словно вся кровь разом отхлынула от его лица.

– Что?

– Он был отравлен крысиным ядом. Раствор он ввел сам; тот, кто продал порошок, скорее всего, знал, что продает. Потом кто-то потрудился перетащить тело вниз и уложить его в гостиной. Перед твоим рисунком.

– Подождите…

– Сколько в Эдинбурге сект, практикующих магию, Чарли?

– Что?.. Шесть или семь, я не знаю. Но ведь…

– Ты знаешь этих людей? Знаком с кем-нибудь лично?

– Черт побери, вы собираетесь повесить это на меня?!

– Почему бы нет?

– Потому что это бред.

– Но ведь все сходится, Чарли…

Тяни, тяни из него, Джон! Паренек уже почти готов расколоться.

– …если ты не сможешь убедить меня в обратном.

Чарли направился к двери, потом остановился.

– Дверь открыта. Ты можешь идти – но тогда я буду знать, что ты причастен к убийству.

Чарли обернулся. В полумраке его глаза влажно поблескивали. Луч света, падавший через зарешеченное окно с матовым стеклом, выхватывал пляшущие в воздухе пылинки. Чарли пересек этот луч и снова подошел к столу.

– Я не имею к этому никакого отношения, клянусь вам.

– Сядь, Чарли. – Ребус снова превратился в доброго дядюшку. – Поговорим еще немножко.

Но Чарли никогда не нравились добрые дяди.

Он положил обе руки на стол и наклонился к Ребусу. Вести спокойную беседу он больше не собирался. Зубы его сверкнули в злобном оскале.

– Идите к дьяволу, Ребус. Я понял, чего вы хотите, и разрази меня гром, если я стану плясать под вашу дудку. Можете меня арестовать, но дешевых трюков не надо. Их мы проходили на первом курсе.

Теперь, подойдя к двери, он распахнул ее и оставил за собой открытой. Ребус встал из-за стола, выключил магнитофон, вынул кассету, положил ее в карман и тоже вышел. Когда он спустился в вестибюль, Чарли уже и след простыл. Ребус подошел к столу дежурного. Сержант оторвался от своих бумаг.

– Только что вышел, – сообщил он.

Ребус кивнул:

– Я знаю.

– Вид у него был не самый счастливый.

– А мне платят не за то, чтобы мои посетители выходили, держась за бока от хохота.

Сержант улыбнулся:

– Пожалуй, что так. Чем могу быть полезен?

– Я узнал имя наркомана из Пилмьюира. Ронни Макгрэт. Из Стерлинга. Проверьте, можем ли мы найти его родителей.

Сержант записал имя в блокнот.

– Воображаю, как они будут рады услышать об успехах своего отпрыска в большом городе.

– Это уж точно, – откликнулся Ребус, глядя на массивную дверь участка.

Квартира Джона Ребуса была его крепостью. Переступив порог, он поднимал за собой мост и освобождал свой мозг от всей информации, полученной за день, а себя самого – от внешнего мира, насколько возможно. Он наливал себе вина, ставил кассету с тенор-саксофоном и открывал книгу. Пару месяцев назад он, в каком-то благом порыве, устроил стеллажи у одной из стен гостиной, намереваясь расставить наконец свои беспризорные книги. Но они упорно расползались по полу, путались под ногами и стремились упрочить давно завоеванное ими место, образовав нечто вроде порожков в коридор и спальню.

Ребус подошел к окну эркера и опустил жалюзи. Ставни он оставил открытыми, чтобы полоски розового вечернего света падали на стены, как в комнате для допроса свидетелей. Нет, нет, нет, так не пойдет. Он должен забыть о работе, найти книжку, которая втянет его в свой мир и унесет прочь от звуков и запахов Эдинбурга. Прошествовав по Чехову, Хеллеру, Рембо, Керуаку и их собратьям, он перешел на кухню в поисках бутылки вина.

Под кухонной столешницей, где раньше стояла стиральная машина, он держал две картонные коробки. Машину забрала Рона, и очень кстати. Образовавшееся пространство Ребус именовал своим винным погребом и время от времени заказывал ящик ассорти из маленькой лавочки за углом. Запустив руку в одну из коробок, он извлек нечто под названием «Шато Потансак». Это он уже пробовал, вполне подойдет.

Ребус перелил треть бутылки в большой бокал и вернулся в гостиную, подобрав по дороге одну из книг. Устроившись в кресле, он взглянул на обложку: «Голый завтрак» Берроуза. Нет, не то. Он снова бросил книжку на пол и подобрал другую. «Доктор Джекил и мистер Хайд». Эту восхитительно короткую историю он мечтал перечитать сто лет. Отхлебнув вина, он подержал его во рту, прежде чем проглотить, и раскрыл книгу. Не раньше и не позже, а именно в этот самый момент, – прямо как в театре – в дверь постучали.

Ребус издал звук, средний между стоном и рычанием, положил раскрытую книгу на ручку кресла и встал. Очевидно, миссис Кокрэйн со второго этажа решила напомнить ему, что пришла его очередь мыть лестницу. Она протянет ему картонку с надписью крупными буквами: «Ваша очередь мыть лестницу» – вместо того, чтобы повесить ее на ручку двери, как делают все остальные.

Открывая дверь, он попытался изобразить на лице приветливую улыбку, но вечером актер из него выходил никудышный. Поэтому посетительницу встретила физиономия, перекошенная досадой.

На пороге стояла Трейси.

Глаза у нее были мокрые, а лицо красное, но не от слез. Девушка казалась запыхавшейся и едва держалась на ногах.

– Можно войти?

Она проговорила это с трудом, и Ребусу не хватило духа сказать «нет». Пройдя мимо него, Трейси направилась прямо в гостиную, как будто бывала в доме десятки раз. Выглянув на лестницу и убедившись, что никто из соседей не заинтересовался его гостьей, он закрыл дверь с неприятным чувством. Ребус не любил принимать у себя гостей. И еще меньше любил, когда работа приходила к нему домой.

Когда он вошел в гостиную, Трейси уже осушила бокал с вином и облегченно вздохнула. Недовольство Ребуса начинало подходить к точке закипания.

– Как ты умудрилась найти мой дом?

Он стоял в дверях, словно ожидая, что она уйдет.

– Это было непросто. – Ее голос звучал немного спокойнее. – Вы говорили, что живете в Марчмонте, так что я бродила по улицам, пока не увидела вашу машину. А потом отыскала вашу фамилию в списках жильцов.

Пожалуй, из нее получился бы недурной детектив. Во всяком случае, с работой ногами она справилась неплохо.

– За мной следили, – объяснила она наконец. – Я испугалась.

– Следили?

Чувство досады сменилось у Ребуса любопытством.

– Двое мужчин. Мне показалось, что их было двое. Они ходили за мной несколько часов. Я увидела их на Принсес-стрит. Они все время шли позади меня, наверняка поняли, что я их заметила.

– И что потом?

– Я оторвалась. Вошла в «Маркс и Спенсер», перебежала со всех ног к выходу на Роз-стрит и заскочила в уборную ближайшего паба. Просидела там около часа, а потом двинулась сюда.

– Почему ты не позвонила?

– У меня нет денег. Потому я и отправилась на Принсес-стрит.

Она устроилась в его кресле, свесив руки через подлокотники. Он кивнул на пустой бокал:

– Еще?

– Спасибо, нет. Вообще-то, я бормотуху не пью, просто страшно пересохло горло. Я бы выпила чашку чаю.

– Чаю так чаю.

Как она назвала «Шато Потансак»? Он пошел на кухню, думая не столько о чайнике, сколько об истории Трейси. На одной из полупустых полок нашлась неоткрытая коробка чая в пакетиках. Свежего молока в доме не было, но на дне какой-то банки оставалась ложка сухих сливок. Сахар… Из гостиной донеслась громкая мелодия: «Белый альбом». Он даже не помнил, что у него есть этот диск. Открыв ящик в поисках ложки, он обнаружил несколько пакетиков сахара, захваченных когда-то из буфета в участке. Чайник закипал.

– Вот это квартира!

Он почти испугался, настолько отвык слышать голоса в своем доме. Прислонившись к дверному косяку, она смотрела на потолок.

– Большая?

– А то нет? Вы посмотрите на эти потолки! У Ронни я доставала до потолка рукой.

Встав на цыпочки, она помахала рукой в воздухе. Ребус подумал, что, пока он охотился здесь за пакетиками чая и сахара, она могла закинуться содержимым какого-нибудь менее безобидного пакетика. Трейси поняла его мысль и улыбнулась.

– Я просто немного расслабилась, – пояснила она. – Страшно устала от этой беготни да и струсила, честно сказать. А у вас так хорошо.

– Как выглядели те двое?

– Трудно сказать. Пожалуй, похожи на вас. – Она опять улыбнулась. – Один с усами… Довольно толстый, с лысиной, но не старый. А второго не помню. Какой-то незапоминающийся.

Ребус налил в чашку кипятка и положил пакет чая.

– Молоко?

– Нет, только сахар, если есть.

Он показал ей сахар из полицейского буфета.

– Отлично.

Вернувшись в гостиную, он подошел к проигрывателю и выключил его.

– Прошу прощения. – Она снова уселась в кресло и поджала под себя ноги, отхлебывая чай.

– Я давно хочу выяснить, слышат ли мою музыку соседи, – пояснил Ребус, словно извиняясь за свой жест. – Стены довольно толстые, а перекрытия – нет.

Она кивнула и подула на горячий чай, от которого ей в лицо поднимался пар.

– Итак, – произнес Ребус, вытаскивая складной стул из-под стола и усаживаясь на него, – что мы можем сделать с этими двумя злодеями?

– Я не знаю. Полицейский вы.

– Мне все это кажется похожим на кино. Зачем кому-то следить за тобой?

– Чтобы напугать меня, – предположила она.

– Зачем кому-то пугать тебя?

Трейси подумала, потом пожала плечами.

– Кстати, сегодня я видел Чарли, – сообщил Ребус.

– Правда?

– Он тебе нравится?

– Чарли?

Она пронзительно расхохоталась.

– Отвратный тип. Вечно болтается в чужом доме, даже когда ему ясно дают понять, что он лишний. Все его не выносят.

– Все?

– Ну да.

– А Ронни относился к нему так же?

Трейси помолчала.

– Нет, – признала она. – Но Ронни не очень чувствовал такие вещи.

– А что ты можешь сказать о другом его приятеле?

О Ниле.

– Это тот, который приходил в последний вечер?

– Да.

Трейси пожала плечами:

– Я никогда его раньше не видела.

Заинтересовавшись книжкой, лежавшей на подлокотнике, она перевернула ее и принялась листать.

– И Ронни никогда не упоминал имя Нил или Нили?

– Никогда. Он говорил о каком-то Эдварде. Злился на него за что-то. А когда уколется и закроется в комнате, начинал выкрикивать его имя.

Ребус медленно кивнул.

– Эдвард. Может быть, его поставщик?

– Может быть, я не знаю. После дозы Ронни бывал сильно не в себе. Будто совсем другой человек. А иногда становился таким нежным…

Ее голос замер, глаза заблестели. Ребус взглянул на часы.

– Что, если я отвезу тебя обратно в Пилмьюир? Проверим, не будет ли слежки.

Она снова стала похожа на маленькую девочку, боящуюся темноты и привидений.

– Я буду с тобой, – добавил Ребус.

– А можно мне сначала…

– Что?

Она провела рукой по своей влажной одежде.

– …принять ванну? – Она робко улыбнулась. – Я понимаю, что это нахальство, но там в доме нет ни капли воды.

Ребус улыбнулся в ответ.

– Моя ванная в твоем распоряжении.

Развесив одежду Трейси на батарее в холле, Ребус включил отопление. Квартира быстро превратилась в сауну, и он попытался открыть раздвижные окна в гостиной, но безуспешно. Он заварил еще чаю, на этот раз в чайнике, и внес его в гостиную, когда услышал, что она зовет его. Выйдя в холл, он увидел в двери ванной ее голову, окруженную облаком пара.

– Полотенца нет, – объяснила она.

– Прошу прощения.

Достав из шкафа пару полотенец, он не без смущения просунул их в приоткрытую дверь.

– Большое спасибо!

Он поменял «Белый альбом» на еле слышный джаз и налил себе чаю, когда Трейси вернулась в комнату. Маленьким полотенцем она замотала голову, в другое завернулась сама. Его всегда удивляло, как ловко это удается женщинам. Руки и ноги у нее были тонкие и бледные, но хорошей формы, а тепло ванной окружало все ее тело каким-то нимбом. Он вспомнил о ее фотографиях в комнате Ронни, потом – о пропавшем фотоаппарате.

– Ронни по-прежнему интересовался фотографией?

Я имею в виду, в последнее время.

Слова подвернулись не самые удачные, но Трейси этого как будто не заметила.

– Думаю, что да. У него были большие способности, меткий глаз. Но ему не везло.

– А он старался?

– Еще как! – В ее голосе зазвучало негодование. Наверное, Ребус вложил в свой вопрос слишком много профессионального скептицизма, и Трейси это задело.

– Да, профессия не из простых.

– Некоторые знали, что Ронни очень способный, и им не нужен был конкурент. Потому и вставляли ему палки в колеса.

– Другие фотографы?

– Ну конечно. Когда Ронни только начинал этим заниматься, он плохо представлял себе, с какой стороны взяться за дело. Он зашел в несколько студий и показал свои работы. У него были действительно отличные снимки: всем знакомые места, обычные вещи, снятые под неожиданным углом. Замок, статуя Уэверли, Колтон-хилл.

– Колтон-хилл?

– Ну, как там называется эта штука?

– Павильон?

– Вот-вот.

Полотенце немного сползло с ее плеча и не совсем плотно прикрывало поджатые ноги, так что Ребусу приходилось прилагать некоторое усилие, чтобы не отводить взгляда от лица Трейси.

– Несколько идей у него украли, – продолжала она. – Через некоторое время в журналах появились кадры, сделанные в точно таком же ракурсе, с тем же освещением, подписанные именами тех фотографов, которым он показывал свои снимки.

– Что это были за имена?

– Я уже не помню.

Заметив сбившееся полотенце, она поспешно поправила его. Неужели так трудно запомнить фамилию?

Она хихикнула.

– Он хотел снимать меня как модель.

– Я видел.

– Нет, как обнаженную натуру. Говорил, что сможет продать такие снимки в журналы за бешеные деньги. Но я не согласилась. Конечно, деньги бы нам не помешали, но эти журналы ходят по рукам, их не выбрасывают, просмотрев один раз. Я бы думала только о том, что меня будут узнавать на улице.

Она подождала, что Ребус ответит, и, заметив его замешательство, громко расхохоталась.

– Значит, все вранье! Копа можно смутить!

– Иногда можно.

Ребус почувствовал, что щеки у него начинают гореть, и предусмотрительно закрыл правую рукой. Хорош, в самом деле, сыщик, подумал он.

– Так все-таки у Ронни была дорогая камера?

Теперь озадаченной показалась Трейси. Она затянула полотенце на груди еще туже.

– Как сказать. Ведь цена и ценность не совсем одно и то же.

– Разве?

– Ну, может быть, он купил этот аппарат за десятку, но это не значит, что он сам ценил его в десять фунтов.

Вы понимаете?

– Он купил его за десятку?

– Нет, нет… – Она покачала головой, сбив полотенце. – Я думала, что для работы в уголовном розыске нужны хорошие извилины. Я же говорю, что… – Она подняла глаза к потолку, и полотенце упало ей на плечи, обнажив мокрые хвостики коротких волос. – Да черт с ним. Аппарат стоил примерно сто пятьдесят фунтов. Вас это устраивает?

– Вполне.

– А вы тоже интересуетесь фотографией?

– Со вчерашнего дня. Еще чаю?

Он подлил ей из чайника и насыпал еще сахару. Она была сластеной.

– Спасибо. – Трейси взяла кружку двумя руками. – Послушайте… – Она снова наклонила лицо над паром, поднимающимся от горячего чая. – Можно попросить вас кое о чем?

Ну вот оно, начинается. Деньги.

Ребус уже подумал о том, что, прежде чем отпускать ее, надо проверить, все ли в квартире на месте.

– Да?

Она посмотрела ему в глаза:

– Можно мне переночевать у вас?

Он еще не успел ответить, как она заторопилась объяснять:

– Я могу лечь на диван, на пол, куда угодно. Сегодня я не хочу возвращаться туда. В последние дни мне и так досталось, а теперь еще эти двое…